Текст книги "Персефона"

Она знала, что простое прикосновение руки может быть откровением. Но не сейчас, не сейчас, не с ним!

Все время, что они шли по лесу, она то и дело тайком посматривала на него – и в конце концов наткнулась на ответный взгляд. Денис улыбался. Рыжик быстро отвернулась, ругая себя и стараясь изобразить полную невозмутимость.

К счастью, она могла с чистой совестью не участвовать в разговоре: Надя, как всегда, работала за пятерых собеседников, да и Влад сегодня был в хорошем настроении, хоть и выглядел чуточку перевозбужденным. Денис обратился к ней только один раз, когда они уже подходили к дому и Рыжик снова твердила про себя: «Пусть Сергей нас не увидит, пусть не увидит, пусть», – поэтому она прослушала вопрос и, чувствуя себя ужасно неловко, переспросила:

– Что?

– Я про твоего соседа. Не было с ним проблем? – Денис понизил голос – так только что говорила с Дашей она сама.

– Нет-нет, – быстро заверила Рыжик. – Все нормально, все в порядке, – но не выдержала и добавила: – Он сказал, что сначала принял меня за привидение.

Денис прыснул со смеху. Влад сзади крикнул:

– Что там? Поделитесь!

– Знаешь, я его понимаю, – выдохнул Денис наконец. – У вас такой мрачноватый домик. А настоящие привидения у вас не водятся? Я бы не удивился.

Однажды он спросил: «Почему ты приезжаешь сюда каждое лето? Это же не отдых, если тебе здесь неуютно?» И она, к своему удивлению, не смогла ответить ничего вразумительного.

Даша постучала костяшкой указательного пальца по лбу и наставительно заявила:

– Самые страшные привидения живут вот здесь.

– Ты просто мало смотришь триллеров, – серьезно возразил Денис, когда Рыжик испугалась было, что он не ответит, и всех пеленой накроет многозначительная тишина.

– Это Дарья-то? – засмеялась она. – Вот уж кто специалист по всяким страшилкам, так это моя сестренка.

Дашенька фыркнула:

– Это у нас семейное!

***

Даше пришлось поработать гидом еще раз: Надежда решила пополнить запасы в холодильнике, и Дарья вызвалась показать ей дорогу к местному магазину. «Надеюсь, она не будет разочарована так же, как при виде родника», – с некоторым сомнением подумала Рыжик, наблюдая, как гордая новой ролью Дашенька закрывает калитку за собой и Надей.

По листьям деревьев рябью пробежал ветер.

– Непонятная погода какая-то, – сказал Влад. Он сидел на крыльце и глядел на Рыжика снизу вверх. – Каждую минуту ожидаешь, что вот-вот пойдет дождь, а его все нет и нет. Ничего, если я покурю?

– Ничего.

Рыжик села рядом на краешек ступеньки: ей казалось, что там пыли поменьше. Влад достал из кармана рубашки смятую пачку, вытянул сигарету, тоже слегка помятую, и долго пытался добыть пламя из желтой пластиковой зажигалки. Наконец – вспышка, неровный столбик огня и запах табачного дыма.

Рыжик молча наблюдала за Владом. Ей так хотелось поговорить с ним, переложить на кого-то груз невеселых мыслей, но с чего начать?

– Вот представь: тебе чего-то хочется, но ты заранее знаешь, что ни к чему хорошему это не приведет, – сказала она, медленно подбирая слова.

– Съесть пятое мороженое подряд, например?

– Ну да, приблизительно. Суть ты схватываешь верно. Так вот: ты прекрасно представляешь себе последствия, но при этом у тебя есть сомнения: а вдруг все обойдется? Может быть, ты просто навоображал себе разных ужасов, а на самом деле ничего плохого не случится. Как тогда поступить? Рискнуть?

Они порой вели такие странные беседы, больше похожие на исповеди. Какие-то вещи оставались недосказанными, какие-то умалчивались вовсе – конечно, так на исповеди не делают, но у Рыжика по-другому не получалось, и у Влада тоже.

Он пригладил темные волосы, но, как всегда, вышло неаккуратно: они вечно пытались лечь по-своему, причем все – в разные стороны, и вид получался немножко растрепанный.

