Текст книги "Торлон. Зимняя жара. Боец – Красный снег – Ложная правда"

– Закра и ещё кое-что сказала, – продолжала между тем Мев. – Закончив тараторить, она взяла полную пригоршню снега, растерла его по лицу и стала громко ныть, что, мол, вот так она оплакивает всех тех, кому не суждено дожить до следующей зимы. Потому что буря придет не одна, а в сопровождении целого стада лошадей, на которых будут сидеть верхом, как она выразилась, «наши бывшие братья из дальней лощины». И что мы снова с ними объединимся кровью, и что крови хватит на вторую Бехему. Как тебе это понравится?

– Жуть какая-то… Может быть, у неё там на мосту живот разболелся? – улыбнулась Шелта.

– А мне от этой истории не по себе, – призналась Мев. – Если бы кто другой сказал, я бы тоже внимания не обратила, но Закра только прикидывается сумасшедшей. Просто она видит то, что мы не видим, и слышит то, что мы не слышим.

– А я вот слышу, что он проснулся, – встрепенулась Шелта и поспешила к захныкавшему сыну.

О последнем пророчестве Закры Мев размышляла всю дорогу домой. Оттого и под сани чуть не угодила, что задумалась. Не так давно, неподалеку от Вайла’туна, там, где в карьере добывали глину, произошла нехорошая стычка между строителями и какими-то странными всадниками, которые, по рассказам, были здоровенного роста, с головы до ног в доспехах, а на шлемах имели причудливые украшения в виде разноцветных ленточек. Стычка вышла кровавая, досталось и тем, и другим, но в итоге непрошеных гостей удалось обратить в бегство. Кто это был и зачем появился, никто доподлинно не знал. Те, что их видели, уверяли, будто это точно не дикари. Да и кто бы спорил, поскольку лошадей у шеважа отродясь не водилось, а тех, что попадали к ним в руки от убитых или раненых вабонов, они, говорят, сразу же забивали до смерти и съедали, не представляя себе иного применения подобным животным. О том, чтобы кто-то мог наведаться к ним в гости из краев совсем отдаленных, вабоны по простоте душевной задумывались редко. Им вполне хватало опасной близости рыжих соседей да недавно появившихся россказней о ещё одном всаднике, узкоглазом, в широкополой шляпе, который появился однажды на краю Пограничья и чуть ли не в одиночку помог тамошнему туну справиться с нападением вконец обнаглевших дикарей. Так что вообще-то могло быть всякое, ибо дурное, как говорится, ищет дурь, а больное – хворь. Однако Мев, привыкшей думать и рассуждать обычным манером, всё-таки не верилось, будто кроме них и шеважа в округе ещё кто-то есть. Правда, говоря «округа», она понимала, что дальше, наверняка, что-нибудь да находится, а там, глядишь, и ещё кто-нибудь живет, но долго удерживаться на этой мысли она не умела – пугалась и соскакивала на более привычное, замкнутое, соседское. Иногда её это саму даже раздражало. Ведь и в старые времена ходили сказы о том, как к вабонам в гости являлся некто чужой из неведомых земель, расположенных чуть ли не за Бехемой. Взять хотя бы того же Мали-силача, человека огромного роста и с чёрной кожей. В детстве Мев любила слушать про него всякие небывальщины. Потому что живо представляла себе этого гиганта и с удовольствием боялась. Позднее она решила, что ничего такого на самом деле нет и не было, успокоилась и стала взрослой женщиной, уверенной в себе и в мире вокруг, а тут поди ж ты, опять дурь да страхи начинаются.

– Заснул? – спросила она вошедшую Шелту с неподвижным сыном на руках.

– Что-то он последнее время часто просыпаться стал, – тихо сказала та и присела к столу. – Раньше, помнишь, его спокойно можно было одного даже оставлять.

– Что поделаешь, растет, наверное.

– Или чувствует что-нибудь, – задумчиво вздохнула подруга. – Дети лучше нас всегда всё чувствуют.

– Любишь ты каркать!

– Ну так что, одеваемся? Идем к Хоуэну?

– А Локланчик? Ты его так и понесешь?

– Почему? Накрою теплым и отнесу? В первый раз что ли?

