Текст книги "После того как ты ушел"

– Теперь вы надо мной издеваетесь. – Джастин прищелкнул языком, передавая мне корзинку с хлебом. – Я пытался сделать вам комплимент.

Глядя, как он намазывает ломтик хлеба тонким слоем масла, я поймала себя на том, что мысленно улыбаюсь.

– Вы сделали их сразу несколько.

– Как бы там ни было, – сказал он, – возвращаясь к тому, о чем вы меня спросили… Честно говоря, не могу сказать, что часто назначаю свидания. Я женат на своей работе… – Джастин поднял руки, как будто сдаваясь. – Как я уже говорил, я еще никогда не совершал подобных безумств и совершенно не ожидал, что вы ответите согласием. Но вы согласились. Значит, удача мне улыбнулась.

А я поймала себя на том, что чувствую себя с ним на одной волне. Несмотря на то что он был другим. Причем отличался в лучшую сторону. Мне с ним было непривычно легко, и я сразу же безоговорочно ему поверила, что было для меня внове.

– То есть вы намерены применить полученный опыт? Выходит, я положила начало новой тенденции?

Я не была уверена в том, что смогу хоть что-нибудь съесть; у меня засосало под ложечкой, а в животе затрепетали крыльями бабочки.

– Надеюсь, что нет. Иначе пропадет вся прелесть этого ощущения. Не правда ли?

После того как мы просмотрели меню, Джастин заказал вино; мне понравилось, что он поинтересовался: не хочу ли я сама сделать заказ или же предпочту, чтобы это сделал он. За ужином мы болтали без умолку, что стало для меня открытием: экспресс-курс о том, чем мы зарабатывали себе на жизнь, где выросли и кого числили в друзьях. Мы говорили о музыке, телевидении, королевской семье, актрисах, страдающих анорексией, его недавней поездке в Мачу-Пикчу, моем желании поучаствовать в африканском сафари, чему препятствовал мой же страх перед необходимыми прививками. Я рассказала Джастину о том, как работа привела меня из Стокпорта в Ньюкасл. Он, в свою очередь, поведал мне, что вырос в муниципальном жилом доме в Дареме, затем отправился изучать право в Оксфорд, но ушел оттуда после первого же курса, чтобы странствовать по миру.

– Я возненавидел рутину и университетские правила, когда понял, что еще не готов там учиться.

– Значит, вы бросили Оксфорд?

Он что, сумасшедший?

– В общем, да. Но затем вернулся. – Метнув на меня неуверенный взгляд, Джастин добавил: – Я всегда собирался туда вернуться, Элис.

Я почувствовала себя польщенной тем, как он произнес мое имя – небрежно, с таким видом, будто мы уже давно знакомы. Благодаря таким вот мелочам Джастин нравился мне все больше и больше.

Все шло гладко до тех пор, пока он не захотел узнать, сколько мне лет.

– Почему вы спрашиваете? – поинтересовалась я, а потом пошутила, что невежливо задавать леди подобные вопросы.

На мгновение Джастин растерялся.

– Собственно, я даже не знаю, почему об этом спросил, – признался он. – И даже не подозревал, что это запрещенный вопрос.

Я выругала себя последними словами за чрезмерную чувствительность.

– Нет, не запрещенный. Мне – тридцать четыре.

– Вот как. – Джастин явно удивился. – Я бы не дал вам и тридцати… Полагаю, вы хотите иметь детей?

Вокруг нас суетилась официантка, и я была уверена, что она прекрасно расслышала его слова. Подождав, когда она отойдет, я ответила:

– Да. Думаю, что хочу. А вы?

– Разумеется. Подозреваю, что стану законченным эгоистом, если не обзаведусь детьми. Не то чтобы это было так уж плохо – баловать себя до конца своих дней. Но полагаю, что ребенок привносит в нашу жизнь много нового. Кроме того, я бы хотел оставить след… Я имею в виду, передать детям лучшее. Мне кажется, я мог бы многому научить своего ребенка. То есть мне хочется в это верить.

Джастин был обезоруживающе откровенным. Я спросила себя, не разочарован ли он тем, что я старше его, а потом опять выругала себя за такие небезопасные мысли.

За десертом и арманьяком я узнала, что отец Джастина был врачом. Он умер, когда его сыну исполнилось одиннадцать.

