Текст книги "Женщины Викторианской Англии. От идеала до порока"

Образование в среднем классе

От девочек из высшего общества не требовалось зарабатывать себе на жизнь, поэтому акцент на обучение профессиональным навыкам был незначителен. Предполагалось, что им не придется вести хозяйство самостоятельно, для этого всегда найдутся слуги. Юных барышень учили быть «изысканными», правильно одеваться, вести непринужденную беседу, играть на музыкальных инструментах, петь, танцевать, говорить по-французски и читать книги, необременительные для ума. В раннем возрасте они учились дома, и качество их образования зависело от нянь, гувернанток и матерей. Иногда им разрешалось читать книги в домашней библиотеке или заниматься со своими братьями, к которым приходили репетиторы, чтобы подготовить их к дальнейшему обучению в частной школе. При желании братья делились знаниями с младшими сестренками, о чем свидетельствует вступление к пересказу пьес Шекспира, опубликованному в 1809 году Чарльзом и Мэри Лэм: «В первую очередь мы решили написать эту книгу для юных леди, поскольку мальчиков зачастую впускают в отцовскую библиотеку раньше, чем девочек, и к тому времени, как их сестрам, наконец, дозволяется открыть мужественные сочинения Шекспира, мальчики уже знают многие сцены наизусть. Поэтому вместо того, чтобы рекомендовать юным джентльменам прочесть пересказ пьес, известных им в оригинале, мы просим их объяснять своим сестрам сцены, которые покажутся наиболее трудными».

Когда девочке исполнялось шесть или семь лет, родителя решали, отправлять ли ее в частную школу или нанять гувернантку (подробнее о гувернантках можно прочесть в главе «Женские профессии»). Луиза Мак Доннелл, леди Антрим, родившаяся в 1855 году, вспоминала, что «обучение девочек праздного класса в мое время было посредственным. Гувернанток выбирали за утонченные манеры и высокие моральные принципы, но никак не за педагогические навыки». Что касается пансиона, его можно было подобрать на любой вкус и размер кошелека. Одни школы муштровали девочек из небогатых семей и готовили из них будущих гувернанток, как, например, печально известная школа в Кован-бридж, которую посещали сестры Бронте. Другие же полировали манеры девиц, чьи помыслы ограничивались счастливым замужеством. Преимуществом таких школ было то, что там собирались девочки одного социального уровня и достатка. У пансионерок была возможность встретиться со сверстницами из своей среды, а у тех могли быть братья, которые составили бы хорошую партию. Даже если девочка обучалась дома, когда она достигала подросткового возраста, ее иногда отправляли в закрытую школу для девочек – в Англии или за рубежом – для завершения образования.

Обучение девочек, как в школе, так и с гувернанткой, включало в себя родную литературу, основы математики и естественных наук, географию, Священное Писание, иностранные языки (обычно французский и немецкий), иногда музыку, рисование и танцы. Объем знаний, который получали ученицы, зависел от школы, но зачастую был ограниченным. К примеру, историю преподавали по сборнику вопросов и ответов Ричмала Магналла, изданному еще в 1798 году. Воплощение зубрежки, этот катехизис был любимым текстом викторианских наставников. Чтобы ученицы не изнывали от скуки, гувернантки старались переключать их внимание с одной темы на другую, из-за чего уроки напоминали мешанину из фактов, имен и дат. Вот типичный план урока из пособия для учительниц (1867 год) мисс Джонсон:

1. Назови основные исторические достопримечательности Англии.

2. Какая из планет ближе всего к Солнцу, а какая дальше всего? Назови их диаметры и период обращения вокруг Солнца.

3. Назови главные исторические лица в период правления Октавиана Августа.

4. Расскажи о преимуществах и недостатках обучения в Спарте.

5. Назови генералов Наполеона Бонапарта.

6. Сколько существует типов архитектуры?

Тема для сочинения: гордыня.

