Текст книги "Сотня"

Глава 29
Беллами

Беллами не мог уснуть. Мысли беспорядочно роились в его мозгу, расталкивая друг друга, так что он не мог понять, где кончается одна и начинается другая.

Он смотрел на звезды и пытался представить, что происходит сейчас в Колонии. Было так странно думать о привычной, обыденной жизни, которая шла своим чередом в непредставимой дали от Земли. На Уолдене и Аркадии, конечно, по-прежнему вкалывали до седьмого пота, а на смотровой площадке Феникса похвалялись друг перед дружкой новыми нарядами, игнорируя звезды. Звезды… только о них он и тосковал. Перед самым запуском Беллами краем уха слышал что-то о комете, которая будет прекрасно видна с корабля. Это должно быть захватывающее зрелище.

Беллами щурился в темноту, пытаясь вычислить, сколько времени они провели на Земле. Если его расчеты верны, комета должна появиться сегодня. На Фениксе по этому поводу наверняка устроили грандиозную вечеринку, а уолденцы и аркадийцы, скорее всего, просто высыпали в коридоры и веселятся, как могут. Беллами сел и внимательно посмотрел в небо. С поляны оно просматривалось плохо, большую его часть заслоняли ветви деревьев, но с пригорка обзор наверняка гораздо лучше.

Октавия мирно спала рядышком, ее блестящие волосы веером рассыпались по одеялу, а красная ленточка была привязана к запястью.

– Я скоро вернусь,– прошептал Беллами и трусцой побежал с поляны.

Густые кроны деревьев почти не пропускали звездного света, но Беллами во время своих охотничьих экспедиций хорошо изучил эту часть леса. Он заранее знал, где его ждет уклон, где – поворот, а где поперек пути лежит бревно. Добравшись, наконец, до косогора, он помедлил, чтобы перевести дух. Прохладный ночной воздух остудил его голову, а боль в икрах от пробежки помогла отвлечься от дурных мыслей.

Усыпанное звездами небо выглядело так же, как и в любую другую ночь, которую он провел на Земле, но кое-что было иначе. Мерцающие звезды светили как-то насыщеннее, будто в ожидании чего-то грандиозного. А потом – внезапно – началось. На небо ворвалась комета. Золотая полоса на сияющем серебре озарила все вокруг, даже землю.

Его кожа тоже слабо отсвечивала, словно небесные искры просочились в его тело, заряжая каждую клеточку даже не энергией – надеждой. Завтра они с Октавией покинут эти места. Завтра, уже завтра они навсегда освободятся от Колонии, и никто никогда больше не посмеет указывать, как им жить и что делать.

Он закрыл глаза и попытался представить, каково это – быть свободным от всех и от всего, даже от собственного прошлого. И даже, возможно, от воспоминаний, которые преследовали его всю жизнь.

Беллами мчался по коридору, не обращая внимания на ворчание соседей и пустые угрозы охранников, которые, как он знал по опыту, слишком ленивы, чтобы гнаться за девятилетним пацаном только для того, чтобы сделать ему внушение. Но чем ближе он подбирался к своей квартире, тем гаже становилось у него на душе. С той кошмарной ночи, когда мама пыталась сделать с Октавией что-то ужасное, он каждый раз нервничал, возвращаясь домой.

Он отпер дверь и влетел в квартиру.

– Мама! – крикнул он и тщательно закрыл за собой дверь, прежде чем что-то добавить.– Октавия! – Беллами подождал, но лишь тишина была ему ответом.– Мам! – снова позвал он, проходя в большую комнату. Его глаза округлились, когда он увидел опрокинутую мебель. Наверное, на маму опять нашло одно из ее дурных настроений. Он метнулся к кухне, его внутренности скрутил такой спазм, словно они пытались выбраться наружу через пупок.

Послышался стон. Беллами распахнул дверь на кухню и увидел маму в луже липкой крови на полу. Рядом лежал нож.

Задохнувшись, он рванулся к матери и слегка потряс ее за плечо.

– Мама! – кричал он.– Очнись! Мама!

Но мать лишь снова издала слабый стон, да слегка затрепетали ее веки. Беллами вскочил на ноги и ахнул, когда понял, что его штанины пропитались кровью. Нужно было найти кого-то. Кого-нибудь, кто сможет помочь.

