Текст книги "Ночной ураган"

Глава 14

Джинни как раз думала о том, что Алек и его спутники живут в ее доме в отсутствие хотя бы кого-то отдаленно напоминающего дуэнью, но была слишком погружена в собственные невеселые мысли, чтобы чрезмерно беспокоиться. Да и какое это имеет значение? Она уже преступила все законы общества, отдавшись Алеку… хотя не жалела об этом. Отец мертв, верфь вскоре продадут кому-нибудь – мужчине, естественно, – и вряд ли будущее несет ей хоть какую-то радость. Разве что деньги… от неизбежной продажи верфи Пакстонов. Интересно, слышал ли Портер Дженкс о постыдном завещании? Вряд ли: Дэниел Реймонд в таких случаях скрытен, словно устрица, и слова лишнего не проронит.

Но что делать с Алеком?

Джинни провела на «Пегасе» только два часа: коротко поговорила с Боссом Лемом, выслушала одну из его знаменитых историй о приключениях двух мальчишек, его и Джеймса, в прежние времена в Балтиморе. Начав спускаться по трапу в каюту капитана, Джинни услышала, как Босс шумно сморкается. Ей тоже хотелось хорошенько выплакаться в одиночестве.

Джинни зарыдала, но тут же одернула себя. Отец не хотел бы, чтобы она вела себя как слабая дурочка.

Девушка до головной боли вглядывалась в столбики цифр, но, как ни старалась свести концы с концами, итоги не менялись – денег едва хватало, чтобы заплатить в пятницу людям. Если, конечно, не найдется покупателя на «Пегас»…

Джинни покачала головой. Это не играет роли. «Пегас» достанется тому, кто получит верфь. Это просто не играет роли.

Джинни покинула верфь два часа спустя. Она решила отправиться домой пешком – неблизкий путь даже в хорошую погоду, но сегодня небо набухло черными грозовыми облаками. Людей на улице почти не было. На углу Претт-стрит и Фредерик-стрит она на мгновение остановилась, чтобы взглянуть на «Найт дансер», надежно пришвартованный у пристани О'Доннелла. Прекрасное судно, не столь узкое и без таких резких изгибов, как ее балтиморский клипер, но надежное и способное выдержать самый сильный из штормов.

Джинни опустила голову и продолжала путь.

Алек хочет жениться на ней. Что делать?

Она знала: он не любит ее. Но ведь и она не любит его. Правда, больше всего на свете хочет провести с ним последующие пятьдесят лет, но любовь? Алек – человек, ожидающий от женщины, чтобы та вела себя, как он и другие мужчины считают правильным и приличным. Странно, насколько беспощадно женщины осуждают других женщин, если те осмелятся отступить от заранее определенных строгих ограничений и правил. Иногда кажется, что женщины гораздо более придирчивы и холодны к своим сестрам, чем любой мужчина. Но мужчины… о да, она знала, какую именно женщину хочет Алек, кто ему нужен. Покорная, послушная, бессловесная, никогда не возражающая и всегда либо в оборках и рюшах, либо вообще без ничего. Нет, Алек не из тех, кто допустит поведение, не входящее в рамки общепринятого. Лицемер.

Что делать?

Алек хочет верфь. И «Пегас». И получит то и другое, не потратив и цента, если женится на ней.

Девушка остановилась, покачивая головой. Это бесконечное перебирание одних и тех же мыслей ни к чему не приведет. Алек и без того очень богат – по крайней мере она так предполагает – и, если это правда, может вполне обойтись и без верфи Пакстонов. В крайнем случае без труда приобретет другую. И при этом вовсе не будет обязан связать себя с женщиной, которая, по всей видимости, даже не в его вкусе.

Но что, если она все-таки забеременела? Ну что ж, поступит, как Алек, возьмет свое дитя и отправится путешествовать по морю в поисках одного приключения за другим. И малыш вырастет совсем как Холли, не по годам смышленым, чрезмерно честным и открытым, добрым и милым. Но кто согласится пойти к ней в команду? Лишь слепцы, которые смогут поверить, что она тоже мужчина.

