Текст книги "Желтоглазые крокодилы"

– Значит, ножки остаются нам? – сказала Ширли Жозефине, которая с отвращением разглядывала курицу.

– Я, пожалуй, не буду, – ответила Жозефина, отодвигая тарелку.

– Мама, тебе нужно поесть! – заявила Зоэ. – Ты слишком похудела, некрасиво, даже твоих чудных ямочек не видно.

– Ты что, сидела на диете мадам Бартийе? – спросила Ширли, разрезая курицу.

– Еще чего! Я в августе работала, и было как-то не до еды. И потом стояла такая жара…

Да еще целыми днями торчала в библиотеке, поджидая Луку и изнывая от нетерпения так, что кусок в горло не лез.

– А книга-то вышла раньше, чем планировалось? – спросила Ширли.

– Издатель решил выпустить ее к началу сезона.

– Значит, был здорово уверен в себе.

– Или в ней! И вот доказательство: он оказался прав! – буркнула Жозефина.

– У тебя есть какие-нибудь новости от Бартийе? – спросила Ширли, пытаясь сменить тему.

– Никаких, и меня это, честно говоря, не беспокоит.

– Макс не вернулся в школу, – вздохнула Зоэ.

– Ну и хорошо. Он очень плохо на тебя влиял.

– Он не такой уж плохой парень, Жози, – вмешался Гэри. – Жалко его немного… С такими родителями мог быть куда хуже! Он сейчас с отцом занимается овцами. Ему там явно забот хватает. У меня один приятель с ним переписывается. Парень забросил школу и посвятил себя производству сыра! Good luck![46]46
  Желаю удачи! (англ.)


[Закрыть]

– По крайней мере, он вкалывает, – сказала Гортензия. – Сейчас это редкость. А я вот записалась на театральные курсы. Это поможет мне в жизни…

– Можно подумать, тебе не хватает уверенности в себе! – фыркнула Ширли. – На твоем месте я бы лучше записалась на курсы скромности.

– Очень смешно, Ширли! Прямо лопаюсь со смеху.

– Как тебя не подразнить, дорогая…

– Кстати, мам, мне надо подписаться на некоторые модные журналы, я должна быть в курсе последних тенденций. Мы вчера с одним моим другом зашли в «Колетт», это было круто.

– Обязательно, девочка моя. Подпишу, конечно. А кстати, что такое «Колетт»?

– Очень модный магазинчик! Я видела там курточку «Прада», ну такую миленькую… Дороговато, правда. Здесь, конечно, я буду в ней слишком бросаться в глаза, но когда мы переедем в Париж, самое оно.

Ширли выронила куриную косточку из рук и обернулась к Жозефине.

– Вы переезжаете?

– Гортензия очень хочет и…

– Я не хочу ни в какой Париж! – возмутилась Зоэ. – Но моего мнения никто не спрашивает!

– Ты хочешь уехать отсюда? – спросила Ширли.

– Пока еще ничего не понятно, Ширли. Мне надо заработать много денег…

– Это может произойти раньше, чем ты предполагаешь, – сказала Ширли, кинув взгляд на выключенный телеэкран.

– Ширли! – воскликнула Жозефина, умоляя ее замолчать.

– Прости… Погорячилась. Ты ведь моя единственная семья. Вы все моя семья. Если вы переедете, я поеду вслед за вами.

Зоэ захлопала в ладоши.

– Это будет круто! Снимем большую квартиру…

– Еще ничего не понятно, – заключила Жозефина. – Ешьте, девочки, остынет.

Они молча ели курицу. Ширли заметила, что молчание за столом – верный признак того, что еда удалась. Она пустилась в долгие рассуждения о том, как правильно выбрать курицу, какие производители кормят кур только зерном и держат в хороших клетках… Ее прервал телефонный звонок.

Так как никто не дернулся ответить, Жозефина спросила:

– Гэри, это у тебя?

– Нет, мой лежит в комнате.

– У тебя, Ширли?

– Нет, у меня другой звонок…

Тогда Жозефина обернулась к Гортензии: та дожевала кусочек, вытерла рот уголком салфетки и спокойно ответила:

– Мам, это у меня.

– И давно у тебя мобильник?

– Друг одолжил мне свой на время. У него был лишний…

– И друг оплачивает твои разговоры?

– Его родители. За них не беспокойся, они не обеднеют.

