Текст книги "Персефона"

Ожидание восьмое

– Я бы тебя с удовольствием оповестил о своем появлении, но у тебя же телефона нет – даже эсэмэску не отправишь, – скорбно сообщил ей День-День с порога. – Приходится топать ножками, чтобы с тобой поговорить. Этак я скоро сношу семь пар кроссовок, прямо как в сказках, если ты в ближайшее время так и не обзаведешься мобильником.

Наверное, надо было бы пригласить Дениса присоединиться к несколько затянувшейся семейной идиллии у камина, раз уж его не остановила закрытая калитка, но Рыжик провела очередного незваного гостя на кухню.

– Я так понимаю, вы с Викой поссорились? – Денис, не дожидаясь приглашения сесть, подвинул к себе ближайший табурет и примостился на нем. – Что приключилось-то? Вика пришла совершенно взвинченная, сама на себя не похожая, ничего толком объяснять не хочет. Из-за чего вы поцапались?

– Мы не поцапались, – угрюмо сказала Рыжик. – Ты кофе будешь? Нет? Просто твоя сестра считает, что я привораживаю окружающих мужчин, чтобы ими попользоваться. Вероятно, я должна быть польщена. Это ведь приятно, когда тебя считают неотразимой сердцеедкой?

Денис хмыкнул.

– Ах вот оно что. Надо же. Я-то думал, все давно уже забыто, а все-таки осталась, значит, какая-то застарелая ревность.

– Что забыто?

– А ты не знала? Твой… муж, – Денис немножко запнулся перед этим словом, как будто не знал, надо ли говорить «покойный», – он вроде как ухаживал за Викой когда-то. Но они не из-за тебя расстались – просто не сошлись характерами. Оба независимые, оба успешные. Карьеристы, можно сказать. Каждый мнил себя самым главным, самым умным. Вот и остались каждый при своем мнении.

«Ну да, со мной такой проблемы не было», – подумала Рыжик. Она сразу признала, что самый умный и главный – это Артем. Точнее, у нее даже мысли не возникало, что может быть как-то по-другому.

Так вот кого Вика ей всегда напоминала, внезапно поняла она. Ту созданную воображением девицу, которая казалась ей подходящей партией для Артема. Когда Рыжик в общежитской комнатушке упивалась жалостью к себе, представляя, как Артем однажды – рано или поздно – предпочтет ей другую, перед ее внутренним взором представала именно такая красавица – умная и притягательно опасная. Не la belle dame sans merci, но что-то вроде того – только вида более цветущего, без декадентской бледности и лихорадочных пятен румянца.

Но получилось все наоборот: Артем предпочел не Вику, а ее. В жизни у Рыжика многое случалось вопреки здравому смыслу.

Не оттого ли Вика теперь в присутствии особей мужского пола строит из себя кокетливую дурочку, что быть им ровней оказалось невыгодно? Ну кто захочет флиртовать с кандидатом философских наук? С женщиной, от которой исходит смутная угроза для самооценки?

И не из-за расставания ли с Артемом она так часто меняла мужчин? Уж лучше порвать с каждым из них самостоятельно, так сказать – превентивно, как будто ты сама этого хотела, прежде чем они бросят тебя. Страшно выбрать из всего этого многообразия одного-единственного человека – навсегда – и вложить время, вложить душу в эти отношения, а потом внезапно остаться одной. Уж Рыжик-то знала, как это обидно и мучительно. Словно из твоей жизни вырвали целый кусок – без анестезии. Даже если это была опухоль, все равно больно. Почему это должно было случиться именно с тобой? Почему другие люди, совсем рядом, продолжают жить вместе долго и счастливо, а у тебя ничего не получилось?

– Вика сказала, ты просил тебя со мной познакомить, – внезапно вспомнила Рыжик.

Денис не стал отпираться.

– Ну да.

– Наверное, она не очень обрадовалась?

– Да уж! – засмеялся Денис. – Они с Артемом, конечно, расстались более-менее по взаимному согласию, но все-таки… Думаю, это даже не ревность теперь, а так, просто привычка.

