Текст книги "Все было не так"

Закончив читать письмо, я тут же позвонила Иден. Она шмыгала носом, и я поняла, что она плачет.

– Я только что поговорила с родителями, – сообщила она мне. – Я… рассказала им, что чувствую. И что надо что-то менять.

– Как они отреагировали?

– Пришли в замешательство. И это понятно, наверное. А теперь они очень волнуются.

– И что ты будешь делать? – спросила я.

– Я подумываю пропустить семестр, – сказала она. – Может, больше. Не знаю. Но возьму перерыв от учебы, от выступлений. Мне кажется, надо провести время с семьей, чтобы все выяснить. Может, обратиться в клуб анонимных алкоголиков. Прибегнуть к лечению.

– Мне жаль, – призналась я. Не знаю, что еще добавить.

– Не стоит. Если бы я не заставила себя написать это письмо, то… не знаю. – Она глубоко вдохнула. – Позвоню Дженни. Ли, поговорим позже.

Я сбросила вызов и начала писать новый имейл. У меня теперь три письма, осталось еще два. И благодаря Иден я знала, как связаться с Келли.

Я решила начать с имейла. Вставила ссылки на книгу Макхейлов и объяснила, что знаю правду и хочу подготовить своего рода опровержение.

Письмо получилось коротким, по существу, но закончила я его словами:

Прости, что ничего не рассказала раньше. Боялась. Но теперь появился шанс все исправить.

Затем, пока не передумала, нажала кнопку «Отправить».

Я почему-то была уверена, что она поможет с этим проектом. Она должна была больше нас хотеть, чтобы правда увидела свет. Мне это казалось совсем не сложным.

Но я знала, что не все считали хорошей идеей рассказать правду. Через пару дней после моего возвращения домой стало ясно, что брат Ллойд и родители Сары не стали молчать о моей «лжи».

Сначала я поймала на себе несколько гневных взглядов в коридоре и услышала шепотом «сука», когда проходила мимо. Но никто не подошел и ничего не сказал о Саре. Поэтому, хоть я подозревала, что эта враждебность связана с ней, но не была полностью уверена. До обеда в среду.

Я сидела за тем столом, что и обычно, с Денни и Майлсом, и к нам подошла Эмбер Хибер, девушка, которую Денни пригласил идти с ним на выпускной.

– Не против, если я присяду? – спросила она, опустила поднос и улыбнулась нам полными розовыми губами.

Майлс оторвался от книги, которую читал – что-то про кубинский ракетный кризис, – и мы настороженно переглянулись. Недружелюбными нас не назовешь. Мы улыбались и беззаботно болтали с одноклассниками, как и все остальные. (Точнее, так делала я. Майлс не особо.) Но обед мы старались проводить в уединении. Наш стол окружал невидимый барьер, который годами никто не пытался преодолеть. И хоть Эмбер казалась довольно милой, сомневаюсь, что Майлс или я знали, что нам делать с новым человеком.

Чего нельзя сказать о Денни.

– Конечно, мы не против, – сказал он. – Вот насчет Глиттер не знаю. Она привыкла быть самой красивой девушкой за этим столом.

– Эй, – сказала я.

– Собираешься спорить, что ты красивее Глиттер? – спросил он.

– Возможно, – ответила я. – Тебе откуда знать?

– Туше.

Взгляд Эмбер скакал туда-обратно, она явно не понимала – то ли я так осмеивала физический недостаток Денни, то ли мы просто по-дружески прикалывались. Через минуту она перекинула через плечо свои светлые волосы и сказала:

– Денни, я тут думала, мы могли бы составить планы на выпускной? Я общалась с друзьями, и папа Джордана Мэбри работает в автомобильной компании и говорит, что может дать хорошую скидку на лимузин.

– Лимузин? – спросил Денни, его круглое лицо озарила широкая улыбка. – В котором есть джакузи?

– Я так не думаю. – Эмбер захихикала, и я не могла понять – то ли она действительно считала Денни забавным, то ли флиртовала с ним. – Просто обычный лимузин.

– Очень плохо, – отметил он. – Но я за.

– О, ребята, и вы, конечно, тоже приглашены, – сказала Эмбер, глядя на Майлса и меня. – В смысле, если идете на выпускной. Идете?

Майлс пронзил меня взглядом поверх книги, выгнув широкие брови.

– Идем? – спросил он.

