Текст книги "Убийство жестянщиков"

8

Делать, значит, быть.

Платон

Быть, значит, делать.

Сократ

То be do be do.

Синатра

Я направился в пивнушку на набережной. Киган обмолвился, что он заглянет туда во время ленча. Он и заглянул. Уже порядком разогрелся, рассказывал американской паре, что – да, поля и в декабре зеленые. Остальное он пропел. Это было ужасно. Он протянул мне кружку. Я заметил:

– Ничего себе ты взял скорость.

– Это быстрая страна.

Из репродукторов доносилась песня «Ангелы Гарлема» в исполнении U2. Киган возмутился:

– Черт, это что, традиция такая?

– Для большинства традиция.

– Но куда подевались диддли-ду, все эти bodbrans и дудки uileann?

– Славно произносишь.

– Тренируюсь.

– Чувствуется.

– Будет тебе, Джек. Это можно напеть?

– Ну, среди того, что было сказано про U2, а Джордж Пеликанос сказал почти все, я не помню упоминания о возможности напевать.

– Кто такой Пе…ли…канос?

– Один из лучших авторов детективных романов.

– А, дерьмо. Ты что, забыл про Эда Макбейна?

Он отпил большой глоток пива, почти полкружки за раз. Даже у бармена отвалилась челюсть. Киган подождал, рыгнул и сказал:

– Воспоминания о «черном пудинге».

– Ты это ел?

– Ну да. Джюри приготовила мне настоящую еду по-ирландски, всякие там колбаски, жареные помидоры, два яйца, бекон…

– Ломтики?

– Что?

– В Ирландии бекон называют ломтиками.

– Почему?

– Нам так нравится.

– Я подумываю, не сделать ли мне татуировку.

– Что?

– Написать Eire и изобразить трилистник. Как ты думаешь?

– Господи, Киган, куда это тебя заносит?

– Ты пей. Вот, молодчага.

Мы нашли себе столик, и он спросил:

– Как ты провел время с этой цыпкой?

– Да ладно, никто их уже так не называет, кроме Терри Уогена.

– И?

– Все было отменно. Просто дивно.

– У меня тоже. Полночи трахался.

Он говорил громко, с лондонским акцентом, так что насчет «траханья» теперь вся пивнушка была в курсе. Он казался такой свиньей, что никто не рискнул его задирать. Он спросил:

– Ты ходил к этому социальному работнику?

– Брайсону.

– Что-то знакомое.

– Есть еще Билл Брайсон, он пишет о путешествиях.

– Я читаю только Макбейна. Так как все прошло?

Я пересказал. Когда я закончил, он спросил:

– И что говорит твой инстинкт?

– Он их убил.

– Ну, парниша, ты не торопишься?

– Это он.

– И что теперь?

– Надо разузнать о нем все, что возможно.

Он вытащил ручку. К моему удивлению, на вид – золотой «Паркер». Он сказал:

– Мне ее подарила Ансворт.

– Ансворт?

– Черная женщина-полицейский с моего участка.

Я удивился и спросил:

– Ты дружил с темнокожей, с черной женщиной?

Он поднял голову и сказал:

– Во мне многое уживается. Я не совсем такой, каким стараюсь казаться. Как и ты, Джек.

– Я за это выпью.

Мы выпили. Я рассказал все, что знал о Брайсоне. Он сказал:

– Я позвоню по поводу этого клоуна в свою контору. Если эта мартышка из Лондона, мы все на него раскопаем.

– Был бы очень признателен.

– Ну да, только как это выходит, что ты до сих пор не выпил?

Позднее он спросил:

– Каковы планы на ближайшее будущее?

– Как только вызнаю, где он живет, навещу его.

– Я с тобой.

– Уверен?

– Взламывать чужие двери – моя основная специальность, понял? Пока сделаю татуировку… видел такую во «Вдали от дома».

– Ты это смотришь?

– А разве все не смотрят?

