Текст книги "Золотое побережье"

Ким Стенли Робинсон
Золотое побережье

Сияет бесконечными огнями колоссальный мегаполис, давно поглотивший округ Ориндж. Город поглощает и людей, маня бесконечными соблазнами – машинами, квартирами, оборонными предприятиями и наркотиками в пипетках. И даже те, кому не по нраву жить «как все», без цели и смысла – противники ли они системы, или ее составная часть? Каждый должен ответить на этот вопрос сам и для себя, как делают это молодые жители будущего калифорнийского Золотого Побережья.

Глава 1

Би-ип! Би-ип! Бип-бип.

– Ты меня подрезал! – заорал, высунувшись из окна машины, Джим Макферсон; ни в чем не повинный хозяин «мини-хонды» – именно ее вывела вперед автоматическая программа – недоуменно оглянулся. Древний «вольво» резко рванул вверх, а наполовину вывалившийся наружу Джим повис, чуть не бороздя носом бетон. Эйб Бернард ухватил его за ремень и втащил обратно.

– Ну, ты даешь!

На округ Ориндж опустилась ночь, миля за милей под колеса стелется аутопия[1]1
  Производное от «авто» и «утопия». (Здесь и далее примеч. пер.).


[Закрыть], в машине четверо друзей. Звезды школьной борцовской команды (сколько же это лет прошло – неужели десять?), они катаются по сиденьям «вольво», пытаются прижать Таши Накамуру, не подпустить его к глазной пипетке с новейшим зельем Сэнди Чапмэна. Таш выступал в полутяжелом и единственный из компании сохранил приличную форму, такого не прижмешь; он победоносно выдрался из рук друзей и заграбастал пипетку, ни на секунду не переставая горланить на пару со старым джимовским компакт-диском: «Дайте мне кто-нибудь чизбургер!» Въездная полоса заворачивает еще круче, контакты с визгом цепляются за электромагнитную – силовую и управляющую – дорожку, на заднем сиденье образуется куча мала.

– Хо-хо, а пипетку-то я вроде уронил!

– Слышь, мы уже на трассе, верно? А чего же никто не следит?

Эйб ужом протискивается на водительское место, осматривается. Все путем. Следуя своим программам, машины жужжат себе потихоньку, мчатся на север точно вдоль восьми дорожек, тянущихся по центру каждой полосы. Впереди – река красных хвостовых огней, сзади – белые подфарники. Некоторые машины сваливают на S-образные дорожки, перестраиваются из ряда в ряд – слева направо, справа налево, желтые указатели поворота отщелкивают ритм этого устремленного вперед потока, клик-клик-клик, клик-клик-клик. На ньюпортской трассе сегодня все путем.

– Нашли там эту пипетку? – голос Эйба звучит чуть недовольно.

– Ага, тут она.

Ведущая на север полоса плавно вздымается вверх, пересекая широко распластавшуюся развязку – здесь трассы расходятся на Сан-Диего, Дель-Мар, Коста-Месу и Сан-Хоакин. Двадцать четыре бетонные ленты свиваются чудовищным – три сотни футов высоты и миля в диаметре – гордиевым узлом, «вольво» пролетает по самой середине этого монумента аутопии, как букашка сквозь сердце великана. Старая калоша Джима загудела полутоном выше, и вдруг показалось, что они посреди посадочного поля международного аэропорта Джона Уэйна, как раз проносящегося по правую руку; в этажерке магистралей северная ньюпортская – самая верхняя, их отделяет от матушки Земли добрая сотня футов. И на многие мили вокруг – ночной ОкО. Представьте себе:

Огромная решетка света.

Вольфрам, неон, натрий, ртуть, ксенон, галогены.

Внизу квадратная сетка оранжевых уличных огней.

Сияет все, способное сиять.

Ртутные лампы: голубые кристаллы над трассами, домами, автостоянками.

Режущий глаза ксенон, сверкающий на магазинах, стадионе, Диснейленде.

Огромные галогенные пальцы прожекторов, шарящие в ночном небе аэропорта.

Красные всплески «скорой помощи».

Неизбывное повторение: красный-зеленый-желтый, красный-зеленый-желтый.