– Видишь ли, трудно решить задачу, если нет всех данных. Пятое мороженое можно только попробовать и убрать в холодильник – на будущее.

Влад выждал немного, но Рыжик ничего больше не захотела добавить, и он заговорил снова, сначала медленно, затем постепенно набирая темп:

– Знаешь… я однажды подумал: мы, наверное, за всю жизнь осуществляем едва ли половину своих желаний. А желания – это мы и есть, это отражение нашей души. Кто-то хочет подать старушке милостыню, но нет мелочи в кармане, а в сумке копаться лень, кто-то хочет пойти и наорать матом на соседей, которые на ночь глядя музыку врубают, но не позволяет воспитание. В результате мы живем не своей жизнью. Получается, что мы лишь частичное воплощение самих себя, частичные аватары. Не до конца начерченные в этом мире проекции нашей истинной сущности. Как тебе идейка?

– Интересно, – согласилась Рыжик. Забавно было наблюдать, как он загорается, когда заводит какой-то философский спор. – Но в этих твоих рассуждениях все-таки есть какой-то изъян. Может быть, и хорошо, что мы не все свои желания выполняем?

– Хорошо-то, конечно, хорошо, но иногда мне кажется, что нет особой разницы между желанием и его воплощением. Не здесь, на земле, а в каком-то информационном поле, например. Я тебе сейчас одну странную историю расскажу… Когда я еще в институте учился, как-то на лекции мне вдруг захотелось встать, подойти к нашему профессору – совершенно безобидному существу, кстати сказать… конечно, со своими заскоками, но в целом доброму – подойти к нему и с размаху влепить пощечину. Просто так. Без причины. А потом выйти из аудитории и не возвращаться больше. Я подумал: это было бы забавно – вот так взять и ни с того ни с сего совершить поступок, после которого не будет возврата к прежней жизни. Но только мне сразу сделалось так жаль этого человека, хотя я ему еще ничего не сделал. Я представил, как он стоит растерянный – и все молчат, а он не знает, что сказать, ведь я уже ушел… Меня как будто пронзило сочувствие к нему и невозможность что-то исправить. Я понял, что это и есть обещание ада – так сказать, пригласительный билет. Нет разницы, дал ты пощечину или только захотел. Желания тоже считаются. Мысленное прелюбодеяние – все равно что настоящее. Жажда убийства – все равно что убийство. Если представить, что есть некое информационное поле, и туда поступают все наши планы и наши воспоминания, то и содеянное, и несодеянное там перемешивается. Намерение приравнивается к воплощению. Можно долго каяться, биться лбом о стенку – и, может быть, тебе очистят диск. Сотрут файлы со всеми твоими задумками и реальными проступками. А если не хочешь – так и останутся они в базе данных, а потом тебе предъявят счет по всем пунктам. Счет, который составили мы сами. Если наша душа – tabula rasa, чистая доска, а мы ее в течение жизни заполняем разными каракулями, всякой ерундой, – это он и есть! По нему придется платить. И тогда я понял: сделать что-то, а потом сожалеть, иногда легче и проще, чем не сделать – и все равно сожалеть. Потому что ощущение в любом случае одно и то же – невыносимое. Кстати, чем не сюжетец для какого-нибудь из твоих триллеров с мистикой?

– Интересно, – повторила она. – Интересно…

Сигарета тлела у Влада между пальцев, а он как будто забыл про нее.

***

Когда через пару часов раздался стук в дверь, Рыжик правильно догадалась, кто это. Сергей, разумеется.

– Слушай, а в подвале нет газонокосилки какой-нибудь? – жалобно спросил он. – Тут же все заросло до невозможности.

– Хочешь к празднику навести порядок?

– Мне, между прочим, еще целый месяц здесь жить! – напомнил Сергей. – Так есть или нет?

– Вряд ли, – с некоторым злорадством сообщила Рыжик. Захлопнуть дверь у него перед носом было бы ужасно невежливо, а снова приглашать Сергея в дом ей совсем не хотелось. Так они и стояли на пороге. Даша наслаждалась очередной книжкой в компании плеера, Влад мешался Наде на кухне. Спасения ждать было неоткуда.

– Знаешь, я с Денисом поговорил, он придет, – заявил вдруг Сергей. – И сестра его тоже придет, – добавил он.