– Мать без него совершенно растерялась. И потому вскоре вышла замуж во второй раз. Чарли, мой отчим, оказался настоящим ублюдком. Разумеется, он хотел покорить мою мать, но ему мешал я. У Чарли был на меня зуб. Отчим никогда не радовался моим успехам. Все время ожидал, что я провалюсь и потерплю неудачу… – продолжал Джастин, заново переживая события далекого прошлого. Мне стало интересно, всегда ли он так откровенен с малознакомыми людьми. – Честно говоря, он постоянно критиковал меня и старался унизить… – Но потом Джастин, похоже, сообразил, что наш разговор становится чересчур уж мрачным, и улыбнулся. – Что же до остального, Чарли был замечательным человеком.

– Должно быть, вам пришлось нелегко – вы еще в детстве лишились отца.

– Для мальчишки в таком возрасте это самое страшное, что только может случиться. Я так и не оправился после его смерти.

Его слова и выражение лица, когда Джастин заговорил о своем отце, тронули меня.

– А вот у меня был отличный отчим, – сообщила я ему. – Наверное, мне повезло. Мне было около семи, когда он вошел в мою жизнь. Алан был на десять лет старше моей матери. Она говорила, что он хотел иметь собственных детей, но не случилось. Поэтому он полюбил меня всем сердцем. О большем я не могла и мечтать.

Джастин внимательно слушал меня.

– А где ваш родной отец?

– Видите ли… о нем мне известно совсем немного. – Я давно уже о нем не вспоминала. – Он был плохим человеком. Бросил нас, когда я была еще ребенком. Не думаю, что моя мать его простила.

– Но ведь она была счастлива с вашим отчимом? Любила его?

Я ненадолго задумалась, прежде чем ответить.

– Гм… Откуда мне знать? Думаю, она любила его сдержанно и спокойно – если так можно выразиться. Однако, полагаю, моего родного отца она любила куда сильнее. По крайней мере, так мне кажется.

– Разве вам никогда не хотелось поговорить с ним?

Я удивленно нахмурилась:

– Вы имеете в виду моего родного отца?

– Да. Разве вам не хотелось узнать о нем побольше?

Я немного подумала, прежде чем ответить.

– Господи, да не знаю я! Одно время да, мне было любопытно. Когда я была моложе. Но мать больше не желала и слышать о нем… У отца было много женщин. Ну, вы меня понимаете… романы. К тому же он был еще и пьяницей. С другой стороны, с возрастом мы становимся объективнее. Отец бросил нас, когда я была еще совсем ребенком, и ни разу не пожелал со мной увидеться. Поэтому я не понимаю, почему должна скучать по нему или пытаться узнать, что с ним сталось.

Я решила не говорить Джастину о том, как злилась на мать из-за того, что она ничего мне не рассказывала. Как она обрывала меня на полуслове, стоило мне хотя бы попытаться задать вопрос об отце. И как в конце концов я поняла, что лучше вообще ни о чем не спрашивать.

Джастин пристально меня разглядывал. Эта тема явно его захватила. Я же хотела поскорее закончить этот разговор.

– Неужели вам неинтересно, что именно подтолкнуло вашего отца к уходу? Неужели вам неинтересно, есть ли у вас сводные братья и сестры? Не исключено, что они где-то живут. Родная кровь и все такое.

– В самом деле?

Действительно, были времена, когда я спрашивала себя, а нет ли у меня сводных братьев или сестер. А однажды, когда мне исполнилось четырнадцать, меня даже приняли за другую. Тот человек сказал: «Похоже, у вас есть сестра-близняшка!» Его слова породили во мне бурю эмоций. Но тогда я была, в сущности, совсем еще ребенком. И мать ни за что бы не стала говорить со мной на эту тему.

– Однако его мотивы… – настаивал Джастин. – Неужели вам не было любопытно?

– Не уверена, что мотивы имеют какое-либо значение. – Я устала от разговора и перешла к обороне. – Мой отец сделал то, что сделал. Отлично. Это было его выбором. Мы все делаем свой выбор… Но потом рядом со мной появился Алан. Он не был мне родным отцом, но для меня это не имело никакого значения. Я имею в виду, как можно волноваться из-за человека, которому нет до тебя дела? В этой жизни что посеешь, то и пожнешь.

– Я тоже так думаю, – сказал Джастин. – Но на вашем месте я бы постарался для начала все разузнать.