– Я… эм…

Я до сих пор пыталась сложить слова в ответ, как что-то ударило меня по затылку. Не больно. Совсем слегка. Я прикоснулась к волосам, но ничего не обнаружила. А когда обернулась, заметила за другим столом компанию одиннадцатиклассников. Они сбились в кучу и что-то тихо обсуждали, но иногда кто-то из них поднимал голову и сердито смотрел на меня.

Среди них была младшая сестра Эшли, Тара Чемберс.

Я покачала головой и повернулась к Майлсу.

– Насчет выпускного. Я все еще не…

Это снова произошло. Еще один незначительный, но раздражающий удар по затылку. В этот раз, повернувшись, я заметила, что один из одиннадцатиклассников – парень с рыжими волосами, в очках – держал небольшой предмет в руке, которую отвел назад, словно собирался бросить в мою сторону бейсбольный мяч. Заметив мой взгляд, он опустил руку, и я увидела на столе перед ним небольшой поднос с картофельными шариками.

– Этот парень… кидает в меня картофельные шарики? – спросила я растерянно Майлса.

Не скажу, что в старшей школе округа Вирджил никто никого не задирает. Это происходит. Многие даже думают, что травля послужила мотивом стрельбы, хотя мне не нравится такая версия. Частично из-за того, что ни я, ни Сара, ни другие жертвы никогда не травили стрелявшего. И я бы сказала, в ту минуту, открыв огонь, он стал самым настоящим задирой. Поэтому меня бесит, когда люди оправдывают его действия, предполагая, что его изводили.

Я считаю, что в старшей школе проблемы с травлей точно такие же, как во всех остальных, но кидание картофельными шариками казалось мне странной детской шалостью.

Майлс захлопнул учебник и развернулся к столу за моей спиной.

– Какого черта? – спросил он, повысив голос, чтобы они его услышали.

– Какого черта она делает? – сказал рыжеволосый и кинул в меня еще одним шариком. Этот отскочил от моего плеча. Сидящая рядом с ним Тара кивнула.

В глазах Майлса мелькнула тень, и он начал подниматься. Я схватила его за руку и крепко сжала.

– Брось, – прошептала я почти в мольбе. – Оно того не стоит.

После стрельбы в школе я придерживалась политики нулевой терпимости к насилию. Но как бы сильно часть меня ни хотела увидеть, как Майлс ударит этого парня с шариками в лицо, бо́льшая часть меня не могла думать о том, что моего друга могут исключить перед самым выпускным.

Майлс оставался напряженным, как готовый к прыжку кот, но не сдвинулся с места. Он просто прожигал взглядом того парня. Наверное, этого было достаточно, чтобы рыжеволосый перестал бросаться в меня едой.

– У них что, какие-то проблемы? – спросил Денни.

– Они посещают мою церковь, – тихо ответила Эмбер и показала на Тару и рыжеволосого. – И, эм… возможно, в прошлое воскресенье наш священник упомянул Ли.

– Баптистскую церковь округа Вирджил? – догадалась я.

Она кивнула.

– Да. Он… он сказал, ты рассказываешь истории о Саре Макхейл. Что тобой управляет дьявол и нам нужно помнить о преданности Сары ее вере.

– Он дал вам указания кидаться в меня едой? – уточнила я.

– Конечно нет, – ответила она. – Но сказал, мы все должны за нее молиться.

– Как мило с его стороны, – пробормотал Майлс.

– Не похоже, чтобы ты поверила ему, – заметил Денни.

– Ну. – Эмбер потянула прядь блестящих волос и посмотрела на меня своими большими карими глазами. – Честно говоря? Я всегда верила в историю Сары. Я ее не знала, но… она была такой милой. И всегда посещала церковь. И ее история казалась вероятнее того, что говорила Келли. Но ты была лучшей подругой Сары и была с ней рядом в тот момент, когда это произошло. Я не знаю, мне ты не кажешься лгуньей.

– Спасибо, – сказала я, удивившись тому, как в этот момент была благодарна Эмбер. – Но мне кажется, ты окажешься в меньшинстве, если брат Ллойд расскажет всем свою версию.

Эмбер пожала плечами.

– Мне кажется, мои родители думают так же. Не уверена, что они вообще считали историю о Саре правдой. Но, даже если многие думают, что ты врешь, мне хочется думать, что остальные прихожане достаточно взрослые, чтобы не бросаться предметами.

Мне бы тоже хотелось в это верить. Но я вспомнила, через что прошла семья Гейнор. Вандализм, угрозы, нападки взрослых на девочку-подростка, которая все еще приходила в себя после огнестрельного ранения. Если они злятся на меня хотя бы вполовину так же сильно, как на Келли Гейнор три года назад, то картофельные шарики – меньшая из моих проблем.