В этот момент, сам не знаю почему, я почувствовал к нему глубокую симпатию. Он стоял там, вроде гребаного Попи Дойла, потел и тяжело дышал. К счастью, он исчез, прежде чем я успел что-то сказать. Бармен заметил:

– Джек.

– Ага.

– «Спайс герлз» в девятый раз на верхней строчке.

– Черт, зачем ты мне это говоришь?

– Разве ты не хочешь быть в курсе?

– Господи.

Когда я в последний раз видел «Спайс герлз», я был в таком улете, что плохо соображал. Пош до странности смахивала на молодого Клиффа Ричарда. Я до сих пор не знаю, кому это не нравилось, определенно – Бэкхэму.

Когда я добрался до Хидден Вэлли, я с трудом стоял на ногах. Наконец-то вытащил шмотки из сушки. Они не столько высохли, сколько запеклись. Кожаное пальто могло стоять без посторонней помощи, чего определенно нельзя было сказать обо мне. Я его погладил. Это категорически не рекомендовалось, этикетка грозно предупреждала, черт бы ее побрал: «Никогда не гладьте кожу».

Да пошли они.

Накануне Дня усопших я поехал навестить своих мертвых. Трубочист одолжил мне фургон. Он появился рано утром и поинтересовался моими планами на день. Я объяснил:

– На кладбище Рахун лежат те, кого я больше всего любил и к кому хуже всего относился. Уж больше года я не читал кадиш.

– Ка… что?

– Дань уважения.

Он строго кивнул, такое ему было понятно. Что братья понимали лучше, чем мы, так это печаль. Видит Бог, им было на чем практиковаться. Он спросил:

– Хотите, чтобы я составил вам компанию?

– Нет, мне лучше это сделать одному.

– Я дам вам фургон.

– Вы заплатили за него налог?

Он широко улыбнулся:

– Джек, это в вас говорит полицейский. Поговаривают, вы были справедливым.

– Это надо воспринимать с поправочным коэффициентом.

Через час фургон уже стоял на дорожке ведущей к дому. С цветами. Как и Киган, Трубочист имел свои положительные черты. Я надел костюм, купленный в «Винсент де Поль». Он сидел так себе. Иными словами, его точно шили не на меня. Трубочист выслушал мой отчет о визите к Брайсону и спросил:

– Вы думаете, что это он?

– Да.

– Тогда я его убью.

– Трубочист, попридержите лошадей, надо еще все как следует проверить.

– Тогда я его убью.

– Трубочист, ради бога, перестаньте повторять одно и то же. Вы просили меня помочь, вы должны мне доверять.

– Я вам доверяю.

Сказано без особого энтузиазма.

– Так что пока никого убивать не надо.

– Я подожду.

– Договорились.

Я доехал в фургоне до ворот кладбища, взял охапку цветов. Около входа двое парнишек гоняли мяч. Один спросил:

– Мистер, вы тинкер?

– Какое твое дело?

– Это фургон тинкеров.

– Откуда ты знаешь?

– Нет отметки о налоге.

– Ну… а разве вам стоит тут играть?

Второй парень большим пальцем показал в сторону могил и сказал:

– А им плевать.

Я взглянул ему прямо в глаза и спросил:

– Ты уверен?

Они убежали.

Сначала я поздоровался с отцом. Могу сказать положа руку на сердце, что он был настоящим джентльменом. В старом смысле этого слова. Одна женщина сказала мне однажды:

– Твой папа такой галантный.

Какое замечательное слово. Он его заслуживал.

Затем я разыскал могилу Падрига. Одно короткое время он был королем пьяниц. Он правил своими людьми легко, с юмором. Его сбил автобус, идущий в Солтхилл. Я вылил немного виски на землю. Эта молитва пришлась бы ему по душе.

Затем я навестил Шона, бывшего владельца паба «У Грогана». Мне слишком больно было вспоминать его восторг по поводу краткого периода трезвости в моей жизни. Его убили из-за меня. Этот груз вины я буду нести вечно. Я молча положил розы на его могилу. Пока я пью, он не захочет меня слушать. Да и что я мог ему сказать?