Джинни ускорила шаг. Глупо беспокоиться о том, что все равно нельзя изменить.

– Как, мисс Пакетов, вы не боитесь дождя?

При звуках голоса Лоры Сэмон Джинни обернулась:

– Здравствуйте, миссис Сэмон. Кажется, осталось совсем недолго до того, как небеса разверзнутся. Лора небрежно махнула рукой:

– Не могу выразить, дорогая, как сожалею о смерти вашего отца. Надеюсь, вы чувствуете себя лучше.

– Да, благодарю вас.

– Судя по одежде, вы опять побывали на верфи отца?

– Это теперь моя верфь, Лора, – поправила Джинни, зная, что это правда, пусть только и на двадцать шесть дней.

Лора была одета в модное платье для улицы из темно-зеленого бархата с черной бархатной отделкой и шляпку с высокой тульей в тон. Длинное черное страусовое перо изгибалось у самой щеки. Она выглядела восхитительно, именно такие женщины нравились Алеку.

Лора продолжала с рассчитанной беспечностью, которая, правда, не могла бы обмануть даже ее собственную мать:

– Насколько мне известно, барон Шерард гостит у вас. Крайне необычно, мисс Пакетов, учитывая ваши изменившиеся обстоятельства.

– Его дочь – превосходная дуэнья.

Джинни вспомнила о появлении Холли сегодня утром и подумала о том, как был бы расстроен ее отец, ворвись девочка в спальню накануне вечером.

– Его дочь! Не понимаю! Что…

– Его дочь – прелестная малышка. И прекрасно справляется с отцом. Отдает приказы и требует немедленного повиновения. Да, уверяю вас, барон полностью зависит от нее.

– Никто мне о ней не говорил, – пробормотала Лора скорее себе, чем Джинни.

В этот момент ей на нос шлепнулась дождевая капля, но женщине явно не хотелось уходить, и она продолжала настаивать:

– Видимо, барон – вдовец и девочка – законная дочь?

– Совершенно верно.

– Вот как! Но, дорогая, тем не менее он не должен оставаться в вашем доме. Я подумала, что кто-то обязан сказать вам…

Джинни страстно захотелось вырвать прелестный зонтик у Лоры и захлестнуть им очаровательную шейку.

– Это не играет роли, – бросила она.

– Правда, у вас репутация достаточно эксцентричной особы, дорогая, но это заходит слишком далеко. Я, конечно, пойму, но другие – вряд ли. Барону необходимо вернуться в «Шаунтин инн» Или купить дом.

– Вам следовало бы сказать ему об этом, Лора. Почему бы не прийти к нам на чай сегодня днем? Барон тоже будет, и вы сможете объяснить как можно точнее все, что он должен и не должен делать.

– Как мило с вашей стороны, дорогая! Знаете, я, пожалуй, приму ваше приглашение. Обязательно. До свидания, мисс Пакстон.

– В четыре часа, миссис Сэмон, – ответила Джинни так же вежливо. – Не попадите под дождь.

Через полчаса Джинни сообщила Алеку о радостном событии, ожидающем его. Она немного промокла, но успела прийти до того, как разразился ливень. Алек, нахмурясь, молча глядел на нее.

– Кто такая миссис Сэмон, Джинни? – спросила Холли, поднимая голову от книжки детских стихов, которую ей дала миссис Суиндел. – Ужасно смешное имя.

– Эта леди вовсе не похожа на холодную рыбу и просто восхищается твоим отцом, Холли. И не хочет, чтобы он сделал что-то, могущее вызвать неудовольствие балтиморского общества.

– Она хочет папу, – объявила Холли с простодушием пятилетнего ребенка. – Я так много раз видела это, Джинни. Бьюсь об заклад, она даже скрыть этого как следует не умеет. Да, папа, она хочет тебя.

– Она его уже получила, – ответила Джинни так тихо, что расслышал лишь Алек. – Поэтому незачем больше трудиться.

Алек одарил ее медленной ослепительной улыбкой.

– Эта женщина станет причиной твоей смерти, – процедила Джинни сквозь стиснутые зубы.