– Речи быть не может! Ты вернешь его, и я тебе куплю…

– И мне? – взмолилась Зоэ.

– Нет. Вот будет тебе тринадцать лет…

– Надоело мне быть мелкой! Достало!

– Спасибо, мамочка, очень мило с твоей стороны, – заявила Гортензия, – но раз у меня есть этот, пусть остается. А там посмотрим.

– Гортензия, ты должна его немедленно вернуть!

Гортензия скривилась и процедила: «Ну, если ты настаиваешь…»

Она призадумалась: с чего это в маме проснулась такая щедрость? Наверное, взялась за новый перевод… Надо бы попросить ее побольше давать на карманные расходы. Но не сейчас. Пока он покупает ей все, что угодно, но когда она его бросит, ей свои деньжата очень пригодятся.

…Этот день – 1 октября – Жозиана будет потом вспоминать всю жизнь.

Стук каблучков по неровным плитам двора вечно будет звучать в ее памяти. Какой день! Она не знала, плакать ей или смеяться.

Она первой пришла на работу, спряталась в туалете и сделала тест на беременность, который по дороге купила в аптеке на углу авеню Ниель и улицы Ренекен. У нее была задержка: месячные должны были начаться десять дней назад! Каждое утро она вставала, боязливо задирала ночную рубашку и проверяла белую полосочку трусов. Она складывала руки и молилась, чтобы причиной было «то самое»: маленький Гробзик в голубых или розовых пинетках. Если это ты, любовь моя, вот увидишь, у тебя будет чудесный дом!

Этим утром в туалете на втором этаже она послушно ждала десять минут, сидя на унитазе и возведя глаза к потолку, словно ожидая, что небо разверзнется над нею, она читала все молитвы, которые знала, умоляла Бога и всех святых – и наконец, взглянув на цветную полоску теста, воскликнула: «Ура, Жозиана, свершилось, божественный ребенок наконец-то поселился у тебя в животе!»

Она задохнулась от радости. У нее в груди словно прорвало плотину, счастье затопило ее, приподняв над землей. Она победно завопила, вскочила с толчка и воздела руки к небу. По ее щекам покатились крупные слезы, она вновь опустилась на унитаз, не в силах справиться с эмоциями. «Я стану мамой, я стану мамой, – повторяла она, обнимая себя за плечи. – Я мама, о Боже!» Розовые и голубые пинеточки плясали перед ее глазами посреди дождя из счастливых слез.

Она побежала к Жинетт и Рене, застучала в дверь. Они заканчивали завтрак – и тут она ворвалась к ним, как ураган, кружась и сметая все на своем пути. Едва дождалась, когда Рене уйдет на работу, и как только за ним закрылась дверь, дернула Жинетт за рукав и выпалила:

– Есть! Там малыш…

И показала пальцем на плоский живот.

– Точно? – вытаращив глаза, спросила Жинетт.

– Я сделала тест: по-ло-жительно!

– Ты знаешь, что нужно сделать еще один тест, у врача, иногда так бывает, тест положительный, а ты не беременна…

– Правда? – расстроилась Жозиана.

– Ну вообще-то один случай из тысячи… Но все же лучше убедиться.

– Понимаешь, я его чувствую. Он может и знаков не подавать, я и так знаю, что он там. Посмотри на мою грудь: разве она не выросла?

Жинетт улыбнулась.

– Марселю скажешь?

– Думаешь, стоит подождать, когда я буду уверена?

– Не знаю…

– Ладно, подожду. Непросто это будет. Нелегко скрывать радость.

Малыш, младенец Иисус, сладкий херувимчик! Ах! Ему-то не придется страдать! Уж я-то его, любимчика, буду холить да лелеять! Он всю жизнь будет как сыр в масле кататься, и благодаря кому? Благодаря мне! Представив себе, как возьмет на руки любимого младенчика, она разрыдалась, и Жинетт пришлось обнимать ее и успокаивать.

– Ну давай, красавица моя, приходи в себя! Это ведь хорошие новости, а?

– Ой, я так волнуюсь, ты себе не представляешь! Вся прям дрожу. Еле дошла до тебя. Хотя тут идти-то два шага. У меня, знаешь, ноги словно отнялись! Ну а чего ты хочешь: столько времени я ждала этого, уже вся изверилась.

В приступе внезапной тревоги она вцепилась в стол.