Рыжик, старательно изображая равнодушие, кивнула:

– Ну и хорошо.

Что она могла еще ответить? Это его дело, кого приглашать.

Вика. Еще один приятный сюрприз. То есть, конечно, уже не сюрприз. Даша после похода в магазин сообщила: «А мы видели Сергея. Он вовсю болтал с этой твоей Викторией. Они знакомы? Мы шли мимо, а они стояли у калитки и смеялись». Теперь, видимо, они знакомы. И Денис как раз успел прийти домой…

– Ладно, – подытожил Сергей после взаимного молчания, как будто после кнопки «пауза» снова включили «play». – Заходите, значит, завтра. Часов в пять.

Рыжик опять кивнула:

– Непременно. Спасибо.

Дверь она закрыла не перед носом у Сергея, а у него за спиной – и то хорошо.

Из кухни доносился голос Нади, но слова можно было разобрать с трудом:

– А еще на углу я видела… интересно, сколько это стоит… там коттеджик такой…. Домик совсем сказочный, как в Диснейленде.

И голос Влада в ответ:

– Ты же никогда не была в Диснейленде.

Рыжик улыбнулась, зная, что Влад сейчас смотрит на жену с добродушной усмешкой. Прошел всего день, а казалось, что они давным-давно живут здесь, и это она приехала к ним погостить.

Рыжик постояла еще немного в прихожей, подслушивая ничего не значащий разговор. Потом тихонько ушла к себе в комнату. Задернула занавески, чтобы не видеть скрюченное сухое дерево: все равно скоро придется зажигать свет, – и в темноте подошла к трельяжу.

Артем однажды спросил: «Ты никогда не думала, что все зеркала связаны между собой? Что это единая система, как понатыканные всюду видеокамеры, и кто-то наблюдает за нами с той стороны? Там знают, что мы тщеславны и любим всегда и везде глядеть на собственные лица и тела».

Рыжик коснулась рукой своего отражения. Она казалась себе белой античной статуей в сумраке комнаты. А зеркало – темной нишей, откуда к ней, как к жертвеннику, выходили все новые и новые тени. Она ждала, пока появится последняя из них, но мрак все сгущался, и не было ему предела.

– Я лишь частичная аватара самой себя, – сказала Рыжик. Но зеркало не знало, что такое аватара.

***

Под вечер над поселком разразилась гроза – уже вторая на этой неделе.

На кухонном подоконнике Рыжик обнаружила изрядно зачитанную книгу, одну из Артемовских, – кто листал ее сегодня? Даша? Влад?

Или она сама взяла, но забыла?

Рыжик раскрыла томик стихов наугад, метнулась взглядом по странице: «Помню я ту ночь доныне, ночь декабрьской мглы и стыни…» И ей вдруг вспомнилась другая ночь – июньская, но тоже промозглая и холодная, когда она разглядывала узор на линолеуме в больнице.

…А потом пришла Карина Аркадьевна и начала что-то говорить о похоронах, строгим, деловым голосом. Она подумала: как, уже? Только умер – и тебя закопают в землю? А ты даже не успеешь привыкнуть к своему новому состоянию?

В окна с неприличной назойливостью барабанил дождь. Должно быть, в этот момент луна и звезды смотрели вниз в бесконечной тишине, но видели только облака и думали с непонятной тоскою, что Земли больше нет и никто не станет теперь нагло разглядывать их в телескоп.

А возможно, и не было за пеленой туч ни луны, ни звезд. Ничего не было.

На редкость неподходящая ночь, чтобы искать дорогу в иной мир… Поведет ли тебя Вергилий, Артем? Или твой любимец Еврипид?

Или им обоим нет дела до того, кто не знает греческого языка, а из латыни помнит лишь пословицу homo homini lupus est – человек человеку волк?

Карина Аркадьевна продолжала говорить, но Рыжик не слышала. Она рассеянно чертила на стене крупными невидимыми буквами: НИКОГДА. Это было чужое слово, не ею придуманное, но больше ничего не приходило в голову.

Бледная рука на фоне белой стены казалась почти прозрачной.