Беллами кинулся в большую комнату. Он собирался бежать за охранниками, когда какой-то звук заставил его замереть, а взгляд упал на слегка приоткрытый стенной шкаф. Между дверцей и стеной Беллами заметил какую-то тень. Он сделал несколько шагов вперед, и из-за дверцы выглянуло крошечное заплаканное личико.

– С тобой все нормально? – шепнул он сестренке, протягивая ей руку.– Иди ко мне.

Но она, дрожа, отпрянула в темноту. Беллами смотрел на маленькую девочку, которая панически боялась выйти на свет, и его страх за мать отошел на второй план.

– Давай, Октавия,– ласково сказал он, и маленькая головенка медленно и неуверенно опять высунулась наружу.

Наконец девочка неуклюже выбралась из шкафа и испуганными глазами осмотрела комнату.

– Вот,– сказал Беллами, подбирая с пола шкафа красную ленточку, которую он когда-то принес сестре, и подвязывая ее кудри подобием банта,– ты прекрасно выглядишь.

Взяв ее за руку, Беллами почувствовал, как заходится его сердце от ощущения маленьких пальчиков, обхвативших его ладонь. Он отвел сестру в материнскую спальню, уложил на кровать и свернулся калачиком рядом, молясь, чтобы сюда не долетело никаких звуков из кухни.

Они вместе лежали в постели и тихонько выжидали. В какой-то момент мама перестала стонать, и в квартире воцарилась тишина.

– Все нормально, О,– сказал Беллами, крепко прижимая сестренку к груди,– все нормально. Тебе больше не придется прятаться.

Наконец след кометы поглотила чернота, и Беллами поспешил вниз по склону, стараясь успеть до того момента, когда Октавия проснется и поймет, что его нет рядом. Но с излучины, откуда обычно открывался вид на скопление палаток, сейчас было видно лишь пламя.

Лагерь горел.

Беллами остановился, задохнувшись, когда его легкие хватанули задымленный воздух. Вначале он видел только огонь и тени, но потом взгляд стал различать очертания фигур. Они метались по поляне, выскакивали из палаток, мчались в сторону леса…

Терзаемый единственной мыслью, он бросился к одеялам, где, уходя, оставил спящую сестру. Его охватил леденящий ужас, когда глаза сказали ему то, что он уже и так знал: Октавии тут нет.

Озираясь по сторонам, он выкрикивал имя сестры, молясь, чтобы она отозвалась ему с дальнего, безопасного края поляны.

– Октавия! – кричал Беллами, вертя головой и щурясь, чтобы хоть что-то разглядеть в дыму.

«Прекрати паниковать!» – твердил он себе, но это не помогало. Тьму разрывали языки пламени, а Октавии нигде не было видно.

Беллами прервал созерцание небес только для того, чтобы оказаться в глубинах ада.

Глава 30
Кларк

Какое-то время – может, несколько минут, а может, часов, Кларк точно не знала,– она слышала только стук их сердец да шелест смешавшегося дыхания. А потом с поляны донесся вопль, и они шарахнулись в разные стороны и вскочили на ноги. Кларк схватила Уэллса за руку, потому что реальность снова грозила обернуться кошмаром, и они вместе бросились обратно на поляну. Снова раздались крики, но ужаснее всего были треск и гул, от которых каждый нерв ее тела натянулся до предела.

Пламя вырывалось из палаток, некоторые из которых уже обрушились и превратились в тлеющие бесформенные кучи, чем-то напоминающие трупы на поле боя какой-то древней войны. Темные фигуры пытались укрыться в безопасном лесу, а за ними устремлялись языки прожорливого пламени.

«Талия!» – ужаснувшись, подумала Кларк и устремилась к лазарету, понимая, что самой ей не справиться.

– Нет! – крикнул Уэллс, перекрывая голосом шум пожара.– Кларк, это опасно!

Но она словно не услышала этих слов и неслась прямиком к палатке, вдыхая дым и моргая, чтоб хоть что-то разглядеть в этом чаду.

Руки Уэллса, будто стальная лента, обвили талию Кларк и потащили под деревья, в убежище.

– Пусти меня! – вскрикнула Кларк, отбиваясь изо всех сил.