Задние огни и передние огни, красные и белые кровяные шарики, проталкиваемые сквозь лейкемическое тело света.

В твоем мозгу красный стоп-сигнал.

Миллиард огней. (Десять миллионов людей.) Сколько киловатт в час?

Решетка, уложенная на решетку, от гор и до моря. Миллиард огней.

Да, округ Ориндж.

Джим закапывает себе в глаз солидную каплю новейшей продукции Сэнди, промаргивается, и тут же окружающее начинает пульсировать. В мгновенном сатори он прозревает структуру всех структур – все слои освещения ОкО, за многие десятилетия, за многие поколения. Некоторые из решеток даже приподнимаются над землей и поворачиваются на девяносто градусов, чтобы согласоваться с метаструктурой открывшегося целого.

– Я бы назвал эту твою штуку Прозрение структур.

– Подходяще, – согласен Сэнди, – я это вижу.

– Да с такой высоты все увидишь и после таблетки аспирина, – возражает Эйб.

– Точно. И это я вижу.

– Нужно назвать ее Согласие, – предлагает Таши.

– Точно. И это я вижу.

– Мы в центре мира, – объявляет Джим. Эйб и Таши начинают озираться по сторонам, словно они пропустили дорожный знак – ведь должна же быть табличка, или еще что, точно? – Округ Ориндж – это конец истории, чистейший ее продукт. Тысячи лет цивилизация двигалась на запад, пыталась догнать закатное солнце, а потом они пришли сюда, на берег Тихого, и дальше идти было нельзя. Тогда они остановились здесь и сделали вот это. Они были на последнем великом подъеме корпоративного капитализма, потому-то все здесь организовано чистейшим образом: покупать и продавать, покупать и продавать, и так все до самой мелочи.

– Марксист хренов.

– Им, наверное, нравились фонари.

Джим стряхивает с себя друзей и мгновенно впадает в тоску; разговор об истории возвращает его к главной миссии сегодняшней ночи.

– А ведь было совсем не так!

– Загибаешь, – говорит Таши; они с Эйбом обмениваются улыбками: Джим бывает такое отмочит – почище видео.

– Нет, не загибаю. Вся эта низина была покрыта апельсиновыми рощами, двести квадратных миль апельсиновых рощ, а то и больше. Здесь было больше апельсинов, чем сейчас лампочек.

– Что-то верится с трудом, – хором откликаются его друзья.

– Но это так! Округ Ориндж[2]2
  Orange – апельсин (англ.).


[Закрыть] был сплошным огромным апельсиновым садом, – вздыхает Джим. Эйб, Таш и Сэнди переглядываются.

– Это ж сколько деревьев, – серьезно заявляет Эйб. Таш давится смешком, а не желающего сдерживаться Сэнди охватывает приступ знаменитого чапмэновского хохота:

– А-хахахахахаха, а-хахахахахаха.

– Слышь, – спрашивает Таш, – а тебе не надоела дорога?

– Спрашиваешь! – орет Джим.

Эйб щелкает переключателем рядов, они сворачивают в крайний правый, а затем крутят по выездной эстакаде, пока не оказываются двумя уровнями ниже, на Чапмэн-авеню. Улица Сэнди. У нее всего два уровня, и ведущий на восток, где они и оказались, верхний из этих двух. В Эль-Модене кончается вся этажерка, они снова на земле, на шоссе с двухсторонним движением.

– Куда теперь, профессор?

– Паркуйся в молле[3]3
  Распространенное название торговых центров.


[Закрыть], – говорит Джим.

Эйб пристраивает машину, а Джим тем временем еще раз справляется по карте. Он дрожит от возбуждения – совсем ведь новая идея, эта самая миссия, эдакая самодеятельная археология. Годы чтения книг по местной истории породили в нем неконтролируемый уже порыв что-нибудь такое найти, страстное желание потрогать, погладить какую-нибудь реликвию прошлого. И сегодня – великий день. Великая ночь.

Они припарковались в конце Хьюз-молла, перед рестораном «Эль-Торито».

– Здесь ведь самое старое здание округи, – объясняет Джим. – Квакерская церковь, построена в 1887 году. Они повесили здоровый колокол, но он был слишком тяжелый, и когда первый раз задула Санта-Ана[4]4
  Ветер, дующий с одноименного перевала.


