Текст книги "Ночной ураган"

Глава 9

– Нет, – медленно произнес Алек, глядя на нее сверху вниз, – сатана не вытолкал бы вас взашей из ада. Вы, Юджиния Пакетом, поистине сюрприз. И притом неожиданный.

Он придерживал ее ноги правой рукой, не отводя глаз от очень белого живота и мягкой поросли светло-каштановых волос, покрывавших венерин холм. Потом поднял левую руку, задержал в воздухе и медленно, очень медленно опустил, зная, что Джинни неотрывно наблюдает за ним, за его пальцами. С той минуты, как панталоны обвились вокруг ее колен, она не издала ни звука.

Алек не видел ее лица, поглощенный созерцанием великолепной женской плоти. Пальцы легко коснулись ее.

– Очень мило, Джинни. Действительно, очень мило. «И это еще слабо сказано, – думал он, – весьма слабо».

– Ну а теперь остальное. Хм. Придется, пожалуй, одолжить вам одну из моих сорочек.

Он почти сорвал с нее рубашку, одним движением расправился с лямками полотняной сорочки и, стянув ее с Джинни, чуть отодвинулся, чтобы увидеть девушку с головы до ног.

Он испытывал очень странные чувства, не в силах припомнить, когда в последний раз ощущал нечто подобное. Алек был далеко не новичком в отношениях с женщинами: сколько их перебывало в его постели… а эту даже нельзя назвать по-настоящему красивой, но ее белое тело, полные груди, очень длинные, стройные, слегка мускулистые ноги… Неожиданная дрожь прошла по спине. Он хотел коснуться ее, вобрать в себя, взять, жаждал скинуть одежду, оставшись голым, и вонзиться в нее, глубоко, в самое средоточие женственности, и сказать, что он… Что, Господи Боже, что?

Именно в этот момент Джинни стряхнула с себя оцепенение и перешла к действиям. Подняв ноги, она уперлась пятками в матрац и попыталась освободиться от пут: тянула, рвала, дергала, но ничего не выходило.

Джинни цветисто выругалась и попробовала еще раз, с тем же успехом.

– Я моряк, Джинни. И умею вязать узлы.

– Немедленно отпустите меня, Алек Каррик! Не собираюсь лежать здесь, пока вы глазеете на меня и смеетесь и…

– Вы слышали, как я смеялся?

– Значит, будете, потому что я выгляжу как мальчишка, тощая и уродливая и…

– Вы выглядите, как кто? Джинни, если вы похожи на мужчину, значит, я немедленно превращаюсь в педераста…

Алек отнял руку от ее живота и сжал грудь.

– И вы называете себя тощей? Ваши груди… у меня широкие ладони, но тут… нет, Джинни, вы совсем не тощая.

Ее плоть была невероятно мягкой, а соски нежно-нежно-розовые, бархатистые, как лепестки цветка, и… Алек на мгновение почувствовал угрызения совести и что-то еще. Вот оно: ему было не по себе не потому, что он привязал даму к койке, сорвал с нее одежду и собирался научить наслаждению, нет, все дело в том, что он сначала хотел Лору и, когда целовал ее груди, безумно желал овладеть ею… пока не увидел Джинни, и тогда страсть к Лоре внезапно умерла, словно пламя костра, на которое плеснули ледяной водой. Алек не понимал, что с ним творится, и это совсем ему не нравилось.

– Так, значит, уродливы? Как вы могли подумать о таком? Неужели у вас нет зеркала? Даже мужчины иногда пользуются зеркалами, так что и вам было бы вполне извинительно.

Девушка снова попробовала разорвать узлы.

– Вы прекрасно знаете, что я жалкая, отвратительная нищенка по сравнению с дамами, к которым вы привыкли.

– Жалкая, отвратительная нищенка… – повторил Алек, ухмыляясь. – Именно так? Послушайте старого опытного ветерана, Джинни, вы одна из самых неуродливых женщин, на которых когда-либо падал мой взор… и на которых я сам не прочь бы упасть.