– Ревнуешь?

Такой удар исподтишка взывал к мести, но Джинни в эту минуту было не до того. Она предпочла игнорировать Алека.

– Ну, Холли, я должна переодеться в более подходящую для приема гостей одежду. Не хочешь помочь мне?

Холли немедленно согласилась, и Алек остался один в гостиной. Он вернулся лишь за несколько минут до прихода Джинни. День выдался тяжелым, но Алек был крайне доволен результатом собственных усилий и рассчитывал на тихий вечер в обществе Джинни и дочери, мирный ужин. Теперь же придется терпеть Лору, прежде чем он сможет убедить Джинни принять его предложение.

Алек всегда верил, что, если берешься за что-то, нужно все делать по правилам. И следовал своим принципам и на этот раз.

Лора была очарована любезным и обаятельным бароном. Правда, Джинни и Холли вряд ли были довольны столь очевидной взаимной симпатией между ними.

– Какая милая малышка, – заметила Лора вот уже в третий раз, и Холли снова негодующе застыла, выпрямившись во весь рост. После второго раза Холли уже успела потихоньку сказать Джинни, что эта рыбная леди напоминает ей мисс Чедуик.

– Благодарю вас, – откликнулся Алек, хотя сам редко думаю о ней как о милой малышке.

– Мне почему-то казалось, что она старше, почти взрослая, но, конечно, вы слишком молоды для такой большой дочери, не правда ли, барон?

– Думаю, это зависит скорее от девушек, которые росли с бароном, – вмешалась Джинни. – Судя по некоторым мной слышанным историям, Холли могло быть и лет пятнадцать, умей барон так же неотразимо убеждать дам в ранней юности.

– О, мисс Пакстон, в самом деле!

– Она, возможно, права, – подтвердила Холли, не обращая внимания на возмущенный взгляд миссис Сэмон. – Конечно, я не знала папу, когда он был мальчиком, но думаю, он ничем не отличался от теперешнего, ну, может, самую малость.

Алек, расхохотавшись, взял с блюда лимонное пирожное и бросил Холли. Та ловко поймала лакомство.

– Немедленно сунь его в рот, хрюшка, и держи самые скандальные наблюдения при себе.

– Да, папа.

– Хорошая девочка. Иногда.

Холли хотела что-то сказать, но Алек покачал головой:

– Нет, хрюшка. Сиди молча, иначе отправишься к миссис Суиндел.

– Кто такая миссис Суиндел?

– Дуэнья…

– Компаньонка Холли.

Алек и Джинни посмотрели друг на друга и засмеялись.

– И то и другое, – заключил Алек. Лора нервно ковыряла булочку, истекающую клубничным джемом, и, наконец собравшись с духом, обратилась к Джинни:

– Мисс Пакстон, не могли бы вы отвести наверх это милое дитя? Я должна поговорить с бароном наедине. Джинни одарила Алека ангельской улыбкой: – О, конечно. Идем, Холли. Нет, не спорь. Мы заберемся в кухню и поищем там разные вкусности.

Холли, схватив книгу, ринулась было к двери, но, услыхав, как отец тихо окликнул ее, немедленно вернулась:

– Рада была познакомиться, миссис Сэмон. До свидания.

– Такой прелестный ребенок! – заметила Лора.

– Она попытается, Джинни, только не получит его, – с величайшей серьезностью заверила Холли. – Не волнуйся. Папа никогда не делает глупостей, когда речь идет о важных вещах, и ты именно такая важная вещь.

Джинни остановилась посреди лестницы и изумленно уставилась на маленькую девочку, способную высказывать подобные фразы столь безмятежным голоском.

– Это правда, – продолжала Холли, погладив ее по руке. – Она очень хорошенькая, даже красивая, но, видишь ли, папе такие, как она, не нравятся. О, он иногда шутит с ними, говорит комплименты, если бывает в хорошем настроении, и может даже согласиться пойти с ними в спальню, как иногда делают все взрослые, но любит леди, которые красивы изнутри. Как ты.