– Лишь бы он не удрал от меня! Говорят, что до трех месяцев велик риск выкидыша! Ты представляешь, как будет горевать Марсель, если я раскокаю его яичко?

– Ну хватит бросаться в крайности. Ты беременна, это хорошая новость, вот и все.

Жинетт взяла кофейник и налила ей кофе.

– Хочешь бутерброд? Тебе теперь надо есть за двоих.

– Ох! Да я готова есть за четверых, лишь бы он у меня был кругленький и пухленький! Сорок лет уж на носу! Представляешь? Ну не чудо ли, а?

Она поднесла руку к груди, чтобы унять сердце, выстукивающее чечетку.

– Так… Ты должна взять себя в руки, ведь еще восемь месяцев ждать, а если ты будешь так реветь, у тебя будут красные глаза.

– Да-да, ты права. Но так приятно плакать от радости, со мной такое не часто случалось, уверяю тебя.

Жинетт ласково улыбнулась и погладила ее по руке.

– Знаю, подружка, знаю… У тебя сейчас начинается лучший период в жизни; вот увидишь, твой Марсель будет пылинки с тебя сдувать.

– Да, вот уж он обрадуется! Даже, думаю, надо его как-то заранее подготовить, чтобы у него не случился разрыв сердца.

– Ну, он теперь столько занимается спортом, что сердце, думаю, выдержит. Ладно, иди работать и попробуй несколько дней держать язык за зубами.

– Да мне придется узлом его завязать, не иначе.

Она вернулась к себе в кабинет, припудрила нос и стоило ей положить на место пудреницу, как она услышала на лестнице шаги Анриетты Гробз. Ну и походочка! Коленями так шаркает, что, наверно, уж мозоли натерла.

– Здравствуйте, Жозиана, – бросила Анриетта, глядя на секретаршу мужа как-то более любезно, чем обычно. – Как поживаете?

– Здравствуйте, мадам, – ответила Жозиана.

С какой стати эта стерва в шляпе приперлась в офис ни свет ни заря? И с чего бы такой бархатный голосок? Явно хочет попросить о какой-нибудь услуге.

– Милая моя Жозианочка, – начала Анриетта неуверенно, – я хочу вас попросить кое о чем, но это должно остаться строго между нами, мой муж ни в коем случае не должен ничего знать. Он может обидеться, что я пытаюсь через его голову что-то выяснить о его business…

Анриетта Гробз любила пересыпать речь английскими словечками. Она видела в этом особый шик.

– Сами знаете, мужчины не любят, когда женщины оказываются умней и прозорливей, а мне как раз кажется, что сейчас он вот-вот попадет впросак…

Она пыталась найти нужную формулировку. «У нее, видать, у самой в голове каша, иначе она бы так не миндальничала со мной. Хочет чего-то у меня выпросить, и ходит кругами, как ослепшая курица».

– Не стесняйтесь, говорите, – сказала Жозиана, разглядывая Анриеттину сумочку.

Явно не заменитель. Эта старая сучка покупает только натурального крокодила. А что, ей подходит, она и собственную дочь сожрет, если надо будет.

Анриетта достала из сумки фотографию и сунула под нос Жозиане.

– Вы знаете эту женщину? Видели ее когда-нибудь в офисе?

Жозиана взглянула на красивую молодую брюнетку с впечатляющим бюстом и отрицательно покачала головой.

– Вроде нет… Никогда здесь такой не видела.

– Вы уверены? – спросила Анриетта. – Посмотрите повнимательнее.

Жозиана взяла фотографию, и ее словно током ударило. Главного-то она не разглядела. Рядом с красоткой, слегка в тени, стоял довольный, разомлевший Марсель и одной рукой придерживал ее за талию. Сомнений быть не может! Он, точно он. Она узнала кольцо Марселя, перстень с печаткой, который он купил, чтобы отпраздновать свой первый миллиард. Настоящий памятник дурному вкусу: массивный, с огромным рубином, водруженным посреди золотых завитков, образующих инициалы владельца. Марсель им очень гордился. Он постоянно его трогал, щупал, вертел, утверждая, что перстень ему помогает думать.

Анриетта заметила, что Жозиана напряженно вглядывается в фото, и спросила:

– А! Теперь вы узнали ее, да?

– Разве что… Вы позволите, я сделаю копию?

– Конечно, милочка. Но только пусть уж она не валяется, где попало. Конечно, мсье Гробз пока в Шанхае, но не хотелось бы, чтобы он наткнулся на нее по возвращении.