Удар грома раздался совсем близко. Рыжик подумала: «Если опять вырубится электричество, разбираться с пробками отправлю Влада». Приятно хоть что-нибудь свалить на чужие плечи.

Шум ливня нарастал, словно гул приближающейся по гравию машины. Тяжелые капли обрушивались на яблоневые листья: кап!!! кап!!! Рыжик прислушивалась, невольно пытаясь различить в этих звуках какую-то мелодию. Гармонию. Но это была хаотичная, темная музыка грозовых небес, не понятная для человеческого слуха.

В такую ночь хорошо нежиться в постели, под теплым одеялом, едва различая сквозь сон, как ливень настойчиво пытается раздробить крышу и оконные стекла. Но в принципе сидеть на кухне в полутьме – ничем не хуже. Здесь тоже тепло. Здесь тоже одиноко. И тоже можно слушать, слушать, слушать.

Надя, Влад, Даша – и Сергей, наверное, – все они спали. Или, по крайней мере, пытались уснуть под грозовые раскаты. Но Рыжику почему-то казалось, что она бодрствует не одна, что дом оживает ночью и вместе с ней прислушивается к шуму дождя. Ждет, что она будет делать дальше. И действительно – что?

Ночь меняла местами времена и события, причины и следствия, «сначала» и «потом», и все, что случилось семь лет назад, казалось реальнее и ближе того, что было на прошлой неделе.

Мысли путались. Они натыкались друг на друга и продолжали движение по замкнутому кругу. Она должна поговорить с Денисом.

Или, может быть, все-таки уехать в Москву?

Рыжик вот уже третий раз перечитывала одни и те же строки: «Я с томленьем ждал рассвета: в книгах не было ответа, чем тоска сменится эта…» Скажи, Артем, ты стал бы тосковать по мне, если бы я ушла первой?

Как часто ты спрашивал бы себя: что если мы действительно встретимся – в лабиринтах Аида или где-то еще, а со мной будет кто-то другой? Что мы скажем?

Не исключено, что эти вопросы вообще не мучили бы тебя. Никто ведь не думает об этом. Люди проще относятся к своему и чужому браку.

«Они жили долго и умерли в один день»… А если не в один? Если придется много лет ждать новой встречи?..

Да и будет ли она? Ведь говорят: «И только смерть разлучит нас…» Значит, все-таки – разлучит?

Браки заключаются на небесах и расторгаются под землей.

Рыжик гладила обложку книги, словно это была собачка, и думала: Эдгар Аллан По тоже бродит где-то в загробном мире. «Если не считать моих собственных книг, в этом доме на полках стоят только книги покойников! – вдруг поняла она. – Все эти писатели давно умерли, а книги стали клетками, где заключены их души. Я тоже буду томиться у кого-то на полке. Кто-то будет держать меня в руках».

Хотя, может быть, авторы Дашиных боевичков еще живы? Это ее немножко успокоило.

«Но все-таки интересно, что узнает обо мне человек, сто лет спустя прочитав мою книгу? – подумала Рыжик. – Если, конечно, к этому времени наш мир не вывернет наизнанку давно обещанный апокалипсис. Можно ли будет определить, чего я на самом деле боялась, разделив сумму моих страхов на богатство фантазии? И хочу ли я, чтобы кто-нибудь узнал об этом? Наверное. Я как преступник, который жаждет, чтобы его поймали. Вот только ловить некому».

Артем говорил: твой страх – невыдуманный, настоящий. А Влад сказал: он в твоих книгах какой-то… неправильный. Рафинированный, декадентский. Красивенький. Тот, кто боится темноты, привидений, черных кошек и числа тринадцать, не знает, что такое подлинный ужас. Вряд ли он был на войне.

Рыжик могла бы ответить: «Мой неправильный страх – не только в книгах, я с ним живу, я им живу. Что же мне делать теперь, если я сама такая —неправильная?»

А еще она могла бы добавить: «Ты считаешь, что сильнее всего – страх физической гибели. Но что если кто-то боится за свой разум, свою душу?»

Или жизнь другого человека?

Рыжик хотела спать – и знала, что не уснет. Будет беспокойно ворочаться в постели с боку на бок. Она мечтала найти способ освободить сознание и ни о чем не думать, отрешиться от мира, как дзен-буддисты… «В душу хлынет ли забвенье, словно мертвая вода, и затянет рану сердца, словно мертвая вода?» Ты сама знаешь рифму – никогда. Никогда. Другой нет.

