Текст книги "Убийство жестянщиков"

Если бы больницы, подобно авиационным компаниям, считали на мили, я бы набрал порядочно. Сердце ёкнуло: у дверей кто-то сидит. Голова разламывалась. Присмотрелся: в кресле спит Трубочист. Несет ночную вахту. Я не ощущал похмелья. Это меня насторожило. Почему это вдруг? На коленях Трубочиста лежал девятимиллиметровый пистолет. Лучше мне не делать резких движений. Я слегка кашлянул. Он пошевелился, и я спросил:

– Куда подевалось мое похмелье?

Он встряхнулся, похоже, удивился, обнаружив пистолет, положил его на пол и ответил:

– Вы по уши напичканы обезболивающими таблетками.

Рот онемел, но не болел. С онемением я готов был смириться. Спросил:

– Кто уложил меня в постель?

Он слегка улыбнулся:

– Мы нашли вас на полу. В плохом состоянии, друг мой. Позвали врача, он над вами потрудился. Это было два дня назад.

– Господи.

– Братья охраняют вас по очереди. Разумеется, вам потребуется дантист.

– Я хочу чаю.

Он встал. Я кивком показал на пистолет. Он сказал:

– Если бы он был с вами, вы не остались бы без зубов.

– Со мной были чипсы. Если бы у меня была пушка, мне забили бы ее в глотку.

– Они напали на вас неожиданно?

– Прямо надо сказать, меня застали врасплох.

Он пошел готовить чай, а я осторожно слез с постели. Меня качало, но на ногах я держался. Я медленно двинулся к ванной комнате, избегая смотреть в зеркало. Я никогда не был картинно хорош собой, но без зубов наверняка стал совсем безобразным. Я сказал себе: «Это придает твоему лицу своеобразие».

Еще бы. Это, да еще пушка, может, люди и побоятся со мной связываться.

Прежде чем спуститься вниз, я надел тонкий свитер и старые штаны. Яйца были черно-синими и сильно распухли.

Я умудрился выпить немного теплого чая, обойдясь без тоста. Трубочист дал мне несколько красных и серых таблеток, заметив:

– Помогут держать боль на расстоянии.

Я подумывал о кокаине, но разве со сломанным носом я сумею управиться? Он сказал:

– Я убрал кокаин – вдруг заглянет полиция?

Я не ответил, и он добавил:

– Тирнансы.

– Что?

– Братья Тирнансы, это они вас так отделали. Они ненавидят тинкеров. Они скрылись, но когда всплывут на поверхность… Я вам сообщу.

5

Все считали, что главной целью была беседа: вежливая, цивилизованная, почти банальная; вы пили кофе с молоком без сахара. Таков был ваш привычный выбор. Ничего странного. Но я пил чай…

Необычный выбор, свойственный смуте.

Джефф О'Коннелл

Следующие несколько недель я почти никуда не выходил, только к зубному врачу. Сидел дома, почти всегда под кайфом. Дантист сказал:

– Уф…

Ничего хорошего. Он спросил:

– Что случилось?

– В регби играл, попал в заварушку.

Он с сомнением взглянул на меня, но не стал уточнять. Полтора часа я сидел в кресле, а он делал что-то ужасное. Рот был набит разными инструментами. Я вполне мог открыть кружок «сделай сам». Когда он прервался, я попросил:

– Не рассказывайте мне, что вы делали.

– Я удалил почти все осколки…

– Bay, доктор… поверьте мне. Я не хочу ничего знать.

Снова в кресло, новые раскопки. Наконец он снял слепок и сказал:

– Через пару недель можно будет поставить.

– А что-нибудь временное вы пока не могли бы туда приладить?

Он покачал головой:

– Поверьте мне, мистер Тейлор, когда пройдет заморозка, даже ваш собственный язык будет вам мешать.

Когда я собрался уходить, он спросил:

– У вас есть медицинская страховка?

– Нет, и еще у меня нет зубов: ирландец во цвете лет.

– Ну, по крайней мере, вы сохранили чувство юмора. Думаю, оно вам понадобится.

– Спасибо, док. Жаль, что не могу сказать, что получил удовольствие.