Джинни, немного обдумав эту военную метафору, наконец выпалила:

– Я видела, как вы целовали груди Лоры, и ласкали ее, и дотрагивались… там.

– Верно.

Что еще он мог сказать? Джинни просто не поверит, если он объяснит, что прикасаться к ней – совершенно иное дело и не имеет ничего общего с только что виденным в окне спальни Лоры. Она ни за что не поверит. Господи, да он и сам не верит, хотя это чистая правда.

Джинни не знала, что делать. Бренди немного туманило мозги, но не настолько, чтобы она не замечала смены выражений на лице Алека, не чувствовала каждого прикосновения этих восхитительных пальцев и… Нет, необходимо немедленно прекратить это. Нельзя же спокойно смириться с тем, что тебя связывают, и раздевают, и оглядывают, и бесстыдно ласкают.

– Алек, пожалуйста, позвольте мне вернуться домой. Я прошу прощения за то, что шпионила за вами и Лорой. Честное слово, я никогда больше не буду делать этого, обещаю.

– Слишком поздно, Джинни, – выдавил он тихо и хрипло. – Все это чересчур далеко зашло. Я уже сказал, что не лишу вас невинности. Но твердо намереваюсь подарить наслаждение, которое может испытать только настоящая женщина.

– Нет! Не хочу! Это просто смехотворно! Такого просто не существует!

– Глупая девчонка! Поверьте, Джинни, вы потеряете разум и будете целиком и полностью принадлежать мне и покоритесь моей воле.

– Не желаю плясать под вашу чертову дудку!

– Жаль, но ничего не поделаешь.

Он снова улыбнулся и неожиданно сорвал с Джинни шерстяную шапку, швырнув ее в кучу одежды на полу. Потом вытащил шпильки и, запустив пальцы в волосы, расправил их и рассыпал по подушке.

– Гораздо лучше. Теперь никто не сможет спутать вас с мужчиной.

– Пожалуйста, развяжите меня, Алек.

– Ни за что, мистер Юджин. Вы сделали все возможное, чтобы унизить меня. Нет, я хочу держать вас в таком виде, чтобы уделить все внимание, на которое я способен, и впредь не беспокоиться, что вы уничтожите во мне мужчину.

Говоря это он погладил ее груди, лаская соски, пока они не затвердели крохотными камешками, потом провел по ребрам, сжал тонкую талию.

– Вы вовсе не тощая, – объявил он. – Ну а теперь позвольте мне немного изменить положение, дорогая Джинни. Мне хочется увидеть вас всю, а лучше всего это можно сделать, если устроиться между вашими бедрами.

Услышав столь оскорбительные слова, Джинни начала сопротивляться, но это не остановило Алека. Он раздвинул ноги девушки и оказался между ними.

– Нет, еще шире, – пробормотал он и согнул ее ноги так, что ее колени нависли над его ногами.

Джинни закрыла глаза. Это ужасный сон. Никто никогда не поступал с ней подобным образом. Конечно, нет, ты идиотка! Джинни на мгновение подняла голову, только чтобы заметить, как пристально он смотрит на нее, распростертую перед ним, совершенно беззащитную, обнаженную. Он просто дикарь, варвар! Английское аристократическое общество должно бы просто презирать его, выкинуть из своих рядов!

– Ты прекрасна, – шепнул Алек, и она почувствовала его пальцы, сильные теплые пальцы, нежно гладившие ее, там, внизу… раскрывающие ее… и Джинни поняла, что он глядит, глядит, не скрываясь.

– Прекратите это! Не смейте смотреть на меня!

Алек поднял голову:

– Но почему? Я хотел, чтобы твои ноги были широко расставлены, чтобы я мог исследовать тебя… если будет позволено так выразиться. Мужчине нравится знать, во что он впутывается. Всегда, а не только сегодня вечером, да будет тебе известно.