Они последнее время часто спорили, как правильно одевать малыша в холод. Мев боялась, что если его не укутать как следует, то он простудится. А если укутать, то он проснется, разревется и наглотается холодного воздуха. Поэтому считала, что выносить его на улицу стоит уже выспавшегося и бодрого. Шелта же находила, что мягкой подкладки на дне корзины и теплого одеяла сверху вполне достаточно, чтобы он спокойно проспал всю прогулку, не проснулся и ни от жары, ни от холода, ни от невозможности пошевельнуться, и таким образом не начал кашлять. Побеждала обычно Шелта.

Вот и сейчас она проверила, все ли в корзине лежит правильно и гладко, закрыты ли все щелки, уложила в неё причмокивающего сына, накрыла двумя толстыми одеяльцами и сделала подруге знак, чтобы та тоже собиралась.

Когда они вышли на улицу, снег уже прекратился. Зато день перевалил за середину, и стало темнеть. Мев больше всего не любила зиму даже не за мороз и резкие ветра, а именно за то, что день делается слишком коротким, и не успела ты проснуться, как пора ложиться спать.

Обменявшись ничего не значащими приветствиями с соседским семейством, в полном составе занятым разгребанием снежных заносов на своем дворе, подруги направились в вечное плутание между налезающими друг на друга заборами и отдельно стоящими избами. Никто уже не помнил точно, когда и кем Вайла’тун застраивался, однако в том, где и какие стояли дома, прослеживалась внятная мысль.

Ближе к замку, который отсюда даже не был виден за крышами, располагались либо избы, напрочь лишенные дворов, либо, наоборот, можно сказать, здоровенные дворы, застроенные сразу несколькими избами. Первые принадлежали знатным людям, которые больше не видели смысла в том, чтобы выращивать что-либо своими руками, поскольку любую еду и всякую необходимую мелочь можно было без труда купить, если походить по рыночной площади, а ещё лучше – послать туда за покупками своего человека. Во вторых жили не просто знатные, но слишком богатые вабоны, которые могли позволить себе такую роскошь, как собственная маленькая крепость, надежное уединение, застава в самом центре человеческого леса. Немногие из них заводили во дворах огороды. Они тоже предпочитали жить на всем готовом и использовали дворы под застройку – банями, никчемными беседками, собственными кузнями, стойлами для лошадей и прочими излишками.

Дальше них от замка располагался круг смешанных жилищ. Здесь попадались и отдельные избы, хозяева которых либо не могли позволить себе иметь двор, либо были так стиснуты соседними домами, что только мечтали о нём, и избы с хозяйством, как у Мев с Шелтой. Но в последнем случае весь двор обычно занимал огород или сараи с живностью, позволяя владельцам с них кормиться – или напрямую, или с продажи излишков.

Постепенно пространства становилось больше, домов меньше, но селились тут уже те, кому так или иначе не повезло в жизни и кто был не прочь, чтобы о нем забыли. Главным образом, то были бывшие виггеры, получившие за долгие зимы службы какие-нибудь увечья, из-за чего их разжаловали и отправили восвояси, или не слишком желаемые в Вайла’туне одинокие старики, случайно пережившие своих родных, или всевозможные малоприятные для знакомства отбросы жизни вроде предпочитающих праведным трудам нескончаемые кружки крепкого крока или нехитрый промысел воров и прочих лихих людей.

Наконец, на далёких окраинах Вайла’туна обитали те, кто, по твердому убеждению Мев, были жителями самыми важными, без которых невозможно было представить себе ни рыночную площадь, ни жизнь вообще – трудолюбивые фолдиты, с рассвета до заката возделывавшие земли. Либо собственные, если они занимали всей семьей отдельный торп, либо общие – если вместе с другими семьями жили в туне. Она сама родилась в уединенном торпе, правда, с тех пор, как вышла замуж и уехала, домой не возвращалась, не особо скучала, а вспоминала о родных редко и безрадостно. На то были свои причины, о которых она предпочитала не распространяться.