– Но ты сама говорила, что я хорошенькая. Холли, по-прежнему серьезно, кивнула:

– Да, это верно, но миссис Сэмон – нечто исле… иключное.

– Исключительное?

– Вот именно. Она хочет стать леди Шерард и думает, что достаточно красива для этого. Только папу не одурачишь!

– Мне все равно, Холли.

Личико Холли осветила очень терпеливая, необыкновенно многострадальная, кроткая улыбка, мгновенно заставившая Джинни почувствовать себя маленькой и глупой. Но она решила не отступать и упрямо поднималась все выше, пока неожиданная мысль не вынудила ее остановиться на верхней ступеньке:

– Холли, ты… нет, это невозможно!

– Что именно, Джинни?

– Ты сказала, что твой папа посещал спальни дам…

– Конечно, время от времени. Не будь глупой, Джинни. В конце концов, папа – мужчина. И в твоей спальне тоже был. Взрослые, – добавила она, пожимая плечами, – только этим и занимаются.

Джинни беспомощно охнула перед лицом столь вековой мудрости.

– Холли, не могла бы ты следующий час побыть просто маленькой девочкой?

Холли расплылась в улыбке:

– А ты почитаешь мне? Папа думает, что я уже успела прочесть все истории, только мне трудно!

– С удовольствием.

– Как ни странно, но ты прелестно выглядишь в черном.

– Благодарю. Не хотите ли еще баранью отбивную с луковым соусом?

– Нет, хотя они довольно вкусны. Прекрасно иметь столь верных друзей, как миссис Сэмон, не так ли?

– Действительно. Ветчины?

– Пожалуй, не стоит. Она пригласила меня к себе на ужин завтра вечером.

– По-моему, стоит пойти. Брюссельской капусты?

– Меня тошнит при одной мысли о ней. Миссис Сэмон крайне обеспокоена, как и подобает настоящему другу, тем, что я живу в одном доме с бедной, беззащитной старой девственницей.

– Еще заячьего супа?

– Он уже остыл. Я объяснил, что ты – далеко не беззащитна, через три недели не будешь бедна и что мне нравится твой возраст. Ах да, еще я заверил ее, что ты вовсе не девственница.

– Почему я не швырну тарелку этого остывшего супа в вашу физиономию?

– Джинни, Джинни, ты обычно переносишь оскорбления с исключительным хладнокровием. В чем дело? Плохо себя чувствуешь? Погода влияет? Погода и в самом деле просто отвратительная. Или, с тех пор как ты обнаружила радости любви, жаждешь еще и еще? Ну что ж, думаю, меня можно убедить посетить твою спальню сегодня ночью. Может, попробуем другую позицию? Например, на боку, тебе это должно понравиться. Колени согнуты, стройная правая нога подтянута к груди, и я обовьюсь вокруг тебя и…

В лицо ему ударил град зеленого горошка.

Алек рассмеялся.

Этот негодяй имеет наглость смеяться над ней! Но Джинни тут же охнула – Алек зачерпнул ложкой горошек с тарелки и швырнул в нее. Одна особенно большая горошина упала на грудь и осталась там.

– Весьма впечатляюще, – заметил Алек, не сводя взгляда с соблазнительного зрелища. – Нет, не двигайся. Кстати, у миссис Сэмон самые восхитительные груди из тех, что я имел счастье ласкать. Погоди, разве ты сама не видела эту великолепную оснастку?

– Видела.

– Перед тем как приземлилась на свой изумительный задик и подвернула столь же изумительную ножку?

– Да.

– А потом, конечно, началась твоя ночь наслаждения. Тебе понравилось, когда я связал твои руки и прикрутил их к койке? Могу заверить, что мне это доставило невероятное удовольствие. Твои стоны, и вздохи, и тихие гортанные крики доставили мне такое наслаждение! Поверь, ты прелестна: эти длинные, стройные, упругие ноги, мягкая розовая женская плоть и…

– Немедленно замолчи!

Алек открыл было рот, но Джинни буквально завопила:

– Мозес! Мозес!

Дворецкий бесшумно скользнул в комнату:

– Да, мэм?