Джинни взвыла. Именно взвыла, другого слова не подберешь, подумал Алек, борясь с желанием заткнуть уши. Она в бешенстве и одновременно возбуждена, если судить по его богатому опыту, и испытывает двойственные чувства из-за того, что находится в его власти, – обстоятельство, которым Алек положительно наслаждался. Он осторожно, очень бережно проник в нее пальцем и услышал, как она со свистом втянула в себя воздух – внутренние мускулы судорожно сжались, охватив палец железным кольцом.

– Ты очень мала, Джинни. Восхитительно мала, и горяча, и…

Голос постепенно отдалился и стих. Палец скользил все глубже, очень медленно, но Джинни не было больно, наоборот, необыкновенное возбуждение росло с каждой секундой. Джинни не могла придумать, с чем сравнить это ощущение. Она застыла, напряженная, разъяренная, возбужденная, бедра не шевелились, но тело ждало… ждало…

Алек закрыл глаза, когда палец наконец наткнулся на тонкий барьер девственности. Он слегка нажал, но перегородка выдержала.

– Джинни, – пробормотал Алек, дюйм за дюймом вынимая палец, потом снова проник в Джинни, и она вскрикнула, поднимая бедра. Алек улыбнулся, глядя в ее лицо, понимая, насколько она ошеломлена, и это доставило ему больше наслаждения, чем он мог представить. Ошеломлена и теперь разочарована, потому что он остановился.

– Твой урок, – объяснил Алек и, нагнув голову, позволил пальцам запутаться в рощице мягких волос внизу живота, и в это мгновение она почувствовала, как его губы касаются влажных розовых лепестков, и едва не умерла от потрясения.

– Нет!

– Тс, – шепнул Алек, и его теплое дыхание заставило ее вздрогнуть и затрястись от непередаваемых невероятных ощущений, которые он ей дарил. Но она никогда раньше не думала о том, что делают мужчина с женщиной, когда ложатся в постель. Это было глубоко личным… нет, больше не личным, он целовал и ласкал ту часть ее тела, о существовании которой она словно не подозревала до сих пор. Но только до этой минуты.

О небо, это просто невозможно, невыносимо… Она внезапно поняла, что ее бедра сами собой поднимаются к его рту, что его руки скользнули под ее ягодицы, удерживая Джинни на месте.

– Очень мило, Джинни, – повторил Алек, и это теплое дыхание снова окунуло ее в приятное забвение. – Ты так сладка на вкус, так восхитительна, какой только может быть настоящая женщина.

Джинни не знала, что делать. Она почувствовала, что сдается. Будь Джинни полностью честна с собой, она бы уже давно сдалась, несколько минут, несколько дней назад, в то мгновение, когда впервые увидела его. Наслаждение накатывало на нее волнами, нарастая и стихая, омывая Джинни все с большей силой, именно в том месте, где его рот изучал ее, ласкал, втягивал в себя. Джинни знала, что сейчас влажна и почти раскалена и, не будь она настолько полна предвкушением того неведомого, что должно случиться, того ошеломительного, за познание которого она может отдать и сделать все, вплоть до убийства, приказала бы ему немедленно остановиться. Но вместо этого Джинни застонала. Снова застонала, выгибая спину. Ноги задрожали и мгновенно застыли.

– Вот так, Джинни, – пробормотал он, не прекращая гладить ее. – Расслабься немного, освободись. Вот так. Какой великолепный вкус… Я чувствую, как твои ноги напрягаются, сжимаются… Еще мгновение… а вот, как тебе это нравится?

Его палец снова скользнул в нее, до самого предела. Этого оказалось более чем достаточно.

Голова Джинни откинулась на подушку. Она вскрикнула, прерывисто, хрипло, не в силах сдержаться. Бедра свело судорогой, и она почувствовала первый спазм, такой неожиданной силы, что испугалась: нет, это пережить невозможно! Но почему-то Джинни было все равно. Она хотела лишь одного – чтобы эти слепящие конвульсии продолжались и продолжались… совсем как ее крики.