Я не хотела, чтобы все думали, будто меня можно подмять, но, честно говоря, испугалась.

Я узнала, что моя лучшая подруга мученица, прочитав об этом в аптеке на доске объявлений.

Это произошло в апреле, почти через месяц после стрельбы. Мы с мамой возвращались домой после сеанса психотерапии и заехали в аптеку, чтобы купить мне лекарство. Я осталась у входа, а мама направилась к кассе. В те дни мне требовались передышки от нее. Меня раздражало каждое сказанное ею слово, каждое сделанное ею движение.

А еще в этот день звучал Грохот Смерти. Тогда это происходило почти каждый день, но я отчетливо помню, что в тот день все было особенно плохо. Каждая мимолетная мысль, не важно, обычная или безобидная, запускала нигилистическую спираль. Тогда это были различные листовки и плакаты на доске объявлений снаружи магазина.

Листовка призывала людей перерабатывать отходы? В чем смысл? Солнце все равно скоро взорвется, планета и все человечество исчезнут, и все сделанное нами станет бессмысленным.

Плакат с пропавшим котом? Животные вообще понимают, что такое смерть? Что мы каждый день приближаемся к небытию и ничего не можем с этим поделать? Готова поспорить, нет. Готова поспорить, хорошо быть котом.

Реклама приближающегося конкурса «Маленькая мисс округа Вирджил»? Зачем людям вообще дети? Они тоже однажды умрут. Почему больше никто не понимает, что все бессмысленно, смерть неизбежна, и все это – лишь отвлечение?

Ну, вы понимаете. Это был Плохой День. И он стал только хуже, когда я увидела фотографию Сары.

Это была та самая школьная фотография, где она с косичками и цепочкой с крестиком. Я впервые увидела эту фотографию с тех пор, как несколько месяцев назад нам раздали их в школе. Сара тогда посмотрела на нее, скривилась и поклялась, что больше никогда не заплетет волосы в косы, потому что с ними становится похожа на маленького ребенка.

Но теперь эта фотография улыбалась мне с доски объявлений, и под ней большими буквами было написано:

МОЛОДЕЖНЫЙ МИТИНГ В ЧЕСТЬ САРЫ МАКХЕЙЛ, ДЕВУШКИ С КРЕСТИКОМ.

А под фотографией маленькими буквами три слова:

Приди, помолись, вспомни.

Я смотрела на листовку и перечитывала ее, пытаясь понять, что упускаю. Митинг проводили в христианской церкви Хилкрик на другом конце города. Будь это баптистская церковь округа Вирджил, которую посещала Сара, я бы даже не задумалась, может, только об этом странном ярлыке. Я понятия не имела, почему ее называли «девушкой с крестиком».

Но почему в честь Сары проводили митинг в церкви, в которую она никогда не ходила? Погибло девять человек, не включая стрелявшего. Не только Сара. Я даже была уверена, что в ту церковь ходили две другие жертвы – Бренна Дюваль и Эйден Страуд. Почему не в их честь?

И разве уместно сейчас проводить молодежный митинг?

Не забывайте, что это произошло вскоре после моего первого срыва из-за новостей в Интернете, когда мама изо всех сил старалась держать меня подальше от новостей. После стрельбы я лишь несколько раз выходила из дома. Я пока не виделась с Денни или Эшли. Майлс не забирался ко мне на крышу. И я только что столкнулась с Иден на похоронах Сары и Рози.

Я была полностью изолирована, и ничто не имело для меня значения в этом мире после стрельбы, особенно эта листовка.

– Все купила, – сказала мама, присоединившись ко мне у доски. – Поехали домой, детка.

Я показала на листовку, на лицо Сары.

– Что это?

Она взглянула на него и быстро отвела взгляд. Она что-то знала. Я поняла это по тому, как опустились уголки ее губ, как потемнели ее карие глаза. У нас был один цвет глаз, и я помнила слова Сары о том, что при вранье цвет радужки у меня менялся.

– Не волнуйся насчет этого, – сказала мама. – Давай просто поедем домой.

Она попыталась положить руку на мое плечо, но я отстранилась.

– Что это такое, мам? Почему какая-то церковь проводит в честь Сары молодежный митинг?

– Мы можем обсудить это в машине.

– Нет! – Я топнула ногой, как ребенок. Очень разозлилась. Так сильно, что она еще раз попыталась обнять меня. Я не хотела, чтобы она что-то скрывала. Хотела знать все. Даже если будет больно. Даже если для меня это плохо.