– Я бы на вашем месте не слишком увлекался регби.

Когда я расследовал свое последнее дело, мне пришлось столкнуться с полицейским по имени Брендон Флод. Он избил меня до полусмерти, переломал пальцы на левой руке. Это произошло во время нашей первой встречи. Затем он увлекся религией и очень изменился. Практически помог мне разобраться в деле, которое закончилось тем, что я убил своего лучшего друга. Довольно занимательные у нас были отношения. Я сохранил его номер и вечером позвонил.

– Алло?

– Брендон, это Джек Тейлор.

Длинная пауза, затем глубокий вздох:

– Вы вернулись?

– Вернулся.

– Вашего друга так и не нашли.

– Нет, не нашли.

– Что я могу для вас сделать, Джек?

– Раньше ваша информация была на вес золота. Вот я и подумал: не мог бы я воспользоваться вашей помощью сейчас?

– Если это не противоречит воле Господа.

– Все еще веруете, да?

– Да, Джек, и Господь тоже в вас верит.

– Рад слышать.

Я рассказал ему про убийства тинкеров. Он спросил:

– Полиция не хочет этим заниматься, верно?

– Именно поэтому я вам и звоню. Сможете помочь?

– Оставьте номер вашего телефона. Я попробую порасспросить кой-кого.

– Великолепно, но постарайтесь не подставляться.

– Мне Господь поможет.

Клик.

Я пил виски «Робин Редбрест». Господи, вот уж воистину воспоминание о пятидесятых. Мой отец выпивал рюмку под рождественский пирог. Видит Бог, поскольку его пекла моя мамаша, вы нуждались в любой возможной поддержке. Он был хорошим человеком. Мать и тогда была стервой, такой и осталась. Я слыхом не слыхивал о ней ничего вот уже больше года. Может, она умерла. Она обожала мое единственное достижение – то, что я оказался неудачником. Имея такого сына, она могла демонстрировать свое терпение. Эта женщина была рождена, чтобы стать мученицей, но исключительно при наличии зрителей. Платите и смотрите.

Мое увольнение из полиции, мое пьянство, моя неудавшаяся жизнь – большего ей нельзя было желать. Черт, чего это я завелся? Я взял телефон и позвонил Кики. Номер я знал наизусть.

– Это Джек.

– Джек, как твои дела? Почему ты не звонишь? Когда я могу приехать?

– Слушай, сбавь обороты. Я в порядке… Скучаю.

– Так я могу приехать?

– Разумеется, но подожди пару недель.

– Почему, Джек?

– Из косметических соображений.

– Не понимаю.

– Слушай, у меня хорошие новости. Есть дом и работа.

– Но, Джек, ты же знаешь, мне необходимо собственное пространство.

Мне хотелось крикнуть: «Если тебе нужно собственное пространство, какого хрена тащиться в Ирландию?»

Но я сдержался, лишь сказал:

– Побудешь здесь несколько дней, пока не акклиматизируешься.

– В Ирландии настолько все по-другому?

– Уж поверь мне, я после пятидесяти лет все еще привыкаю.

– Так я могу приехать через две недели?

– Наверняка.

– И… Джек, ты меня любишь?

– Конечно.

– Я тоже тебя люблю.

Я положил трубку и задумался о разговоре. Нет, я ее не любил. Соврал, а виновато виски.

В то утро, когда я получил новые зубы, я был счастливым частным детективом. Помните «Дайер стрейтс»? Все у них шло хорошо, они играли разную музыку. Что своего рода подвиг. Потом леди Ди объявила, что они – ее самая любимая группа, и все. Sayonara, ребятки. Теперь они сравнялись с «Дюран-Дюран», и возврата уже нет. «Легкие деньги» звучало именно так, как и должно было – самоуверенно. Как многие рок-звезды, Марк Нофлер отдал дань скромности в «Парни с Нотинг-Хилл». Да, мы простые парни. Группа спустила себя в обыкновенный унитаз. Я думал об этом, чтобы отвлечься, пока зубной врач надевал мне новые коронки. Он сказал:

– Надо будет немного к ним привыкнуть.

– Как к новой Ирландии.