[Закрыть], все здание обрушилось. А они снова его построили. Сейчас-то не разберешь, над ним взгромоздили ресторан, а в старом помещении теперь казино. Но это дает точку отсчета – вот, погляди на старой карте. А точно в ста сорока ярдах к западу, на другой стороне улицы, расположена эль-моденская начальная школа, построена в тысяча девятьсот пятом.

– Никогда такой не видел, – сказал Таш.

– Ее теперь нет, снесли в шестидесятые прошлого века. Но двоюродный дедушка мамы ходил сюда, когда был маленьким, и он мне про нее рассказывал. Там было два деревянных здания, а между ними немощеный двор. Когда здания снесли, обломки покидали вниз, в подвалы, а потом залили все бетоном. У меня точно отмечено положение этих зданий. Западное из них прямо под видеодворцом «Пышные пышки» и его автостоянкой.

– Ты хочешь сказать, – удивляется Эйб, – что нам всего-то и надо что проломить покрытие автостоянки…

– Ну да, потому я и просил тебя захватить инструменты…

– Пробить бетон, прокопать три-четыре фута подсыпки – и мы доберемся до руин эль-моденской начальной школы, существовавшей с 1905 по 1960 год от Рождества Христова?

– Вот именно!

– Так давай! – провозглашает Эйб. – Чего же мы ждем?

– А-хахахахахахахаха…

Они выскакивают наружу, расхватывают инструменты, идут по Чапмэн-авеню; в окнах проезжающих машин – лица, глазеющие на людей, передвигающихся пешком.

– Там ведь и закладной камень есть, – все сильнее возбуждается Джим. – И дата на нем высечена. Если бы мы его…

Посетители «Пышек» сверкают ослепительно яркой красно-желто-синей одеждой – в этом сезоне модны основные цвета спектра, – поглощают ослепительно яркие зеленые, пурпурные и желтые пышки, а затем погружаются в голографическую реальность африканской саванны. Четверка друзей огибает видеодворец и выходит на примыкающую к нему маленькую темную автостоянку, с одной стороны которой – глухая стена кинотеатра, с другой – глухая стена супермаркета, а в глубине – глухая стена жилого комплекса. Света не надо – хватает отраженного в низких облаках сияния ОкО. На старом, заляпанном машинным маслом бетоне, совсем рядом со стеной «Пышных пышек», нарисованы маслом крестики – пометки, сделанные Джимом во время разведывательного похода.

– Прямо вот тут.

Эйб и Таш скидывают с плеч инструменты и вытаскивают дорожное спасательное оборудование Эйба.

– Вообще-то не стоило мне это брать, – печально трясет головой Эйб. – Есть, конечно, запасное, но ведь чего не случается…

Он берет вибрационную пилу, Таш – игольчатый пробойник, вскоре бетон проломлен, еще несколько минут – и в нем вырезана основательная дыра. Треск, визг и скрежет почти без остатка тонут в городском шуме. Затем Таш с Эйбом надевают рабочие рукавицы и принимаются вытаскивать обломки. Дело не очень трудное – бетон здесь толщиной всего дюйма в четыре. К нижней стороне обломков прилепились дюймовые корки древнего асфальта.

– Просто залили старую поверхность, – комментирует Джим. – На этом месте очень толстый культурный слой.

Вскоре автостоянка украсилась квадратной дырой примерно четыре на четыре фута.

– Подумают наверное, что кто-то пытался проникнуть в заведение и похитить формулы секретных пышек, – говорит Таш. Они с Сэнди затягивают рекламную песенку Пышек:

Всем сладкоежкам радость несет То, что вокруг этой круглой дыры…

– Ну так что, Джим? – вопрошает Таш. – Где же твоя эль-моденская начальная школа? Тут вроде одна земля.

– Это подсыпка. Нужно ее расчистить.

Сэнди вручает Джиму короткую алюминиевую лопату.

– Твоя очередь.