Гадостный признак алкоголика – мне так хотелось выпить, что я ощущал вкус виски на языке.

Четвертая, последняя могила: Сара Хендерсон. Девочка-подросток. Могила аккуратно прибрана, трава выполота, кругом расставлены стихи в рамочках и мягкие игрушки. Все, начиная от Бритни до Барби и куклы Барни. Ее мать пришла ко мне, умоляя доказать, что дочь не покончила жизнь самоубийством. Несколько девушек якобы покончили с собой. Дело было раскрыто. Те девушки были убиты. Но самое ужасное заключалось в том, что Сара действительно покончила с собой. Разумеется, я так и не сказал об этом матери. В то время я был в нее безумно влюблен. Я все сам испортил к чертям собачьим.

Вдруг раздался голос:

– Джек.

На мгновение мне показалось, что заговорила Сара. Затем на меня упала тень. Энн Хендерсон. Лицо сияет, ее незабываемые глаза смотрят на меня. Я собрался с силами и сказал:

– Энн.

Она взглянула на могилу дочери и заметила:

– Ты принес шесть белых роз.

– Ну.

– Ты помнишь, это замечательно.

Я понятия не имел, что мне делать. Попытался собраться с мыслями. Но разве это поможет? Как бы не так. Она внимательно разглядывала меня. Сказала:

– Тебе опять сломали нос. Ох, Джек, что нам с тобой делать?

Нам!

По крайней мере, она могла делать все, что ей заблагорассудится. Наверное, я слабый человек. Она тем временем говорила:

– Но зубы у тебя отличные. Коронки?

– Хмм… вроде того.

Вы можете подумать, что я пришел в себя, сориентировался. Ничего подобного. Она спрашивала, и забота, звучавшая в ее тоне, убивала меня.

– Как ты, Джек?

Я был не в себе, к тому же поддатый и легкомысленный. Сказал:

– Вообще-то я женился.

Это надо было умудриться такое сморозить. Я взмолился в душе, чтобы она не начала за меня радоваться. Она заторопилась:

– Ой, Джек, как чудесно. Кто-нибудь из местных?

– Нет… она… меня бросила.

– Джек.

Мне нужно было знать, что произошло в ее жизни, хотя я и боялся услышать правду.

– А как ты? Все еще встречаешься с этим…?

– Да, мы назначили свадьбу на июнь. Обещай, что придешь.

Не помню, что я сказал. Я поплелся прочь, спотыкаясь о надгробья, матерясь, иногда плача. На боку фургона один из мальчишек нацарапал:

ТИНКЕР

9

Ты держал меня за руку без всякой на то причины.

Я поговорил по телефону с Лаурой. Такой примерно разговор:

– Джек, я соскучилась.

– Господи, да я…

– Могу я тебя увидеть?

– Конечно.

– Потому что Киган встречается с моей подругой. Постоянно. Она даже хочет родить ему ребенка.

– Это точно привлечет его внимание. Слушай, как насчет ужина завтра?

– Ты правда поведешь меня в ресторан?

Почему у меня такое чувство, что она меня заводит? Как только я буду готов, все вокруг подпрыгнут и завопят: «Ату его!»

Поэтому сдерживайся, действуй на первой скорости.

– Давай встретимся в восемь «У Гаравана», начнем оттуда.

– Я специально для тебя приоденусь, Джек.

– Не сомневаюсь.

Я постепенно отошел от ежедневного употребления кокаина. Это меня подбадривало. Лег спать рано и, казалось, едва заснул, как зазвонил телефон. Бросил взгляд на часы – четыре. Убью, если дело не важное.

– Джек, да неужто я тебя разбудил?

– Кто это?

– Думал, ты будешь всю ночь жрать виски.

– Брайсон?

– Ты ведь раньше звал меня Роном, так? Будь же дружелюбным, Джек.