Зиму вабоны не любили. Не любили настолько, что отмеряли время от одной до другой, всякий раз надеясь на то, что этот период станет длиннее. Иногда им так и казалось, но частенько зима задерживалась надолго, а снег исчезал лишь под потоками ледяных дождей и порывами промозглого ветра, принося мало удовольствия и продлевая тоску по теплу. Правда, в зиме и дождях было и хорошее: случалось меньше пожаров. Дома в Вайла’туне, особенно здесь, вне Стреляных Стен, стояли настолько тесно, что полыхни одна изба, дунь посильнее ветер – и в головешки превратятся все соседние постройки вместе с их незадачливыми обитателями. Большие пожары, к счастью, последнее время случались редко, однако зарекаться против них никто не брался, а потому мокрые бревна всегда внушали надежду на то, что всё обойдется, даже если сосед ненароком подпалит свое жилище.

Кузня Хоуэна находилась позади на зависть просторного двора, принадлежавшего его доброму приятелю, гончару по имени Ниеракт. Не так давно этот самый Ниеракт взял и пропал, как сквозь землю провалился. Ни Хоуэн, ни соседи понятия не имели, куда он подевался. Ниеракт в один прекрасный день просто ушел куда-то, никого, даже своего подмастерье, толстяка Шилоха, не предупредив, и больше не вернулся. Шилох этот, мальчишка сообразительный, не будь дурак – подался в услужение к тому самому оружейнику Ротраму, о котором Мев недавно думала в связи с его нежной дружбой с внучкой прорицательницы Закры. А в прошлый раз, когда она одна, без Шелты, проведывала Хоуэна, по соседскому двору безцельно маялось с десяток коней – зачем-то пожаловали мерги из замка. Они там что-то явно искали. Зашли даже к Хоуэну справиться, не знает ли он, куда подался его приятель-гончар. С тех пор Хоуэн и засобирался прочь с насиженного места.

Сегодня двор был пуст, а конские следы засыпал снег.

Подруги обошли изгородь с той стороны, где чья-то заботливая рука разгребла сугробы, миновали наглухо закрытые изнутри двери сарая, откуда некогда вел торговлю сбежавший гончар, и Мев, передав Шелте корзинку с Локланом, которую бережно несла последний отрезок пути, толкнула плечом покосившуюся калитку.

– Дома, – сказала она, указывая взглядом на вьющийся над трубой слабый дымок.

– Всегда он еле-еле топит, – буркнула Шелта. – Не продрогнуть бы там.

Однако опасения её были напрасны. Кузня, занимавшая большую часть избы, а заодно пристройку, приспособленную под нужды склада инструментов и хранилища заготовок и готовых изделий, встретила их приятным запахом сосновых углей и редким теплом. Обычно, как правильно заметила Шелта, Хоуэн так уставал за день от жара из топки, что в жилой комнате старался не зажигать очага без особой надобности.

– Я сегодня чувствовал, что вы мне наследника моего принесете, – потирая большие заскорузлые ладони, сказал Хоуэн, отворяя перед гостями дверь в сени и отступая к стене. – Заодно решил помыться на дорожку.

Как и его сын, Хоуэн был невысок ростом, но широк в плечах. Некогда рыжая, как у Хида, шевелюра, не потеряв ни одного волоска, после известий о гибели последнего сына просто перекрасилась, став почти белоснежной. Перехватив ручку корзины жилистой рукой, старик легко поднял ношу к глазам, приподнял одеяльца и заглянул внутрь.

– Не похож, – без малейшей толики удивления или сожаления заявил он и улыбнулся. – Хид тоже поначалу на меня не походил.

– Так мы вам помешали? – спохватилась Шелта, бывавшая тут реже, чем Мев и потому не так хорошо знавшая повадки хозяина.

– Вы мне не можете помешать. – Хоуэн бережно поставил корзину на большой сундук у стены и охотно помог женщинам снять шубы. – Вы – всё, что у меня осталось от моих сыновей. Нет, не можете помешать, – повторил он, распахивая обе двери: одну – в кузню, другую – в жилую часть дома. – Хотите туда, хотите сюда. Можете посидеть с дороги, а я пока покажу ему мои молотки.

С этими словами старик вынул удивленно таращившего на него глазенки внука, прижал к себе и, не слушая возражений матери, шагнул туда, откуда несло сладковатыми запахами металла, сажей и потом.