Львиную долю женского образования составляло ознакомление с хорошими манерами и этикетом, ведь ответственность за поддержание морали в то время лежала на женщине. С одной стороны, барышням не следовало знать о сексе, и тем более им не полагалось иметь плотские желания. С другой же, поскольку будущее девушки связывали исключительно с удачным браком, ей нужно было подать себя в выгодном свете и привлечь жениха из своего класса, а то и ступенькой выше. Таким образом, обучение манерам было куда полезнее алгебры. Но всего важнее была хорошая осанка. Кто польстится на сгорбленную и неуклюжую невесту? В своем первом пансионе Мэри Соммервилль столкнулась с настоящим орудием пыток, которое привело бы в восторг испанскую инквизицию: «Хотя я не сутулилась и была хорошо сложена, на меня нацепили жесткий корсет со стальной планшеткой спереди, а поверх платья так стянули плечи лентами, что лопатки практически соприкасались. К планшетке прикрепили металлический прут с полукругом, чтобы поддерживать подбородок, и в таком состоянии мне, равно как и другим ученицам, приходилось готовить уроки».

Бессистемность женского образования оставляла ученицам много свободного времени: например, Сильвия МакКарди и ее сестра, обе рожденные в 1870-х, были полностью свободны уже после обеда. Однако Сильвия впоследствии сожалела, что ее образование было таким скудным: «Мысленно возвращаясь в мои школьные годы, я не могу не отметить некоторую несправедливость. Мои родители были умными, обеспеченными людьми, однако они отдали мое образование на откуп некой молодой особе, которая подходила на роль гувернантки только потому, что у нее был сертификат из Колледжа Наставников. Она учила нас игре на пианино, и мама рассказывала, что, проходя мимо школьной комнаты, она слышала одну и ту же фальшивую ноту день за днем».

Воспоминания о «школьных годах чудесных» оставила писательница и суфражистка Фрэнсис Пауэр Кобб. Фрэнсис была единственной дочерью в преуспевающей английской семье, которая владела значительной недвижимостью в Ирландии. До 14 лет девочка обучалась дома, после чего ее отправили в очень дорогой и престижный пансион для девочек в Брайтоне.

Из книги «Жизнь Фрэнсис Кобб, рассказанная ей самой», Лондон, 1904 год: «Когда мне настала пора получать образование, выбор пал не на Лондон, а на Брайтон, где находилось большинство женских школ. На тот момент (около 1836 года) в городе было не меньше сотни подобных заведений, но пансион по адресу Брунсвик-террас, 32, возглавляемый директрисами мисс Рансиман и мисс Робертс, был nec pluribus impar (не хуже других). Обучение стоило возмутительно дорого, номинальная плата в 120 или 130 фунтов за год оказалась в итоге четвертью от суммы за «дополнительные услуги», которая появлялась в счетах многих учениц. Два года моей учебы обошлись родителям в 1000 фунтов.

Нашу школу можно было бы сравнить с монастырем, а нас самих – с монахинями, но только не с теми, что соблюдают обет молчания. Шум в просторных классных комнатах стоял оглушительный. Находясь в одной из них, можно было услышать, как одновременно играют четыре пианино в соседних помещениях, в то время как в нашей комнате девочки пересказывают учительницам задания на английском, французском, немецком и итальянском языках. Невыносимый шум сопровождал нас весь день до отхода ко сну; времени на отдых не предусматривалось, не считая час прогулки под присмотром учительниц, во время которой мы повторяли глаголы. В этой суматохе нам приходилось делать упражнения, писать сочинения и зубрить огромные куски прозы.

После обеда в субботу вместо игр нам выпадало суровое испытание, называемое «Судным Днем». Две строгие директрисы восседали по оба конца длинного стола, а между ними сидели все учительницы в качестве присяжных. На столе лежали толстые тетради, в которые были занесены все наши дурные поступки за неделю. Вдоль стены на жестких стульях сидели мы – 25 бледных, перепуганных девиц, ожидающих приговора.

