Текст книги "Сердце колдуньи"

Глава 37

На груди действительно не было ни следа от раны. Никаких признаков того, что в его плоть вонзался стилет. Ничего. Только легкая боль, но это, возможно, оттого, что Меррим так сильно колотила его кулачками и так тяжело наваливалась сверху.

При этой мысли он улыбнулся, откинул голову на бортик лохани и прикрыл глаза. Скоро она придет и вымоет его. Ну а потом он, возможно, вымоет ее, хотя служанки наверняка уже об этом позаботились.

Интересно, осталась ли на ее груди хоть какая-то метка, синяк или шрам, в доказательство того, что только сейчас случилось?

Он ощутил, как в нем пульсирует энергия, куда более мощная, чем до поединка с Фиорум.

В комнате действительно появилась Меррим. Она улыбалась. Куда девалось пропитанное кровью платье? На ней было простое одеяние, которое она, конечно, сменит перед венчанием.

Она подошла ближе и положила руку ему на плечо.

– Как ты себя чувствуешь?

Бишоп нетерпеливо кивнул.

– Покажи мне грудь, – потребовал он.

Меррим неторопливо отложила тряпочку, которую держала в руках, отступила и распахнула свободное одеяние. Он уставился на ее грудь, мягкую сливочную плоть, но… и тут он заметил тонкую белую линию, проходившую над ее бурно бьющимся сердцем.

– А… а у меня и следа не осталось, – выдохнул он.

– Я рада. А это… Пустяки, – отмахнулась она, запахиваясь. – Я пришла искупать тебя, мой будущий муж. Откинься, закрой глаза и позволь за тобой поухаживать. Могу сказать, что день выдался тяжелым.

Бишоп покорно выполнил приказ и, смеясь, согласился:

– Да уж, тяжелее некуда. Ты любишь меня, Меррим?

– Люблю, – ответила она без колебаний. – Больше, чем минуту назад. Скоро моя любовь вырастет так, что может меня убить.

Он открыл глаза, улыбнулся и осторожно сжал ее руку.

– Мне тоже знакомо это чувство. В дверь тихо постучали.

– Кто там? – крикнула Меррим. – Кто желает ворваться к моему жениху?

– Это я, госпожа, Криспин!

– Заходи, Криспин! – пригласил Бишоп.

В комнате появился Криспин, глядя не на молодых людей, сейчас казавшихся старше его деда, а на странную палочку в своей руке. Наконец он торжественно указал ею на Бишопа.

– Господин мой, какой-то мальчишка нашел это, сказал, что, когда вы встали, палочка выпала из вашего рукава. Вроде бы обычная палка, только совсем не палка, если понимаете, о чем я.

– Спасибо, Криспин, – кивнул Бишоп, беря палочку. – Я думал, она пропала.

Интересно, как палочка попала в его рукав? Нет… он не хотел знать.

Едва Криспин закрыл за собой дверь, Меррим глубоко вздохнула.

– Это выпало из твоего рукава? Я думала, она исчезла в той пещере возле Тинтажеля.

– Так и было. Но теперь она нашлась. Они переглянулись.

– Мы оба живы, – прошептала Меррим. – Случилось нечто невероятное, Бишоп. И палочка помогла нам?

Он ничего не ответил. Просто взвесил палочку на руке, наслаждаясь ее теплом. В мозгу теснилось столько мыслей, но стоило ему попробовать в этом разобраться, как дыхание перехватило.

– Это та же палочка, верно?

– Именно. Та самая.

Бишоп выпрямился, и она намылила ему спину. Он лениво посмотрел на палочку еще раз и неожиданно застыл. Меррим не успела спросить, в чем дело, как он дернулся и вскочил, расплескивая воду на пол и на Меррим.

– Что с тобой? Опять больно? Бишоп, да ответь же!

– Смотри, Меррим, смотри.

Он снова сел и протянул ей палочку, прижав большой палец к ямке в дереве. Меррим встала на колени и положила поверх его пальца свой.