Шелта взволнованно посмотрела на Мев, но та только плечами пожала и успокаивающе кивнула. Несмотря на весь свой внушительный вид, Хоуэн мухи не мог обидеть, а уж ручного ребенка и подавно. Вскоре они услышали заливистый смех Локлана и добродушное покашливание деда.

– Теперь ты видишь, что зря переживала? – сказала Мев.

– В смысле?

– Он никому кузню не отдаст, кроме нас. У него теперь есть наследник.

Они заглянули в дверной проём и увидели, как Хоуэн держит перед Локланом здоровенный молот, а малыш одной рукой цепляет деда за седую бороду, а другой колотит по твердой поверхности и хохочет от удовольствия.

– Идем. – Мев тронула Шелту за плечо. – Нехорошо тепло выхолаживать.

Они зашли в уютную жилую часть избы и стали греть над очагом окоченевшие на морозе руки.

Мев нравилось бывать здесь. Хоуэн схоронил жену две зимы назад, однако всё тут было настолько чисто и опрятно, что казалось, женская рука никогда не покидала этого дома. Хоуэн, при всей своей открытости и внешнем добродушии не слишком-то доверял людям, и потому даже помощников и подмастерьев не заводил, считая, что настоящий хозяин, а тем более кузнец, обязан делать всё сам. Сыновья пошли не в него, предпочитая перекладывать заботы по дому на жен, а он не чурался никаких дел, сам готовил, сам стирал и даже частенько мыл полы, чего, что греха таить, не любили делать ни Мев, ни Шелта.

– Чем я могу его покормить? – осведомился вскоре появившийся на пороге Хоуэн. – Парень явно поднабрался силенок в дедовской кузнице и проголодался.

– Боюсь, что ничем, – улыбнулась Шелта, принимая посерьезневшего сына. – Он у нас ещё молочный.

– Ну а вы, хозяюшки, что будете? – Старик махнул рукой в сторону стола, на котором стояли словно заранее поджидавшие их блюда, накрытые чистыми полотенцами. – Может, кроку хотите? Я это запросто, по-домашнему.

– Мне, увы, нельзя, – вздохнула Шелта. – А то мы с ним вместе опьянеем.

– А я, пожалуй что не откажусь, – решилась Мев, чтобы поддержать собеседника. Она прекрасно знала, что не прогадает: крок старик варил отменный.

Когда они удобно устроились за столом, не на лавках, а на отдельных добротных и тяжелых стульях с высокими спинками, которые, по словам Хоуэна, давным-давно вырезал из дуба для своих родителей он сам, Шелта деловито обнажила правую грудь и стала кормить Локлана, то и дело отвлекаясь и принимая участие в их беседе.

– Всё-таки решили податься к вашим сотоварищам? – начала с прямого вопроса Мев.

Хоуэн отхлебнул из кружки, принюхался к тыльной стороне кулака и кивнул:

– Охота на старости зим полезным быть. Там я нужнее. Здесь-то уж и люди нормальные перевелись. Сами, небось, видите, что творится. При Ракли ещё хоть какой порядок был, а теперь, чует мое сердце, совсем уродства безпробудные начинаются. – Он помолчал, словно собирался с мыслями и решал, стоит ли говорить о том, что на душе. – Когда это такое было, чтобы на своих же охоту затевали все равно что на шеважа каких-то! Ты вон, Мев, помнишь, небось, как у Ниеракта, соседа моего, в прошлый раз мерги по дому рыскали. Он так с тех пор и не появился. И я знаю, почему. – Старик понизил голос почти до шепота. – Он мне весточку переслал. Пишет, что лихие дела вокруг начинаются. Его чуть было ни убили, а теперь рыскают повсюду и выслеживают. Его самого и его дружков, с которыми я не так чтобы знаком, но слышал про них и знаю, что они вовсе не те, кого в чем-то злом подозревать можно. А раз так всё повернулось, видать, плохи те, кто им на хвост сел. Пишет он, что в замке дикие люди завелись. В том смысле, что теперь сын может запросто отца порешить, чтобы славу его себе забрать, и всякое такое. – Он почти с удовольствием посмотрел на потрясенные лица женщин. – А вы ещё спрашиваете, пора ли с мест сниматься? Я бы и вам, дочки мои, настоятельно посоветовал, по меньшей мере, ухо востро держать, а того лучше – двигать при первой же возможности за мной следом. Ты, Мев, сама знаешь, что на окраинах наших, хоть и снова опасно стало, да только там всегда легко понять, где друг, а где враг. Там и защититься, если что, можно по-нашенски.