Он улыбнулся и назвал цену. Я продолжил:

– Бог ты мой, а не могу я взять их в аренду, как вы думаете?

Он не оценил шутку.

Пока я шел по Шоп-стрит, я все время улыбался, чтобы показать зубы. Шон, бывший когда-то владельцем паба, все еще занимал добрую половину моего сердца. Он тоже был убит. Из-за меня. При этой мысли я перестал лыбиться. Когда я добрался до Хидден Вэлли, меня на кухне ждал Трубочист. Я сказал:

– Пожалуйста, не стесняйтесь, заходите в любое время, совсем не обязательно предупреждать о приходе по телефону.

Он хмуро взглянул на меня и сказал:

– Новые зубы?

Я сверкнул всей челюстью. Он кивнул и спросил:

– А как яйца?

– Опухоль спала.

Снова кивок.

– Я не имел в виду ваш комплект.

– А, вы это метафорически спросили. Отдайте мне мой кокаин, и я выйду сражаться против легионов.

– Их всего двое. Тирнансы, они появились.

В животе у меня что-то сжалось. Он полез в карман пиджака. Трубочист всегда носил темные костюмы и белые рубашки. Скорее напоминал официанта-грека, а не бродягу. Он достал маленький кожаный кисет. С ремешком, чтобы можно было надевать на шею. Я спросил:

– Почему вы в костюме? Вам же не надо сидеть в офисе.

Он печально улыбнулся:

– Мне надо быть респектабельным. От нас ожидают, что мы будем выглядеть как бродяги, но я стараюсь опровергнуть эти предположения.

– Ладно, но разве вам никогда не хочется на все плюнуть, расслабиться?

Он жестом отмахнулся от этого дурацкого предположения, похлопал рукой по кисету и сказал:

– Откройте.

– Шутить изволите? Зная вас, я вполне могу рассчитывать обнаружить там сушеную голову.

Наконец-то он рассмеялся:

– Вы почти угадали.

Он перевернул кисет, и на стол упали четыре окровавленных зуба.

– А, мать твою.

– Это на случай, если вы нуждаетесь в мотивации по поводу братцев.

Он собрал зубы, ссыпал их назад в кисет и протянул его мне. Я неохотно затянул тесемки и просунул в ремешок голову, спрятав кисет под рубашкой. Заметил:

– Теперь я как Брандо в «Апокалипсисе».

Он встал и сказал:

– Заеду за вами в семь. Захватите оружие.

– Что мне надеть для роли мстителя?

Он задумался:

– Что-нибудь прохладное.

После обеда мне принесли пакет. Без марки. Я распечатал и увидел кокаин. Сказал вслух:

– Молодец, Трубочист.

Насыпал себе полоску. Нос заживал, но все равно больно было дико. Умудрился вдохнуть дважды. После воздержания в течение двух с половиной недель подействовало подобно грому. Слава богу. Десны онемели, и я почувствовал ледяное щекотание в горле, заморозившее мне мозги. Теперь я мог рискнуть взглянуть в зеркало.

Ничего хорошего. Нос согнут влево. Возможно, после следующего перелома он встанет на место. А следующий раз будет, это я знал по опыту. Так было всегда. Под глазами густые синие тени, как раз в тон полицейской форме. Новые глубокие морщины у рта. Каким же старым я становлюсь. Недостаточно старым, черт возьми, чтобы полюбить Джорджа Майкла. Улыбнулся, полюбовался зубами. Маяк в сто ватт в пустыне. Зубы жили сами по себе. Вспомнилась детская песенка: «Ты удивишься, куда делся желтый налет, если почистишь зубы „Пепсодентом“».

Вот так.

Кокаин забирал круто. Мне надо было выйти. Показать свою улыбку двадцатилетнего на лице мужика в полтинник. Я надел белую рубашку, брюки и куртку. Почти что кожа. Я был самым старым пижоном в городе. Кисет бился о грудь, подобно самым дурным новостям.

Выйдя на белый свет, я подивился яркому солнцу. Тепла не было, но можно притвориться. Сосед сказал:

– Мы проиграли повторную игру.

– Разве?

– Не смогли победить этих подонков Керри.

– Может быть, в следующем году.