Наши дьявольски изобретательные учителя придумали нам на горе некую систему воображаемых карточек, которые мы могли потерять (хотя на самом деле мы их и в руках не держали!) за не сделанные вовремя уроки, за сутулость, за дерзости, за то, что мы вертелись во время занятий, за замечание учителя музыки, за беспорядок в одежде (например, развязанные шнурки), а то и за ложь. Любое из этих преступлений влекло за собой взыскание: «Вы утратили свою карточку, мисс Такая-то, за такой-то проступок». И если к субботнему вечеру все три карточки были утрачены, над несчастной грешницей вершилось правосудие. Ее прилюдно отчитывали, а затем отсылали сидеть в углу. Ничего смешнее этой сцены невозможно себе представить!.. Я видела, как не менее девяти барышень часами просиживали в углу в трех разных комнатах, лицом к стене, при том, что половина их них уже достигла брачного возраста. И все они при этом были наряжены в вечерние платья из шелка или муслина, с перчатками и лайковыми туфельками. Тем, кто избежал суровой участи, было позволено написать письмо родителям, но поскольку все письма прочитывала и запечатывала директриса, искренних суждений о школе и ее наставницах в них не попадалось.

…Что же касается учениц, нас было около 25—26 девочек в возрасте от девяти до девятнадцати лет. Все мы были дочерьми людей благородных, в основном дворян, членов парламента или пэров, попадались среди нас и наследницы родительского состояния. Оглядываясь назад, можно сказать, что все эти юные особы могли бы принести немало пользы: многие были умны и добры, в их среде не было ни злонравия, ни тщеславия. Но весь этот материал расходовался впустую: наши устремления ограничивались тем, чтобы стать «украшением общества»…

Предметы преподавались нам в обратной пропорциональности от их значимости: в самом низу шкалы стояли мораль и религия, зато музыке и танцам уделялось больше всего внимания. Музыка была ужасной: от нас требовалось бренчать на арфе или фортепьяно, независимо от того, обладали ли мы голосом и слухом. Ежедневно по нескольку часов мы музицировали с учительницей немецкого и два-три раза в неделю с учительницей музыки… Знаменитая мадам Мишо и ее муж регулярно посещали нас, и мы танцевали под их руководством в рекреационном зале. Мы выучили не только все танцы, популярные в Англии до эпохи полек, но и практически все европейские танцы – менуэт, гавот, качучу, болеро, мазурку и тарантеллу. Трудно забыть пожилую даму в зеленом бархатном платье и соболиных мехах, отплясывающую под веселые мелодии, чтобы воодушевить нас своим примером. Вдобавок к танцам каждую неделю мы брали уроки гимнастики у какого-то капитана, который заставлял нас делать упражнения с шестами и гантелями.

…После музыки, танцев и уроков хороших манер шло рисование, но ему не уделялось достаточно внимания, и мы просто следовали скучным инструкциям… Из иностранных языков мы учили только современные – никакой латыни и греческого! Но в течение всего дня мы должны были говорить на французском, немецком и итальянском, и только после шести часов вечера мы снова болтали по-английски. После иностранных языков – в самом конце процессии – плелся английский. У нас был учитель чистописания и арифметики (его мы дружно ненавидели и презирали) и учитель английского, под руководством которого мы писали эссе. Я обязана ему многим больше, чем другим учителям, хотя на столь незначительный предмет, как родной язык, отводилось совсем мало времени.

Кроме этого, один невыносимо долгий час в неделю мы занимались непосредственно с директрисой: она вела попеременно то историю, то географию. Я до сих пор помню, как на первом же уроке нам нужно было каким-то образом выучить 13 страниц из учебника всемирной истории лорда Вудхусли!

В последнюю очередь внимание уделялось религиозному образованию. Наши директрисы… гнали нас в церковь каждое воскресенье, за исключением дождливых дней, и твердить молитвы и катехизис, но что еще сделать для нашего духовного благополучия, кроме этих упражнений души и тела, они не имели ни малейшего представления. (…)

Когда моя учеба закончилась, брат заехал за мной в Брайтон, мы умчались в Бристоль, а оттуда домой, в Ирландию. «Как прекрасно, – думала я, уже сидя в карете, – наконец-то покончить с учебой! Теперь я смогу отдохнуть. Я знаю столько же, сколько и любая девочка в нашей школе, а поскольку это одна из лучших школ в Англии, я знаю все, что необходимо леди. Я не буду больше забивать голову зубрежкой – отныне меня ждут только романы и развлечения».