Из нашего воздушного шара вдруг разом выпустили воздух. Как быстро расхождение во мнениях способно развеять оптимизм. Наш разговор был гораздо тяжелее, чем на моих прошлых первых свиданиях. Джастин вторгся на территорию, ступать на которую избегали мои прежние ухажеры. Впрочем, я не была уверена, что он отдает себе в этом отчет. Он просто изучал меня, подложив ладонь под подбородок.

– У меня такое чувство, будто вы меня судите, – вдруг услышала я собственный голос. – Будто вы пришли сюда, вооружившись определенными критериями, но выяснилось, что я им не соответствую.

Не успели эти слова сорваться с моих губ, как я о них пожалела. Это все вино. Я чувствовала себя раскрепощенной и храброй. Джастин задел меня за живое, и теперь я хотела покарать его за это.

В его глазах промелькнуло изумление.

– Критерии? Например? Поясните.

– Не знаю. Вы задаете чересчур личные вопросы и проявляете излишнюю настойчивость. – Глупо, но я едва сдерживала слезы. Я попыталась отвести взгляд и посмотреть в дальний конец зала, на дверь, изо всех стараясь взять себя в руки. Если я расплачусь, Джастин непременно решит, что я ненормальная.

– Джастин, – после долгой паузы заговорил он сам с собой, – кажется, Элис разозлилась на тебя за что-то?

Это был отличный ход. И я улыбнулась. Он все-таки предпочел свести все к шутке, за что я была ему чрезвычайно благодарна.

– Я вовсе не сержусь на вас, Джастин. Просто не знаю, что о вас думать. Не понимаю, чего вы хотите.

Чего он хочет? Его слова показались мне ехидными и даже грубыми. Господи милосердный, ну почему мы обязательно должны говорить о семье и детях? Я была уверена, что больше никогда его не увижу.

И вдруг я заметила в глазах Джастина какое-то странное выражение. Это было едва заметное, только что родившееся обожание.

– Что ж, Элис, а я, напротив, точно знаю, что о вас думать…

Он умолял меня улыбнуться и спасти вечер.

– Дайте угадаю, – сказала я. – Элис, ты – циничная, недоверчивая, старая тетка, не питающая родственных чувств к собственному отцу, но, если бы не это, ты стала бы моим идеалом.

Теперь настала его очередь рассмеяться.

– Очень близко. Но нет. Я собирался сказать, что вы – славная, многослойная девушка. Ну, то есть… женщина. С вами интересно разговаривать. Если честно, сегодняшний вечер доставил мне гораздо больше удовольствия, чем любая предыдущая встреча… даже не скажу, за какой период времени. Вы – настоящая, честная; вы – хороший человек, я это вижу… А если уж говорить совсем откровенно, я никак не ожидал ничего подобного… – Джастин покачал головой, как будто лишился дара речи. – Вы произвели на меня неизгладимое впечатление, Элис. Я очень рад, что мы встретились. А теперь, если я добавлю что-либо еще, я, скорее всего, все испорчу…

Я была ошеломлена – его искренностью, выражением лица, всем. Джастин не дал мне закатить истерику. Я вдруг поняла, что испытываю к нему привязанность и более родственные чувства, чем имею на это право, учитывая, что еще пару часов назад мы с ним даже не были знакомы.

– Джастин МакФарлейн… – вновь заговорил он сам с собой, вызывая у меня улыбку. Странные у него причуды. Прошло не так уж много времени, а я уже начинала понимать, чего от него можно ожидать. – Ты встречаешь таких девушек не каждый день. Так что хорошенько подумай, чтобы не ляпнуть чего-нибудь такого, что отпугнет и оттолкнет ее – например не расспрашивай ее о семье и не дразни.

– Многослойная, вы сказали? – До меня наконец дошел смысл его слов. – Как немецкая выпечка?

Его лицо просветлело.

– Это еще один комплимент. Я не мастер их говорить.

Наши взгляды вновь встретились. Я спросила себя, а каково это – с ним целоваться? Или он сначала затеет дебаты на эту тему? А может, скажет: «Джастин МакФарлейн, не кажется ли тебе, что пора ее поцеловать?» Глядя ему в лицо, я живо представила себе этот миг. Мурашки по коже и сладкая дрожь, когда он потянется ко мне, а я непроизвольно закрою глаза. А потом почувствую прикосновение его губ, слегка оттопыренной нижней и верхней, с крошечным шрамом, протянувшимся параллельно его правому глазному зубу. Мне стало интересно, нащупаю ли я этот шрам языком.