Джинни ослепительно улыбнулась:

– Можно нести кофе. Мы поужинали.

– Но я еще не доел баранью отбивную, – пожаловался Алек.

– Вы толстеете не по дням, а по часам. Кофе, пожалуйста, Мозес.

– Сар?

Джинни хотелось орать и биться в истерике. Подумать только, обращаться к Алеку за приказаниями!

– Мисс Джинни права, не годится мне превращаться в жирного хомяка.

«По крайней мере, пока я не заполучил вас, мисс Юджиния», – ясно говорил его взгляд.

– Кофе так кофе. С бренди, пожалуйста.

– Да, cap.

Мозес выплыл из гостиной так же бесшумно, как и появился.

Джинни наклонилась над столом:

– Алек, прошу, прекрати быть невыносимым! Он мгновенно стал серьезным:

– Зато ты не была угнетена, расстроена и не ушла в себя! И даже поела немного!

Джинни замерла, глядя на почти пустую тарелку. Алек прав. Ей так хотелось убить его, что она забыла об отце, о бесконечной боли настоящего, тщательно скрываемой ревности к Лоре и съела ужин. Оказывается, она была голодна!

Джинни взглянула на Алека. Его глаза не сверкали, как обычно, веселым лукавством.

– Нет, Джинни. Не оглядывайся назад. Смотри вперед. Иного выбора нет.

– Не хочу. Все это безнадежно.

– Мне не очень-то нравится считаться одной из безнадежностей. Нет, не спорь, лучше выслушай меня. Я здесь, чтобы спасти тебя, Джинни. Мы были вместе в постели, не один раз, и ты оценила мои усилия в этом направлении.

Немного подумав, Алек нахмурился:

– Собственно говоря, мое тело отчаянно сигналит мне, что пора возобновить столь приятную близость. Я бы задрал тебе юбки прямо здесь, на обеденном столе, но… а вот и Мозес с кофе. Как всегда, совершенно не вовремя.

Джинни не сказала ни слова, хотя заметила, как дворецкий вопросительно взглянул на Алека, а тот подтвердил распоряжение кивком. Безнадежно, совершенно безнадежно, даже в собственном доме. По крайней мере хоть его отец оставил ей.

– У тебя вид женщины, снова предавшейся тяжелым воспоминаниям. Немного бренди? Нет? Но я настаиваю. Ты сейчас нуждаешься в подкреплении. Оно согреет тебе внутренности.

Так и вышло. Джинни сделала первый глоток: огненная жидкость прожгла дорожку до самого желудка, так что девушка судорожно закашлялась. Алек спокойно пил кофе, разглядывая портрет отца Джеймса Пакстона на стене над буфетом. Почтенный предок был изображен в парике и пышном камзоле из тяжелой фиолетовой парчи с широкими, украшенными галуном рукавами. Величественный индивидуум со взглядом таким же холодным, как Северное море.

Джинни постепенно пришла в себя и даже смогла допить бренди. Она почувствовала тепло и приятную расслабленность. Будущее начинало казаться куда менее безнадежным.

– Как уже было сказано, – продолжал Алек, подлив немного кофе с бренди в ее чашку веджвудского фарфора, – я хочу, чтобы ты смотрела на меня как на своего рыцаря-спасителя. Меня можно считать храбрым воином, а вас, моя дорогая мисс Юджиния, – рассматривать как нечто вроде Святого Грааля[6]6
  Мифическая чаша, найти которую мечтал каждый истинный рыцарь


[Закрыть]. Как тебе нравится такое определение?

– Ты несешь совершенную чушь, – сказала Джинни, но почему-то не рассердилась. Кофе оказался великолепным и так согрел ее, что по телу пробегала приятная дрожь.

– Так вот что мы сделаем, дорогая леди. Вы выйдете за меня замуж в пятницу.

Джинни резко вскинула голову и уставилась на Алека.

– Ты просто безумен, совершенно безумен. Ты не любишь меня. Хочешь только заполучить верфь и «Пегаса». Почему?