– Лиэнн.

– Скажи мне!

Я крикнула так громко, что покупатели остановились и посмотрели на нас. Стоящий в нескольких метрах от нас кассир поднял бровь, явно гадая, стоит ли ему как-то отреагировать.

Мама махнула ему рукой, затем схватила меня за локоть и вывела за стеклянные двери, над нашими головами противно звякнул колокольчик. Как только мы оказались на улице, я скинула с себя ее руку и вся сжалась, отказываясь двигаться дальше, пока она не объяснит, почему фотография моей лучшей подруги, которую она ненавидела, висела на доске объявлений и почему сделали акцент на цепочке с крестиком.

Мама вздохнула и провела рукой по волосам.

– По всему штату проводят митинги в память о Саре, – смиренно ответила она. – Вот и все.

– Но почему?

Мама пожала плечами.

– Зачем церкви что-то делают? Ты спрашиваешь не того человека.

Отсутствие у меня тяги к религии связано с моей мамой. Она росла баптисткой, но после того, как к ней отнеслись прихожане, когда она забеременела мной в шестнадцать лет, она потеряла интерес к организованной религии. Я до сих пор, честно говоря, не знаю, то ли она потеряла веру в высшие силы, то ли только в церковь. Она не любит это обсуждать. Всегда говорит, что ее отношения с Богом – только ее дело.

– Но почему Сара? – спросила я. – Почему только Сара? И что за ерунда с этим крестиком?

– Я… я думаю, это из-за того, что произошло в уборной, детка.

– В уборной?

Она закусила нижнюю губу. Еще одна наша общая мимическая черта.

– Многие говорят о том, что Сара… что она сказала ему. – Моя мама ни разу не произнесла имя стрелявшего вслух. – Полиция нашла на месте преступления ее цепочку с крестиком. И учитывая, что он спрашивал ее перед смертью, во что она верила, а она дала ему отпор…

Она замолчала и со слезами на глазах посмотрела на меня. Уверена, я выглядела изумленной. Или, возможно, бледной. Мне стало тошно. И я была сбита с толку. В тот день на Саре не было цепочки. И в уборной, когда началась стрельба, она никому, кроме меня, не сказала ни слова.

Но мама, похоже, решила, что выражение моего лица что-то значит. Попыталась броситься ко мне и обнять, но я увернулась.

– Прости, – сказала она и, вытерев глаза, обхватила себя руками. – Все разговоры об этом… Не могу представить. Прости. Нам не обязательно… Ли?

Я уже понеслась прочь от магазина, к парковке. Не хотела ее объятий, слез или объяснений насчет Сары. Не хотела превращать все в смерть в своей голове. Не хотела, не хотела, не хотела.

В тот день я не думала о том, как началась эта история. Или с чего. Даже не подумала о Келли Гейнор. Я могла лишь думать о том, что ненавидела все в этом мире. Эту реальность после стрельбы. Мой разум смеялся надо мной. Мама сводила меня с ума.

А теперь даже мои воспоминания о лучшей подруге не казались безопасными или настоящими.

Бренна Дюваль

Когда ее убили, Бренне было восемнадцать, и она училась в выпускном классе. Звезда баскетбольной команды с ростом сто восемьдесят пять сантиметров. Она уже получила спортивную стипендию. Прошлой осенью, когда наша школа выпустила календарь звезд школы – таким образом собирались средства для различных спортивных команд, – Бренна и ее парень Эйден Страуд (капитан футбольной команды) оказались на обложке.

Когда я в первом семестре ходила на урок международного гражданского права, она была помощником тренера Нолана. Сидела в основном за его столом и играла на его компьютере, пока он не просил сделать копии.

Но я помню один день, ближе к концу семестра, когда мы все сидели и ждали тренера Нолана. Звонок уже прозвенел, но он еще не пришел. И вот в кабинет вбежала Бренна, ее лицо чуть не лопалось от такой широкой улыбки. Она закрыла за собой дверь и сказала:

– Слушайте. Тренер чем-то занят в администрации. Будет здесь через пару минут. Поэтому у нас мало времени.

А потом она попросила нас развернуть все парты. Мы даже не задумывались. Подскочили, и кабинет наполнился скрипом металла по плитке. Бренна все это время следила за дверью, периодически оглядывалась и просила нас поторопиться.

– Разровняйте ряды, – сказала она. – Будто так и должно быть.

Сара ходила на этот урок вместе со мной и все время хихикала, пока мы разворачивали последние две парты в нашем ряду.

– Он идет! – объявила Бренна, повернувшись к нам. – Садитесь, садитесь.