Джастин смотрел на меня с тревогой и ожиданием. А я не знала, что сказать; не знала, как не разочаровать его. Быть может, из-за того что я всегда старалась произвести на мужчин хорошее впечатление, на этот раз я решила быть собой и посмотреть, что из этого выйдет.

– Джастин, буду честна с вами. Я попала в неловкое положение – мне нужно от вас больше, но в то же время меня не покидает ощущение, будто я получила уже достаточно. Вы не похожи на мужчин, которых я встречала раньше. И я не знаю, хорошо это или не очень. Или это просто нечто совершенно новое.

Он продолжал смотреть на меня. На его лице не дрогнул ни один мускул.

– Знаете, – проговорил наконец Джастин, – почему бы нам с вами не оставить все как есть, не сказать себе: «Это просто нечто совершенно новое»? По-моему, звучит многообещающе.

Проводив меня домой, он поцеловал меня в щеку долгим и нежным поцелуем. В тот момент я не имела ни малейшего понятия, увижу ли Джастина когда-нибудь еще. Быть может, он всего лишь проявлял благородство? И наше свидание вполне могло оказаться первым и последним. И, хотя мысль о том, чтобы пригласить его к себе, а потом заняться с ним любовью, показалась мне соблазнительной, у меня все-таки хватило ума понять, что это – верный путь к тому, чтобы погубить все собственными руками.

– Откуда у вас этот шрам? – Я показала на его верхнюю губу.

На лице Джастина вдруг появилась настороженность, как будто он придавал этому вопросу куда большее значение, нежели я могла предположить. Он коснулся своей губы.

– Упал и поранился стеклом, когда был еще маленьким.

– Ой! Наверное, ваш папа постарался вас утешить?

– Да. – Его лицо и голос вдруг стали печальными. – Помню, он сказал мне, что плакать – это нормально: в то время у меня был бзик насчет того, что настоящие мужчины не плачут. Это стало последней каплей. Не успел отец произнести эти слова, как я разревелся в три ручья, потому что мне все-таки было ужасно больно.

Джастин улыбнулся, глядя мне в глаза. Слова стали не нужны, и мы застыли, погрузившись в очарование того, что возникло между нами и что должно было случиться дальше.

Спустя несколько мгновений он сказал:

– Элис, мне кажется, что я готов к серьезным отношениям с вами… и потому слишком тороплюсь.

– Вас это пугает?

– Нисколько. Но мои инстинкты подсказывают мне, что лучше притормозить, иначе я все испорчу. – Он вновь поцеловал меня в щеку, на миллиметр ближе к моим губам, чем прежде, а когда я открыла рот, чтобы заговорить – сказать ему, что думаю то же самое, – Джастин коснулся поцелуем и их. Он получился не коротким и не длинным. Я часто вспоминаю этот поцелуй, вновь и вновь переживая его захватывающую хореографию.

– И потому, хоть я могу и дать себе пинка за это впоследствии, – сказал Джастин, – пожалуй, будет лучше, если я подчинюсь своим инстинктам.

Он заправил мне за ухо выбившуюся прядку волос, и я с особой остротой ощутила происходящее, вплоть до мельчайших подробностей; я почувствовала, как меня охватывает дрожь предвкушения.

– Доброй ночи, Элис, – сказал Джастин. – Если вы не против, я позвоню вам завтра с работы и мы составим план следующего наступления.

– Не обещайте того, о чем можете пожалеть. – Я почти не шутила.

– Я никогда не обещаю того, чего не собираюсь выполнять, – ответил Джастин.

Глава одиннадцатая

Его лицо занимает половину моего монитора. Фотография для документов из раздела «Партнеры» на страничке его адвокатской конторы. Он смотрит мне прямо в глаза. И я не могу оторвать от него взгляд. Настоящий Джастин ничуть не похож на это фото – в его улыбке сквозит невозмутимость и даже шулерская наглость. Я говорила ему, чтобы он сменил фотографию. Разумеется, он со мной не согласился и заявил, что должен думать о куда более важных вещах.