– А почему это кроме вас никто про это не знает и не думает? – решила уточнить вечно во всем сомневающаяся Шелта.

– Глупый люд, – ухмыльнулся старик, подмигнув пушистому затылку внука. – Либо не смотрят, либо смотрят, но не видят, либо смотрят и видят, но не понимают. Так всегда было, есть и будет. Спит народ.

– А вы, значит, проснулись?

– И тебе советую.

– Закра вон тоже беды всякие пророчит, – заметила Мев. – Говорит, война большая идет.

– Закра твоя брешет, – спокойно возразил Хоуэн. – А я дело говорю. Уходить подальше отсюда надо. Знаю, что далеко не уйдешь, а все ж таки идти – не на заду сидеть. Глядишь, зима минет, а там и поглядим. Может, решитесь? Что вы тут теряете?

– Ничего не теряем, – легко согласилась Шелта.

– Всё теряем, – прервала её Мев. – Мы только-только как следует на ноги встали. Думаете, легко без мужей обходиться?

Старик ничего ей не ответил и только как следует приложился к кружке. Хотя на столе было много съестного, он ни к чему не притрагивался, подвигая блюда поближе к гостьям.

– Мы и за вашим домом присмотрим, – попыталась рассеять неловкость Мев. – Всегда будет куда вернуться.

– А ему пригляд не нужен. – Хоуэн хитровато прищурился. – Я его в надежных руках оставляю.

– Благодарю, – начала было Шелта.

– Кузница не должна простаивать, – продолжал старик. – А Ротраму сейчас оружие позарез понадобилось. Знаете его?

Женщины переглянулись.

– Знаем…

– Ну, тогда мне вам и рассказывать нечего. Он хороший оружейник, да и человек, похоже, неплохой. Давеча от него ко мне кузнец один приходил. Бывший, правда. Торни его зовут. Ему и передам.

– То есть? Навсегда что ли?

– Зачем же навсегда? Сколько понадобится. Я этого Торни ещё мальчишкой помню. Он с Хидом моим одно время дружил.

– Это не тот ли Торни, – потерла лоб Мев, – который, говорят, богачом стал и недавно на канале избу купил?

– Тот самый. Сам ко мне пришел. Оно и верно, большой шишкой заделался. Рассказывал, будто выиграл всё это на какой-то «крови героев» или как оно там у них называется. Теперь вот Ротраму, говорит, помогает с заказами на оружие. Кузни присматривает. А моя – любо-дорого! Тут и меч можно выковать, и проволоку для кольчуги любой толщины потянуть, и шлем, какой хош, выгнуть. А вы что приуныли?

То ли он действительно не понимает, что Шелта собиралась к нему въехать, то ли понимал и потому теперь издевается, подумала Мев. Хитрый старик! Видать, смекнул, что у нас ему по-семейному деньжатами на жизнь в каком-то там туне не разжиться, вот и отдал свое добро на сторону. Ну да от нас не убудет. Как-нибудь без кузни жили и ещё проживем. Ну, хитрец!

– Когда отправляетесь? – спросила она вслух.

– Да вот поутру и побреду.

– Что, пешком?

– А что такого? Если с первыми лучами выйти и нигде не останавливаться, то, глядишь, затемно, но на месте буду.

Скатертью дорожка, думала Шелта, отнимая сына от груди и поворачивая раскрасневшимся личиком к улыбающемуся деду. Хид весь в тебя пошел. Ему тоже дома не сиделось. Вот и доходился. Ещё наглость имеет нас собой звать. Внука прикидывается, что любит. Любил бы, не отдал дом первому встречному. Сам ко мне пришел! Знаем, как сам. Наверняка воспользовался своим положением, пустил молву, да и сбагрил кузню тому, кто больше за неё предложил. Иного и не ожидала. Пора прощаться…

– Уже уходите? – засуетился Хоуэн, когда через некоторое время Шелта встала из-за стола и забрала из его рук описавшегося Локлана. – Может, переночуете?