Рыжик всегда думала, что желание Виктории исподтишка уколоть ее какой-нибудь ехидной фразочкой, окатить ледяным взглядом – это все оттого, что Вика, такая деловая и уверенная в себе, смотрит на менее успешных и менее красивых девушек сверху вниз. Оказалось – нет. Это чувство не превосходства, а ущербности.

– Странно, что она не отказалась. В смысле, познакомить нас.

– Ну, чего не сделаешь для любимого братца. А может, ей тоже втайне хотелось познакомиться с тобой поближе – ну, знаешь, это как расковырять вечно зудящую рану, чтобы вышел гной. Любопытно же, что это за девушка оказалась лучше, интереснее. В некотором роде победила ее.

– Не очень-то радостная в итоге получилась победа, – вырвалось у Рыжика.

Денис философски пожал плечами.

– С победами такое случается.

Они помолчали. Потом Рыжик спросила:

– Я только не пойму: где же ты меня увидел?

– Да здесь же. Однажды зимой. Вон там ты стояла, – Денис кивнул куда-то в окно. – В беленькой такой курточке, волосы по плечам. Смотрела на снег.

Рыжик нахмурилась.

– Когда же это было? Я вроде давно не приезжала сюда зимой.

– Давно, – кивнул Денис. – Я тоже стоял и смотрел, а потом из дома вышел он. Бывший кавалер моей сестры. Обнял тебя за плечи, увел обратно в дом. Вот это был облом.

– То есть… это все было – сколько лет назад?

– Лет восемь, наверное, или девять. Я не сразу узнал, что ты… оказалась одна. Вика обмолвилась как-то раз. Тогда я попросил нас как-нибудь свести.

– Странно. А я тебя тогда не видела…

Она вдруг отчетливо вспомнила этот день – или, может, очень похожий: ослепительный свет, ослепительный снег, искристые ветви яблонь, и она стоит, жмурится на солнце, а у нее за спиной – черный проем распахнутой двери, шаги. «Ну вот, напустила в дом мороза. Пойдем». И руки ложатся на плечи, легко поворачивают, подталкивают обратно во тьму. «Бела, как яблоневый цвет», – щекотно шепчет Артем. И дверь захлопывается за ними.

«Если бы я тогда увидела его, Дениса, то что случилось бы?» Бессмысленный вопрос. Какая теперь разница.

Как странно. Артем захотел познакомиться с ней, совершенно случайно прочитав ее рассказ, подержав в руках темную, трепещущую частичку ее души. Денис так же случайно заметил рыжую девушку в белой курточке посреди заснеженного сада – и с тех пор не мог забыть.

Кто из них увидел ее настоящую? Может быть, оба. Может, ни один.

– День, а почему ты сам просто не подошел, не познакомился? Мог бы застать меня здесь же на даче.

Его губы дрогнули в улыбке.

– Надо было подкараулить тебя у калитки, да? И что бы, интересно, ты сказала? Наверное, «Извините, я спешу» или что-то в этом роде. Что в таких случаях девушки отвечают? А так мы вроде встретились, вроде поздоровались, вроде поговорили – и ничего в этом особенного, потому что я в некотором роде почти свой. Помнишь, я пригласил к себе на день рождения кучу народа? Это чтобы ты тоже пришла. На самом деле я хотел видеть только тебя, но ты ведь отказалась бы, не позови я других людей?

Ну да, отказалась бы.

– В общем, я не хотел тебя спугнуть. Пришлось добавить массовку.

– Хитроумно, – оценила Рыжик.

– А то! – довольно кивнул Денис. – Сработало же. Ну, почти.

Влажный воздух сочился в открытое окно. Из сада веяло сыростью, она постепенно наполняла всю кухню, растекалась по стенам, по полу, заползала под стол и на полки для посуды.

– Почему ты от меня бегаешь? – вдруг спросил Денис.

– Я не бегаю! – автоматически возразила Рыжик. – С чего ты взял? Просто не знаю, о чем с тобой говорить.

– Ну так давай помолчим. Я не против.

Ей было бы легче, если бы она почувствовала в его голосе раздражение, недовольство – хоть какой-то намек на агрессию. Тогда бы она с чистой совестью могла ответить тем же. Но Денис никак не давал ей повода.

– Я тебя чем-то обидел?

– Нет.