– Черта с два.

Сосед на мой вкус. Я направился в «Живаго Рекордс». Диклэн поднял голову и сказал:

– Ты вернулся.

– Как проницательно.

– Что?

– Не обращай внимания. Мне нужен Король.

– Элвис?

– А есть другой?

– Лучшие хиты?

– Точно.

– Диск?

– Диклэн, я не хочу учить тебя твоему делу, но если человеку за сорок, он не покупает диски.

– Тебе бы МР3-плеер.

– Мне бы с кем-нибудь перепихнуться.

– Джек, право, ты стал обидчивым. Что случилось с твоим носом?

– Я посоветовал одному парню купить МР3-плеер.

Он сделал мне скидку в несколько фунтов, так что я его простил.

Я знал, что должен сходить на кладбище, причем не единожды. Чувствовал ли я себя виноватым? Господи, еще как. Достаточно ли виноватым, чтобы туда пойти? Не совсем.

Я повстречал ирландского румына по имени Чаз. Он когда-то был настоящим румыном, но потом стал почти местным. Он спросил:

– Как насчет пинты?

– С удовольствием.

Мы двинулись в паб «У Гаравана». Ничего не изменилось, ничего не испорчено. Я сел в углу, а Чаз пошел за пивом. Я достал сигареты и закурил. Чаз принес кружки и сказал:

– Slainte.

– Будем.

Он взял сигарету из моей пачки «Малборо», воспользовался моей «Зиппо». Внимательно оглядел зажигалку и сказал:

– Настоящее серебро.

– И что?

– Цыгане делали.

– Верно.

– Продай.

– Мне ее одолжили.

– Одолжи мне.

– Нет.

Кружки быстро опустели, я заказал еще. Пригляделся к Чазу. На нем был свитер с военными регалиями. Я спросил:

– Как дела?

– Надеюсь получить грант от Художественного совета.

– На что?

– Пока не знаю, но что-нибудь придумаю.

– Тебе обязательно повезет.

– Знаешь, Джек, в Ирландии не любят румын.

– Мне очень жаль.

– Но в Голуэе все по-другому.

– Прекрасно.

– Да нет, здесь нас ненавидят.

– Вот как.

– Одолжи мне пятерку, Джек.

Я дал ему деньги. «Пока», – и я удалился.

И налетел прямо на свою мать. Она взглянула поверх моей головы, где висела вывеска паба. Это вместо «здравствуй». Лицо, как и раньше, без морщин, как будто жизнь ее не коснулась. Так бывает с монашками. «Эсти Лаудер», поимей в виду: поинтересуйся монашками. Когда смотришь в ее глаза, то видишь Арктику, ледяную голубизну. И всегда одно и то же послание: «Я тебя похороню».

Она сказала:

– Сын.

Памятуя о запахе пива изо рта и сломанном носе, я ограничился фразой:

– Как дела?

– Ты вернулся.

– Правильно.

Молчание. Люди ее типа умеют наслаждаться таким молчанием. Мне все это было знакомо, да еще во мне гулял алкоголь, поэтому я был в состоянии играть в эту игру. Ждал. Она сдалась первой:

– Могу угостить тебя чаем.

– Не думаю.

– Тут в лавочке пекут дивные плюшки.

– Нет, не сегодня.

– Ты никогда не думал, что стоит написать?

Старая песня, привычное нытье. Я сказал:

– О, я думал написать. Вот только я никогда не собирался писать тебе.

Это ее зацепило. Она вздохнула. Если вздохи когда-либо включат в олимпийские виды спорта, она всех обойдет. Люди спешили мимо, не замечая нас. Я сказал:

– Мне пора.

– Это все, что ты можешь сказать собственной матери?

– Знаешь, нет. У меня есть еще кое-что.

Я сорвал с шеи кисет и вложил ей в руку. Собирался сказать: «Можешь положить это рядом с сердцем моего отца».

Только зачем золотить пилюлю?

6

Лето пело во мне.

Эдна Сент-Винсент Миллей

Трубочист заехал за мной вовремя. В белом фургоне, сверкающе-чистом, ни пятнышка. Я сел на пассажирское сиденье. Сзади четверо молодых парней в черных спортивных костюмах. Я поздоровался:

– Привет.