– Чувствуешь? – взволнованно спрашивал он, водя пальцем.

– Давай поднесем ее к свету, – предложила она и, взяв палочку, поднялась и подошла к окну.

Бишоп наблюдал, как она поворачивает палочку к льющимся из окна солнечным лучам.

– Амброзиус, – прочитала она по складам и, оглянувшись, прошептала: – Амброзиус? Что это значит?

– Это все, что ты видишь? – насторожился Бишоп. – Может, там есть еще одно имя? Или слово?

Меррим, нахмурясь, внимательно исследовала палочку.

– Погоди! Вот оно! Мерлин. Мерлин Амброзиус. Это имя, Бишоп?

– Как-то, несколько лет назад, я был ранен. Бенедиктинские монахи принесли меня в монастырь и долго лечили. Один старый монах любил читать истории, написанные Гальфридом Монмутским, жившим более ста лет назад. Он писал о советнике Утера Пендрагона, отца короля Артура.

– Мерлин! – Воскликнула Меррим. – Да, теперь припоминаю. Он был великим магом, верно?

– Да, и не только. Он был настоящим волшебником, по крайней мере так было написано, – пояснил Бишоп и еще раз, уже медленнее, повторил: – Волшебником.

– Я ничего не понимаю, Бишоп.

Он тоже ничего не понимал. Да и вряд ли хотел понять. Палочка принадлежала Мерлину? Простому смертному опасно связываться с подобными вещами.

Смертному? Да, он смертный, но принц и Брешия не были смертными. И Брешия забеременела от принца в первую же ночь. В точности как Меррим – от него.

В этот момент Бишоп почувствовал чье-то присутствие. Он твердо знал, что принц рядом. Слышал его голос. Принц тихо рассмеялся и исчез.

– Подойди и поцелуй меня, – попросил он Меррим.

– Мы женаты целых пять дней, а я все еще жив!

– Да, муженек. Жив и здоров. Ты написал королю Эдуарду?

– Да, и гонец скоро прибудет на место. Завтра приедут Дьенуолд, Филиппа и их детки. Веллан и Маделайн желают с ними познакомиться.

Бишоп поднялся и постучал рукояткой ножа о кубок из Рейнланда, одно из самых драгоценных сокровищ лорда Веллана. Выждав, пока все смолкнут и вопросительно уставятся на него, он поднял кубок:

– Пьем за конец проклятия Пенуита! Оно навеки потеряло силу!

Радостные крики приветствовали это сообщение. Присутствующие дружно выпили.

– Я пятый и последний муж! – провозгласил Бишоп, улыбаясь жене.

Меррим поднялась и встала рядом с ним. Все снова замолчали.

– Больше никакие проклятия не будут преследовать Пенуит, – заявила она.

– Многие удивляются, почему люди Пенуита живут так долго, – заметил Бишоп, когда в зале стало тише. – Так я скажу вам: это потому, что всякий, кто любит Пенуит, кто предан ему до конца, заслуживает долгой жизни. И так оно и есть. Я больше не могу поднять свой меч. Зато еще жив, это точно! Все мы достойны долгой жизни!

Пирующие смеялись, переговаривались, вспоминали о четырех мужьях, погибших сразу же после свадьбы.

– И никаких проклятий!

– Никаких проклятий!

– Пусть живут вечно те, кто любит Пенуит!

– Хотела бы я знать, действительно ли существовало проклятие? – задумчиво протянула леди Маделайн. – То, которое пришло от древних друидов? От бернских ведьм? Нет, не думаю.

– Ну конечно, существовало, бабушка, – заверила Меррим. – Мы с Бишопом его сняли.

Леди Маделайн молча покачала головой.

Веллан взглянул на жену, с которой прожил лет больше, чем пальцев на руках и ногах у всех собравшихся, вместе взятых, и тихо спросил, не скрывая недоверия, дурного предчувствия и крошечной толики удовольствия:

– О чем это ты, Маделайн?