Рыжик была уверена: если отвечать односложно, ему рано или поздно надоест этот разговор, и он отстанет. Но терпение Дениса казалось неистощимым.

– Может, Вика тебе что-то сказала? – настаивал он.

– Нет.

– Но ты не хочешь, чтобы мы общались, как раньше?

Скажи ему, объясни раз и навсегда! – велела себе Рыжик, но, презирая себя, только пожала плечами и не ответила.

– Рыжик, посмотри на меня.

Она не послушалась, продолжая глядеть куда-то в сторону, хотя там не было ничего интересного и достойного ее внимания. Разве что яблоневая ветка за окном чуть покачивалась на ветру. Денис шумно вздохнул.

– Как раньше? – повторила Рыжик, собираясь с духом. – Наверное, не получится. Ты извини… я…

– Тогда давай не как раньше. Давай по-другому, – предложил Денис.

За окном была жизнь – беспорядочная, мимолетная. А здесь, в доме застыла вечность. День-день был лишним здесь. Все были лишними.

– Вроде все ведь было хорошо? – недоуменно сказал он – то ли ее спросил, то ли себя.

В комнату вошла тишина. Прокралась неслышными шагами и встала у стены, надеясь, что ее никто не заметит. Надо было, наверное, спросить, не хочет ли Денис чаю, если уж не хочет кофе, но он ведь не за чаем пришел. Так они и сидели друг напротив друга, окутанные неловкостью, как невидимым одеялом – одним на двоих, пока Денис не сказал:

– Рыжик, мне кажется, что-то происходит. Что-то недоброе, неправильное, но ты никому об этом не рассказываешь. Ну ладно – не мне, так хотя бы родным намекни: чем тебе помочь?

– Не надо мне помогать.

Потому что ну кто мог бы ей помочь – и каким образом? До недавнего времени Денис думал, что она несвободна. В общем-то так и было. Рыжик даже не могла сказать с уверенностью, свободна ли сейчас. Артем… Я за ним как за каменной стеной, усмехнулась про себя Рыжик. За кладбищенской.

Он все время рядом. Даже если отбросить подозрения, что все может закончиться очень-очень плохо, так невозможно жить – быть рядом с Денисом и вечно ощущать присутствие Артема. Каждый день, среди будничных дел. Обедать, ложиться в постель… втроем.

Так нечестно. Для всех нечестно.

– День, послушай. Дело не в тебе, дело во мне, ты все правильно понимаешь. Просто мне кажется, что я еще не готова к новым отношениям.

– Но ведь прошло уже семь лет, – неделикатно, но совершенно справедливо заметил Денис. Для нормальных людей это очень долго. – У тебя же никого не было с тех пор, как Артем умер?

– Знаешь… – Рыжик помедлила. – У меня такое впечатление, что он все еще со мной… Вот здесь, – она постучала костяшкой пальца по лбу. Наверное, со стороны это выглядело забавно, но Денис не улыбнулся.

– Я, конечно, понимаю, что память перечеркнуть трудно, да и незачем, но…

– Это не память, – твердо возразила Рыжик. – Я ведь думаю о нем больше, чем о некоторых… живых людях.

– Больше, чем обо мне? – выпалил Денис и прикусил язык.

– Больше, – после тягостного молчания честно призналась она. И тут же, будто оправдываясь, добавила: – Но ведь это нельзя сравнивать!

– То есть ты хочешь сказать, у него есть определенные преимущества? Что же ты мне предлагаешь – умереть, чтобы ты обо мне думала столько же? Или это не поможет?

Наверное, он заметил, что в глазах у нее плещется ужас, и быстро забормотал:

– Прости, я дурак, прости. Мы говорим такими голосами, как будто ссоримся, но мы же не ссоримся? Я не хочу ссориться с тобой. Рыжик, ты понимаешь?

У него было такое лицо, словно кто-то ведет ему по руке ножом, вспарывая плоть, но он готов стерпеть.

– Уходи, – слабо выдохнула Рыжик. – Я прошу тебя, уходи.

На этот раз он послушался.

Рыжик некоторое время сидела недвижно и разглядывала собственные ладони, безвольно лежащие на коленях тыльной стороной вверх, так что не видна была ни линия судьбы, ни путаница других неведомых линий.