– Нет, мы и так у вас засиделись, – поддержала подругу Мев. – Вы ещё как будто не собирались.

– Да мне и собирать-то нечего, – отмахнулся старик. – Посидите ещё. Вон вода в кадке. Умой малыша ею.

– Так это вы, значит, что, на горбу завтра все свое орудие кузнечное похрячете? – предположила Мев, в голосе которой внимательный слушатель наверняка уловил бы злорадство.

– Отчего же? Всё тут в основном и останется. – Хоуэн помогал Шелте, держа под мышки визжащего малыша. – Я в Торни уверен. Он умеет этим пользоваться. У них в туне, куда я иду, сказывают, такого добра немало. Так что им там важнее мои руки, а не молоток.

– И связи, полагаю, – добавила Мев, отправляя в рот вкусное печенье со стола.

– Ну, тут уж чего не отнять, того не отнять, – хохотнул в бороду Хоуэн. – Те из наших, кто не поддался на подношения и угрозы, ещё могут постоять за себя. Пока в наших руках много железа. Если понадобится, направим его на тех, кто мешает нам жить.

– Загадками говорите. – Шелта обтёрла сына чистым полотенцем и положила на сундук пеленать. – Затеваете что ли что?

– Я-то нет, но вообще могу вам под большим секретом сказать, что да, когда добрые и храбрые люди собираются вместе, жди перемен.

– Хорошо, когда ваши перемены происходят где-нибудь подальше, – нахмурилась Мев, которой не терпелось удалиться восвояси. – Мы в Шелтой живем просто, никого не трогаем, и нас, надеюсь, никто трогать не будет.

– Я бы тоже этого вам желал. Но боюсь, что теперь не то время, чтобы кому-то удалось отсидеться. С оружием в руках больше возможностей выжить.

– Или получить стрелу между ребер.

– Но зато понятно, за что. А так люди сегодня гибнут лишь потому, что не желают проснуться.

– Вы это уже говорили, вита Хоуэн.

– И готов снова повторить! Пускай вашим оружием будет не лук или кинжал, а внимательность и проницательность. Тогда вы хоть заметите, когда начнет происходить необратимое.

– Что происходить?

– Необратимое. Я это так называю.

– Вот Закру не любите, а говорите, как она.

– Я не говорил, что не люблю её. Вы вон тоже, небось, её любить не спешите. Да и за что её любить или не любить? Старуха как старуха. Только по мне так брешет много. А вот людей, которые молотят, сами не зная что, я не люблю. Может, все-таки пойдете со мной? – Хоуэн наблюдал за внуком, и теперь в его выцветших глазах читалась грусть.

Шелта хотела было что-то ответить, но Мев поспешила её прервать, сказав:

– Поближе к шеважа? Нет уж, благодарствуем. Нам таких соседей как-то за ненадобностью. – Она встала. – Пойдем мы, пожалуй. Надеюсь, свидимся ещё. Вы говорили, у Тэрла в туне будете?

– У него самого. Я ему когда-то неплохой меч выковал. Уж он-то точно старика не обидит. Пошли что ли? – Он растеряно огляделся, словно ища, чем бы задержать гостий. Уже в дверях добавил негромко: – Вы меня простите, если что?

– Если что? – не поняла Мев.

– Ну, что кузню на сторону отдал. – Хоуэн откашлялся. – Так оно все-таки пользительнее для всех будет.

– Да мы не… – смутилась Шелта.

– Знаю, знаю. Будто невдомёк мне, зачем приходили. – Он потрепал Шелту по волосам и подмигнул Мев. – Стар да не глуп. Ладно, берегите себя и его. Ишь ты темень уже какая!

Закрыв за гостьями дверь, Хоуэн, не теряя времени, стал торопливо собираться. Ни о какой помывке уж и речи не было. Развлекли они его, но и отвлекли нещадно. Теперь бы не опоздать.