В доме повисла тишина – она словно болталась на тоненькой хлипкой веревочке, и веревочка эта истончалась с каждой секундой, грозя вот-вот оборваться. Что-то будет, что-то будет…

Ожидание шестое

Первые проблески света – эфемерные, прозрачные. Тонкая полоса неуловимого сияния, наверное, только-только появилась над яблоневыми кронами.

Сквозь щель в шторах сочился тусклый свет очередного облачного дня, он был серой вязкой субстанцией, такой же густой, как темнота, поэтому не смешивался с неуютным сумраком комнаты, а потихоньку вытеснял его. Растекался по глади потолка. Капал сверху на серебристую тьму трельяжа. Пятнами покрывал столик под ним. Спросонья Рыжик поморщилась с отвращением. У этих пятен был запах плесени. Еще немного – и свет доберется до нее.

Какая же ты привередливая: и мрак тебе не нравится, и день тоже не по душе, – ехидно сказала она себе. – Так может ли у тебя все быть хорошо? Что-нибудь да найдется, какая-то досадная мелочь – и вот уже настроение испорчено. Иди жалуйся кому хочешь.

А если будет все хорошо, заметишь ли ты этот момент? И не станешь ли пугливо озираться по сторонам, ожидая подвоха?

Рыжик усиленно вспоминала, снилось ли ей что-нибудь. Кажется, нет. Она думала, что всю ночь не сомкнет глаз, но провалилась в сон, как в бездонную яму, полную стоячей воды.

Даже странно. Рыжик так привыкла к своим беспокойным ночным видениям, что их отсутствие как-то обескураживало. Она уже свыклась с ними, перестала анализировать. (Почему я вижу только его? Если другие тоже здесь, в этих темных коридорах, бесконечных переходах, то почему я вижу только его? Почему он говорит со мной, но я всякий раз не могу ответить?) Она поняла, что это бесполезно: препарировать собственную душу – малоперспективное занятие.

Можно долго-долго копаться в себе, взять лопату побольше, рыть днем и ночью, а потом гордо взобраться на выросшую гору земли и оттуда, сверху, заглянуть в глубокую-преглубокую яму. Но даже если ты вооружишься фонариком, надеясь разглядеть хоть что-то в темноте, вряд ли зрелище тебя порадует. А чтобы закопать яму обратно, придется работать ровно столько же, если не дольше, потому что силы уже на исходе, а из ямы что-то ползет, – и затем усердно разравнивать землю.

И все равно на этом месте вряд ли теперь вырастет трава. Так и останется чернеть на зеленом газончике результат твоего археологического эксперимента.

Добраться до сути, до причины, до самой глубокой точки в черной яме – еще не самое главное. Важнее решить, что делать потом, как жить, как примириться с тем, что ты узнал о себе.

Рыжик вздохнула.

Кажется, она опять проснулась раньше всех. Вставать не хотелось – тем более, можно было догадаться, что ее ждет очередное дежавю, стоит только отдернуть занавески. Все тот же серый день, как вчера и позавчера.

– Небеса цвета скорби и пепла, – пробормотала она.

Пойти, что ли, посидеть в саду? Наверняка Сергей тоже еще изволит почивать – нет шанса лишний раз столкнуться с ним.

***

Спокойно понаслаждаться тишиной яблоневого сада Рыжику не удалось. У калитки она, к своему ужасу, обнаружила Ангелину Львовну, наполовину скрытую кустом малины: она оживленно жестикулировала, делала Рыжику какие-то знаки рукой. Скорее всего, это было приглашение подойти. Рыжик очень хотела притвориться совсем близорукой, но не решилась.

– Здравствуйте, – обреченно сказала она. Да что же такое! С одной стороны ее подкарауливает Сергей, с другой притаилась Ангелина Львовна… Это просто осада какая-то! Участок Ангелины Львовны возле ограды зарос до полной непроходимости, и подобраться к дому Рыжика вплотную, как Сергей, предсказательница не могла, чему Рыжик была очень рада, но Ангелина Львовна догадалась отправиться в обход.