– Потому, что хочу заниматься с тобой любовью следующие сорок лет, каждую ночь, каждое утро, возможно, после завтрака, и перед чаем, и…

– Это просто нелепо.

– По-моему, вы повторяетесь, дорогая Юджиния. Ну а теперь помолчи. Как я уже сказал, ты выйдешь за меня в пятницу. Так мы сохраним верфь. А потом назначим день гонок.

– Я думала, ты забыл об этом. Я забыла. Зачем? Теперь для пари нет оснований. Ты получил все.

– Я не такой глупец, каким ты меня, по-видимому, считаешь, Джинни. Ты не желаешь иметь со мной ничего общего… по крайней мере, не считаешь подходящим для себя мужем.

– Я вообще не считаю ни одного мужчину подходящим мужем для себя! Все вы – напыщенные ослы, несправедливые, и злобные, и неблагодарные, и…

– Весьма исчерпывающая характеристика. И, хорошо понимая твои чувства, я решил сделать тебе деловое предложение. Если выигрываешь гонку, я предоставлю тебя самой себе. Передам право владения верфью. Можешь управлять ею, как пожелаешь, хотя, поверь, разорение неминуемо, это так же точно, как то, что мы тут сидим. Для меня действительно все это не имеет ни малейшего значения. Я куплю «Пегас», чтобы у тебя были деньги. Но ни я, ни моя дочь не собираемся обременять тебя своим присутствием после того, как мы вернемся из Нассау.

– Звучит великолепно. Но что, если по какой-то ужасной случайности я проиграю?

– Тогда, Джинни, все будет так, как захочу я.

– А именно?

– Ты начнешь вести себя как подобает жене, управлять домом и никогда больше не наденешь мужской костюм. И, если Бог даст, родишь детей. Не станешь вмешиваться в мои дела. И не вздумаешь появляться на верфи.

– Значит, хочешь, чтобы я умерла?

Эти несколько произнесенных шепотом слов заставили Алека замереть и почувствовать, как внутренности свело чем-то вроде угрызений совести, но он тем не менее неумолимо продолжал:

– Наоборот. Невзирая на свои безумные фантазии, ты по-прежнему остаешься женщиной. Бог видит, ты убедила меня в этом прошлой ночью. Мне хотелось бы верить, что подобные условия могут только послужить твоему счастью.

Растерянный взгляд Джинни снова болью отозвался в сердце. Девушка медленно поднялась.

– У тебя есть еще вопросы? Хотела бы изменить что-то или поправить?

Джинни покачала головой:

– Мы поженимся до гонок, но ты сказал, что уедешь, если я выиграю. Мы по-прежнему останемся мужем и женой. Я беспокоюсь не о себе, но ты не думаешь, что можешь решить жениться снова?

– Нет.

Бренди по-прежнему согревало желудок, но слезы жгли веки, а виски ныли, и так хотелось плакать… И не только по отцу, но и…

Джинни покачала головой:

– Спокойной ночи, барон.

– Так каков же будет твой ответ, Джинни?

Девушка опустила глаза:

– Я скажу тебе утром. Хорошо?

– Да, только не позже завтрашнего утра.

Джинни медленно вышла из столовой, тщательно прикрыв за собой дверь. Жизнь с каждой минутой становилась все более странной. Месяц назад все шло как надо. Но сейчас… что за проклятая неразбериха!

Джинни просыпалась медленно, остро сознавая, что жива, восхитительно жива, от головы до кончиков пальцев на ногах, что тело трепещет и покалывает, а между бедрами пульсирует томительно-сладостная боль. Теплые широкие ладони укрывали ее надежным щитом. Ночная сорочка поднята до талии, все пуговки на вороте расстегнуты. Его губы легко ласкают ее сосок.

– Алек, что ты… ах да… Алек?

– Тс-с, Джинни. Я здесь только затем, чтобы убедить тебя. Тебе нравится это?

Твердые губы вновь сомкнулись на соске, и Джинни, мгновенно изогнувшись, тихо застонала. Рука скользнула под сорочку и легла на живот, пальцы почти касались треугольника курчавых волос.