И Джим берется за работу. Джим никогда не был особенно сильным, боролся он в весе мухи, всего сто двадцать три фунта при вполне нормальном росте, и полагался не столько на грубую силу, сколько на быстроту и ловкость – даже когда тренер Бигл, по прозвищу Дикий пес, заставлял их по четыре часа в день ворочать железо.

С умением у Джима тоже не очень – каждый взмах лопаты выкидывает жалкую горсточку земли. Раздосадованный такими результатами, он выставляет ногу вперед, поднятая обеими руками лопата резко идет вниз – но останавливается на полпути, перехваченная здоровенной клешней Таши.

– Сдурел, Джим? Ты же чуть не ампутировал себе ногу! Думай все-таки, что делаешь, ладно?

– А-хахахахахахаха.

Но вот энтузиазма у него хоть отбавляй, так что через некоторое время яма достигает глубины фута в два, только теперь появляется новая трудность – как помешать земле обваливаться со стенок и засыпать дно? На место Джима встает Эйб, и дело идет быстрее; примерно через час после начала операции лопата глухо стукается обо что-то деревянное.

– Ого! И даже о-го-го! Клад!

Эйб расчищает толстый деревянный брус. Хорошее дерево, то ли дуб, то ли бук, то ли еще что в этом роде. Сухое и ничуть не прогнившее. Рядом обнаруживается обтесанный каменный блок, одна сторона его скошена и изрезана желобками.

– Отлично! – орет Джим. – То самое! Это из фундамента, на таких камнях выбивают дату.

Эйб очищает поверхность камня, но даты нет.

– А может, на другой стороне…

– Слышь, Эйб, – говорит Таш, толкая Сэнди локтем. – Сколько, думаешь, весит этот булыжник?

– Не знаю. – Эйб пинает камень. – Может, тонну.

– Да брось ты! – говорит Джим.

– Ну ладно… может, каких-нибудь семьсот–восемьсот фунтов.

– А-хахахахахахахаха.

– А что, если взять на память кусок этой деревяшки? – предлагает Эйб. – Это, конечно, только для начала. – Он берется за вибрационную пилу и выпиливает часть треугольного бруса.

– Минуты две не трогай черную сторону.

Джим получает деревянную призму, нечто вроде старинной линейки. И глядит на нее с большим сомнением. Такое вот, значит, прошлое…

– Тихо! – говорит Сэнди и выглядывает на улицу. – Полиция. – Он телепат по этой части.

Сэнди спланировал путь отхода и мгновенно ныряет между супермаркетом и жилым комплексом. Он не может позволить себе даже мимолетную встречу с полицейским, тем более – арест, а тут изуродована автостоянка.

Остальные хватают инструменты Эйба и бросаются следом – в тот самый момент, когда луч прожектора заливает стоянку ослепительно белым ксеноновым светом. Гремит стократно усиленный голос, приказывает остановиться, но они уже надежно укрылись в ходах и переходах жилого комплекса, как тараканы под холодильником. Правда, сегодня полицейские настроены решительно, нельзя же, понимаешь, позволять этим хулиганам калечить автостоянки, так что охота продолжается; врассыпную, короткими бросками четверо друзей перемещаются то в крохотные клетушки двориков, то на наружные галереи второго и третьего этажей, то в загородки мусоропроводов, то в дверные ниши… Комплекс – типичный образчик архитектуры L-5, основной формы двадцать первого века, но он не так велик, как большинство жилых лабиринтов ОкО, в нем не так много хороших мест для укрытия. Пересекая очередной дворик (двенадцать на двенадцать), Джим спотыкается об игрушечного робота и роняет свою археологическую драгоценность; деревяшка со стуком куда-то улетает, Джим мечется в поисках, но недолго – выскочивший из-за угла Сэнди уволакивает его к лифту. И очень вовремя: на горизонте появляется полицейский в шлеме с инфракрасными очками, кто его там знает, вдруг он увидит на земле тепловые отпечатки следов.

Вполне возможно. Во всяком случае блюститель закона задерживается; скрючившись в темном проеме, Сэнди с Джимом смотрят, как луч головного фонаря обшаривает крохотный дворик, и молят Бога, чтобы их подошвы оказались достаточно толстыми.

На какое-то мгновение луч высветил обрезок бруса, валяющийся у корней засохшего куста.