Но Уэллс держал крепко, и девушка могла лишь беспомощно наблюдать, как всего в сотне метров от нее огонь пожирает палатку с ее подругой. Передняя сторона палатки была охвачена пламенем, пластиковая крыша плавилась, а из зазоров между клапанами валил дым.

– Уйди,– Кларк рыдала и извивалась, безуспешно пытаясь освободиться.

Уэллс лишь крепче прижал ее к себе и потащил назад.

– Нет,– кричала Кларк, надрывая звуком горло и беспомощно колотя Уэллса кулаками,– нужно ее вытащить! – Она изо всех сил упиралась пятками, но Уэллс был сильнее, и Кларк ничего не могла поделать.– Талия!

– Кларк, мне так жаль,– шептал ей на ухо Уэллс. Кажется, он плакал, но ей не было до этого дела.– Ты погибнешь, если пойдешь туда. Я не могу тебя отпустить.

Слово «погибнешь» пробудило в ней какие-то доселе дремавшие резервы. Кларк стиснула зубы и на миг вырвалась из хватки Уэллса, всем своим существом отчаянно стремясь лишь к одной цели – спасти единственную во Вселенной подругу.

Она вскрикнула, когда Уэллс завернул ей руку за спину.

– Отпусти меня! – Теперь это была скорее мольба, чем приказ.– Прошу тебя, пусти!

– Я не могу,– сказал он, снова обвивая Кларк руками. Его голос дрожал: – Не могу.

Поляна уже обезлюдела. Ребята скрылись в лесу, унося припасы и снаряжение – кто сколько смог поднять. Но никто из них не догадался прихватить с собой хрупкую, легкую девушку, которая сейчас заживо сгорала всего в нескольких метрах от Кларк.

– Помогите,– рыдала Кларк.– Кто-нибудь, пожалуйста, помогите!

Но ответом ей были лишь треск и гудение пламени.

Пламя над лазаретом взметнулось выше, стены сложились и обрушились внутрь; огонь словно всосал в себя палатку и все, что находилось внутри нее.

– Не-е-ет!

Послышался треск, и языки пламени взвились еще выше. Кларк закричала от ужаса, когда охваченная огненной бурей палатка вдруг медленно рассыпалась в пепел.

Все было кончено.

Кларк шла из медицинского центра и почти чувствовала, что флакон у нее в кармане пульсирует – словно в нем было сердце, как в старом рассказе, который на днях нашел в библиотеке Уэллс. Он предложил прочесть ей этот рассказ вслух, но Кларк наотрез отказалась. Только жутких историй, написанных до Катаклизма, ей сейчас и не хватало. Будто в ее собственной жизни недоставало кошмаров.

Кларк знала, что флакон в ее кармане не имел ничего общего с бьющимися сердцами. Как раз наоборот – ядовитый коктейль из лекарств и наркотиков внутри него нужен, чтоб навсегда остановить одно дорогое ей сердце.

Когда девушка пришла домой, родителей не было. Большую часть дня они проводили в лаборатории, но в последние несколько недель старались придумать повод, чтобы уйти куда-нибудь перед ее возвращением с учебы и вернуться, когда Кларк уже собиралась лечь. Пожалуй, так было лучше всего. Лилли становилось все хуже, и Кларк не могла спокойно видеть маму и папу – ее накрывали приступы ярости. Она знала, что это несправедливо, ведь, попытайся кто-нибудь из них возражать, родителей тут же казнили бы, а ее, Кларк,– арестовали. Все так. Но от этого ей не становилось легче встречаться с ними взглядом.

В лаборатории стояла тишина. Пробираясь через лабиринт пустых коек, Кларк слышала лишь гул кондиционеров. Мягкий шум голосов, когда-то висевший над помещением, прекратился после того, как отсюда тайно вынесли множество маленьких мертвых тел.

Лилли казалась еще более худой, чем накануне. Кларк тихонько прокралась к ее кровати и нежно погладила дрожащую руку подруги. Другой рукой она достала из кармана флакон. Это будет очень просто. Никто ничего не узнает.

Но тут белесые ресницы Лилли дрогнули, и Кларк застыла. Она смотрела в глаза подруги, и в ней поднималась ледяная волна ужаса и отвращения. Что она себе вообразила? Кларк почувствовала почти непреодолимый позыв разбить флакон. Ей пришлось сделать глубокий вдох, чтобы сдержаться и не швырнуть его об стенку.