– Здравствуйте, Валечка, – расплылась она в улыбке. У нее было одутловатое лицо, словно из оплывшего воска или вялой мякоти дыни. – Как вы? Я за вас беспокоюсь.

«Я за себя тоже!» – хмуро подумала Рыжик, но вслух отделалась вежливой фразой:

– Спасибо, все хорошо.

Ангелина Львовна немного притушила яркость улыбки, словно этот ответ ее слегка смутил и озадачил. Что значит – «все хорошо»? Быть такого не может, милочка!

– А у вас как дела? – опрометчиво спросила Рыжик.

Соседка оживилась. Дел у нее, судя по всему, было немало.

– Ой, Валечка, – начала она. – Я всю ночь не спала. Всю ночь.

– Плохо себя чувствовали? – спросила Рыжик, с тоской ожидая, чем обернется ее сострадание: наверняка получасовым рассказом о бессоннице, давлении и каких-нибудь хронических болячках.

– Да нет, – удивилась Ангелина Львовна. – Просто время для контакта было благоприятное, – пояснила она, – ну, с ангелом-хранителем, вы понимаете.

Рыжик не очень понимала, но благоразумно решила на сей раз промолчать.

– Очень плодотворная была беседа. Очень! – с удовлетворением повторила соседка. Она, очевидно, ждала, что Рыжик захочет узнать итоги этого диалога, но не дождалась и вынуждена была начать рассказ без просьбы слушательницы: – Я ведь про вас у него спрашивала.

Ангелина Львовна сделала еще одну театральную паузу, надеясь все же увидеть некое проявление интереса, но снова ничего не получилось, и ей пришлось сотворить на физиономии серьезное, почти трагическое выражение и для начала предупредить непонятливую девушку:

– Валечка, все намного серьезнее, чем вы себе представляете. Вы в большой опасности.

– А можно чуть-чуть конкретнее? – не выдержала Рыжик.

– Так я к чему и веду, – с готовностью откликнулась Ангелина Львовна. – Я и хочу конкретнее. Тут ведь главное правильно задать вопрос, потому что ответ – только да или нет, и все. Я всю ночь промучилась. И так и этак спрашивала. И вот наконец поняла, что он мне хочет сказать: в течение недели!

– Что в течение недели? – не поняла Рыжик. Ее терпение все-таки было небезграничным, и оставались последние миллилитры до переполнения чаши.

– Опасность! – жарко шепнула Ангелина Львовна, почти перегнувшись через калитку и малиновый куст поближе к предмету ее ночной беседы с ангелом.

– Опасность мне? – уточнила Рыжик. Ангелина Львовна радостно кивнула. – Но откуда ему знать, что будет со мной, если он ваш ангел-хранитель?

Поймать Ангелину Львовну на такой мелочи не удалось.

– У них же общее информационное поле. У ангелов, – она с жалостью посмотрела на Рыжика, словно та не понимала самых элементарных вещей. – Я обращаюсь к нему, он – к своим коллегам.

Так и сказала – коллегам.

– И что же это за опасность? – решила дознаться Рыжик, раз уж не сумела по собственной глупости избежать разговора.

– А вот это вы можете узнать и сами, – заявила Ангелина Львовна. – Это все-таки ваше личное дело, я человек деликатный, в чужую жизнь лезть без надобности не стану. Вы не волнуйтесь, я вас научу, как поступить. Это просто. Берете ниточку, лучше черную. И привешиваете к ней какой-нибудь груз маленький. Лучше металлический. И вот вам маятник! Держите его в руке и загадайте: качнется вправо-влево – значит, ответ «да». А к себе и от себя – значит, «нет». Ну, или наоборот. Это как хотите. Потом задаете вопрос и ждете. А как дальше судьбу свою корректировать – это решать вам. Но получить ответ надо обязательно. Иначе вы просто не будете знать, как правильно себя вести. Лучше правда, чем подозрения, – поучительно подвела она итог и сама спохватилась: – Ну, да что я говорю – это же очевидно!

– Спасибо, – только и оставалась сказать Рыжику.

– Могу вам пока свой маятник одолжить, – предложила Ангелина Львовна. Вежливый отказ ее несказанно обрадовал: кажется, ей не хотелось расставаться с привычным рабочим инструментом.