– Вот зря ты так с ним.

Дашин голос выдернул ее из ступора. Оказалось, что сестренка стоит в дверях кухни. Давно ли? Рыжик чуть было не вскрикнула, неприятно пораженная: «Ты что здесь делаешь? Подслушивала?» – но Даша будничным голосом добавила:

– Захочешь потом все исправить, а не выйдет. И он если захочет – тоже ничего не получится. Вы никогда не забудете, как друг друга мучили.

Повернулась и тоже ушла. А Рыжик вспомнила, что никогда не кричала на нее и раньше даже не хотела.

Она чувствовала, что поступила неверно, но что нужно было сделать? Она бы с радостью отдала Денису свою душу, как вручила ее когда-то Артему, но та блуждала где-то в лабиринтах Аида, далеко-далеко, вместе с первым владельцем. Как ее найдешь теперь, как вернешь?

Даша права. Некоторые поступки исправить уже невозможно.

***

Жила-была девушка, просто девушка – красивая, но не слишком. И вот однажды к ней посватался король. Был он светел ликом, но черен душой и захотел эту девицу себе в жены, узнав, что в своей одинокой башне она любит ткать гобелены со всякими чудищами, один страшнее другого. Король без колебаний оставил свою прежнюю невесту, прекрасную придворную даму, ради безвестной мастерицы. «Вот, – сказал он, – моя истинная избранница!» – хотя его мать, злая колдунья, и была против.

Но глупая девушка все не верила своему счастью: чтобы ее да полюбил король? Как такое может случиться? И вот взяла она нож и уронила капельку крови перед зеркалом, молвив: «Пусть он будет мой, навеки мой. А если не навеки – хоть на два года станет мне мужем». Ей казалось, что это долгий срок, но два года пролетели как два черных ворона – и однажды на закате король вошел в зачарованные озерные воды и не вернулся.

Тогда мать короля прокляла его юную вдову: «Да не быть тебе более ничьей женою. Всякий, кто полюбит тебя, умрет лютой смертью». И та поверила, конечно. Как не поверить злой колдунье?

Она затворилась в своей башне, чтобы отважные рыцари не видели ее и не мечтали о ней, и продолжала ткать свои гобелены. Под окнами все ходил молодой менестрель, похожий на чертенка, – брат первой невесты короля, и наигрывал на дудочке, манил выйти в цветущий яблоневый сад погулять. Она, быть может, и рада была бы забыть о проклятии и спуститься к нему, но белую шею туго обвила волшебная серебряная змейка – напоминание о пролитой перед зеркалом капельке крови.

Конечно, это всего лишь сказка. Как надо было рассказать ее Денису, чтобы он понял? И стоило ли добиваться понимания?

В гостиной темно. Огонь в камине давно уже не горит, даже угли не тлеют. Только холод, только прах – вот что осталось. Странно бродить одной по спящему дому, как сомнамбула, но не просить же Надю или Влада: посидите со мной, мне плохо, мне страшно. Вот и приходится вести разговоры с единственным человеком, который не здесь, но в то же время все никак не уйдет прочь.

Какая разница, семь лет назад или вчера? Какая разница, любила или не любила? За два года ты не просто стал частичкой меня. Скорее, это я в какой-то степени стала тобой – чистая доска покрылась письменами, нанесенными твердой, уверенной рукой.

Кажется, Артем весь мир видел не так, как видят другие. Сквозь темные очки. Если он считал стеснительную рыжую девочку Персефоной, несущей смерть, кто скажет, ошибался ли он или просто заглянул в глубину ее души и заметил там маленькую черную искорку? У каждого своя тайная червоточинка. Иногда хорошо замаскированная. Иногда не очень.

Блуждания по дому были бесконечным движением по кругу, замкнутому лабиринту. Что с того, что где-то рядом кто-то тихо дышит во сне, заключенный в нем как в невидимом коконе? Несколько человек, собранных здесь точно в карантине, сейчас ничем не помогут тебе, Рыжик. Каждый из них полон своих видений.

Только Артем безмолвно усмехается с черно-белой фотографии где-то посреди этого сумеречного безмолвия – он тоже спит, но вечным сном, а это совсем другое дело.