Жозиана встала и подошла к ксероксу. Воспользовавшись тем, что Анриетта стояла к ней спиной, перевернув фотографию, она внимательнло изучила обратную сторону и обнаружила там аккуратно прорисованное сердечко и надпись, сделанную рукой Марселя: «Наташа, Наташа, Наташа». Это точно он. Ей не померещилось. Она сглотнула слюну и быстро обдумала ситуацию. Ни в коем случае нельзя, чтобы Анриетта Гробз заметила ее замешательство.

– Пойду посмотрю в своей картотеке, мне кажется, я как-то раз видела здесь эту молодую особу… С вашим мужем…

Анриетта Гробз одобрительно кивала головой, напряженно ожидая продолжения. Она повторяла про себя каждое слово Жозианы.

– Звали ее… звали ее… Не могу вспомнить… Кажется, он называл ее Таша, какая-то там «таша»…

– Может быть, Наташа?

– Точно! Наташа.

– Я не знаю ее фамилии. Но, боюсь, она шпионка, подосланная конкурентами, чтобы выудить из месье Гробза наши производственные секреты. Ох, он такой олух, его в два счета можно облапошить. Только завидит красивую женщину – сразу теряет голову.

«Ну-ну, – подумала Жозиана, – ты помираешь со страху, что он тебя бросит ради этой оторвы, вот и придумала историю про шпионку с Востока. Тоже мне Джеймс Бонд!»

– Послушайте, мадам Гробз, я проверю по картотеке и если найду интересующую вас информацию, тут же вам сообщу.

– Спасибо, Жозианочка, вы очень любезны.

– Ну что вы, мадам, я всегда к вашим услугам.

Жозиана одарила ее сладенькой улыбочкой и проводила до двери.

– Скажите мне, Жозианочка, вы ему ничего не скажете, точно?

– Не волнуйтесь, я умею хранить секреты.

– Вы очень любезны.

«Еще бы, вот только с ним я буду совсем не такой любезной, когда он вернется, – пообещала себе Жозиана, возвратившись на свое место. – Пусть только появится, весь из себя, сияющий и свежий, после утренней пробежки, тут-то и получит сполна, великий махинатор».

Она ткнула ручкой в лицо красивой Наташи, выкалывая ей глаза.

…– Останови, здесь, – велела Гортензия, указывая на угол улицы.

– Если захочу…

– Ты хочешь, чтобы мы продолжали встречаться, или нет?

– Глупышка, я пошутил…

– Если мать или Зоэ увидят нас вместе, все, ку-ку, конец.

– Но она меня не знает, она никогда меня не видела.

– Зато она меня знает. И быстро вычислит все, что нужно. Она у меня, конечно, отсталая, но два плюс два сложить сможет.

Шаваль припарковался, выключил машину. Обнял Гортензию за плечи и притянул к себе.

– Поцелуй меня.

Она быстро чмокнула его и попыталась открыть дверцу.

– Ну не так!

– Что ты за прилипала!

– Скажи, пожалуйста… Ты так не говорила полчаса назад, когда расплачивалась моей кредиткой.

– Это было полчаса назад.

Он сунул руку ей под майку, пытаясь ухватить за грудь.

– Хватит, Шаваль, хватит.

– У меня есть имя, сто раз тебе говорил. Ненавижу, когда ты называешь меня Шаваль.

– Это ведь твоя фамилия… Она тебе не нравится?

– Мне хотелось бы, чтобы ты была понежней, поласковей.

– Извини, чувак, я не по этому делу.

– А по какому ты делу, Гортензия? Ты ничего не отдаешь взамен, ни грамма своей маленькой персоны.

– Не нравится – можем расстаться. Я у тебя ничего не просила, ты сам приехал! Таскаешься за мной, как хвост.

Он зарыл лицо в ее пышные волосы, вдохнул запах ее кожи, ее духов и прошептал:

– Ты сводишь меня с ума! Я влип. Пожалуйста, не будь такой злой… Я так хочу тебя. Я куплю тебе все, что пожелаешь.

Гортензия подняла глаза к небу. До чего же он утомителен! Так, глядишь, и от шопинга ее отвадит!

– Сейчас половина восьмого, мне пора домой.

– Когда увидимся?

– Не знаю. Я попробую выбить субботний вечер, но не уверена, что это прокатит…

– У меня есть два пригласительных на показ Гальяно, в пятницу вечером… Ты как?