Алек пытался остаться равнодушным. Он взял ее. Она принадлежит ему и покоряется его воле, его силе. Он знал, что девушка будет помнить эту ночь до самого смертного часа, помнить, что именно он подарил ей небывалое наслаждение. Правда, и он не сомневался, что будет помнить ее лицо, пока не закроет глаза навеки. Но это не имело значения. Она принадлежит ему, и теперь он жаждал, больше всего на свете жаждал войти в нее, сейчас, в это мгновение вонзиться в нее и чувствовать, как она затягивает его в себя, все глубже и глубже, пока он не заполнит ее до конца, совсем, до отказа, хотел излить в нее свое семя.

Алек дышал прерывисто, тяжело, сквозь зубы, все чаще и чаще, по мере того как спазмы ее наслаждения постепенно затихали. Потом осторожно отнял руку, замедлил движения языка. Наконец, почувствовав, что Джинни постепенно успокоилась, он поднял голову и взглянул ей в лицо.

Джинни немигающе смотрела на него. Не произносила ни слова, только смотрела. Она выглядела совершенно ошеломленной, потрясенной, почти потерявшей разум. Алек усмехнулся, хотя и с большим трудом, – в минуту, когда он больше всего хотел быть настоящим соблазнителем и вонзиться в женщину, которой только что дал огненное наслаждение, было не до улыбок. Мистер Юджин, думаю, я только что приобрел себе новую рабыню, готовую на все во имя плотских наслаждений.

Он хотел бы быть дерзким и небрежным, равнодушным к ее переживаниям, но почему-то понимал, что это не в его силах.

– С тобой все в порядке, милая? – спросил он неожиданно для себя.

Она долго смотрела на него, пока наконец не выдохнула:

– Не знаю. С этой минуты ничего и никак не может быть в порядке. Просто не знаю.

– Только дыши медленно, очень медленно. Вот так. Твои груди уже не напрягаются так сильно. И сердце бьется не так быстро. Я это чувствую.

Он поднял руку с ее груди:

– Лучше?

– Не понимаю, – призналась Джинни, и глаза у нее при этом были такие большие и недоумевающие.

– Женское наслаждение, Джинни. Ты испытала первый в жизни экстаз. Вот и все. Это незабываемый урок.

– Я не понимаю насчет вас. Я видела, как рука Лоры скользила вниз по вашему животу и касалась… и вы все росли, и становились больше, и…

Чресла Алека свело нестерпимой болью. Он тряхнул головой, пытаясь прийти в себя.

– Ты по-прежнему девственница. Не волнуйся. Тот мистический мужчина, который женится на тебе, не будет разочарован. Он со слезами радостной благодарности прорвется сквозь твою девственность, лично я в этом не сомневаюсь…

– Нет.

– Что именно – нет?

– Ни один мужчина никогда не сделает этого.

– У тебя странная привычка отрицать очевидное, – вздохнул Алек, – что возбуждает во мне жгучее желание немедленно доказать тебе обратное… делом. Я бы рекомендовал вам, мистер Юджин, не давать невыполнимых обещаний, особенно если дело касается такого деликатного предмета, как ваша девственность.

– Вы сделали все, что хотели. Теперь развяжите меня.

Но вместо этого Алек снова нагнулся и поцеловал Джинни так, что она почувствовала собственный вкус во рту.

– Раскрой губы, – велел он, и Джинни повиновалась. Ей и в голову не пришло снова укусить его. Какое восхитительное ощущение! И на вкус он великолепен! Вот только внизу живота снова эта сладостно-томительная боль.

Джинни охнула.

– Хм?

– Опять начинается это.

Алек поднял голову, ухмыльнулся и легко очертил кончиками пальцев контур ее лица.

– Невероятно похотливая женщина! Желаешь, чтобы я ублажил тебя еще раз?

– Конечно, нет, – поспешно заверила Джинни. – Хочу, чтобы вы меня освободили.