– Так вот, – шепчет Сэнди Джиму на ухо, – это – огрызок дерева. А это, – он тычет пальцем в сторону удаляющегося полицейского, – целая ночь в камере. Тебе, Джим, надо как-то взвешивать, чего ты хочешь и во что это может обойтись. Нужно думать, а только потом действовать…

Они подбирают деревяшку и ныряют в противоположном направлении. К этому времени Джим окончательно утратил ориентацию, но Сэнди, в телепатическом наборе которого есть и великолепный внутренний компас, уверенно двигается на восток, затем сворачивает назад, в административно-спортивно-развлекательно-прачечный корпус комплекса, и коридором, стена которого увешена пятью сотнями почтовых ящиков, выходит на Чапмэн-авеню.

Полицейская машина так и торчит перед «Пышками». Ага, а вон впереди и Эйб с Ташем. Теперь следом за ними, через улицу и в «вольво».

– Где это вас носило? – интересуется Таш.

– Я уронил брусок и начал искать, – объясняет Джим. – В такой темноте разве что увидишь.

– Надеюсь, ты все-таки его нашел, – возмущается Эйб. – А то пойдешь сейчас обратно.

– Да нет, вот он! Видишь?

Друзья хохочут, громко и заливисто. Все хорошо, что хорошо кончается. Они запрыгивают в машину. Включают мотор, выкатывают на Чапмэн-авеню.

– Отвезем-ка мы этот бесценный кусок в музей, а потом заедем к Сэнди, посмотрим, как там тусовка.

– А-хахаха. Сегодня, ребята, там нет никакой тусовки.

– Это ты так думаешь.

Глава 2

Следующим утром Деннис Макферсон, отец Джима, вылетел местным рейсом «Юнайтед» из Лос-Анджелеса в Национальный аэропорт Вашингтона, округ Колумбия. Когда «Боинг 7X7» снова вошел в атмосферу, он проснулся, собрал рассыпанные по коленям бумаги и засунул обратно в портфель. Зря и вытаскивал. Конечно же, большую часть недолгого полета Макферсон продремал, но даже и читай он эти бумаги, толку было бы чуть. В Вашингтоне нужно встретиться с полковником ВВС Т. Д. Итоном, доложить о ходе работ по программе «Шаровая молния», одному из крупнейших контрактов компании «Лагуна спейс рисерч». Сам Макферсон в этой программе не занят и не знает толком, чем объясняются многочисленные задержки – прямо-таки эпидемия какая-то. Лететь полагалось бы Дэну Хьюстону, только вот Дэн сейчас в Уайт-Сэндс, пытается довести до ума спутник обнаружения-наведения, который предстоит испытать по этой самой программе. А у Макферсона были в Вашингтоне другие дела, вот на него и свалили заодно «Шаровую молнию». Слов нет.

Одно из этих дел – встреча с Томом Фелдкирком, майором из Отдела электронных систем ВВС. Фелдкирк попросил о такой встрече, не называя конкретной причины, что тоже не добавляет спокойствия. ЛСР работает на Отдел электронных систем по целому ряду контрактов, так что предмет будущих разговоров может относиться к самым разным областям.

Потому что, положа руку на сердце, ЛСР переживает трудные дни. Слишком много соблазнительных контрактов прошло мимо носа, слишком многие из полученных контрактов увязли в задержках и перерасходах. Последнее время ВВС относятся к таким проблемам все суровее и суровее, так что вряд ли беседа с Фелдкирком сулит много хорошего, о чем бы там он ни намеревался говорить.

Самолет снижается вдоль долины Потомака и приземляется. Теперь – в гостиницу.