Естественно, Рыжик не побежала тут же выполнять инструкции соседки по общению с потусторонним миром. Она вспомнила, как Ангелина Львовна еще Артему рассказывала про свои беседы с некими духами о глобальных проблемах человечества. Артем слушал, ухмылялся, кивал, а потом, когда Ангелина Львовна ушла, сказал Рыжику: «Интересно, а ночью, когда она все-таки засыпает и может пропустить что-то из откровений, она включает автоответчик?» Рыжику тогда отчего-то было жалко Ангелину Львовну, пусть даже она и со странностями, но сейчас эта дама вызывала у нее безотчетную тревогу, и общаться с ней не хотелось совсем.

Вот только одна фраза Ангелины Львовны не хотела исчезать из памяти, несмотря на всю банальность: «Лучше правда, чем подозрения».

«Я ведь ни в чем не уверена, – думала Рыжик, накручивая на палец непослушный локон. – Может быть, это всего лишь совпадение. Просто совпадение – и мои фантазии».

«Представляешь, я сегодня едва не попал под машину», – сказал Денис, радостно улыбаясь. И страх смял ее душу в бумажный комок.

Нужно узнать правду… Узнать…

Где-то далеко, наверное, на другом конце поселка, лаяла собака – и все никак не могла успокоиться.

***

Рыжик шла по дорожке с решительностью трехсотлетней черепахи, которая отправляется в свой последний поход к морю через песчаные дюны. Она задумала нечто весьма странное.

Это всего лишь эксперимент, говорила она себе.

Это игра.

Карина Аркадьевна в свое время позаботилась о том, чтобы возле ее двери был звонок, так что стучаться не пришлось. Через несколько секунд после заливистой трели на пороге появился Сергей, вытирая руки о джинсы.

– С днем рождения.

Кажется, теперь она застала его врасплох. Его лицо озарилось пониманием далеко не сразу.

– А… – сказал он наконец. – Да. Спасибо.

«Наверное, про день рождения он все выдумал, судя по первой реакции, – решила Рыжик. – Это был просто повод – вот только для чего? Повод увидеться со мной?»

Хорошо бы.

Затем состоялось вручение подарка: Рыжик откопала среди всякого хлама в подвале вполне приличную рамку для фотографии, смахнула с нее пыль и даже более-менее креативно ее упаковала. Получилось, конечно, не очень оригинально и полезно, если учитывать, что мало кто теперь распечатывает снимки, но ничего более подаркообразного в итоге экстренной поисковой операции не нашлось. Сергей разочарования не выказал, даже поблагодарил. И пригласил зайти.

Посреди кухни красовался дивный натюрморт: мясо, замаринованное для шашлыка, покоилось в огромной миске, переложенное колечками лука. Но это, видимо, была только первая порция, потому что Сергей, временно пристроив презент на подоконнике и предложив гостье садиться где удобно, вернулся к разделке очередной луковицы. Трудился он на редкость сосредоточенно.

Рыжик зачарованно наблюдала за широким лезвием ножа и не могла оторваться. На металлической поверхности билось искаженное, абстрактное отражение – Сальвадор Дали оценил бы.

– Тебе нравится этот дом? – неожиданно спросила она.

Сережа пожал плечами, на мгновение прервав отлаженный кулинарный процесс.

– Ничего, нормальный, – и опять повернулся, застучал ножиком о разделочную доску – методично, размеренно.

– А тебе никогда не казалось, что он… ну, не то чтобы мрачный… но какой-то…

– Да нет, – Сергей опять пожал плечами. – По-моему, дом как дом. Обыкновенный.

Она поняла, кого напоминал ей Сергей: сенбернара. Домашнего пса с глуповатой, добродушной мордой. Сильного, милого, но неуклюжего и простоватого.

Ей стало неудобно, как будто она пришла к нему с обманом.