– Знаешь, мы могли бы провести остаток ночи, просто экспериментируя. Проверить, сколько раз твое тело взорвется наслаждением. Существует много дорог, ведущих к цели, если можно так выразиться. Хочешь сделаться исследователем, Джинни, вместе со мной? Или просто согласишься быть орудием эксперимента?

– По-моему, я вряд ли похожа на развратную, распущенную женщину.

– Не совсем развратную, конечно, но в вас много страсти, мисс Пакстон, и мне, пожалуй, не мешало бы узнать, на что еще вы способны. Это выражение лица, когда вы испытываете экстаз, – великолепное сочетание девственной невинности и буйной похоти. Признаюсь, это греет мое циничное, все испытавшее, закаленное сердце.

– Отпустите меня, Алек.

– Возможно, мне следует это сделать. Однако в следующий раз мне хотелось бы заставить тебя испытать блаженство снова и снова и при этом видеть твое лицо.

– Следующего раза не будет.

Лицо Алека внезапно стало жестким и до того неумолимым, что Джинни невольно вздрогнула. Однако голос звучал небрежно, почти шутливо:

– Думаешь, нет? Вижу, ты опять абсолютно уверена в этом. Тебе необходимо получше узнать меня, Джинни, просто необходимо. Когда я в следующий раз возьму тебя, как сегодня, возможно, никого не придется связывать. Ну а теперь, как твоя лодыжка? По-моему, опухоль немного спала.

Он осторожно прикоснулся к больному месту, и Джинни затаила дыхание.

– Все еще болит. Ну что ж, неудивительно, если учесть, что ты пролетела добрых двадцать футов. Если бы в этом мире существовало божественное правосудие, ты сломала бы ногу не меньше, чем в трех местах, милая моя! Считай, что тебе повезло еще и потому, что я не поведал Лоре о твоем позорном поступке. Можешь представить, что она порассказала бы всем друзьям и знакомым в Балтиморе? А какой бы скандал разразился, какие сплетни передавались бы из дома в дом! Просто вообразить невозможно!

Это был коварный удар, но Джинни понимала, что Алек более чем прав.

– Вы кому-нибудь расскажете?

Он одарил ее той самой медленной, невыносимо чувственной улыбкой, гарантирующей ему обожание и любовь каждой женщины, которая привлечет его внимание.

– Заключим сделку, мисс Пакетов. Я буду держать рот на замке, никому ни слова, даже Лоре, если согласитесь стать моей любовницей. Немедленно. Что вы по этому поводу думаете?

Будь ее руки свободны, негодяй получил бы немедленное и очевидное подтверждение ее мыслям, но узел по-прежнему оставался туго затянутым. Дернувшись еще раз, изо всех сил, Джинни прошипела сквозь стиснутые зубы:

– Вы же сами сказали: я недостаточно опытна, чтобы быть вашей любовницей.

– Да, но должен признать, что первоначальное впечатление было несколько неверным. В вас так много страсти, столько увлеченности! Просто восхитительно, знаете ли! Иногда подобные вещи во многом превосходят даже самое отточенное умение.

– Когда-нибудь я проделаю то же самое с вами.

Глаза Алека расширились от удивления.

– Обещаешь? – только и смог пролепетать он.

Джинни задохнулась, представив, как Алек лежит на спине со связанными над головой руками, увидела себя, срывающей с него одежду… Вот она рассматривает его, совсем как он – ее, изучает, прикасается… Должно быть, ощущение необыкновенное, невообразимое… Джинни хотелось бы сделать это прямо сейчас. Однако Алек – мужчина, а мужчины не очень-то любят находиться в чьей-то власти, особенно если этот кто-то – женщина.

– Вы не сопротивлялись бы? И согласились бы лежать на спине, совсем беспомощный? Зная, что я могу сделать с вами все, что захочу? Не говорите «да», я все равно не поверю.

– Доверяй я вам, знай, что вы будете обращаться со мной с такой же увлеченностью и э-э-э… почтением и уважением, как я с вами, с готовностью отдался бы на вашу волю, и поверьте, искренне наслаждался бы. Вы знаете, конечно, что лучший способ приобрести мастерство и умение – неутомимо практиковаться.