Сейчас, когда Рыжик вспоминала его, ей казалось, что он всегда был окружен мертвенно-бледным электрическим светом, размытым матово-серебристым сиянием, а вокруг была тьма. Он недвижно стоял на пьедестале намного выше нее – и глядел оттуда снисходительно, с усмешкой. Пугающий и недоступный. Денис по сравнению с ним был веселым болотным огоньком, прыгающим вокруг нее по какой-то одной ему ведомой траектории.

Она долго привыкала к Денису, к его ненавязчивой жизнерадостности – наверное, поэтому процесс отвыкания был теперь таким же медленным. И болезненным к тому же. Или все дело в том, что она не могла забыть, каким ярким становился мир в его присутствии. Не могла не вспоминать…

Московская квартира. Пылающий закат. На фоне огненной стены две тени на миг превратились в одну.

Да, все было хорошо. Даже более чем хорошо, но ничего не выйдет, День-день. Тебе нужен кто-то живой.

***

Сквозь дремоту она различала стук капель – наверное, в ванной – и думала: я же не могу этот звук слышать из спальни… А потом провалилась на другой, более глубокий уровень сна.

В подземных коридорах было тихо и безлюдно, только в одной из ниш тихо капала вода. Не зная, что делать дальше, Рыжик подошла, легонько прикоснулась к неровной и чуть сыроватой от влаги кирпичной кладке – и та вдруг поддалась под пальцами. Оказалось, что это бутафорская дверь, как в театре.

Первое, что она увидела, – огромное окно, почти от пола до потолка, а за ним – серое пространство: плотное свинцовое море, дополненное сверху стеклянной полоской белесого неба, а снизу – тяжестью гигантских валунов. Но Рыжик почему-то сразу поняла, что это всего-навсего картина-обманка, и за ней – глухая кирпичная стена.

Артем сидел на высоком табурете посреди комнаты и держал в руках стопку листов, исписанных торопливым почерком. Рыжик обошла Артема кругом – он даже не поднял головы – и заглянула через плечо.

Артем негромко сказал:

– Сядь.

Рыжик увидела, что напротив него стоит пустой табурет – тоже высокий, вроде тех, что ставят вдоль барной стойки. Потом опять быстро глянула на листок с текстом. Там было написано:

«Реплика Артема: Сядь.

Молчание.

Артем (раздраженно): Садись! Я хочу, чтобы ты выслушала меня».

– Садись! – повторил Артем с ноткой недовольства в голосе. Потом добавил чуть мягче: – Я хочу, чтобы ты выслушала меня.

Хоть и с опозданием, Рыжик привычно послушалась и заняла место напротив него.

Ей было неуютно здесь. Комната была пропитана тусклым серым светом. На стенах проступала сырость, капли влаги сочились из них, как слезы.

Но дверь, ведущая из лабиринта, сама собой закрылось, и теперь путь назад все равно был отрезан.

– Ты никогда не отвечаешь мне… – монотонно проговорил Артем. – Почему? Можно подумать, что это ты, а не я, – обитатель мира теней. Тебе так не кажется? Ты сама придумала себе ад, пригласила знакомых на главные роли… Кто-то живет так, словно каждый день – последний, а ты – как будто этот последний день давно остался позади.

На низком подоконнике под картиной-окном валялась засохшая яблоневая ветка с пожухшими листьями, и Рыжик никак не могла решить: она тоже нарисованная или нет? Подойти и прикоснуться рукой Рыжик не решалась, потому что Артем продолжал говорить – и она опасалась помешать ему. Стоит только пошевелиться, соскользнуть с высокого табурета как с пьедестала – даже тихо-тихо, тихо-тихонечко, – и он укоризненно замолчит.

И вот она сидела недвижно, как беломраморная статуя с надгробного памятника, и наблюдала, как отдельные капли медленно собираются в струйки воды – не нарисованные, а настоящие – и стекают на пол, и расползаются по плоской поверхности все дальше и дальше. Кажется, с картины тоже сочилась вода. Что будет, если фальшивое море хлынет в комнату?