– Только о том, что это я отравила Армана де Фроума. Ну а потом молилась, чтобы остальные последовали за ним, поскольку отравить их не удавалось. И мои молитвы были услышаны.

Эпилог

Другое время

Принц стоял рядом с Брешией, положив руку ей на плечо.

– Смотри, любимая, здесь мы будем жить, когда твоя крепость в дубовой роще нам наскучит.

Они только что вышли из пещеры принца и смотрели на расстилавшийся перед ними мыс. На самом краю стоял гигантский белый дворец, шпили которого возносились к небесам. Такого Брешия еще не видела.

– Мои родители хотели, чтобы это выглядело именно так. Видишь ли, мой отец сказал, что древние люди, называемые греками, строили много прекрасных храмов своим богам и богиням. Теперь такой есть и у нас.

– Он изумителен.

– Наш сын вырастет в нем. В этих стенах он узнает, кто он и что собой представляет, – объявил принц.

Брешия прижалась щекой к его плечу.

– Как мы назовем нашего сына?

Принц поцеловал чудесные волосы жены, прижал ее к себе.

– Посмотрим, – прошептал он, лаская губами ее висок, с наслаждением вдыхая запах весенних цветов, которые только что собрал и вплел в ее локоны. – Знаю только, что он станет самым великим волшебником всех времен и народов. Мы выберем ему достойное имя.

– Спасибо, что пришел ко мне в дубовую рощу, – поблагодарила Брешия.

Он вспомнил, как лежал на опушке дубовой рощи когда Каллас стоял над ним и он понятия не имел, как и почему оказался там. Но может, он знал и просто забыл?

Что бы там ни случилось, это уже не важно.

Принц улыбнулся, провел пальцем по ее гладкой щеке.

– Да. Я пришел за тобой. Спасибо за то, что спасла мою жалкую жизнь.

Она положила его руку себе на живот, где рос их сын. Оба смотрели на прекрасную белую крепость, которая на самом деле вовсе не была крепостью, и чувствовали ласку солнечных лучей.

Его рука замерла.

– Все хорошо, – объявил принц улыбаясь. – Сейчас и на все времена. – Он оглянулся на пещеру, и его улыбка стала еще шире. – Знаешь, – задумчиво протянул он, – мне хочется заставить тебя кричать от наслаждения.

Брешия покраснела, а принц наклонился, откинул тяжелые волосы жены и прикусил ее ушко. Она со смехом повернулась и обняла его.

– Это безумие, принц. Это магия. Настоящее волшебство! Как тебе удается разбудить меня так быстро?

– Никакое не волшебство. Это мы. Только мы с тобой.

– В таком случае, – лукаво спросила она, – почему я могу дотянуться до облака?

Настоящее время Замок Пенуит

И тут Бишоп ощутил желание такой силы, что едва не свалился со стула. Он не понял, в чем дело. Впрочем, ему было все равно. Абсолютно все равно.

Он отвел волосы Меррим и принялся покусывать ее ушко. Та со смехом обернулась.

– Что это с тобой? – Начала было она, но тут же осеклась и уставилась на его губы. В следующий момент она уже целовала его везде, куда только могла дотянуться.

Они не замечали, что парадный зал до отказа заполнен людьми, что разговоры постепенно стихают, что десятки глаз устремлены на них. Сейчас все это не имело значения. Значение имело только одно: они должны любить друг друга в постели. Немедленно.

Бишоп понял, что не вынесет этого. И больше не в силах ждать. Ни единой секунды.

Он взметнулся со стула, схватил за руку жену, которая с превеликой радостью увидела, в каком ужасном состоянии находится муж, и потащил через весь парадный зал к лестнице. Меррим спешила за ним, стараясь не отстать. Общий смех нисколько их не смутил.

Все хорошо, подумал Бишоп. Все хорошо.

Сейчас и на все времена.