– Мужчины не доверяют женщинам.

– Опять банальность? Господи, Джинни, когда вы начали стричь всех мужчин под одну гребенку? Или это возраст сказывается? Старые девы обычно очень ехидны.

– Ха! Вы сами сказали, что ни один уважающий себя мужчина не будет иметь со мной дела, хотя я строю превосходные корабли, всего лишь потому, что я женщина, пусть это и не имеет ничего общего с делом. Ну а теперь, может, все-таки развяжете меня? Мне холодно.

Алек оглядел ее в последний раз, медленно, долго, начиная с пальцев на ногах, и закончив, уже вечность спустя, бровями.

– Хорошо, – наконец согласился он и, развязав запястья, опустил ей руки и начал массировать их. Потом подтянул одеяло до талии. – Твои груди не замерзли.

– Неправда! Откуда вы знаете?

– Соски гладкие и мягкие. Если бы тебе было холодно, они сморщились бы и затвердели… и… словом, ты понимаешь.

Кроме того, у тебя великолепные груди. Они вдохновляют меня. Хочется произносить речи!

– Ваши речи невыносимо бесстыдны и непристойны.

Джинни вздернула одеяло к подбородку, и Алек одарил ее укоризненно-страдальческим взглядом.

– Прости, но я не нахожу в твоих грудях ничего непристойного или бесстыдного. Ты не должна так оскорблять себя, Джинни.

– Вы достаточно наказали меня, барон. А теперь я хочу домой.

Алек воздел глаза к небу:

– Я дарю женщине наслаждение, а она называет это наказанием. Я пою дифирамбы ее груди, а она считает меня бесстыдным. Мужчина старается и старается, а женщина постоянно недовольна.

– Я не жалуюсь.

– Нет, – согласился он, задумчиво глядя на Джинни. – Не жалуетесь.

Мозес взглянул сначала на барона, а потом на маленькую девочку, точную его копию, стоявшую рядом и державшую отца за руку.

– Сар! Лорд Шерард, входите, cap… ax да, и маленькая леди тоже, cap!

– Доброе утро, Мозес.

– Ну а кто эта маленькая леди? Нашли ее под капустным листом, cap? Господи, что за прелестная крошка!

– Это моя дочь Холли. Холли, милая, это Мозес. Он управляет хозяйством Пакстонов, и делает это превосходно.

Холли посмотрела на высокого худого чернокожего человека:

– У тебя смешные волосы. Такие закрученные, и жесткие, и похожие на перец. Можно я их потрогаю?

– Да, маленькая леди, конечно, можете.

Алек кивнул, и Мозес подхватил Холли на руки. Малышка с уморительной серьезностью рассматривала негра несколько минут, коснулась пальчиком волос, сначала нерешительно, потом все более уверенно, даже слегка потянула. И, улыбнувшись, заключила:

– Это великолепно, мистер Мозес. Хотела бы я такие же волосы!

– Вы милая добрая крошка, – объявил дворецкий, – но бьюсь об заклад, папа любит ваши волосы такими, какие они есть.

– Кто это к нам пришел?

Алек обернулся к Джеймсу Пакстону:

– Доброе утро, сэр. Привел к вам в гости дочь. Холли, дорогая, познакомься с мистером Пакстоном.

Но Холли вовсе не проявила желания отпустить Мозеса.

– Здравствуйте, сэр. У вас красивый дом. Папа говорит, это георгианский стиль. Он очень отличается от наших домов в Англии.

– Сколько у вас домов, юная леди?

– Не знаю. Лучше спросить у папы.

– У нас четыре дома, – объяснил Алек.

– А у мистера Мозеса чудесные волосы.

– Я не замечал раньше, – признался Джеймс, явно ошеломленный столь неожиданным заявлением. – Однако ты права, Холли. Действительно, замечательные волосы.