Артем, Артем, куда ты заманил меня…

– Если есть любовь на всю жизнь, то есть любовь на всю смерть, – продолжал читать он тем временем. – Ты считаешь, что это твой случай? Наша любовь скреплена кровью и серебром, болью и чувством вины – что может быть крепче? Вот только любовь ли это?

Он сделал эффектную, театральную паузу – и после этого спросил как-то очень буднично:

– Тебе было плохо со мной, так почему тебе плохо без меня?

Вода с картины сочилась все сильнее, постепенно заливала пол и подбиралась все ближе. Рыжик инстинктивно поджала ноги.

А потом она посмотрела на Артема – и вздрогнула от неожиданности, увидев, что он отвлекся от текста и глядит теперь прямо на нее.

– Рыжик, – сказал он тихо. Он никогда не называл ее так. – Рыжик, почему ты меня никак не отпустишь?

Стопка исписанных неровными строчками листов лежала у него на коленях. «Это мой почерк, – вдруг поняла Рыжик, – это я написала».

– Ты же читаешь мои слова! – закричала она и проснулась.

***

Как всегда после кошмаров, она некоторое время лежала с закрытыми глазами, носом в подушку. Твердила: «Все хорошо. Это просто сон. Да и что такого мне приснилось? Ничего страшного! Вполне нормальный сон. Обыкновенный».

Собственно, о чем он был? О том, что Артем говорит ее словами? О том, что она вкладывает свои мысли в его уста?

Мысли о любви. Мысли о смерти.

Очень может быть. Ты хотела обета вечной верности – и он отпечатался в твоем сознании как след от ножа. На руке шрама не осталось, но ты знаешь, что обронила на лезвие несколько капелек крови, скрепляя брачный договор. Шрам – где-то в твоем сознании, и он все еще ноет. Может быть, ты из чувства вины приписываешь Артему злость по отношению к увлеченным тобой мужчинам, поскольку сама уверена, что все еще принадлежишь ему? Что ты говорила об этом Денису вчера – помнишь?

И если мысли материальны и Вселенная стремится выполнить любой наш каприз, кто знает, не ты ли сама накликиваешь несчастье на тех, кто к тебе неравнодушен? Персефона. Несущая смерть.

Как они умерли – Анатолий, Михаил?

Как может умереть Сергей? Или Денис?

Артем оставил в твоей жизни след, это правда, но след невидимый, нематериальный. Так в одном из спектаклей еще до «Гиены огненной» он, изображая призрака, в абсолютном безмолвии, облаченный в длинный черный плащ с капюшоном – не видно лица, – медленно проходил по сцене, словно скользя над пыльными досками пола, и безмолвно исчезал за кулисами. И несколько секунд за ним тянулся шлейф потусторонней тишины, хотя его самого уже не было.

Почему же ты до сих пор носишь на шее потемневшую цепочку – его знак? Это больше чем просто воспоминание. Ты проносишь ее на себе сквозь время, и так проходит год за годом. Однажды ты станешь старше Артема, переживешь его. Но он все еще будет рядом.

«Почему ты не отпустишь меня?» – спросил он.

И правда – почему? Рыжик не знала.

Она чувствовала себя разбитой и не выспавшейся. Наверное, не стоило кричать на Артема и прерывать его. Спала бы себе дальше…

Было похоже, что мир действительно подстраивался под нее: все вокруг казалось таким же сонным, как и она сама. Солнце, нехотя показываясь из-за пелены облаков время от времени, в изнеможении совершало изрядно поднадоевшее за миллиарды лет путешествие над плоской землей – усталый, истомленный пилигрим, который заплутал и бродит по кругу, забыв о цели долгого пути. Ветви яблонь поникли, и ветер не тормошил их.

Влад курил на крыльце, тоже какой-то немного снулый. Тщательно выбритые щеки отливали синевой.

– Ты нас на неопределенный срок пригласила – или как? – поинтересовался он как будто невзначай. В этом вопросе было и неловкое «спасибо», и, может быть, немного уязвленного самолюбия: Рыжик чувствовала – Влад слегка комплексует из-за того, что сам не может обеспечить жене нормальный отдых летом и «сказочный коттеджик», как на соседней улице. Даже уютный камин – и тот чужой.