Они промолчали. Трубочист включил передачу и выехал на дорогу, где было совсем мало машин. Я сказал:

– У меня есть для вас подарок.

Он очень удивился и спросил:

– Что именно?

Я протянул ему пакет. Он раскрыл его, одним глазом следя за дорогой.

– Элвис Пресли!

– Как и вы, он самый главный.

Сзади раздался одобрительный хор голосов. Мы сворачивали на Найл-лодж. Он сказал:

– Они живут на Тейлор Хилл.

– Наверное, есть бабки.

Он взглянул на меня и спросил:

– Не родня?

– Что?

– Ну холм… Тейлора.

Я отрицательно покачал головой и сказал:

– Я по другую сторону.

Он задумался над моими словами, потом спросил:

– Вы готовы?

– К чему?

– Делать то, что вам скажут.

– Хмм, с этим у меня вечные проблемы.

– Попытайтесь.

– Ладно, видит Бог, я постоянно пытаюсь.

Мы остановились в тихом месте, недалеко от Треднидл-роуд, встали в сторонке. Трубочист кивнул, и парни исчезли, как черные призраки. Я спросил:

– Эти Тирнансы, это их собственный дом?

Он мрачно улыбнулся:

– Достался по наследству, ни один из них не женат. Они смотрят видео, заказывают карри, пиво и веселятся. Без женщин. Сливки ирландских мужчин, холостяки, и этим гордятся.

– Вы женаты, – сказал я.

– Да, и у меня маленькие дети. Но не будем сейчас о семье.

– Ладно.

– Когда мелькнет фонарь, нам пора идти.

– Последний вопрос.

– Что?

– Почему вас зовут Трубочистом?

– Мы чистим дымоходы.

– И кстати, а эти парни чем занимаются?

– Уже два вопроса.

– Вы считаете?

– Парни расчищают нам путь.

– Понятно.

– Сами увидите.

Мелькнул свет фонаря. За пояс брюк сзади у меня был заложен пистолет, прямо как в лучших фильмах. Черт, я даже не знал, заряжен ли он. А спрашивать было некстати.

Дом был выстроен в псевдотюдоровском стиле. Почти весь фасад зарос плющом. Дверь открыта. Я последовал за Трубочистом. Холл был завален запасными частями, велосипедами, разобранными двигателями. Мы вошли в большую комнату. Парни уже вполне справились. Двое сидели на толстом мужике, лежавшем на полу. Более худой братец сидел в кресле, один из парней держал у его горла нож. Оба были в шортах и майках. Трубочист сказал:

– Тот толстяк на полу – Чарли, другой, мозговой центр, Фергал.

Услышав свое имя, Фергал улыбнулся. На его щеке уже зрел синяк. Он сплюнул и заявил:

– Тейлор – гнусный ублюдок.

Парень слева заехал ему кулаком в ухо. Он покачнулся, но не потерял присутствия духа. Я попросил:

– Парни, отойдите в сторону.

Они взглянули на Трубочиста, тот кивнул. Я вытащил пистолет и спросил:

– Фергал, верно?

– Пошел ты.

– Слушай, Ферг, полегче с выражениями.

Он почти совсем пришел в себя и сказал:

– Видишь эту пушку? Я засуну ее тебе в задницу.

Чарли, валявшийся на полу с окровавленной физиономией, хихикнул и добавил:

– Скажи ему, Ферг.

Осмелев, Фергал заорал:

– Что вы собираетесь делать, грязные свиньи?

Я ответил:

– Сначала вот что…

Повернулся и прострелил Чарли колено. Потом продолжил:

– Затем я тебя кастрирую.

Чарли завопил, и я попросил:

– Суньте ему в пасть кляп.

Фергал испугался, по лицу струился пот. Я сказал:

– Смотри.

Сунул пистолет ему в пах и спросил:

– Что-нибудь еще?

– О господи, Тейлор… пожалуйста… так вышло, мы потеряли контроль над собой… извини нас.

Я сказал:

– Ты должен мне комплект новых зубов.

– Конечно, какие проблемы, господи, да все, что скажешь. Ты любишь видео, у нас есть классные фильмы.