Он наскоро оделся, запер тяжелый входной засов, прошел через сени в кузницу и вышел через боковую дверь, накинув на железные колки несколько хитрых кожаных петель. Воровать не обворуют, но беречься не помешает. Ниерактовскому хозяйству эвон как досталось. Не хранил бы свои сбережения в потайном месте, мерги за здорово живешь все бы растащили, пока дом обыскивали. Своим гостьям он, разумеется, не сказал, что в весточке от Ниеракта была ещё и просьба забрать надёжно спрятанные в поясном мешке силфуры и прихватить с собой, когда он решится отправиться к Тэрлу. Хоуэн без труда нашел под половицами соседской избы означенный мешок и теперь носил на себе, под шубой и рубахой, привыкая к приятной тяжести. Собственные деньги он решил покамест не брать, поскольку, во-первых, в туне они едва ли ему пригодятся, а во-вторых, он все-таки не беглый гончар Ниеракт и ещё надеется сюда возвернуться, когда понадобится.

Петляя между избами, Хоуэн спешил на собрание сомода. Кто знает, быть может, последнее на его веку. Нужно было напоследок повидаться со старыми во всех отношениях друзьями, раздать необходимые указания, выслушать напутствия и лишь тогда, с успокоенной совестью, отправляться в путь, который, в чем Мев была права, предстоял долгий и непростой.

Кстати, разговаривая с ней, он слукавил. В том, что Торни пришел к нему. На самом деле, прошлый сомод постановил, что Хоуэн, уходя, должен передать всё свое хозяйство именно ему. Потому что за последнее время, не без помощи Ротрама, Торни превратился во влиятельного кузнеца и хозяина уже двух кузнечных дворов и одной плавильни. Хоуэн знавал ещё его отца, рукастого мастера, бравшегося за любую самую сложную ковку, кроме оружия. В отличие от него Торни с детства оружием бредил, а потому, едва научившись держать молот, стал бегать от отца по соседним кузням, где ему всегда были рады, помогать и перенимать искусство, и довольно скоро у него стало неплохо получаться. Изготавливая мечи, наконечники для стрел и копий, луковицы для палиц и затейливые шлемы с кольчугами, Торни не преминул всё это испытывать собственноручно да так поднаторел, что в итоге оказался весьма неплохим воином, как показали недавние состязания между бойцами за деньги. «Кровь героев»… К героям Торни уж точно себя не относил. Хоуэну он по-прежнему нравился своей простотой и открытостью, правда, бремя навалившихся забот делало некогда словоохотливого и разбитного парня более собранным и серьезным. Тем охотнее Хоуэн вверял ему свое хозяйство.

Он прошел через ворота в Стреляных Стенах, где его хорошо знали и даже не окликнули, миновал несколько проулков и вышел на широкую дорогу, изгибающуюся вдоль канала. Только тут он спохватился, что, подгоняемый мыслями, идет прямиком к Торни, тогда как сегодняшний сомод собирался вовсе не у него, а в доме самого Ракли. Напрасно он делал этот крюк. Теперь наверняка опоздает. Ну да делать нечего.

По пути его нагнала красивая девушка, в которой он без труда признал сладкозвучную певунью Феллу, в свое время скрасившую им не один сомод. Рядом с ней шел вприпрыжку её маленький брат Том, которому Хоуэн однажды подарил железного виггера-свера собственной работы.

– Какими судьбами, вита Хоуэн? – искренне обрадовалась нечаянной встрече Фелла, поправляя вязаной варежкой сползшую на лоб такую же вязаную шапочку, которая очень ей шла. – Помнится, вы собирались далеко отсюда быть.

– Всё-то ты помнишь, шалунья, – с удовольствием похлопал он девушку по изящной спинке и наклонился к Тому. – Не потерял вояку-то моего?

– Не твоего, а моего, – уточнил малец. – Ты мне его отдал. Никуда я его не потерял. Он с нами живёт.

– Том! – воскликнула Фелла.

– Ну что!

– Как ты говоришь?

– Вот и славно, что не потерял, – выпрямился Хоуэн. – Значит, тебе можно доверять заботу о друзьях.

– Ещё как можно! А у тебя таких виггеров ещё есть? В смысле, больше нет?

– Том!

– Того я специально для тебя сделал. – И добавил, вспомнив вопрос Феллы: – Как раз завтра поутру отправляюсь. Рад был нашему знакомству. Эх, был бы я помоложе…

– Вы и так ещё хоть куда, – рассмеялась девушка, явно привыкшая к подобному обращению.