– На неопределенный, – подтвердила Рыжик. – В смысле – сколько вам захочется, столько и живите.

Влад хмыкнул.

– Звучит хорошо… Я закурю, ты не против? Наде надо было бы завтра в город смотаться. Она хотела в середине дня поехать, чтобы не в час пик, и в Москве заночевать, а на следующий день вернуться. Я вот думаю: вместе с ней в Москву сгонять или тут остаться?

Рыжик пожала плечами.

– Да оставайся. Она же знает, как ехать.

– Ну да.

Влад затянулся, выдохнул несколько неопрятных клочков дыма, как не совсем здоровый дракон. Лицо у него было сумрачно задумчивое.

– Влад, а ты веришь в загробный мир? – неожиданно для самой себя спросила Рыжик.

– Не очень. Вообще, если бы я в принципе допускал существование рая и ада, то я бы хотел верить в такой ад, как у Данте. Знаешь почему? Там есть место для девятого круга, для вечного смятения чувств, для безнадежно влюбленных. Очень романтично, мне кажется. Правда, – добавил он с усмешкой, – я не совсем уверен, как в этой круговой системе поступают с товарищами, у которых на душе не один грех, а несколько. Так сказать, целый набор. Их что, перемещают из круга в круг? Или выносят приговор по самому тяжкому преступлению? Тогда, наверное, не видать некоторым девятого круга. Всегда найдется место пониже.

Да, романтично, подумала Рыжик. Может быть, у Влада в некотором роде любовь была безнадежная и безответная – в том смысле, что он мог бы предложить Наде разве что собственную душу, но ей нужно было что-то более материальное в качестве доказательства его привязанности.

Как-то раз он сказал Рыжику, вторя ее собственным мыслям: «Да как можно вообще говорить о счастливой любви, если знаешь, что совсем скоро – ну, по космическим меркам – от любимого тела останется только прах, а душа ускользнет неведомо куда? Все это бессмысленно – недолговечные земные привязанности. Но знаешь, это как подвиг – любить, хотя эта любовь обречена с самого начала. Полвека пройдет, сто лет пройдет – и не станет ни тебя, ни того, кто был с тобой рядом, и памяти о вас не останется. Нужны либо наивность, либо мужество, чтобы вот так любить – и знать, что не успеешь наглядеться, наговориться, что все равно будет слишком мало дней, проведенных вместе. И не будет новой встречи, даже если существует загробный мир, потому что на небесах не женятся и не выходят замуж». – «А под землей?» – подумала тогда Рыжик.

Влад выпустил очередную порцию дыма.

– А может, съезжу с ней, – сказал он немножко невпопад. – Хочешь, Даша с нами в Москву прогуляется?

– Зачем? – удивилась Рыжик.

– Ну, у тебя тут, кажется, намечается личная жизнь…

«Интересно, о ком это он? – подумала Рыжик. – О Сергее или Денисе?» Слышал ли Влад, о чем она говорила с Денисом вечера? Судя по его словам – вряд ли.

– Да нет, не надо, – сказала она вслух. – Спасибо.

Наверное, странно было бы спросить: а что ты знаешь обо мне? О чем догадался, о чем подслушал? Она не помнила, что именно рассказывала Владу про Артема и свои страхи, но муж сестры был человек сообразительный – мог составить воедино отрывочные, сбивчивые монологи, сложить их как пазл. Пусть каких-то деталек не хватает, но общая картина ясна: у девушки как минимум непорядок с нервами, а то и с головой. Такие люди никогда не бывают счастливы, и с личной жизнью у них вечно проблемы – ну, при условии ее наличия.

– Влад, а ты счастлив? – поинтересовалась Рыжик – так же, как он, невпопад.

– Ммм, – протянул Влад задумчиво, с сигаретой во рту. – Вообще, не очень. Но, может, это неважно. – Он в размышлении потер широкую, чуть вдавленную под лоб переносицу. Казалось, однажды он нажал на нее слишком сильно, и плоть, словно глина, послушно поддалась этому движению – Знаешь, есть люди, которые хотят быть счастливыми постоянно – и мучаются из-за того, что у них ничего не получается. Я такой. Ты, кажется, тоже. Чем больше счастья мы хотим, тем сильнее мучаемся. Мы перфекционисты. Мы жаждем совершенства и не можем его получить. Грустно, да?