Макферсон действует автоматически, как на автопилоте. После стольких-то повторений… ЛСР превратила его в главного мальчика на побегушках, и все по таким вот веселым делам. Приходится летать сюда раз двадцать в год, вытаскивать из огня то один каштан, то другой. (Из самолета в терминал, а потом – прямо в очередь за такси. Багаж Макферсона состоит из одной-единственной сумки – результат долгого опыта.) Все эти дипломатического плана задания могут навести на мысль, что Деннис Макферсон – эдакий рубаха-парень, способный за минуту сойтись с разными там летчиками и утрясти любые недоразумения за бутылкой. Вовсе нет, он – человек довольно замкнутый, со строгими, сдержанными манерами, от которых некоторые собеседники даже начинают нервничать. (В такси и – к «Кристалл-Сити Хайет ридженси». На нижнем уровне бульвара Джорджа Вашингтона чуть не пробка, машины тащатся бампер к бамперу.) Нормальную застольную беседу Макферсон ведет не хуже любого другого, он только хорошо знает границу, разделяющую дружелюбие и панибратство, тем более что последнее – в контексте его заданий – выглядело бы весьма прозрачно и фальшиво, а потому – омерзительно. Это же, в конце концов, крупный бизнес, даже самый крупный: оборона. Так чего ради притворяться, что какой-то армейский недоумок, с которым приходится иметь деловые отношения, твой закадычный друг?

«Кристалл-Сити Хайет ридженси», огромное неправильной формы пространство, заполненное зеркалами, эскалаторами, каскадирующими потоками воды и света, стенами живой блестящей зелени, наружными лифтами, галереями. Не задумываясь, автоматически Макферсон пробирается сквозь этот лабиринт, регистрируется, а затем поднимается в свой номер. Теперь – в хромо-белокафельную ванную, посмотреть в зеркало, возможно, привести себя немного в порядок перед работой.

Веснушчатая розовая кожа. Нужно побриться. Над круглым ирландским лбом – белокуро-малиновые (как их называет Люси), начинающие редеть волосы. Холодные голубые глаза, между бровей – глубокие вертикальные складки, коренастая фигура. Типичный ирландец, не слишком разговорчивый, но заряженный внутренней энергией. Ну а сейчас, что это за вид? Усталый, измотанный, чуть не затравленный. А день предстоит трудный.

И как только до этого дошло? Макферсон начинал инженером – кой черт, да он и сейчас инженер. Окончил Калифорнийский технологический институт по аэрокосмическому конструированию, за последние годы, конечно же, безнадежно отстал, но все еще способен понимать объяснения конструкторов. И Макферсон умеет видеть общую картину, где конструирование, с одной стороны, переходит в изобретательство, с другой – в администрирование. Но администрирование как таковое?.. Другие менеджеры программ заняли свои посты благодаря способностям к руководству, они знают, как заставить людей работать, где нужны уговоры, а где – грубое принуждение. Да вот хоть Стьюарт Лемон, начальник Макферсона. Образцово-показательный экземпляр этой породы, типичный динамичный лидер, каких готовят в бизнес-школах. Но пусть в такие игры играют те, кому это нравится. Макферсон начисто лишен наполеоновских замашек, а в том же самом Лемоне они его откровенно раздражают. Сам он просто внимательно изучает вопрос, а затем прямо и без околичностей говорит, что должно быть сделано. Спокойный, уравновешенный подход. (Душ, затем бритье.) Нет, совсем не «руководящие способности» перевели его с конструкторской работы на административную.

Ну а как же тогда все это вышло? Он и сам толком не понимает. (Теперь одежда: неброский консервативный костюм, подходящий для ведения дел в Пентагоне.) Очень распространенная ситуация: нужно объяснить технические вопросы людям, не имеющим подготовки для полного их понимания. Администраторам фирмы, филиалом которой является ЛСР, военным из Пентагона, помощникам конгрессменов… самым разнообразным людям, которые принимают самостоятельные решения и которым нужно для этого иметь ясное представление о сущности технической проблемы. Как раз это Макферсону и удается. Почему – он не знает, но как-то уж так выходит. Он им старается объяснить, и они обычно понимают. Очень странно. Люси расхохоталась бы, возможно даже со злостью. Она считает своего мужа абсолютно «некоммуникабельным». Но именно эта способность довела Макферсона до теперешнего его положения, и ничего тут смешного – он ведь каким-то образом отошел от работы, дававшей ему радость, удовлетворение.