– Джона Гальяно?

Гортензия сделала круглые глаза, большие, как чайные блюдца.

– Himself![47]47
  Здесь: Собственной персоной! (англ.)


[Закрыть] Если хочешь, свожу тебя.

– Хорошо. Я что-нибудь придумаю!

– Но тебе нужно быть со мной очень ласковой…

Гортензия вздохнула, потянулась, как недовольная кошечка:

– Вечно ты ставишь условия! Если ты думаешь, что от этого прибавляется охоты…

– Гортензия, ты уже три месяца водишь меня за нос. У любого терпения есть предел…

– А вот у меня нет предела, представь себе! В этом мое очарование, потому-то я тебе и нравлюсь.

Шаваль положил руки на руль и проворчал:

– Мне надоело, что ты строишь из себя пугливую целочку.

– Буду спать с тобой, когда захочу, а пока и речи быть не может. Ясно тебе?

– Это, по крайней мере, четко, ничего не скажешь.

Она открыла дверцу, высунула длинную стройную ногу, аккуратно опустила ее на тротуар и, задрав юбку до попы, очаровательно улыбнулась ему на прощанье.

– Созвонимся?

– Созвонимся.

Она взяла с заднего сиденья большой белый пакет «Колетт» и вышла. Шла, как модель по подиуму; он посмотрел ей вслед и выругался. Вот сучка! Она сводит его с ума! Ничего ему в жизни не нужно, только бы целовать ее нежные губы – как же это будоражит кровь! И ее язычок, танцующий в его поцелуях… Он закрыл глаза и откинул голову. Она его видит насквозь и обдирает как липку. Не могу больше, пора уже ее обработать.

Их роман начался в июне. И весь июнь она давала ему надежду: он всю ночь останется с ней, разденет ее, начнет ласкать… Из-за нее он все выходные проводил в Довиле. Оплачивал каждый ее каприз, платил за всех ее приятелей, и в Париже эта игра в кошки-мышки возобновилась. Казалось, она уже у него в руках – но в последний момент всегда ускользает из-под носа. Он ругал себя: «Мудак, чемпион мудаков, она тебя динамит! Она виляет хвостом, когда дело доходит до серьезных вещей! Чего ты от нее добился, а? Да ни фига. Несколько поцелуев да разок-другой дала себя пощупать. Чуть рука спускается пониже, все, оскорбленная невинность. Она с удовольствием светится со мной в модных ресторанах, шляется по магазинам, ест мороженое, смотрит киношку, но все остальное за железной дверью! Никакой отдачи. Если сложить все шмотки, которые я ей купил, все мобильники, которые она как бы невзначай посеяла, все гаджеты, которые ей надоели или которые она отправила в помойку, потому что не удосужилась прочесть инструкцию – глаза на лоб вылезут! Ни одна девушка в жизни так со мной не обращалась. Ни одна! Обычно они сами мне пятки лижут. А эта вытирает туфли о мои брюки, капает мороженым на сиденье моей машины, лепит мне жвачку на бардачок и долбит сумкой «Диор» по капоту, когда чем-то недовольна». Он посмотрелся в зеркальце заднего вида и спросил себя, чем же он заслужил такое отношение. Вроде не сын Франкенштейна, плесенью не воняет, вполне даже ничего себе, а она плевать на него хотела! Шаваль вздохнул и нажал на газ.

Как будто прочтя его мысли, Гортензия обернулась, перед тем как свернуть за угол, и послала ему воздушный поцелуй. Он в ответ мигнул ей фарами и пропал из виду, вымещая ярость на безвинных покрышках.

Как же просто вертеть мужчинами! Тупость физического желания! Ловушка любви! Они проваливаются туда, как в подвалы с чудовищами, и еще потом этим кичатся! Даже такие старики, как Шаваль. Он вымаливает свой кусочек удовольствия, клянчит, трясется. «Тридцать пять лет, с ума сойти! – думала Гортензия. – Должен наверняка иметь немалый опыт. А ведь нет! Расплывается розовой лужицей. Достаточно поманить смутными обещаниями или чуть-чуть приподнять юбчонку, и он уже мурлычет, как старый беззубый кошак. Переспать с ним или нет? Мне не особенно хочется, но иначе он может сломаться. И копилочка захлопнется. Хотелось бы, конечно, сделать это с кем-то, к кому чувствуешь хоть немного сердечного влечения. Особенно в первый раз. С Шавалем это все будет выглядеть как-то слишком меркантильно. А потом он такой приставучий, это совсем не сексуально, вот липучка!»