В галерее тихо и пустынно. Я отключаю интернет и удаляю историю просмотров – свидетельство моего патологического неумения обращаться со временем. Сегодня я слишком часто заходила на эту страницу. У меня выработалось нездоровое пристрастие к лицу Джастина. Часы показывают начало шестого, и потому я могу беспрепятственно войти в зал Уайета/Хоппера, дабы поболтать с родственными душами.

Но не успеваю я пробыть там и десяти минут, как кто-то окликает меня по имени. Я оборачиваюсь и вижу, как мне навстречу идет улыбающаяся Эвелин.

– Пожалуй, мне стоит подыскать вам здесь работу! – Я приветствую ее поцелуем, что кажется мне на удивление естественным.

– Три раза в неделю я езжу в город на автобусе. По понедельникам после обеда я подрабатываю волонтером в магазине, торгующем подержанными вещами и отдающем выручку на благотворительные цели. Делать там особо нечего, и поэтому я пользуюсь любой возможностью заглянуть сюда и полюбоваться на Кристину, пока она еще тут. – Эвелин присаживается на скамью рядом со мной, прямо перед картиной…

– Как поживают ваши мужчины? – спрашиваю я.

Как всегда, одета Эвелин безукоризненно – в лимонного цвета пальто до колен, того фасона, который предпочитают молодые и состоятельные жительницы Ньюкасла с очень хорошим вкусом, а не пожилые дамы.

– Во всяком случае, хуже им не стало. – Она выглядит потерянной, и я понимаю, что такая реакция для нее несколько необычна.

– Как дела у Эдди? Как вы думаете, он помнит о том, что приходил сюда и что именно говорил о Кристине и ее доме?

Эвелин в ответ пожимает своими крошечными квадратными плечиками.

– Мне хотелось бы думать, что у него наблюдается прогресс. Или, по крайней мере, что он хотя бы получает удовольствие от посещений галереи. Что что-то задерживается в его памяти дольше, нежели мы предполагаем.

– То есть вы хотите, чтобы это было не просто мимолетное ощущение.

Иногда Эвелин так смотрит на меня, что у меня возникает неприятное чувство, будто я сказала что-то не то.

– Не следует пренебрегать мгновениями, Элис. Вся наша жизнь состоит из них. Совсем не обязательно, чтобы только большие, важные события заставляли нас присесть на минуточку и оглянуться. Ценность жизни как раз и заключается в таких вот рядовых, незначительных подробностях. – Эвелин переводит взгляд на Кристину, которая с любовью и тоской смотрит на свой дом. – И она это знает.

То, что она отзывается о Кристине как о живом человеке, представляется мне весьма примечательным. Ведь Кристина и впрямь жила когда-то на свете. Она была самой обычной девушкой, внутренний конфликт которой – не исключено, самый что ни на есть прозаический – случайно был запечатлен на холсте и потому остался в вечности.

– Причина ее разбитого сердца, – говорит Эвелин.

Я же смотрю на катышек туши, который склеил вместе несколько ее ресниц.

– Вы имеете в виду дом Кристины? Никогда бы не подумала, что дом способен разбить чье-либо сердце. Обычно в этой роли выступают мужчины, разве нет?

Я вновь превращаюсь для Эвелин в объект для пристального изучения. Интересно, она всегда смотрит на людей так внимательно и так долго?

А потом она опускает взгляд на обручальное кольцо у меня на пальце, простой платиновый ободок.

– Надеюсь, в вашей жизни есть достойный мужчина. Надеюсь, он появился у вас с первой же попытки. Мы все этого хотим, не так ли? Время не стоит на месте; теперь у женщин есть возможность получить прекрасное образование, хорошую работу, оказывать большое влияние на национальную политику. Тем не менее любовь настоящего мужчины до сих пор нужна нам больше всего, пусть даже предполагается, что мы достаточно независимы для этого. – Взгляд Эвелин снова устремлен на картину, как будто и не было этого экскурса в личную жизнь.

– А если я не смогла найти нужного мужчину с первой же попытки? – Перед моим внутренним взором вновь встает улыбающееся фото Джастина с веб-сайта.

– Вы это переживете, – говорит Эвелин. – Как и все мы. Хотя сначала это зачастую представляется нам концом света. И только постарев, мы понимаем, что способность жить дальше является достижением. В молодости кажется, что нам уготованы лишь победы.

– А у вас самой все получилось с первого раза, Эвелин? – Почему-то эта женщина пробуждает во мне любопытство.