Губы Лилли шевельнулись, но с них не слетело ни звука. Кларк подалась вперед и бледно улыбнулась подруге.

– Прости, не поняла.– Она поднесла ухо к самому рту Лилли.– Что ты говоришь?

Вначале Кларк чувствовала кожей лишь беззвучное движение воздуха, словно в легких Лилли недоставало воздуха, чтобы облечь дыхание в слова. Но потом ее потрескавшиеся губы прошелестели:

– Ты принесла?

Кларк подняла голову, чтоб заглянуть в тревожные карие глаза подруги и медленно кивнула.

– Дай,– еле слышно прозвучало в ответ.

– Нет,– дрожащим голосом возразила Кларк.– Не спеши.– Она сморгнула набежавшие слезы.– Тебе еще может стать лучше,– сказала Кларк, но эта ложь прозвучала жалко, как никогда.

Лицо Лилли исказилось от боли, и Кларк взяла ее за руку.

– Пожалуйста,– голос Лилли был еле слышен.

– Прости,– Кларк нежно сжала хрупкую руку подруги, по ее щекам заструились слезы.– Я не могу.

Глаза Лилли расширились, и Кларк резко выдохнула:

– Лил?

Но Лилли молчала, уставившись на что-то видимое только ей, и глаза ее наполнялись ужасом. Кларк знала, что физическая боль страшно терзает тело подруги, но галлюцинации, демоны, что донимали ее каждую секунду, вились вокруг, парили над тумбочкой, были еще хуже.

– Больше не могу.

Кларк закрыла глаза. Ее чувство вины и раскаяние не шли ни в какое сравнение со страданием Лилли. Было бы слишком эгоистично пойти на поводу у собственных страхов и отказать подруге в освобождении от боли. Лилли заслуживает покоя.

Кларк так затрясло, что она едва смогла достать из кармана флакон, не говоря уже о том, чтобы наполнить шприц. Стоя рядом с постелью подруги, Кларк взяла ее за руку и ввела в вену иглу.

– Спи спокойно, Лил,– прошептала она.

Лилли кивнула и улыбнулась. Кларк знала, что эта улыбка будет теперь преследовать ее всю оставшуюся жизнь.

– Спасибо.

Кларк держала руку Лилли несколько минут, пока та не уснула, а потом встала и пощупала пальцами еще теплое горло подруги. Пульса не было. Лилли не стало.

Кларк опустилась на влажную землю, отчаянно хватая ртом прохладный воздух, и перевернулась на бок. Зрение застилала пелена слез, она видела лишь тихие, безмолвные силуэты стоящих вокруг людей.

Талия. Ее лучший друг, единственный человек, который действительно знал Кларк, знал, что она сделала с Лилли, и все равно не переставал ее любить. Только сегодня она помогла Кларк вновь наладить отношения с Уэллсом – а потом Уэллс держал Кларк, и они вместе смотрели, как Талия погибает.

– Мне так жаль, Кларк,– сказал Уэллс и потянулся к ней.

Кларк оттолкнула его руку.

– Я тебе не верю,– ровно и холодно сказала она.

Ярость клокотала в ее груди, внутри полыхало адское пламя, топливом для которого служили ее гнев и горе.

– Ничего нельзя было сделать,– Уэллс запнулся.– Я просто… я не мог тебя отпустить. Ты бы погибла.

– И вместо этого ты дал погибнуть Талии. Это же ты решаешь, кому жить, а кому – умереть.

Он попытался было протестовать, но Кларк продолжала, дрожа от ярости:

– То, что произошло в лесу, было ошибкой. Ты разрушаешь все, к чему прикасаешься.

– Кларк, пожалуйста, я…

Но она просто встала, стряхнула с одежды гарь и, не оглядываясь, ушла в лес. У каждого из них в легких был пепел, а в глазах – слезы. Но у Уэллса вдобавок еще и руки были в крови.

Глава 31
Гласс

– А кольцо будет, как только я найду подходящее в Обменнике,– сказал Люк.