Полчаса надо убить, он включает видеостену на программу последних известий. Аравийская война все разгорается, теперь в нее впутался и Бахрейн; против повстанцев брошена морская пехота США, а значит, дело там серьезное. Шлемы с инфракрасными визорами производства «Хьюлетт-Паккард» дают большое преимущество в ночных схватках, но повстанцы имеют некоторое количество старых норвежских ракет «Пингвин» и наносят жуткие потери кораблям американского флота, алюминий этих допотопных крейсеров плавится, словно воск. Ну а в пустыне работают хьюзовские «Маверики», оставшиеся после таиландской войны… Похоже, во всех сорока с лишним войнах, происходящих сейчас, используется устаревшее оружие – с самыми кошмарными для демократических сил результатами.

Миновав необозримых размеров кровать, застеленную ослепительно радужным покрывалом, Макферсон подошел к окну. Прямо перед ним высится «Башня Хьюза», гостинично-ресторанно-административный комплекс, одно из новейших зданий Кристалл-Сити. Кристалл-Сити растет не по дням, а по часам, небоскребы оборонной промышленности кажутся архитектурным воплощением этого бизнеса – стеклом и сталью сверкающие межконтинентальные баллистические ракеты, тесно сгрудившиеся на небольшом пятачке и устремленные в небо. Все деньги, распределяемые Пентагоном, проходят через эти башни, через хрустальный город оружейной промышленности.

Пора и в Пентагон, Макферсон буквально чувствует, как отключается его автопилот. Вторник, утро, Кристалл-Сити, США: пора переходить на ручное, вступать в бой…

Короткий бросок на такси. Пентагон. Сперва – в службу безопасности, чтобы выйти оттуда с опознавательным значком на лацкане, затем появляется лейтенант, они садятся на тележку и едут между белых стен гигантских бесконечных коридоров, лавируют в сплошном потоке пешеходного и моторизованного движения. Настоящие улицы. Макферсона неизменно забавляет до наглости откровенная попытка произвести впечатление. И ведь попытка эта, в общем-то, срабатывает. Пентагон, конечно, очень стар, но все равно огромен. Похоже, последняя реорганизация приняла во внимание современную моду, все указатели окрашены в яркие основные цвета и прямо пульсируют на фоне белых стен в безжалостном свете ксенона.

Отдел электронных систем ВВС, Секция управления боем. Предпочитая более непринужденную обстановку, полковник Итон приглашает Макферсона в один из расположенных в центральном дворе кафетериев. Они берут булочки и салат, после чего начинается беседа. Макферсон бегло очерчивает проблемы, возникшие у бригады Хьюстона с системой перехвата на разгонном участке траектории.

«Шаровая молния»: при одновременном запуске до десяти тысяч советских МБР система должна обнаружить их все до единой, проследить за траекториями, затем нацелить лучи наземных лазеров, работающих на свободных электронах, отразить эти лучи от летающих в космосе зеркал и уничтожить МБР, пока те еще только разгоняются. Проблема веселенькая, и Макферсон рад, что он за нее, строго говоря, не отвечает. Но сегодня именно ему приходится выслушивать нарекания полковника Итона, нарекания безжалостные и вполне обоснованные. Изложенные в вашей заявке на контракт результаты испытаний показывают, говорит Итон, что вы способны решить все эти проблемы, на которые вы мне жалуетесь. Именно потому вы и получили контракт. Так что заканчивайте, и поскорее. А то ведь может получиться, как с «Большой косилкой».

Упоминание «Косилки» заставило Макферсона зябко поежиться; эта артиллерийская программа, зарубленная министерством обороны за некомпетентность, стала началом конца «Дэнфорт аэроспейс», компании, от которой теперь осталось одно название в книгах по истории промышленных корпораций. И ведь такое бывает, крупная программа может пойти настолько плохо, что рухнет, погребая под собой всю компанию.

Вот так вот. Хорошо позавтракали, весело побеседовали. Теперь Макферсон на верхнем этаже небоскреба «Аэроджет», в конторе, арендованной ЛСР; он делает заметки по проведенной беседе и пытается вспомнить, что же это они там ели? Как-то нехорошо подействовало на желудок. Салат, что ли? Ладно, Бог с ним. Остаток дня он висит на телефоне; сперва – в ОкО, затем – в Уайт-Сэндс, надо сообщить Дэну Хьюстону, что дело пахнет жареным. Дэн и сам понимает; озабоченным, чуть ли не испуганным голосом он просит сделать хоть что-нибудь. Макферсон говорит, что сделает все, что может.