Надо переодеться, прежде чем идти домой. В клетушке под лестницей, где сложены всякие швабры и пылесосы, она сняла мини-юбку, надела джинсы и длинный свитер, чтобы скрыть коротюсенькую маечку, стерла с лица косметику и вновь стала маленькой маминой дочкой. А эта дура ни о чем не догадывается, надо же! Гортензия спрятала тряпки за бидон с мастикой и заметила раскрытую газету с лицом ее тетки на развороте и заголовком: «До и после: рождение звезды». Фотографий было две: на одной Ирис с длинными волосами, на другой – с прической а-ля Жанна д’Арк и подписью: «Я всего лишь следую советам Андре Жида юному писателю…» Гортензия раскрыла рот и даже присвистнула от восхищения.

Она уже почти дошла до двери в квартиру, как вдруг обнаружила, что держит в руках белый фирменный пакет «Колетт». Курточка «Прада»!

Мгновение поколебавшись, она решила оторвать этикетку и рассказать, что купила ее в прошлые выходные на барахолке в Коломб.

Антуан смотрел на крокодила, нежившегося на солнышке прямо перед ними. Они остановились в тени огромной акации, и Антуан уставился на эту тварь, лежавшую на солнцепеке с закрытыми, словно на молнию, глазами: какой огромный, мерзкий, скользкий. «И кто ты такой? – вопрошал про себя Антуан. – Наследник динозавров? Бревно с двумя прорезями желтых глаз? Будущий чемодан? Издеваешься надо мной, следишь своими полузакрытыми глазами? Мало тебе, что я целыми днями только о тебе и думаю?»

– Ох! Посмотри, какой хорошенький! – воскликнула Милена. – Как он сверкает на солнышке! И выглядит таким мирным, домашним. Прямо хочется его обнять.

– И он тебя схряпает своими восьмьюдесятью зубами!

– Ну почему? Он тоже за нами наблюдает. Мы ему интересны. Знаешь, я научилась любить их! Я их больше не боюсь!

«А вот я их ненавижу!» – подумал Антуан и выстрелил в воздух, чтобы отпугнуть зверя. Тот даже не шевельнулся: Антуану показалось, что он ему улыбается. После крокодильего бунта и гибели двух китайцев Антуан всюда ходил с оружием. Таскал ружье под мышкой, рассовывая патроны по карманам шорт. Это напоминало ему о прекрасных временах «Ганмен и К^о», когда все было так понятно и чудесно, когда дикие звери были лишь заманчивой добычей для тщеславных миллиардеров.

Мистер Вэй теперь регулярно платил ему. В конце каждого месяца Антуан получал зарплату. «Прямо-таки швейцарская аккуратность, – думал он, раскрывая конверт с чеком. – Хотел меня облапошить, но я оказался упрямей. Я тоже могу показать зубы, если надо».

Однако проблем у Антуана становилось все больше. Он должен был принять команду ученых, проводивших исследования крокодильей крови для изготовления нового антибиотика. У этих мерзких тварей была потрясающая сопротивляемость организма. Их раны не воспалялись и не гноились, на удивление быстро заживали и рубцевались, а переболевшие звери делались еще сильней и выносливей. Какая-то молекула в их крови делала их неуязвимыми. Так вот, ученым нужно было предоставить жилье, еду, персонал и так далее. Еще одна головная боль для Антуана. Лишняя статья доходов для мистера Вэя. «Всегда одно и то же, сил моих больше нет», – злобно подумал Антуан и выстрелил еще раз.

– Хватит! – возмутилась Милена. – Бедные звери не сделали тебе ничего плохого…

Да просто старый китаец все под себя гребет! Сразу позвонил Милене, как только узнал о ее бизнесе. Предложил ей сотрудничать и совместно выпускать линию косметики «Парижские красавицы». Продукция будет упаковываться во Франции, и тогда на коробках будет стоять «Made in France». Это обеспечит ей успех на китайском рынке. «У него прямо дар, – бесился Антуан, перезаряжая ружье. – К чему не прикоснется, все обращает в золото!»

Не то, что он.