– Что-нибудь надо?

Я расслышал в его голосе игривость и вкрадчивость.

– Я хотел с тобой подурачиться, Джек, как ты сегодня со мной.

– Ты уже меня достал, приятель.

– Пытался узнать про меня поподробнее, так, Джек?

– Откуда… Разве тебе есть что скрывать?

– А я что, главный подозреваемый? Но ты, увы, вовсе не Хелен Миррен.

– А тебе хотелось бы, Рон, быть подозреваемым?

– Не смей говорить со мной снисходительным тоном, ты, кусок дерьма.

– Bay… гляжу, у тебя на пьяниц стоит… верно, Рон?

– Как ты смеешь обсуждать меня. Ты вот о чем подумай, мистер частный хрен… Энн Хендерсон.

У меня перехватило дыхание. Он это уловил и сказал:

– Я удивил тебя, правда, Джек? Теперь ты начинаешь понимать, с кем имеешь дело.

Мне сразу понадобилось несколько вещей, прежде всего сигарета, но, блин, я не видел пачки, поэтому сказал:

– Я знаю, с кем я имею дело.

– Умоляю, поведай мне.

Последние слова сказаны фальцетом.

– С идиотом, который мастурбирует у стекла.

– Дом 8Б, Хидден Вэлли, я ничего не перепутал, Джек?

Он снова удивил меня. Он продолжил:

– Может, заскочу, застану тебя врасплох.

– Ты мне угрожаешь, Рон? Я плохо реагирую на угрозы.

– Привыкнешь. Увы, мне надо составить список пьяниц на завтра, чтобы уделать их.

– Уделать?

– Ну да, Джек. Скоро сам увидишь.

Клик.

Матерясь, я вылез из постели. Куда подевались эти долбанные сигареты?

Я не смог поймать Кигана на следующий день: он ездил по Коннемаре. «Да поможет им Господь», – подумал я.

Трубочист защищал свое положение вожака клана. В буквальном смысле. Время от времени устраивались состязания. Выводили молодых бычков, и молодежь справлялась с ними голыми руками. Эти своеобразные родео обычно устраивались в окрестностях Маллингара и привлекали массу зрителей. Притягивала их главным образом возможность делать ставки. Там проигрывались целые состояния. Никто не мог похвастать таким изобилием наличных денег, как братья. Полицейских заблаговременно оповещали о месте и времени. Они проявляли завидное рвение и оказывались совсем в другом графстве. Это приводило в восторг прессу, которая на первых полосах рассказывала, как они останавливали невинных автомобилистов. Я обещал позднее приехать. Но не был уверен, что мне захочется.

Я договорился встретиться с Брендоном Флодом. Он предложил «Супермак». Пришел раньше и занял столик. Два негра убирали со столов – признак новой Ирландии. Я было поздоровался с ними, но, похоже, только напугал. Господи, когда они полюбуются на то, что вываливается из дверей пивнушек и клубов в четыре утра, они поймут, что такое страх. И таксисты, и полицейские в это время стараются держаться подальше от зоны боев. Эти ребята знают, чем рискуют.

Брендон появился в костюме, на удивление похожем на тот, что я недавно приобрел. Я сказал:

– У них сухая чистка бесплатно.

– У кого?

– «Винсент де Поль».

– Откуда вы знаете?

– Я же детектив.

Он оглянулся, и я спросил:

– Почему вы назначили встречу именно здесь?

– У них замечательные чипсы с карри.

– Хотите?

– Нет, нет. Я отказался от них себе в наказание.

Я решил не заострять. Только открою кран всей этой церковной мутоты. Я передал ему пачку денег и сказал:

– За работу.

– Что вам от меня нужно?

– Адрес Рональда Брайсона и время, когда его нет дома.

Он кивнул и спросил:

– Вы с ним встречались?

– Да.

– Это он?

– Это он.