– Мне нужны твои зубы.

Я ударил его пистолетом по зубам, наклонился и сказал:

– Чтоб я о тебе больше никогда не слышал.

Он кивнул, держа руку у рта. Я повернулся к Трубочисту:

– Я с ними кончил.

Вернувшись в фургон, я попытался закурить сигарету. Не смог. Трубочист прикурил сам и сунул сигарету мне в рот. Он завел двигатель, и мы медленно поехали прочь. Через некоторое время он сказал:

– Я думал, что вы и в самом деле это сделаете – отстрелите ему яйца.

Я глубоко затянулся и ответил:

– Я тоже.

Сзади раздался тихий смех. Мне следовало поближе присмотреться к этим парням. Я этого не сделал, и мне это аукнулось так, что я и представить себе не мог.

* * *

Кики прилетела дождливым днем. Я взял такси до аэропорта, чтобы ее встретить. Водитель тут же мне сообщил:

– На Параолимпийских играх несколько проб на допинг оказались положительными.

Нельзя ни в коем случае поощрять таксистов. Даже самый нейтральный звук обычно понимается ими как: «Вы так увлекательны, пожалуйста, сообщите мне ваше мнение решительно обо всем и не давайте мне вставить ни одного слова».

Но он уже завелся:

– Возьмите обычные Олимпийские игры, там мы готовы, что нас станут надувать. Но инвалиды и все такие прочие, от них-то мы ждем честности, верно?

Дальше мы начнем разбираться, кто в этом виноват.

Он спросил:

– Знаете, кого я виню?

– Понятия не имею.

– Ваших арабов.

– Да что вы.

– Они подмешивают в воду лекарства.

Когда мы приехали в Карнмор, я спросил:

– Вы можете подождать?

– Разумеется. Хотите, я зайду с вами в здание вокзала, выпьем чаю?

– Нет.

Когда Кики появилась, сердце у меня слегка ёкнуло. Не как при появлении возлюбленной, скорее, как при виде дальней родственницы. Она выглядела потрясающе. Синий пиджак, бледно-голубые джинсы. Я сказал:

– Ты выглядишь потрясающе.

Она меня обняла, крепко поцеловала и сказала:

– Джек, ты покраснел.

– Это от смущения.

Я взял ее чемоданы. Порадовался, что они маленькие. Значит, не собирается оставаться надолго. Залезая в такси, сказал:

– Только не упоминай про спорт.

Когда мы тронулись, таксист завел свое:

– Некоторые пробы на допинг оказались положительными…

В Хидден Вэлли, когда я нес чемоданы Кики, мимо прошел сосед. Он подмигнул и сказал:

– Ах вы, шалунишка.

Англичанин бы сказал: «Ах вы, негодник», но оттенок был бы совсем другим.

Ей понравился дом. Я налил выпить и сказал:

– Slainte.

– Ой, как мне нравится это слово. И ты мне нравишься. Что случилось с твоим носом, с зубами?

– Недоразумение.

– У тебя неприятности, Джек?

– Разумеется, нет.

Мы отправились в постель. Жаль, но не могу похвастать, что доставил ей большое удовольствие. Ничего подобного. Она спросила:

– В чем дело, Джек?

– Ни в чем. Просто я от тебя отвык.

– Может быть, это алкоголь и кокаин обокрали тебя?

– Нет… Потерпи несколько дней, и все будет в ажуре.

Никто из нас в это не поверил.

Вечером я сказал:

– Пойдем, познакомлю тебя с друзьями.

Мы отправились в паб «У Нестора». Охранник нас проигнорировал. Джефф работал за стойкой. Я сказал:

– Джефф, это Кики, подруга из Лондона.

Кики бросила на меня быстрый взгляд. Джефф громко позвал Кэти и спросил:

– Могу я вам что-нибудь предложить, чтобы сказать: добро пожаловать в Ирландию?

– Маленькую кружку «Гиннеса».

– Мне пинту, Джефф.