Его мечты стать королем сумок и чемоданов постепенно развеялись как дым. Крокодилы оказались ненадежным сырьем: жирные, ленивые, требовательные. Они желали жрать только курятину или, на крайний случай, человечину. Все, что им было не по вкусу, сгнивало на солнце. «Можно подумать, они привыкли к пятизвездочным отелям», – бранился Антуан, тачками вывозя на помойку специальный корм, сделанный из риса с морепродуктами и водорослями, который он заказал в Сан-Паоло. Они к нему даже не прикоснулись. Уток и рыбное фрикасе также не пожелали есть. Они требовали куриц. От всего остального воротили нос.

– Кошмар какой-то, – злился Антуан. – Они стали такими жирными, что им уже лень покрывать самок, ты видела такое? Самки ластятся к ним, а они и глазом не ведут.

– Да они смеются, глядя, как ты здесь бесишься. Они чувствуют себя победителями.

– Недолго им оставаться победителями, если они и дальше будут так жиреть.

– Ха! Ты десять раз помрешь, а они все будут сидеть здесь и таращиться. Эти зверюги живут по сто лет!

– Если я их раньше всех не загашу!

– Думаешь, это выход?

– А выхода нет, Милена, меня поимели, как мальчика! Вэю-то плевать, он выкрутится, а вот я… Я инвестировал в ферму жирных ленивых импотентов.

Вдобавок Антуан заметил, что самки, которых прислали из Таиланда, почти все уже давно пережили менопаузу. Он позвонил директору питомника, тому самому, который погрузил в «Боинг» семьдесят крокодилов, и пожаловался. Таец принялся уверять его: «Forty eggs a day! Forty eggs a day!» —»Zero egg a day!»[48]48
  Сорок яиц в день! Сорок яиц в день! – Ноль яиц в день! (англ.)


[Закрыть] – проорал в трубку Антуан. «А-а, – отвечал таец, – they must be grand mothers then! You are not lucky, we put the wrong ones in the plane, we didn’t know…»[49]49
  Наверное, это бабушки! Вам не повезло, мы не тех загрузили в самолет, мы не знали… (англ.)


[Закрыть]

Крокодилицы-климактерички! И как в таких условиях повышать рождаемость?! Фабрика притормозила производство кожгалантереи, а поставки консервов оказались в два раза меньше запланированных. В итоге единственным выгодным делом может стать производство антибиотиков, но с теми, кто этим занимался, у Антуана не было контракта. Вот я мудак! Вот гнусные чудища!

Он снова выстрелил в воздух. Крокодил приподнял одно веко.

Милена пожала плечами и решила вернуться к себе в кабинет. Ей нужно было проверить электронную почту, чтоб сделать новые заказы в Париже. Тушь и помада продавались гораздо лучше, чем кремы и маски, стоили дешевле и лучше хранились на жаре. Ну и хорошо! Она закупит косметики оптом и вчетверо окупит расходы. Клиентки будут в восторге! Они не скупятся, не торгуются. Они в восторге от губной помады и кисточки для ресниц и готовы как угодно надрываться, лишь бы разукрасить свое лицо. Самым большим спросом пользуется светлый тональный крем. Они его обожают! Намазываются и превращаются в маленьких мертвенно-бледных куколок. Их жадные маленькие ручки мигом разбирают с полок все что можно. Мистер Вэй предложил ей сотрудничество. Пятьдесят на пятьдесят. С ее стороны – профессионализм, философия, дух и французский безупречный вкус, а он занимается производством и продажей. Говорит, что производство окажется невероятно дешевым. Нужно поговорить с Антуаном. С другой стороны, у него столько забот, что не хочется забивать ему голову еще и моими проектами.

Тем же вечером, когда молчаливый Понг подал им ужин, Милена сообщила, что отправила мистеру Вэю проект контракта и что она собирается с ним сотрудничать.

– Ты подписала?

– Нет еще, но все уже практически решено.

– Ты мне не говорила об этом!

– Нет, дорогой, говорила, только ты не слушал… Ты думал, это так, развлечение, детские игрушки! А тут пахнет большими деньгами.

– Ты с кем-нибудь советовалась перед тем, как подписывать?

– Я составила очень простой контракт, прописала сумму инвестиций, проценты с продаж и лицензию на мое имя, которую оплатит мистер Вэй… Тут даже для меня ничего сложного нет.

Она хихикнула, дав Антуану понять, что ее не так-то просто обвести вокруг пальца.