Ближе к концу XIX века обучение девочек начало улучшаться. Реформаторы в сфере образования открывали школы, готовившие учениц к поступлению в университет – Университетскую школу Северного Лондона (North London Collegiate School) и Челтенхэмский женский колледж (Cheltenham Ladies College). Фрэнсис Мэри Басс, начавшая преподавать в возрасте 14 лет, свято верила, что при должном уровне обучения девочки покажут результаты не хуже мальчиков. Университетская школа Северного Лондона, детище Басс, предлагала образование за 9 гиней в год для девушек из среднего класса, а ее школа для девочек в Кэмдене стоила еще дешевле. Кроме того, Басс предлагала стипендии для трудолюбивых, но бедных учениц. Хотя девочки стенали от нагрузки, но и образование получали отличное. В Кэмдене им преподавали не только арифметику, но и счетоводство, историю, географию, английский и французский язык, а также латынь. Лекции по естествознанию иногда читал отец директрисы Роберт Басс, известный художник и иллюстратор Диккенса. Полученные знания можно было расширить в Университетской школе Северного Лондона.

Несмотря на свои либеральные взгляды, Фрэнсис Басс также верила, что девочки не могут обойтись без кройки и шитья. Одна из учениц Университетской школы, еще до поступления в школу получившая блестящее домашнее образование, с возмущением вспоминала вступительные экзамены. Без труда ответив на все вопросы, она уже ожидала от экзаменаторов похвалы, как вдруг те попросили ее… обметать петлю для пуговицы. К петле ученая девочка была не готова. Каково же было ее негодование, когда экзаменаторы отказались принимать у нее экзамен до тех пор, пока она не приобретет этот полезный навык (в следующий раз девочка приехала в школу уже с обметанной петлей).

Высшее женское образование

Долгое время у женщин не было доступа к высшему образованию. Никому и в голову не приходило, что этим трепетным, нежным существам может понадобиться математика, философия или юриспруденция. Бытовало поверье, что если матери во время беременности иссушают ум наукой, их дети будут страдать от сердечных заболеваний. Казалось бы, замшелое суеверие! Но писательница Маргарет Олифант всю жизнь винила себя в смерти своих троих малышей – и это при том, что как раз она и обеспечивала семью доходами от своих книг. В 1874 году доктор Генри Модсли опубликовал статью, в которой раскритиковал женское образование на том основании, что несколько дней каждого месяца женский ум и тело не способны к напряженной работе. По словам эскулапа, всему виной была злодейка-менструация, а его коллеги подтвердили, что высокообразованная женщина не сможет зачать. А если ей все же повезет, то уж точно не захочет кормить младенца грудью. «Зачем нам портить хорошую мать, превращая ее в посредственного ученого?» – возмущался доктор Клоустон в 1882 году.

Путем измерений черепа краниологи доказывали, что женский мозг примитивнее мужского, и даже поклонники теории эволюции – личности весьма прогрессивные – утверждали, что, в отличие от мужчин, женщины попросту не достигли высокой стадии умственного развития. Подобные мнения разделяли консервативные профессора, полагавшие, что совместное обучение с барышнями настроит студентов на фривольный лад.

Выпускница колледжа. Рисунок из «Журнала иллюстраций», 1893.

Еще до того, как перед женщинами со скрипом распахнулись двери университетов, они уже занимались наукой. Одним из блестящих астрономов XIX столетия была уроженка Ганновера Каролина Гершель. Родители прочили некрасивой дочери карьеру служанки, но Каролина смотрела дальше и выше грязных котлов: после переезда в Англию, где подрабатывал ее брат Уильям, она занялась астрономией и открыла в 1783 году три новых туманности, а в 1786 году – новую комету. В 1835 году Каролина стала членом Королевского астрономического общества, где также состояла ее талантливая коллега Мэри Фейрфакс-Соммервилль.

Как и Каролина Гершель, Мэри была самоучкой. Из ее мемуаров становится понятно, каким тернистым был женский путь к знаниям: вместо латыни и географии ее ожидала штопка постельного белья, вместо высшей математики – игра на пианино. Внезапным подарком судьбы стал учебник по геометрии, который Мэри штудировала по вечерам до тех пор, пока слуги не наябедничали на нее матери – на ученую барышню свечей не напасешься.