Мозес обнял Холли и отдал отцу.

– Сейчас принесу вам медовые пирожные. Хотите, малышка?

– О да, мистер Мозес, очень.

Джеймс улыбнулся Алеку поверх головы девочки.

– Не собираетесь отдать ее в дипломатический корпус?

Алек широко улыбнулся.

– Папа, какие пирожные?

– Пирожные Ленни, куколка. Доверься мистеру Мозесу. Если он считает, что они тебе понравятся, значит, так тому и быть.

Алек заметил, что сегодня Джеймс передвигается очень медленно, и ему это не понравилось. Впервые со дня знакомства он осознал, что мистер Пакстон действительно не очень здоров.

Барон последовал за хозяином в гостиную, показал Холли золоченую клетку и, взяв стул, уселся рядом с Джеймсом.

– Как вы себя чувствуете, сэр?

– Возраст, мальчик мой, – улыбнулся Джеймс. – Отвратительное состояние… правда, быть мертвым в тысячу раз хуже. Пока жив.

– Джинни дома?

– Да, как ни странно. Она обычно уходит едва не на рассвете. Но Мозес говорил что-то насчет того, что она подвернула ногу. Вряд ли это может быть правдой, однако посмотрим. Ваша дочь – настоящая красавица и похожа на вас как две капли воды. Ничего не взяла от матери.

Алек взглянул на Холли, которая в этот момент очень осторожно, очень нерешительно трогала пальчиком искусно вырезанный насест в клетке.

– Видите ее сосредоточенное выражение? Она целиком поглощена тем, что делает. Иногда ее мать была такой же. Холли – самое главное, что есть у меня в этом мире.

– Ее мать умерла при родах?

– Да.

– Совсем как моя жена. Проклятые доктора. Казалось бы, должны знать, что делать, если случается что-то неладное, суметь помочь больному. Я просто теряю рассудок от бешенства при одной мысли об этом. Бедная Мэри. Годы, которые мы могли бы провести вместе, счастливые годы…

Джеймс замолчал, и в этом молчании Алек почувствовал боль, уже не столь острую, притупившуюся с годами, однако так и не исчезнувшую. Он снова взглянул на Холли. Благодарение Богу, она выжила!

– Простите за нытье. Совсем превратился в назойливого старого дурака.

– Доброе утро, отец. Барон, здравствуйте.

Алек неожиданно почувствовал, как тревожно забилось сердце при звуках голоса Джинни. Какой сухой, официальный тон!

Улыбнувшись, он медленно обернулся, признавшись наконец себе, честно и откровенно, что привел Холли в качестве отвлекающего средства. Значит, он все-таки не последний осел, слава Богу.

– Здравствуйте, Джинни. Вы действительно вывихнули ногу? Просто поверить невозможно.

Хотя на взгляд постороннего Алек выглядел подобающе встревоженным, Джинни расслышала издевку, увидела коварные искорки в прекрасных глазах. Ей захотелось кричать, бить его и… и целовать, целовать, пока он… пока – что? Она идиотка, безмозглая кретинка, а он смеется над ней, наслаждается ее смущением, раздевает глазами и снова видит голой, вспоминает, как гладил и ласкал обнаженное тело…

Джинни вздрогнула. Нужно взять себя в руки.

– Ничего страшного. Просто подвернула, когда поднималась вчера вечером по лестнице.

– Тебе следовало сказать мне, – заметил Джеймс. – Я бы посоветовал прикладывать холодные компрессы.

– Вы совершенно правы, это – лучшее средство, – поддержал Алек. – Однако как вы ухитрились поскользнуться на ступеньках? Обычно подобные случаи происходят скорее при падении.

– Нет! Я не упала! А, вот и Мозес, с чаем и пирожными. Что? Кто это?

В этот момент Джинни увидела Холли и изумленно уставилась на девочку. Та тоже не сводила с нее взгляда. Джинни была не в силах оторвать глаза. Холли была самым прелестным ребенком, когда-либо виденным девушкой. Она почти не знала детей и ничего в них не понимала, да и вряд ли обращала на них внимание, но это серьезное личико… Боже, миниатюрная копия лица Алека… значит, он – отец девочки.