– Ты что, получила юридическое образование? – насмешливо спросил ее Антуан. – Передай соль, пожалуйста… Из чего это рагу, совершенно безвкусное…

– Из антилопы.

– Вообще несъедобное, между прочим!

– У меня сейчас нет времени готовить…

– Так вот, мне больше нравилось, когда у тебя было время готовить! Лучше бы ты открыла ресторан…

– Видишь, с тобой невозможно серьезно разговаривать.

– Ну-ну, я слушаю.

– Короче говоря, когда я последний раз ездила в Париж, я проконсультировалась с юристом по этим делам. На Елисейских Полях.

– А как ты на него вышла?

– Позвонила секретарше твоего тестя. Ее зовут Жозиана, она очень милая. Мы друг другу понравились. Я сказала, что звоню по твоей просьбе, что тебе нужна консультация, нужен хороший адвокат, хитрый и ловкий, привыкший вести дела с акулами большого бизнеса…

– И…

– Все получилось: она дала мне имя и телефон. Поскольку я звонила по протекции Марселя Гробза, адвокат был со мной очень любезен и согласился заняться моим делом. Даже пригласил меня на ужин; мы сходили в русское кабаре рядом с его офисом.

– Как ты могла? Воспользовалась именем Шефа, хотя с ним даже не знакома! Если это вскроется, он тебя возненавидит.

– Это за что же? Я ему ничего плохого не сделала…

– Может, тебе напомнить, что из-за тебя я бросил жену с двумя детьми? Ты забыла, что ли?

– Я не просила тебя уезжать. Ты сам уехал, сам. И втравил меня в эту авантюру!

– И ты теперь жалеешь, да?

– Нет. Я ни о чем не жалею. Жалеть бессмысленно. Я хочу как-то выкрутиться, вот и все. И ты не должен на меня за это обижаться…

Они ссорились вполголоса, чтобы не возбуждать подозрения Понга. Они ссорились, улыбаясь друг другу, но каждое слово было как отравленная стрела. «Когда все это началось? – думал Антуан, подливая себе вина. – Я слишком зациклился. Надо быть как все, ни о чем не думать. Зарабатывать деньги и ни о чем не думать. Просто в Африке я когда-то был счастлив и думал, что, вернувшись сюда, снова буду счастлив. Все начну сначала. Увез с собой славную девушку, которая думала, что сможет за мной следить. Какой вздор! Только я сам могу следить за собой, но методично и настойчиво занимаюсь саморазрушением. За что же упрекать ее? Она не виновата. Я напялил одежду, которая мне велика, вот и все. Жози права. Все они правы». Он иронически улыбнулся, насмехаясь над собой, но Милена приняла это на свой счет.

– Ох, ну не сердись же ты! Я так тебя люблю! Я все бросила, чтобы поехать за тобой. Я бы на край света за тобой поехала… Мне просто надо чем-то заниматься. Не привыкла я бездельничать. Всю жизнь работала, с самого детства…

Она состроила трогательную мордашку, как у маленькой девочки, которая уверяет, что ни в чем не виновата. Ее большие голубые глаза смотрели на него так невинно, что это раздражало.

– И думаешь, он тебя не кинет?

– Ох, ну ты во всем видишь только плохое.

– Ты просто опасна, Милена! Опасна. И ничего ведь мне не сказала!

– Я хотела сделать тебе сюрприз… И к тому же каждый раз, стоило мне об этом заговорить, ты менял тему. Ну, я и отказалась от этой мысли. Но не сердись, дорогой, я это все затеяла только чтобы развлечься, ты же знаешь… Если ничего не получится, мистер Вэй потеряет деньги, а я-то ничего не вкладываю! А если получится, я разбогатею, и ты станешь коммерческим директором моего маленького предприятия…

Антуан смотрел на нее с ужасом. Она собирается нанять его на работу. Будет начислять ему зарплату и выплачивать премию в конце года! Струйка пота проползла по его спине, намокли виски, руки, торс… Нет, только не это! Только не это! Он сжал зубы.

– Дорогой, что с тобой? Ты весь взмок. Ты заболел?

– Наверно, съел что-нибудь не то. Это рагу из антилопы никуда не годится.

Он бросил на стол салфетку и встал, чтобы пойти переодеться.

– Ради бога, любимый, не злись… Это просто лотерея. Если ничего не получится, то и ладно. А получится, будет хорошо. И я буду богатой, понимаешь, богатой! Забавно, правда?