* * *

На свидание я взял с собой мобильник. Я вообще редко его с собой ношу. Мне следует чаще выбираться из дому. Когда он звонит, во мне поднимается все дерьмо, и я клянусь: «В последний раз». Мой номер есть только у Джеффа, Трубочиста и Кигана. Некоторая видимость контроля.

Я оделся напоказ. Напялил отныне скрипучую кожу. Один день под дождем в Голуэе, и все пройдет. Нацепил белую рубашку и выгоревшие мягкие джинсы. Когда вы их надеваете, все ваше тело покачивается под музыку благодарности. Они почти совсем белые, нечто между варенкой и полным разрушением. И башмаки от «Бэлли». Ах, Кики.

Когда я шел по городу, ко мне подошли двое полицейских. Им вместе, пожалуй, было лет двадцать.

Я их поприветствовал. Они сказали:

– Сэр.

Сколько же им лет?

В пивнушке было шумно. Там все еще собирались старожилы Голуэя. Школьный приятель сказал:

– Джек.

Я ответил:

– Лайам.

И все. Теплота по-ирландски в лучшем своем проявлении. Мне годится.

Лаура сидела в конце зала. То, что было на ней надето, и комбинацией не назовешь. Все на виду. Она покрутилась передо мной. Я сказал:

– Ух ты!

– В самом деле «ух ты»?

– И даже больше.

Я призадумался: если она сядет, где будет это платье? Она сказала:

– Называется «в облипочку».

– Не стану спорить.

Я бы назвал это сооружение носовым платком, но меня никто не спрашивал. Пахло от нее дивно, о чем я незамедлительно ей сообщил. Она сказала:

– Французские.

– Ну, разумеется. Что будешь пить?

– «Метц».

Я решил, что она шутит, и спросил:

– Ты шутишь?

– Нет, я всегда это пью.

– Это же спирт, в нем 100 градусов, его пьют алкаши.

Она растерялась и объяснила:

– Это подают в серебряной бутылочке со шнапсом и апельсином, написано «Метц» черными буквами.

– Ах, вот ты о чем.

Я ощутил себя полным идиотом и отправился к стойке. Целые полки этого пойла рядом с другими бутылками. Вернулся с бутылочкой и кружкой пива.

– Тебе стакан нужен?

– Господи, да нет.

В моей юности мы пили из бутылок, потому что не было стаканов. Зазвонил мобильный. Я не собирался отвечать, но что если Трубочист попал в беду?

Звонил Джефф. В голосе звучала тоска.

– Джек.

– Джефф. Как дела?

– Кэти родила.

– Замечательно. Она в порядке?

– Не знаю. Ты не мог бы заехать?

– Уже еду.

Я сказал Лауре. Она спросила:

– Мальчик или девочка?

– Гм…

– Сколько весит?

– Гм…

– Джек.

– Господи, Лаура, это все женские вопросы, мужикам они и в голову не приходят. По крайней мере, тем, кого я знаю.

Она сказала:

– Тебе лучше идти.

– А ты?

– Можно мне подождать в Хидден Вэлли?

– Разумеется.

Я дал ей ключи. Она обратила внимание на чудотворную медаль и спросила:

– Ты веришь в Пресвятую Богородицу?

Уж эти ирландские женщины, всегда найдут, чем тебя достать. Они все смешивают – грубую реальность и выдумку. Как только вы умудряетесь разобраться, они снова все запутывают. Я сказал:

– Мне подарил ее Джефф.

– Тогда с ребенком будет все хорошо.

Она наклонилась, крепко меня поцеловала и сказала:

– Я по уши в тебя влюблена.

Ну вот, что я говорил, поди в них разберись.

10

Время Серины Мэй.

Я поймал такси на Доменик-стрит. Таксист сразу начал:

– Вы знаете, в чем беда с «Манчестер юнайтед»?

Когда я вылезал из машины у больницы, он спросил:

– Знаете, кто виноват?

Джефф сидел в зале ожиданий. Он сразу предложил:

– Давай выйдем. Мне надо закурить.