Появилась сгоравшая от любопытства Кэти. Ее беременность была уже очень заметна, поэтому у них с Кики сразу завязался чисто женский разговор. Мы сидели на стульях, а Кэти стояла за стойкой с Джеффом. Кэти вдруг спросила:

– Слушай, Джек, почему ты прятал такую замечательную женщину?

Кики взглянула на меня, потом повернулась к Кэти:

– Разве Джек вам ничего не говорил?

– Нет, ничего.

– Я жена Джека.

Даже охранник спросил:

– Что?

Первым оправился Джефф, отошел на минуту и вернулся с бутылкой шампанского. Кэти все никак не могла прийти в себя.

Кики сказала:

– Я ухожу.

Я вышел за ней на улицу и заметил:

– Но они собираются это отметить.

– Мне нужны ключи, Джек.

Я отдал ей запасные ключи, которые собирался передать позже. Она спросила:

– Как мне сказать, куда ехать?

Я объяснил ей, и она остановила такси. Я даже понадеялся, что это был тот ушибленный Олимпийскими играми парень. И она уехала.

В баре все стояли и ждали. Я сказал:

– Лучше снова положи шампанское на лед.

Охранник внес свою лепту:

– Первая ссора.

А Кэти добавила:

– Сильно сомневаюсь.

Я заказал большую порцию виски и сел на свой любимый жесткий стул. Кэти принесла выпивку и спросила:

– Можно мне присесть?

– Конечно.

Я закурил сигарету, поболтал виски в стакане. Кэти спросила:

– Виски сейчас – удачная мысль?

– А брак?

– Господи, Джек, как вышло, что ты ничего не сказал?

– Не знаю. Мне как-то казалось, что это все лондонские дела. Ты понимаешь, вернулся домой, снял конуру, все оставил за спиной.

– Господи, но… Я что хочу сказать… Ты ее любил, или как?

– Я там слегка помешался.

– Удивил.

– Ну да, я решил, что тогда я успокоюсь. Она написала докторскую по метафизике.

– Что ты этим хочешь сказать? Я даже произнести это слово толком не могу.

– Это изучение бытия.

– Что ж, теперь все понятно.

– Я полагал, она сможет заглянуть в мою душу, помочь мне исправиться.

Кэти встала и сказала:

– Ребенок брыкается, мне надо лечь. Тебе надо перестать нюхать кокаин, ты это знаешь?

– Разумеется.

Немного погодя вошел мужчина, заметил меня и подошел. Вроде знакомый, но точнее я не мог определить. Он сказал:

– Джек.

– Да?

– Я Брендон Флод.

– Ну, конечно. Я недавно женился. Это сбило меня с толку. Выпить хотите?

– Минеральной, пожалуйста.

Я заказал ему воду. По крайней мере, он не попросил соломинку. Он сильно состарился. Одет был в старую куртку с кожаными заплатами. Он расстегнул ее, и я увидел тяжелый серебряный крест. Я сказал:

– Родной брат моей зажигалки.

Он покачал головой и заметил:

– Не стоит на эту тему шутить.

– Простите.

– Никогда не поздно раскаяться.

– Насколько я понимаю в метафизике, это не поможет.

– Я говорю о вере, Джек, о вере. Знание – орудие Сатаны.

– Как вы меня нашли?

Он наконец слегка расслабился и ответил:

– Мы же были полицейскими, Джек.

Я жестом попросил следующую порцию выпивки. Брендон сказал:

– В смерти этих несчастных и в самом деле просматривается один почерк.

– Продолжайте.

– Все найдены голыми, все страшно изуродованы, обязательно что-то отрезано. И всем было под тридцать, не больше.

– Что еще?

– Полицейские считают, что это семейные разборки.

– А вы что думаете, Брендон?

Он отпил минералки. Если это доставило ему удовольствие, он ловко притворился. Сказал:

– Я думаю, что кто-то систематически выслеживает и истребляет молодых тинкеров.

– Господи.

– Не произносите имя Господа всуе. Возможно, вам стоит побеседовать с Рональдом Брайсоном.

– Кто это такой?

– Социальный работник, англичанин, работает в обществе «Саймон». У них приют в Фэер-Грин. Все тела были найдены поблизости оттуда.

Я сунул руку в карман, достал несколько купюр и положил рядом с его стаканом. Он спросил:

– Что это?