Джинни сглотнула горький комок, благодарная судьбе, что можно ничего не говорить, пока Мозес разливает чай и кофе.

– Любишь молоко, крошка?

– О да, пожалуйста, мистер Мозес. Это и есть медовые пирожные Ленни?

– Да, и бери, пожалуйста, сколько хочешь.

– Спасибо.

Джинни продолжала смотреть на девочку. У Алека ребенок. Совсем малышка, одетая, как и она, в мужской костюм.

– Ты кто?

Холли улыбнулась симпатичному молодому человеку, который на самом деле был женщиной.

– Вы не мужчина, как папа, – объявила она. – Я ношу шерстяную шапку, только если на улице холодно.

– По всей видимости, кроме меня, ни один человек не верит, будто я выгляжу как мужчина, – охнула Джинни, стягивая шапку.

– Я Холли Каррик. Это мой папа. Он заплетает мои косы точно так, как у вас, когда хочет, чтобы я надела шапку. Иначе мои волосы так путаются, что папа говорит слова, которые я не должна произносить, а то он грозится надрать мне задницу.

Этот неотразимый красавец заплетает волосы маленькой дочери?

– Ты должна только осыпать меня похвалами, Холли.

– Ты лучший папа во всем мире.

– Вот так-то лучше, – заметил Алек, – и, естественно, чистая правда. Ну а теперь сядь, хрюшка, и пей чай. Вижу, что пирожные Ленни посыпаны кунжутом. А это мистер Юджин Пакстон, когда ей хочется одурачить меня, а потом Юджин становится Юджинией, или Джинни. Джинни, это моя дочь.

– Очень рада, Холли. Можно мне немного кофе, Мозес?

Дворецкий улыбнулся и вручил хозяйке чашку из тонкого костяного английского фарфора.

– Собственно говоря, – сказал Алек, по-прежнему язвительно сверкая глазами в сторону Джинни, – я понял, что Холли в таком же положении, что и вы, Джинни. Ей необходимы платьица, подобающие маленьким девочкам, белье, чулки и туфельки. Может, вы слышали о подобного рода вещах?

В кармане у него оказался список, составленный Элинор Суиндел, объявившей без обиняков, что панталоны на пятилетней девочке – совершенно неслыханное и неприличное явление. Вручив ему список, миссис Суиндел пояснила:

– Она из всего выросла. Даже эти дурацкие панталоны и то слишком коротки.

Кроме того, няня решительно не знала, что делать с этой ужасной вонью в гардеробе Холли. Мускатный орех и камфора – просто омерзительный запах для маленькой девочки! Эти колонисты совершенно ничего не понимают ни в гардеробах, ни в детях.

Жалобы могли продолжаться до бесконечности, но Алек был не настолько глуп, чтобы вступать по этому поводу в споры с миссис Суиндел. Хватит с него и вчерашнего!

– Поэтому я попросил бы вас поехать с нами к модистке. Наверное, несколько ваших нарядов уже готово. Не желаете ли переодеться во что-нибудь более… приемлемое в обществе?

– У меня слишком болит нога, чтобы ходить по магазинам.

– Как странно. Вы показались мне вполне здоровой. По правде говоря, я поражен столь быстрым выздоровлением. Падение… правда, вы, кажется, поднимались по ступенькам… нужно быть поосторожнее с такими вещами. Может, мне лучше посмотреть вашу ногу? Я настоящий эксперт во всем, что касается подвернутых щиколоток.

Джинни хотелось завопить, высказать в самых красочных выражениях все, что она о нем думает, но в эту секунду, взглянув в глаза Алеку, увидела себя в них, обнаженной, лежащей на спине, с руками, связанными над головой… голова откинута, тело изгибается под ласками его губ и рук.

Девушка судорожно сглотнула.

– Джинни?