Обняв Гласс за талию, он вел ее по людным коридорам в сторону Феникса. Идти в толчее было трудно: народ, насладившись зрелищем кометы, расходился по домам. Гласс едва ли понимала, в какую сторону они идут. Сердце ее трепетало от радости, да и сама она дрожала, крепко уцепившись за руку Люка.

– Не надо мне никакого кольца.

Гласс коснулась висящего на груди медальона, который, казалось, испускал теплые лучи. Она знала, что в самое ближайшее время ничего не произойдет. Они не смогут пожениться немедленно. Хотя через несколько недель ей исполнится восемнадцать, рисковать нельзя, нужно дождаться, чтобы Канцлер очнулся и подтвердил ее помилование. Или чтобы он умер. А мама обязательно все поймет, когда увидит, как сильно они с Люком друг друга любят. Придет день, когда они поженятся и подадут прошение о ребенке. Но сейчас ей достаточно было надежды на общее будущее.

– Этот медальон просто совершенство.

С лестничной клетки они свернули в коридор, который вел к крытому мосту. Люк приостановился и притянул к себе Гласс, чтобы пропустить охранников. Те прошли мимо них, слегка задев Гласс и глядя прямо перед собой. Гласс вздрогнула и прижалась к Люку, бросившему на охранников странный взгляд.

– Ты не знаешь, что происходит? – спросила она.

– Уверен, что ничего особенного,– слишком быстро ответил Люк, хотя его слова противоречили тому, как напряженно он сжал челюсти. Он поднес к губам их сцепленные пальцы и поцеловал руку Гласс.– Идем.

Гласс улыбнулась, и они продолжили путь. Топот ботинок охранников затих вдали, и теперь они были в коридоре совсем одни. Люк вдруг снова остановился и вскинул их руки вверх. Прежде чем Гласс успела спросить, в чем дело, он крутанул ее вокруг своей оси и запрокинул назад, словно в танце. Она засмеялась, а Люк обнял ее за талию и повлек по пустому коридору.

– Что это на тебя нашло? – спросила Гласс.

Люк приостановился, притянул ее ближе к себе и прошептал прямо в ухо:

– Когда ты со мной, я слышу музыку.

Гласс лишь улыбнулась в ответ, закрыла глаза, и их тела вновь поплыли по коридору в танце. Наконец Люк отстранился и сделал жест в направлении крытого перехода.

– Уже почти комендантский час,– сказал он.

– Да,– со вздохом согласилась Гласс, и они рука об руку пошли по крытому мосту, обменявшись понимающими улыбками, от которых каждая клеточка ее тела возбужденно запела.

Перед самым КПП Феникса они остановились, не в силах расстаться. Люк провел пальцем по цепочке ее медальона.

– Я люблю тебя,– сказал он и сжал руку Гласс, а потом слегка оттолкнул ее от себя.– Сообщи, когда доберешься до дома. А завтра я приду поговорить с твоей мамой.

– О’кей,– согласилась она.– Завтра.

Наконец Гласс повернулась и побрела прочь от крытого моста. Она уже отошла довольно далеко, как вдруг воздух рассек пронзительный звук сирены. Гласс вздрогнула и заозиралась по сторонам. Горстка охранников со стороны Феникса распалась на отдельные части, и было слышно, как кто-то отдает приказы. Звук между тем становился все громче и настойчивее. Девушка обернулась, чтобы посмотреть на Люка, который сделал несколько неуверенных шагов вперед.

«Мост закрывается,– объявил многократно усиленный бесплотный женский голос.– Пожалуйста, покиньте территорию.– Короткая пауза, и снова: – Мост закрывается. Пожалуйста, покиньте территорию».

Гласс ахнула, увидев, что перед входом на КПП Феникса начала опускаться перегородка. Она рванулась обратно, заметив, что Люк тоже побежал ей навстречу, но они оба были слишком далеко.

Ладони Гласс врезались в барьер, когда тот уже коснулся пола. Люк затормозил перед перегородкой, но с противоположной стороны. Любимый что-то говорил, но, хоть она и видела, как шевелятся его губы, до ее ушей не долетало ни звука. Гласс сквозь хлынувшие слезы видела, как он в отчаянии колотит по перегородке кулаками. Она ничего не понимала. На ее памяти мост никогда не перекрывался. Этого вообще не происходило со времен эпидемии в первом веке. Она знала: если барьер опустился, он может больше не подняться.