– Вы случаем не к Ротраму направляетесь? – поинтересовался он, только сейчас замечая, что она держит за спиной мешок, в котором лежит что-то плотное и легкое. – Если я не ошибаюсь, это твои линги?

– Они самые. Как вы догадались, вита Хоуэн? Насчет Ротрама. – Она уже шла рядом, оглядываясь на подотставшего братца.

– Значит, нам по пути, – оживился старик.

– А вы разве тоже где-то тут живете?

– Если бы! Просто забрел в ваши края по ошибке. А не забрел бы, тебя бы не повстречал. Как поживаешь, красавица? Всё песни складываешь?

– Да уж их у меня поднакопилось столько, что как-то за ненадобностью. – Белизна шапочки только подчеркивала золотую, почти рыжую красоту длинных волос Феллы. – Мне тут ещё недавно несколько новых напели, так что сочинительство я покамест забросила.

– Кто же это тебе напевает? Ухажёры, небось?

– Их у неё хоть отбавляй! – нагнал их шмыгающий носом брат. – Один хуже другого.

– Том!

– Лучше Валбура у тебя никого нет.

– Я уж как-нибудь сама разберусь, хорошо?

Хоуэну почему-то вспомнились его мертвые сыновья, и промелькнула мысль, что если бы не жена, слишком рано состарившаяся по собственному желанию, он родил бы ещё и дочь, она бы всё ещё жила и вот так же, как Фелла, разгуливала сейчас по Вайла’туну, радуя глаз встречным мужчинам.

– А ты не рановато к Ротраму идешь? – поинтересовался он. – Раньше ты вроде бы к самому концу наших посиделок приходила.

– А я и не тороплюсь. Это вам поспешать надо, вы, думаю, опаздываете.

– Да, вот… Запамятовал, что мы нынче не у Торни. – Он тронул девушку локтем. – Глянь, что это он на тебя так пристально уставился?

Они как раз собирались сворачивать с широкой дороги, огибавшей канал, в тесный проулок, а сутулая фигура торчала впереди. Дырявая улыбка на ухмыляющимся лице показалась Хоуэну чем-то знакомой, но не настолько, чтобы вспомнить.

– Тэвил… – вырвалось у Феллы. – Это один мерзкий фра’ниман, который никак не отстанет от нас с Томом.

– Я его не боюсь, – подбоченился её брат, но как-то не очень уверенно. – Валбур ему уже раз навалял хорошенько, ещё отвесит.

– Том, не дразни его! – Она торопливо закрыла лицо мальчишки варежкой, чтобы тот не успел показать язык. – Пошли быстрее.

– Что ему надо? – посерьезнел Хоуэн. – Домогается?

– Ну да, до денег. На днях тут Тома побил…

– Ага, попытался! Потом сам не обрадовался.

– Помолчи, сделай милость! Твой Валбур сам знаешь, где теперь из-за тебя.

– Из-за тебя! Он, между прочим, в тебя влюбился, а не в меня.

– Том!

Фра’ниман просто стоял, оскалившись беззубым ртом и не предпринимая никаких попыток приблизиться, так что Хоуэн подтолкнул девушку вперед в проулок, пропустил следом за ней брата, а сам на всякий случай пошел сзади.

В молодости ему приходилось драться, но с тех пор минуло уже немало спокойных зим, да и не благодарное это занятие – валить прислужников замка. У них всегда водятся соглядатаи, готовые чуть что прийти на помощь, а если твоя вина будет доказана, гадостей не оберешься. У него был один знакомый ткач, который отказывался платить гафол и ходил гордым голубем, пока однажды к нему ни нагрянули несколько таких вот сутулых и рукастых и ни утащили на разборки не то в замок, не то прямиком в каркер. Вернулся бедный ткач не скоро, ничего про свои злоключения рассказывать не стал, но с тех пор платил, как все, исправно.

Сзади за ними никто вроде бы не увязался. Проулок был узкий. Хоуэн снял шапку, чтобы лучше слышать в окружавшей их темноте, однако никаких лишних звуков не долетало. Только снег под ногами поскрипывал.

– Том, а кто этот Валбур, которого ты так расхваливаешь?