– За то, что вы потратили время и помогли.

Он подумал, положил деньги в карман и сказал:

– Отдам в церковь.

– У вас есть семья?

– Моя семья – Господь.

Он встал и добавил:

– Кажется, я должен вас поздравить?

– С чем?

– Теперь у вас есть жена.

– Да нет, это слух, выдаваемый за действительность.

– Бог желает вам добра, Джек.

Позже, много времени спустя, Джефф сказал:

– Тебе лучше отправиться домой, Джек.

– Я не хочу домой. Хочу остаться здесь.

– У тебя жена, иди домой. Мне кажется, Кэти очень скоро родит. Мне надо поспать.

– Правильно. Позвони мне, когда наступит время.

– Конечно.

– Обещай.

– Обещаю. А теперь иди.

Подойдя к двери, я осмотрелся, нет ли Тирнансов. Нет, никаких вояк. Пошатываясь, я вошел в дом и крикнул:

– Кики, ты не спишь?

Доплелся до кухни, взглянул на часы. Половина четвертого утра. Как такое может быть? Подумал: «Нюхну кокаинчику, одну полоску, прочищу мозги и посмотрю, не захочет ли Кики всерьез заняться любовью».

Я улыбнулся: план недурен. Кики поймет, что я могу быть настоящим жеребцом. Мне стоит только начать, и я продержусь дольше, чем Стинг. Около чайника лежала записка. Рядом лежали пули из моего девятимиллиметрового. Они сверкали так, будто их кто-то надраил. Прежде чем читать записку, я решил добавить кокаину. Я держал его в холодильнике, между коробками с йогуртом, чтобы был холодненьким. Насыпал полоску, потолще, чем собирался, и вдохнул. Отлетел аж к стене, показалось, в животе дыра образовалась. Я пробормотал:

– Фью.

Затем:

– Оп-ля, веди себя тише, все кругом спят.

Собравшись с мыслями, я на цыпочках пошел к записке… прямо крался к ней. Вот что там было написано:

Джек.

Не «Дорогой Джек». Зловещее начало. Прочел дальше:

Я перебралась в гостиницу. Завтра возвращаюсь в Лондон. Подонок, ты меня унизил, и все же я тебя еще люблю. Не хочу тебя видеть. Я нашла оружие, когда искала порошок для чистки. Ты так меня напугал. Подарок для тебя я оставила на нашей… нет… твоей кровати.

Кики.

– Вот гадство, – произнес я.

И свалился на пол.

Поздно утром я очнулся, ощущая себя параноиком. Спина затекла, меня вырвало прямо на кожаное пальто, нос болел. Я пробормотал:

– Могло быть и хуже.

Затем перечитал записку. Поплелся наверх и увидел на кровати пакет. Развернул и обнаружил коричневые башмаки от «Бэлли». Очень удобные. Вынул из них всякий мусор, померил. Высший класс. Если нужно будет похоронить меня в ботинках, пусть это будут ботинки от «Бэлли». Я едва не расплакался от жалости к себе.

Я заставил себя принять душ, сунул грязную одежду в стиральную машину, даже кожаное пальто. Включил эту дуру и подумал: с кондиционером для ткани я уже опоздал.

Зазвонил телефон. Я закурил, снял трубку и сказал:

– Алло.

Это была не Кики, но я услышал:

– Звонок из Лондона.

– Что? Киган?

– Угадал, парниша.

– Откуда у тебя мой номер?

– Позвонил в полицию, поговорил с говнюком по имени Кленси. Знаешь, приятель, я ему не понравился.

– Бог ты мой, вау, в смысле, привет.

– И тебе привет. У меня отпуск.

– Отпуск?

– Ну, каникулы, как пожелаешь. Собираюсь сесть на самолет.

– Сейчас?

– Точно. Ты ведь хочешь, чтобы я приехал, так?

– Конечно.

– Ладно, тогда сегодня в одиннадцать. Я буду в том пабе на набережной.

– Сегодня?

– Соберись, приятель, сегодня мы дадим жару.

Он повесил трубку. Я задумался о его приезде, потом решил:

– А почему бы и нет, черт побери?