Поначалу мне кажется, что она не ответит. Эвелин ныряет в свою сумочку и извлекает оттуда белый хлопчатобумажный носовой платочек с вышивкой по краям, после чего сжимает его в дрожащей левой руке.

– Это очень нелегкий вопрос. Сказать, что нет – значит проявить чудовищную несправедливость по отношению к человеку, которого я любила. В некотором смысле это было бы неправдой. – Она не дрогнув встречает мой взгляд. – У любви столько аспектов, что они лишь бесконечно усложняют это чувство. А иногда вы просто… разрываетесь на части.

Я задумываюсь над ее словами. В памяти у меня опять всплывает фраза «ради всех нас». Я невидящим взглядом смотрю на маленькую белую ручку, сжимающую симпатичный платочек; на ней чудесным образом отсутствуют старческие пятна.

– Знаете, что я поняла много лет назад? – Взгляд Эвелин вновь устремлен на Кристину.

Я ловлю себя на том, что мне отчего-то очень интересно услышать, что же именно поняла Эвелин.

– Если вы хотите влюбиться, то должны смириться с вероятностью того, что сердце ваше окажется разбито и излечить его будет практически невозможно. Кое-кто из нас может преспокойно жить в счастливом неведении столь трагического исхода. Но есть и такие, кому этого не дано. Нам нужно пройти через это, чтобы доказать себе, что мы живем. Мы бросаемся в крайности, от безумной радости до глубокого отчаяния. Золотая середина нас не устраивает.

Эвелин невидящим взором смотрит в дальний конец выставочного зала.

– Вот что я хочу вам сказать: вы должны принять историю своей любви, как и то, чем она закончится. Это и называется жизнью.

Я понимаю, что сейчас она разговаривает даже не со мной, а сама с собой.

– А ваша история любви уже закончилась, Эвелин?

Я почти уверена, что она говорит об Эдди.

Эвелин не отвечает. У меня на душе скребутся кошки. Пожалуй, мне не стоило так настырно лезть в ее личную жизнь.

– Не знаю, – отвечает наконец Эвелин. – У меня есть своя история, и она, несомненно, о любви. Но в некотором смысле она еще не закончилась.

– Как интересно, – говорю я.

Эвелин вновь роется в своей сумочке и на этот раз достает оттуда небольшой полароидный снимок и протягивает его мне.

– Боже милостивый! Сто лет не видела ничего подобного! – восклицаю я, с улыбкой глядя на черно-белое изображение с широкой белой каймой. – Что это?

Снимок нечеткий, размытый.

– Дом Кристины.

Мне приходит в голову, что Эвелин, скорее всего, принадлежит к числу женщин, которым нравится выглядеть таинственными. Но потом, на краткий миг, я думаю, что это и впрямь дом Кристины и Эвелин каким-то образом связана с картиной или Уайетом. Не исключено, что сейчас она скажет, будто была возлюбленной художника, или кузиной Кристины, или жила там, в Кушинге, в штате Мэн, неподалеку от обветшалого фермерского дома где-то у черта на куличках. Я готова поверить во что угодно.

Но на снимке все-таки запечатлен не дом Кристины, хотя некоторое сходство, несомненно, присутствует – в общей атмосфере. Это – фотография небольшого каменного здания с темной входной дверью. На заднем плане, посреди сада, в небрежной позе, заложив руки за спину, стоит серьезная хрупкая девушка с длинными темными волосами.

– Это вы, Эвелин? – Подобно Кристине, девушка излучает ауру скорби. – Это ведь и в самом деле вы, не так ли?

Я тронута и польщена тем, что она показала мне этот снимок. Мне никак не удается отделаться от мысли, что когда-нибудь я стану похожей на Эвелин – одинокая и отчаянно стремящаяся поведать кому-нибудь историю собственной жизни.

– Это тут вы жили, Эвелин, прежде чем уехать? Тут вы выросли?

– Как вы догадались, что я оттуда уехала? – Ее кошачьи глаза становятся круглыми от изумления.

– По тому, как вы выглядите. Как разговариваете. Ваша внешность и манеры буквально кричат о том, что вы в этом доме – чужая.

– Но это не так! Мое место – там! И так было всегда. Даже когда я уехала отсюда, меня тянуло обратно. Совсем как Кристину. То, как она смотрит на этот дом… ее чувства мне близки и понятны, поскольку я сама их испытала!