– Люк! – закричала она, и имя любимого слетело с ее губ в пустоту.

Она прижала руку к прозрачной перегородке. Их глаза встретились.

– Я люблю тебя,– сказала Гласс.

Люк тоже приложил ладонь к разделяющей их стене напротив ее ладони, и был миг, когда Гласс показалось, что она ощутила тепло его кожи. «Я тоже тебя люблю»,– одними губами сказал Люк, грустно улыбнулся и жестом показал, чтобы она шла домой. Она помешкала. Ей очень не хотелось уходить, не поняв, что происходит и когда они снова смогут увидеться. Сверху по-прежнему доносился сигнал тревоги, и в ушах у нее звенело.

Губы Люка сложились в одно слово: «Иди».

Гласс кивнула и развернулась, стараясь смотреть только прямо перед собой. Но, прежде чем свернуть в коридор, который уведет ее прочь от моста, Гласс в последний раз оглянулась через плечо. Люк не двинулся с места. Он все так же стоял, прижав ладонь к перегородке.

Гласс прибежала домой, пробравшись через толпы испуганных гражданских и охранников с каменным выражением лиц.

– О, слава богу,– сказала Соня, когда ее дочь ворвалась в квартиру.– Я так волновалась! – Она сунула Гласс кувшин.– Наполни его в ванной, пожалуйста. Неизвестно, не выключат ли воду.

– Да что происходит? – спросила Гласс.– Мост перекрыли.

– А что ты делала возле моста? – спросила мать.

Потом она прищурилась на одежду, в которую Гласс влезла, избавившись от нарядного платья.

– Ах, вот где ты была,– ровно сказала она, и на ее лице отразилось усталое понимание.

– Так что произошло? – переспросила Гласс, игнорируя неодобрение во взгляде матери.

– Точно не знаю, но у меня есть ощущение… – Соня замерла и поджала губы.– Да, думаю, так и есть. Пришел день, о котором мы все знали.

– О чем ты говоришь?

Мать забрала у Гласс кувшин и повернулась к раковине.

– У космических кораблей ограниченный запас прочности. Рано или поздно они начинают разрушаться, это только вопрос времени.

Кувшин наполнился доверху, и вода лилась в раковину, но Соня не пошевелилась.

– Мама!

Мать наконец закрутила кран и повернулась к Гласс.

– Все дело в шлюзе,– тихо сказала она.– Там были какие-то поломки.

Из коридора донесся крик, и Соня бросила быстрый взгляд на дверь, прежде чем выдавить из себя улыбку.

– Но ты не беспокойся, на Фениксе есть запас кислорода. Мы продержимся, пока специалисты не разберутся, что делать. Обещаю, Гласс, мы с этим справимся.

Понимание подобно молнии пронзило Гласс, и она помертвела.

– Какое все это имеет отношение к крытому мосту? – тихо, почти шепотом спросила она.

– Шлюзы подтравливают на Аркадии и на Уолдене. Нужно было принять меры предосторожности, чтобы убедиться…

– Нет,– выдохнула Гласс.– Неужели Совет собирается дать им умереть?

Шагнув к дочери, Соня сжала ее руку.

– Совет должен что-то делать, а то никто не выживет,– начала она, но Гласс едва ли осознавала значение ее слов.– Это единственный способ спасти Колонию.

– Я должна его найти,– дрожа, сказала Гласс и, пошатываясь, отступила на шаг. В ее голове теснились, доводя до безумия, слова и образы. Здравый смысл отказал, и она запаниковала.

– Гласс,– позвала Соня, и в ее глоссе прозвучало что-то, напоминающее жалость,– прости, но ты не сможешь. Это просто невозможно. Все выходы заблокированы.

Она шагнула вперед и заключила дочь в объятия. Гласс попыталась освободиться, но мама лишь крепче прижала ее к себе.

– Мы ничего не можем сделать.

Из груди Гласс вырвалось рыдание.

– Я люблю его,– дрожа всем телом, сказала она.

– Я знаю,– Соня взяла Гласс за руку.– Я уверена, что и он тебя любит. Но, может быть, все к лучшему.– Она грустно улыбнулась, и по спине Гласс побежали мурашки.– По крайней мере ты будешь избавлена от ужаса прощания.