– Ты же бросил.

– Джек… ты еще будешь читать мне мораль?

Справедливо. Он выглядел ужасно. Я бывал в таком разобранном состоянии так часто, что меня не удивило, что кто-то еще может так же развалиться на части. Я ничего не сказал. Дал ему сигарету, щелкнул «Зиппо», и он поспешно втянул дым, заметив:

– Если бы был кокаин, я бы сейчас приложился.

Все то время, что я знаком с Джеффом, он всегда держал себя в руках. Никогда не суетился, не бывал в скверном настроении, просто плыл по течению. Сейчас жизнь схватила его за яйца. Я спросил:

– Мне надо тебя поздравить… может, купить сигары?

– Она родила ребенка.

– Мальчик или девочка и… какой вес?

– Девочка. Откуда я знаю про вес? Она совсем малюсенькая.

Все, понял. Вот в чем разница. Джефф из «Большого Лебовски» был отцом. Этот тон. Из хиппи прямиком в родители. Удивительно. Вот и с ним такое сейчас происходило.

– Мы здесь весь день проторчали. Кэти, она просто золото. Затем в шесть часов они сказали, что будут резать. Я совсем скис, Джек. Пришла сестра, принесла мне ее побрякушки. Я решил, что она умерла. Мать твою, весь мир рухнул. Если я ее потеряю – мне конец.

Он на мгновение замер, потом снова продолжил:

– Без десяти семь они все появились. «Поздравляем, вы отец», но как-то без особого энтузиазма. Я понял, что-то не так. Они показали мне маленький сверток, мою дочь. Джек, я ничего не понимаю в младенцах, но она казалась какой-то… вялой. Подошел педиатр и сказал: «Мне очень жаль, но у вашей дочери синдром Дауна».

Я испугался, что он отключится.

– Джефф, приятель, может, тебе чего-нибудь принести – чаю, кофе… выпить?

Он взял еще сигарету, но не тронул зажигалку и снова заговорил:

– Я ничего не мог толком сообразить, что это такое: киста, фиброма, еще какой-то кошмар? Я слышал слова, но не понимал смысла. Вроде как мелодия есть, а слов не разобрать.

Он долго молчал, стараясь отдышаться, потом сказал:

– Ладно, там один мужик все объяснил. У нее лишняя хромосома. Она будет медленно развиваться, ей потребуется год на то, что у других детей займет полгода. Я пошел к Кэти, и знаешь, что она сказала, Джек?

Я отрицательно покачал головой. Говорить? Я даже курить не мог.

– Она сказала: «Милый, я тебя подвела». Я эти слова до могилы не забуду. Медсестра протянула мне ребенка, и Кэти спросила: «Ты любишь ее, милый?»

Он с трудом поднялся на ноги, отдал мне незажженную сигарету и сказал:

– Нет, я не буду курить.

– Молодец, тебе еще дочь растить.

Они назвали ее Серина Мэй. Попросили меня стать ее крестным отцом. Джефф пригласил меня навестить мать и дочь. В больничной палате я чувствовал себя незваным гостем. Сначала я отказывался, не хотел быть крестным отцом, уверял их, что не подхожу.

Кэти многозначительно взглянула на меня, и я поспешил сказать:

– Почту за честь быть ее крестным.

Джефф протянул мне ребенка, я начал, как обычно делают мужики, протестовать, и Кэти сказала.

– Да будет тебе, начинай оказывать на нее дурное влияние.

Я взял малышку. Крошечное существо, весит не больше полпинты. Она открыла глаза и взглянула на меня. Я заметил:

– Она строит мне глазки.

Джефф сказал:

– Она все понимает про легавых.

И тогда, на мгновение, я сообразил, что хотел сказать Томас Мертон. У Серины не было лишней хромосомы, это у нас, нормальных людей, не хватает одной хромосомы, искорки не хватает. Если бы я мог удержать этот момент, я бы побольше набрался энергии. Мне бы уже не требовалось забыться. Осознание этого потрясает, немногие умеют с этим справиться, а я еще меньше других.