– Но, Дэн, это же не моя программа. Лемон может не дать мне времени что-то сделать. Да я вообще не уверен, что сумею что-нибудь сделать.

Вечером заходит майор Том Фелдкирк, и они едут через реку, в Джорджтаун. Фелдкирку лет сорок пять; бывший летчик, он одет без следов армейской строгости – в спортивную рубашку, эластичные брюки и мягкие туфли; длина черных, спадающих на плечи волос вряд ли привела бы в восторг начальство базы, на которой он когда-то служил. Отличный парень, судя по двум предыдущим встречам. Фелдкирк и Макферсон оставляют машину на подземной стоянке и выходят на мощенный кирпичом тротуар, смешиваются с обычной джорджтаунской толпой. Их можно принять и за адвокатов, и за конгрессменов, да вообще за любых преуспевающих представителей вашингтонской публики. Они обсуждают Джорджтаун, модные бары. Макферсон уже прилично знаком с местностью, легко оперирует названиями ресторанов и тому подобное.

– А вот «Будда в холодильнике»! Такой ресторан ты знаешь? – спрашивает Фелдкирк.

– Нет, – расхохотался Макферсон.

– Давай тогда попробуем. Совсем не так плохо, как можно бы подумать по названию.

Они едут по М-стрит, а затем сворачивают в переулок, где, считай, ничего не изменилось с тысяча восемьсот восьмидесятого, если, конечно, закрыть глаза на металлические направляющие дорожки, проложенные по булыжной мостовой. Перед глазами Макферсона на мгновение возникают старинные монорельсовые трамваи, но он тут же выкидывает их из головы. Не стоит отвлекаться от дела.

Внутри ресторана сплошная Индия, стены увешены свитками, изображающими Будду и различных индуистских богов: шестирукие, слоноголовые, одним словом – экзотика. Макферсон немного обеспокоен, он предпочитает не есть незнакомую пищу, но в меню оказывается целых два десятка страниц, получить можно буквально все, чего душа пожелает, но к каждому блюду полагается некоторое количество отличных буддистских овощей. Ну – это не страшно. Он заказывает филе лосося, а Фелдкирк – какой-то азиатский суп. Несколько лет службы на Гуаме развили в нем вкус к подобной пище. Некоторое время обсуждается тихоокеанская ситуация.

– Советы контролируют ключевые точки, – говорит Фелдкирк, – но теперь мы разместили свои силы в окрестностях всех этих районов, так что тут ничего страшного.

– Но Японии и Корее не позавидуешь.

– Верно. Только ведь японцы и сами могут обеспечить передний край своей обороны, последнее время они очень лихо вооружаются. Ну а мы прикроем их сзади, ситуация не такая уж и скверная.

– А Корея?

– Ну…

Заказ принесли, за едой они обсудили сперва бейсбол, а затем – технические аспекты войны в Бирме. Макферсон потихоньку оттаивает. Ему нравится этот парень, с ним можно иметь дело, вроде как родственная душа. Фелдкирк грустно рассказывает о двух своих сыновьях, оба они сейчас в Аннаполисе[5]5
  Город в штате Мэриленд, где расположена Военно-морская академия.


[Закрыть].

– На Гуаме мы честно ходили в море, но разве я думал, к чему это приведет. – Глядя на выражение его лица, Макферсон смеется. Но как бы там ни было, в Аннаполис жутко трудно поступить. – А твои ребята? – спрашивает Фелдкирк.

– У меня только один. Все еще болтается в Ориндже, преподает на вечерних курсах, по совместительству прирабатывает в агентстве по торговле недвижимостью. Странный он какой-то, – сокрушенно качает головой Макферсон. – Без программы в голове.

Теперь смеется Фелдкирк. Покончив с едой, они никуда не торопятся, сидят за бокалами и сыром, смотрят на сливки вашингтонского общества, болтающие за столиками. Фелдкирк откинулся на спинку стула.

– Ты, наверное, не можешь понять, чего это мне понадобилось поговорить с тобой?

Макферсон приподнял брови: вот оно, начинается.