– Алек…

– Что, Джинни? Хочешь, чтобы я коснулся тебя? Здесь?

Пальцы, пробравшись сквозь густую поросль, нашли ее… там, где она оказалась влажной и набухшей. Но как это возможно? Она должна бы сгореть от стыда, и так и было… секунду-другую, не больше. Потом ее бедра поднялись навстречу этим волшебным пальцам.

– Тебе хорошо, Джинни? Знаешь, что я ощущаю, лаская твою женскую плоть? Я мужчина, который будет твоим мужем. Нет, не спорь, только попытайся почувствовать. Это будет с тобой каждый день, Джинни, обещаю.

Джинни снова застонала, и Алек поцеловал ее, коснувшись языком нежного языка, и, ощутив, как она вздрогнула от удивления, нежно обвел бархатистые губы, успокаивая, утешая… замедляя ритм. Он осторожно раздвинул мягкие влажные складки и проник как мог глубже. Она была такой тугой, так крепко сжала его палец, что Алеку смертельно захотелось вонзиться в нее сейчас, сию минуту, и он на мгновение испугался, что не сумеет сдержать себя. Мужская плоть, напряженная и твердая, прижималась к ее бедру. Но Алек хотел дать Джинни наслаждение, прежде чем овладеет ею, хотел убедиться, что она забудет обо всем хоть на мгновение.

– Джинни, раздвинь шире ноги.

Джинни не поняла его, погруженная в ослепительный водоворот ощущений, создаваемых Алеком в ее теле.

– Раздвинь ноги, – повторил он, и на этот раз помог ей, удерживая руками ее бедра, чтобы лечь между ними, и в следующее мгновение оказался на ней, прижимая Джинни к матрацу всем весом и ненасытно целуя ее губы.

– Может, ты хочешь поговорить на философские темы? Или о походах Наполеона? – осведомился он.

Опять подшучивает… но почему в голову не приходит хоть одно остроумное слово?

– Алек… – удалось выговорить Джинни, но и этого оказалось достаточно.

– Хорошо, любимая, – шепнул он и снова начал целовать ее, понимая, что Джинни наконец начинает осознавать неизбежность случившегося, принимает и, возможно, хочет этого, верит, что он может подарить ей ослепительное наслаждение и что именно этого она хочет от него, именно в этом нуждается.

Алек скользнул по ее телу вниз, пролагая дорожку из поцелуев, лаская ее руками, удерживая за талию, поднимая бедра. Когда его губы сомкнулись на тугом островке плоти, она вскрикнула, раз, другой, глухо застонала.

Алек почувствовал, как что-то теплое, невыразимо трогательное шевельнулось глубоко в душе: ускользающее чувство, которое так необходимо было навеки запечатлеть в сердце. Тепло исходило от Джинни, только от нее.

Ее спина изогнулась древком лука, а ноги оцепенели, но он продолжал неумолимо ласкать ее, пока Джинни не начала бить его по плечам кулаками. Но Алек не позволил наслаждению поблекнуть и увянуть, он вошел в нее быстрым резким толчком, высоко поднимая ее бедра, раздвигая ноги еще шире.

– Двигайся со мной, – пробормотал он голосом глубоким и темным, как ночь.

Джинни, как ни странно, услышала и повиновалась; крохотные всплески затухающего урагана блаженства вновь пронизали ее. И тут Алек ускорил ритм. Она была с ним, все время с ним, но пальцы Алека внезапно оказались между их телами, гладя, лаская, теребя, и Джинни снова вскрикнула, едва не сбросив его, лихорадочно извиваясь, стискивая его плечи и зарываясь лицом в грудь. Он встретил ее на полпути и врезался так глубоко, что они стали единым целым, и Алек понимал и принимал это, выплескивая семя, наполняя ее раскаленным потоком.

Это мгновение во времени… как он хотел, чтобы оно никогда не кончалось!

Алек пришел в себя немного позже. Прошло пять минут или час? Он не знал. Только неожиданно услышал, как тихо плачет Джинни. Тихо окликнув ее, Алек приподнялся на локтях.