Рыжик маялась, глядела по сторонам, искала повод хоть что-то сказать. Кухня Карины Аркадьевны выглядела непривычно обжитой: Сергей успел создать вокруг себя умеренный беспорядок. Впрочем, здесь все равно по-прежнему ощущалось незримое присутствие хозяйки. Хотя «незримое» – не совсем правильное слово. Скорее – вполне материальное, поскольку всю мебель – добротную, но немножко старомодную – выбирала именно она, не доверяя вкусу Артема и руководствуясь принципом «скромненько, но чистенько». Несмотря на то, что Артем не ограничивал ее в средствах, Карина Аркадьевна приобрела нарочито дешевые, непритязательные и не особенно элегантные, зато практичные вещицы – типовой гарнитур. Он заполнил всю кухню, подавляя и смущая непрошенных гостей – точно так же, как и полуантикварный Артемовский кабинет в соседнем крыле дома. Вот так и проявляется семейное сходство. Карина Аркадьевна была не менее властной, чем ее сын. Наверное, она позабавилась бы, наблюдая, как бывшая невестка неловко пытается устроиться на слишком низенькой табуретке в узком проходе между столом и шкафами.

На маленьком холодильнике стояла чашка с трещиной и каплями воска внутри – в нее Сергей ставил свечу.

– А что Карина Аркадьевна скажет, если увидит? – Вопрос прозвучал как упрек, и Рыжик поспешила добавить извиняющимся тоном: – Это, кажется, был ее любимый сервиз.

– Ну, вряд ли она в ближайшее время сюда приедет, – Сергей ухмыльнулся и заговорщицки ей подмигнул, но тут же опять сосредоточился на ноже и луковице. – У меня такое впечатление, что она вообще вряд ли сюда приедет.

Рыжик молча слушала стук лезвия по деревянной доске. Да, похоже, Сергей угадал. Ведь Карина Аркадьевна, кажется, никогда не приезжала сюда надолго, чтобы тут жить, после того как Артём… И у него в квартире – теперь в квартире у Рыжика – не была ни разу. А еще до этого, после смерти мужа, сразу же продала трехкомнатную квартиру в центре и перебралась в другую. Словно отрезала от себя воспоминания, удалила как потенциально опасный аппендикс: прах к праху, и живым не следует ходить путями мертвых. Больше никогда не бывать в тех местах, где когда-то говорили и смеялись нынешние обитатели мира теней, не видеть ничего, что может напомнить о них – и тем самым не вызывать к ущербной полужизни-полусмерти злобных полуночных духов… Может быть, это правильно, хотя «никогда» – страшное слово.

– Тебе точно не надо помочь? – во второй раз поинтересовалась Рыжик, скорее из-за смутного ощущения неловкости, чем из желания что-то сделать на самом деле. – Может, помидоры-огурцы порезать, салатик соорудить? Ну, или еще что-нибудь.

Она не очень грациозно выбралась из-за стола, чуть не опрокинув табуретку, и встала рядом с Сергеем, у него за спиной, ожидая указаний и поручений.

– Да я уже почти все…

Рыжик успела подумать: «Хорошее выражение – я почти все». Когда Сергей развернулся к ней, они вдруг оказались лицом к лицу, очень близко. Слишком близко

– Я думал, это у тебя крестик. На цепочке, – неожиданно сказал Сергей после нескольких долгих секунд молчания.

Рыжик невольно прикоснулась к серебряной змейке, обвивающей шею. Сергей отвел взгляд не сразу.

– Знаешь что, я бы вытащил стол с кухни, чтобы на улице сидеть. Как считаешь, он в двери пролезет?

– Наверное. – Рыжик на мгновение задумалась, оценивая ширину дверного проема и габариты стола, а потом быстро предложила: – Давай я попрошу Влада тебе пособить?

Да, это было позорное отступление. Но эксперимент ведь можно отложить и на потом. Нет же никакой срочности.

И ничего особенного не случилось. Пока.

***

Стол поставили под корявой яблоней. На него тут же прицельно спикировали два жухлых листа, словно тронутые ржавчиной по краям, хотя для листопада было рановато.

Никакой пластиковой посуды: Сергей вытащил откуда-то из закромов тарелки Карины Аркадьевны, белые с золотыми ободками – Рыжик их помнила. Она водрузила на стол блюдо со всякой зеленью и еще раз подумала о том, как отнеслась бы к такому залихватскому обращению со своим имуществом ее бывшая свекровь, если бы все это увидела. Ох, она бы точно не одобрила вынос приличного сервиза на улицу.