Отец Мэри опасался, что она рано или поздно будет красоваться в смирительной рубашке, а ее первый муж Самуил Грейг, русский консул в Лондоне, злился, что жена корпит над книгами, вместо того чтобы уделять все время их новорожденному сыну Воронцову (ничего не скажешь, звучное английское имя!).

Немалую роль в успехе Мэри сыграла поддержка ее второго мужа Уильяма Соммервилля, который ввел ее в научные круги и радовался, когда выходили ее труды по физике и астрономии.

«Принято считать, что любое занятие женщины, кроме, разве что, «рождения глупцов», можно прервать в любой момент. Женщины и сами приняли это мнение, написали немало книг в его защиту и приучили себя думать, что любое их занятие недостаточно значимо для мира или окружающих, а посему его можно отринуть по первому же требованию общества.

Умственный труд они привыкли считать всего-навсего эгоистичным развлечением, от которого им долженствует отказаться ради любого бездельника, гораздо более себялюбивого, чем они сами», – горько вздыхала Флоренс Найтингейл, и ей вторили бы немало соотечественниц. Но несмотря на царящие в обществе предрассудки, некоторые женщины из тех, что потом обретут звучные имена «суфражистки», «феминистки» или просто «эмансипе», желали посещать лекции наравне с мужчинами.

Первые студентки – тогда еще вольные слушательницы – посещали лекции уже в 1830 году в институте Биркбека, Лондон, а в 1832 году две отважные девицы записались на лекции по электричеству в Университетский колледж (один из колледжей Лондонского Университета). Прогрессивный колледж официально разрешил женщинам посещать занятия с 1848 года. В конце 1840-х годов были открыты два женских колледжа: Королевский колледж (Queen’s College), во главе которого стояли джентльмены, с пониманием относившиеся к женскому образованию, и Женский колледж (Ladies College) на площади Бедфорд, основанный Элизабет Джессер Райд. В Бедфордском колледже обучалась изящным искусствам одна из дочерей Чарльза Диккенса.

Уже с 1870-х годов лучшие ученицы подготовительных школ, например Челтенхэма, продолжали обучение в колледжах Ньюнхэм и Гиртон в окрестностях Кембриджа (основаны в 1873 и 1875 годах) и колледжах Соммервилль и Леди Маргарет в Оксфорде (1879). Число студенток в то время было еще незначительным, а их распорядок дня более строгим, чем у студентов мужского пола. На первых порах в колледжах отсутствовали командные виды спорта, альтернативой им были долгие прогулки, а вместо спиртного студентки распивали какао в своих общежитиях. Если же девушкам предстояло посетить лекцию, на которой присутствовали мужчины, в аудитории появлялась пожилая компаньонка – а то как бы чего не вышло.

В Академии изящных искусств. «Кэсселлс», 1883.

В 1871 году открылась Академия изящных искусств Слейда (The Slade School of Fine Arts), в которой мужчины и женщины обучались совместно, а в 1874 году была основана Лондонская медицинская школа для женщин (London School of Medicine for Women).

В Университетском колледже по четвергам проводились вечерние лекции, «адаптированные для широкой аудитории, в том числе женской», а 1878 году, наконец, были созданы смешанные классы для студентов обоих полов. Таким образом, Лондонский университет стал первым высшим учебным заведением в Англии, в котором женщины могли получить высшее образование. Оксфорд и Кембридж допустили женщин к экзаменам только в 1884 и 1881 годах соответственно. Шотландские университеты позволили женщинам учиться наравне с мужчинами в 1892 году.

Как писала одна из оксфордских выпускниц Лилиан Фейсфул, ставшая затем директрисой Челтенхэмского женского колледжа: «Тот восторг, который у женщин вызывала перспектива провести три года в эгоистичной погоне за знаниями, был совершенно невероятным и вряд ли понятным мужчинам, ведь с ранних лет женщин осаждают обязанности большие и маленькие».

К 1900 году женщины составляли ни много ни мало 30% от всех университетских выпускников. В то же время, университетское образование все еще оставалось прерогативой высших классов.