Она побежала по кабинету, длинные ноги в два шага донесли ее от двери до стула тренера Нолана.

Секунду спустя открылась дверь, и тренера Нолана поприветствовали пристальные взгляды девятиклассников. Наши парты теперь стояли лицом к двери в задней части кабинета, а не к доске. Он удивленно вытаращил глаза и просто стоял на месте, моргая.

– Вы опоздали, тренер, – делано строго произнес Ричи Макмаллен.

Тренер Нолан посмотрел на него, потом на Бренну.

– Это сделали вы, мисс Дюваль?

– Понятия не имею, о чем вы говорите, тренер. Разве парты не всегда так стояли? Я не вижу никаких изменений.

– Забавно, что ты это сказала, потому что я ничего не говорил про расстановку парт. – Он покачал головой, но под усами показалась улыбка. – Ладно. Хотите сидеть лицом в эту сторону? Будете сидеть лицом в эту сторону.

Но все оказалось не так весело. В тот день он провел у нас тест. И мы не заметили разницы между задней частью кабинета и доской.

Этот случай едва можно назвать шуткой, но тогда Бренна стала «крутой» в глазах целого кабинета девятиклассников.

Она всегда улыбалась и здоровалась в коридорах, тогда как остальные выпускники нас даже не замечали. Небрежно, но явно в специально подобранной позе, как в подростковых фильмах, прислонившись к своему шкафчику, давала пять спортсменам младше ее.

Меня всегда удивляло, что она узнавала меня. Я думала, она забывала, кто я такая, в ту же секунду, как я выходила из кабинета тренера Нолана. Я вела себя тихо, не поднимала руку и не отвечала. С не самыми хорошими, но и не самыми плохими отметками. Я была серединой. Брюнеткой с неприметным лицом.

Но в один прекрасный день в следующем семестре, после окончания урока международного гражданского права, я оказалась в спортивном зале во время обеда. Сара ушла к стоматологу, и я решила не скучать одна в столовой, а прийти с едой в зал и, сидя на трибунах, заранее сделать домашнее задание. Бренна была там, как и несколько других девочек из баскетбольной команды.

Они по очереди выполняли свободные броски. Я поднимала голову между заданиями по математике, с минуту наблюдала за ними, а потом снова возвращалась к учебе. Другие две девочки – я не знала их имен – справлялись отлично и упустили только по два броска, а вот Бренна не упустила ни одного.

– Скоро прозвенит звонок, – объявила Бренна, поймала мяч и перешла к дриблингу [14]14
  Дриблинг (англ. Dribble – «вести мяч») – продвижение игрока с мячом мимо защитника.


[Закрыть]. – Отличная работа, девочки. На следующей неделе уничтожим округ Райт.

Девочки заулюлюкали, дали Бренне пять и направились к дверям зала. Но она осталась и сделала последний свободный бросок.

Я собирала свои вещи, когда услышала:

– Они отстойно играют, да, Бауэр?

Я осмотрелась, почти уверенная, что она говорит с кем-то другим, хотя это было совсем неразумно. Я была единственной Бауэр в школе, не говоря уже об этом зале.

– Эм, – ответила я, осознав, что она говорила со мной. – Нет. Я считаю, они хорошо играют. Выполнили бо́льшую часть бросков.

– Бо́льшую – это не все, – отметила она. – Они не должны упускать свободные броски.

– Ты волнуешься из-за проигрыша округу Райт? – спросила я.

Она фыркнула.

– Нет. Мы их точно размажем. Они ужасно играют.

– Это как минимум хорошо.

– Но недостаточно хорошо. – Она посмотрела на меня, прищурив голубые глаза. – Какой у тебя рост, Бауэр? Сто семьдесят два? Сто семьдесят пять?

– Где-то между.

– Ты высокая по сравнению с некоторыми нашими девочками. В следующем году попробуй пройти отбор в нашу команду, – сказала она.

Я засмеялась. Не смогла сдержаться.

– Я не люблю спорт, – призналась я. – Совсем. Начинает тошнить, если пробегу хотя бы полкилометра, поэтому…

Я замолчала и ужаснулась, осознав, что призналась, что я в плохой форме, этой крутой выпускнице.

– Очень плохо, – сказала она. – Потому что сейчас мне кажется, когда я окончу школу, наша команда облажается.

Не знаю, считать ли Бренну высокомерной или честной.

Возможно, подойдут оба варианта.

Но точно знаю, что она оказалась права. После ее смерти наша баскетбольная команда облажалась.