«Разве я хочу больше счастья? – подумала Рыжик. – Разве оно у меня есть, чтобы хотеть больше?»

Эта мысль не успела толком развиться и вызвать к жизни очередной философский вопрос. Где-то на той половине дома, где обитал Сергей, раздалось громкое «бдыщщ».

***

– Вот ведь приключение какое, – растерянно бормотал сосед. – Второй день подряд, надо же!

На кухне всего лишь упала полка, но чуть не приземлилась прямо на него, а была она довольно увесистой даже без посуды.

Влад поцокал языком, покачал головой и на этом долг утешителя посчитал выполненным – удалился, оставив Рыжика с Сергеем наедине. Должно быть, для налаживания их личной жизни. Напоследок бросил быстрый, оценивающий взгляд на нее, точно хотел удостовериться, что она не намерена вот-вот упасть в обморок, как чуть было не приключилось вчера. Забавно и трогательно. Похоже, Влада больше интересовало ее самочувствие, чем моральное и физическое состояние пострадавшего.

Влад напрасно волновался. Новое чрезвычайное происшествие оставило Рыжика удивительно равнодушной, и она отстраненно думала теперь: хорошо еще, что ничего не разбилось, а то Карина Аркадьевна сама устроила бы незадачливому жильцу несчастный случай.

Может быть, ее лимит переживаний наконец-то оказался исчерпан. Что-то онемело в душе, покрылось коростой.

Она должна была что-нибудь сделать, потому что думать и чувствовать уже не могла.

Отчего они умерли – Анатолий, Михаил? Как это можно было предотвратить?

– Сереж, а у тебя в телефоне интернет есть? – спросила Рыжик вместо того, чтобы вежливо уточнить в очередной раз, действительно ли все в порядке и не нуждается ли он в утешении и поддержке.

Сергей – а он в это время почесывал затылок и явно предавался невеселым размышлениям о том, как же водрузить полку обратно – посмотрел на нее озадаченно.

– Ну да.

Кажется, он не понимал, как это может не быть интернета.

– А можно у тебя мобильный одолжить? Нужно кое-что посмотреть.

– Да пожалуйста, – великодушно согласился Сергей. – Держи.

Ей показалось, что он с интересом наблюдает, как она, сидя напротив за столом на кухне, пытается разобраться: куда же нужно нажимать в его телефоне? Словно забавная дикарка, не знакомая с благами цивилизации. Ладно, пусть смотрит. Рыжик одним пальцем, очень медленно впечатала в строку поисковика фамилию Смольский. Все-таки он был не то чтобы совсем уж неизвестным человеком – может быть, сохранилась какая-то новость о его смерти. Да, есть. Авария. Вождение в нетрезвом виде. Теперь Михаил…

– Вот скажи: у тебя что-то было с Денисом? – осторожно поинтересовался тем временем Сережа. – То есть это, конечно, не мое дело, просто… ну…

Она не ответила, потому что в этот момент на экране появилось интервью с Михаилом – о сложностях, которые испытывают кинематографисты, уезжая за рубеж. Ну да, он же собирался в Америку, вспомнила Рыжик и уже хотела закрыть этот материал, но по неловкости мазнула пальцами по сенсорному экрану и, наоборот, увеличила картинку. И тут ей на глаза попалась дата. Прошлый месяц. Как такое может быть?

– Что там у тебя? – с любопытством спросил Сергей, не пытаясь, впрочем, неделикатно высмотреть, что это она разглядывает с такой мрачной сосредоточенностью.

Что ей сказали по телефону, когда она позвонила Михаилу домой? «Миши нет. Не звоните больше». О том, что он умер, ей поведала Карина Аркадевна. Женщина, которая потеряла единственного сына – и никого у нее не осталось, кроме нелюбимой невестки.

А что если рыжеволосая провинциалочка найдет себе кого-то еще? Забудет Артема, предаст память о нем. Больно, очень больно.

«Почему ты не носишь обручальное кольцо? – с осуждением вопрошала Карина Аркадьевна. – Не хочешь, чтобы люди знали, что ты вдова?»