К четырем я вернулся в Хидден Вэлли. В кухне горел свет. Лаура свернулась в кресле. Она проснулась и сразу же заговорила:

– Он был здесь. Ждал, когда я вошла. Сначала я его не заметила, так что он меня сильно напугал. Он решил, что это очень смешно. Сказал, что он социальный работник, который очень серьезно относится к своей работе. Вот он и решил, что зайдет к тебе домой, потому что ты слишком много пьешь. Спросил, не жена ли я тебе и не Энн ли Хендерсон, а потом заметил, что для алкоголика ты привлекаешь на удивление много женщин, – и интересно было бы знать, что они в тебе находят. Неужели я не могла найти себе нормального парня или это такое у меня извращение?

Пока она говорила, ее всю трясло, и мое сердце разрывалось от жалости. Я подошел, наклонился над ней и сказал:

– Теперь все нормально. Я здесь, и я тебя не оставлю.

Она ухватилась за меня и притянула к себе:

– Он сказал, что он твой друг, Джек.

– Ладно… он тебя трогал?

– Нет.

– Уверена?

– Джек, он меня напугал.

– Все в порядке, я не вру. Мы ляжем в постель, я тебя обниму, и ничего подобного никогда больше не произойдет.

Она мне поверила. Когда она заснула, я еще долго лежал, глядя в темноту. Мне дико хотелось взять свою пушку и пойти прямо к нему и отстрелить его гребаную голову.

Так вышло, что эти мгновения оказали большое влияние на дальнейшие события. Если бы меня попросили назвать момент, в который я принял самое ошибочное свое решение, я бы назвал этот. Тогда все и началось.

Брендан Флод позвонил на следующий день в полдень. Сообщил адрес и рабочий распорядок Брайсона. Я спросил:

– Откуда вы все это берете?

– Господь помогает.

– Это точно.

– Я упомянул вас на собрании нашей группы.

– Группы?

– Мы встречаемся, чтобы вместе молиться, просить прощения, молить об излечении.

– Ясненько.

Разве?

– Мы будем упоминать ваше имя следующие девять недель.

Девять недель, девятимиллиметровый пистолет… оружие на все случаи жизни.

– Наверное, мне надо сказать спасибо.

– Не надо ерничать, Джек Чудеса случаются. Посмотрите, как мне удалось исправиться.

Это-то меня и беспокоило.

Я позвонил Джюри и услышал сильно пьяный голос Кигана. Я спросил:

– Встретиться можем?

– Господи, сколько времени? В какой я стране?

– В Ирландии.

– А я, бля, решил, что уже домой уехал.

– Ты в состоянии найти заведение в три часа?

– Пивнушку?

– Нет, это кафе.

– Не паб?

– Нам надо поработать.

– Тогда пошли в пивную.

И он повесил трубку.

Я подумал, не взять ли с собой пистолет, но разве сам Киган – не достаточно мощное оружие для любого человека?

Он опоздал. Я заказал чай. Официантка сказала:

– У нас замечательные плюшки.

– Так говорит моя мать.

Она заинтересовалась, навострила ушки и спросила:

– Я ее знаю?

Пора было ее заткнуть, поэтому я сказал:

– Вряд ли, она умерла.

Больше никаких любезностей. Когда появился Киган и быстренько принял на грудь, он заметил, глядя на официантку:

– Первый неприятный человек, встреченный мною в Ирландии.

– Ты так считаешь? Она предложила мне плюшки.

– Да пошла она.

Несмотря на дурное расположение духа, он держался отлично. Я так и сказал. Он вытащил из кармана плоскую серебряную флягу с эмблемой Голуэя. Объяснил:

– Моя малышка мне подарила. Там потин.

– Poitin.

– Разве я не так сказал?

– Ну, разумеется.

Он отпил добрый глоток и сказал:

– Ну вот, официантка уже кажется симпатичнее. Хочешь принять?