Она очень возбуждена. Мне остается лишь надеяться, что я не слишком ее расстроила.

– Вы никогда не ностальгируете по своему детству, по тому месту, где родились и выросли, по тому, что ушло и больше никогда не вернется? – спросила Эвелин.

Я поняла, что ответа она от меня не ждет.

– Nostos. Algia. Что означает возвращение на родину. Боль и страдания. Некоторые врачи считают ностальгию неврологическим заболеванием. Вы знали об этом? Видите ли, мы отчаянно стремимся вернуться, но не можем этого сделать, потому что прошлого на самом деле не существует. Оно ведь представляет собой сплав воспоминаний, и, разумеется, наша память сохраняет лишь приятные моменты. А негативные попросту отсеивает. – Эвелин кивает на картину. – Именно этим и занимается Кристина.

– Где был сделан этот снимок, Эвелин? – спрашиваю я.

– На Святом острове; там я родилась и выросла. В те времена я считала, что жизнь на приливном острове – мука мученическая, самое плохое, что только могло со мной случиться. И поэтому переехала в ту часть страны, которую северяне с таким удовольствием ненавидят. – Эвелин улыбается. – Я работала журналистом в одном лондонском издании. Вы знаете журнал под названием «Космополитен»?

Я прижимаю руку к груди:

– Боже милостивый! Вы писали для «Космо»?

– Да. Когда он только появился в Соединенном королевстве. В 1972 году.

– Наверное, это было здорово! Гламурно и к тому же весьма впечатляюще.

– А еще я написала книгу. Роман.

– Вы написали роман? Серьезно? Он был опубликован? О чем он?

Эта женщина полна загадок.

– Разумеется, он был опубликован! – Похоже, мое удивление кажется Эвелин странным. – Речь в нем идет о, скажем так, моральных дилеммах и трудном выборе, который мы делаем ради любви. Быть может, когда-нибудь вы его прочтете, если я разыщу для вас случайно завалявшийся экземпляр.

Я польщена тем, что она не сомневается: наше знакомство продолжится.

– Вы загадочная женщина, Эвелин. Я с удовольствием прочту ваш роман. – Я легко касаюсь ее руки. – Вы никогда не думали, что некоторые встречи вовсе не случайны?

Мне в очередной раз удается ее ошеломить.

– Думала и продолжаю так думать. Все происходит не просто так. И это – не клише, точно вам говорю.

Я улыбаюсь:

– А что, эта мысль мне нравится.

– Но от этого она не становится менее болезненной. Особенно когда в личной жизни вы совершаете неправильный выбор.

Эвелин готова открыть мне душу. А я умираю от желания спросить: «Так в чем же вы ошиблись?» Но я не уверена, что у меня хватит на это духу. Да и не хочу ли я отвлечься, терзаясь любопытством и сочувствием к пожилой леди? Или, может, рассчитываю понять собственные ошибки?

Я возвращаю ей фотографию.

– Очень красиво, Эвелин. Благодарю вас за то, что показали мне этот снимок.

– Именно здесь все и началось, – говорит она и смотрит на фото так, словно пытается разгадать некую загадку. А когда поднимает голову, я вижу, что ее прелестные зеленые глаза полны слез.

– Что началось, Эвелин?

Я всматриваюсь в ее бледное лицо, но ее уже нет рядом, она отрешенно смотрит куда-то вдаль, словно выискивая там друга детства, забыть которого так и не смогла. Я даже не уверена, что она меня расслышала.

Но потом, спустя несколько мгновений, Эвелин все-таки отвечает:

– Там я встретила его.

– Кого? – спрашиваю я, уже зная ответ.

– Эдди, – говорит она. – Хотя познакомились мы с ним задолго до этого. То есть я хочу сказать, что именно в этом саду и началось то, что должно было изменить нашу жизнь. Но не думаю, что кто-либо из нас был к этому готов.

Эвелин смотрит на меня.

– Если хотите, я расскажу вам обо всем.

– С удовольствием послушаю.

Она смотрит на часы.

– Но вам, наверное, уже пора возвращаться домой.

Я думаю о том, что меня ждет пустая квартира и очередная долгая одинокая ночь.

– Нет, – отвечаю я. – Мне незачем спешить домой. Не хотите ли выпить чаю?

Эвелин улыбается:

– Отличная идея.