– Нет, спасибо. Брайсон побывал у меня дома.

Я поведал ему о событиях последних дней, включая дочку Джеффа. Он заметил:

– Синдром Дауна. У меня на участке был парнишка, у него дочка была такая.

– Ну и как?

Он вдруг повеселел:

– Челсия. Вспомнил, ее звали Челсия. Знаешь, она была просто прелесть. Увы, мне пришлось ею воспользоваться, чтобы добраться до ее папаши.

– Что?

– Не строй из себя святую невинность. Я полицейский, не слишком симпатичный парень, по какой причине здесь и нахожусь, и мне портит настроение какая-то уродливая сука-официантка.

Он снова взглянул на нее. Она собиралась принести меню, но, заметив выражение его лица, передумала. Он сказал:

– Если бы кусок такого дерьма, как Брайсон, посмел появиться в моем доме и напугать мою женщину, я бы его закопал.

Он выглядел безумным. В уголках рта скопилась пена. Он продолжил:

– В прошлом году у нас в Клэпхэме появился серийный убийца. Начальство решило использовать одну из моих вольнонаемных в качестве подсадной утки. И не обеспечили ей надежной охраны. Те, кто ее подстраховывал, опоздали. Я успел.

– Что случилось?

– Он повалил ее на землю, сорвал с нее колготки, держал нож у ее горла и матерился. Я оторвал его от нее, и знаешь, что он сделал?

– Нет.

– Он рассмеялся мне в лицо и заявил, что через полгода выйдет и уж тогда ее уроет.

– И он бы вышел?

– Возможно, через еще более короткий срок.

– И что сделал ты?

– Помог ему упасть на собственный нож.

– Что?

– Что слышал. Не лучше ли нам пошевеливаться?

Я сказал:

– Глянь на угловой столик около двери. Он посмотрел.

Хорошо одетый мужчина, явно в растрепанных чувствах, рассказывал о своих несчастьях пожилой паре. Они внимательно слушали, ловили каждое слово. Китай спросил:

– Что там происходит, он им вешает лапшу на уши?

– Добивается сочувствия. Особый тип мошенничества. Он рассказывает им на ломаном или корявом английском, что оставил маленький саквояж в углу кафе. Но он расстроен: кафе так много, все одинаковые. Все его ценности были в этом саквояже: билеты, паспорт, кредитные карточки.

– Хитрый засранец. Он что-то получит?

– Ему ничего не надо, меньше всего чего-то материального. Он наслаждается их сочувствием, их огорчением по поводу его несчастий.

– Ты его знаешь?

– Конечно, когда-то он был полицейским.

– Кто-нибудь должен дать ему в ухо.

– Почему? Это же типичное преступление без жертвы. Все, что он у них забирает, это время и капелька соболезнования.

Мы вышли, и я сказал:

– У Брайсона студия недалеко от пристани.

Но Киган еще не закончил с парнем, который плакался в жилетку пожилой паре.

– Странная у вас страна, а ты, Джек, здесь самый странный.

– Да будет тебе, Киган, только не говори мне, что не встречал таких типов во время дежурства у себя в городе.

– Десятки. Только в Лондоне такие берут адрес, затем заявляются в один прекрасный вторник, грабят, ее насилуют, ему отрубают голову.

– Такое случается?

– Как-то была у меня собака. Мейер-Мейер, по имени героя одного из романов Макбейна, дворняжка. Я слышал, они притягивают детей.

– Эта тоже?

– Щенки у него были, это точно. До сих пор тявкают в округе.

Я засмеялся.

– Тогда бродил по улицам один психопат. Газеты звали его «Факел». Он облил Мейера бензином и щелкнул спичкой.

– Бог мой.

– Я любил старину Мейера, с ним не было скучно.

– Что ты сделал с Факелом?

– Ничего.

– Да ладно тебе, Киган.

– Мы так и не смогли его поймать.

– Вот как.