Текст книги "Все было не так"

Нам с Дженни пришлось практически тащить Иден до общежития. Когда она шла, одной рукой обхватив меня вокруг талии, другой плечи Дженни, ее ноги путались. Голова лежала на моем плече, а длинные волнистые волосы прилипли к лицу.

– Я так рада, что ты приехала, – пролепетала она возле моего уха. – Я так рада тебя видеть, Ли.

– И я тебя, Иден, – ответила я и споткнулась, когда она навалилась на меня чуть сильнее.

– Иден, где твой студенческий?

– В заднем кармане.

Она убрала руку с Дженни и, чуть не потеряв равновесие прежде, чем я успела ее удержать, засунула руку в карман. Достала студенческий, и Дженни взяла его. Перед нами показалось общежитие Иден.

К этому моменту мы, можно сказать, тащили Иден к двери. Добравшись до места, Дженни махнула студенческим перед небольшим сенсором, и гудок сообщил о разблокировке двери. Я толкнула ее плечом, и мы затащили Иден внутрь.

– Хоть бы здесь не было коменданта, – произнесла Дженни с тихим стоном. – Пожалуйста, пожалуйста.

Коменданта не оказалось на месте. Слава богу, нам удалось поднять Иден по лестнице до комнаты, никого не встретив. Дженни не стала рыться в сумочке Иден в поисках ключа, а тихонько постучалась в дверь. Ее открыла Мисти. Она до сих пор не переоделась, русые волосы были собраны в пучок. Она взглянула на Иден и перевела взгляд на Дженни.

Заметив это переглядывание, я все поняла.

Такое происходит не впервые.

Мисти, отойдя в сторону, впустила нас в комнату и с тихим щелчком закрыла дверь. Мы с Дженни опустили Иден на ее небольшую кровать. Но как только перестали поддерживать, она тут же, пьяно хихикая, повалилась спиной на голубое одеяло.

– На бок, – сказала Дженни, перекатывая Иден обеими руками.

– Меня не стошнит, – ответила Иден.

– Посмотрим.

Мисти подняла пустую мусорную корзину и поставила возле кровати Иден. Я словно наблюдала за знакомой рутиной. Чем-то отрепетированным.

– Ли, – сказала Дженни, – где будешь спать?

– О. У меня есть спальный мешок.

– Тебе нужна подушка? – спросила Мисти.

– Не отказалась бы. Спасибо.

К тому моменту, как мы раскатали мой спальный мешок, Иден уже вырубилась. Мисти вышла принять душ, а мы с Дженни сняли с Иден обувь и очки.

– Так… как давно это продолжается? – спросила я.

Дженни вздохнула и провела рукой по ярко-розовым волосам.

– Некоторое время? Я сначала особо не задумывалась над этим. Она же первокурсница. Впервые оказалась сама по себе, и… я не знаю. С вечеринки в честь посвящения в первокурсники. Только… она не тусуется. Просто пьет. Слишком много.

– Ты с ней разговаривала на эту тему?

– Пыталась. И Мисти тоже. Но мы даже не знаем, что сказать. В смысле, даже не представляем, через что она прошла. А когда поднимаем эту тему или говорим, что она должна сходить к психологу, она отгораживается. Говорит, ей некогда. И это никак не влияет на ее отметки. Она отлично учится. Каждую неделю проводит такие презентации. Все думают, она хорошо справляется. Но потом каждые выходные происходит… это. – Она показала на лежащую без сознания на кровати Иден. – Я думала, в твоем присутствии она хотя бы попытается держать себя в руках, но ошиблась. – Она скрестила руки на груди. – Прости. Не надо было вываливать это на тебя.

– Нет, все нормально, – ответила я. – Я рада, что узнала об этом.

– Мисти думает, мы должны рассказать ее родителям, но я боюсь, она меня за это возненавидит. Она столько трудится, чтобы семья ей гордилась. – Она перешла на шепот: – Ли, я боюсь за нее. Я заканчиваю учебу, а Мисти переводится поближе к дому. А если с ней что-то случится? Мне постоянно снится этот кошмар, где она звонит мне и просит ей помочь, а я уже вернулась в Калифорнию и не могу до нее добраться. Просто… Я не знаю, что делать.

Я не смогла ответить. Я не знала, что с Иден все настолько плохо. Дженни была права. Снаружи казалось, у нее все хорошо. Даже замечательно. Образцовый пример того, каким может и должен быть выживший. Мы с Эшли десятки раз говорили о том, как гордимся ей. Как далеко она продвинулась после старшей школы, где никто и не слышал ее голоса. Я думала, ее активность и веб-комикс оставили тот момент у озера далеко позади.

Но она, возможно, до сих пор кричала. Только по-другому.

– Мне пора, – сказала Дженни. – У меня в понедельник тест, а значит, все выходные придется учиться. Если она проснется, убедись, чтобы попила немного воды, ладно?

– Да. Конечно.

– Спасибо.

Дженни наклонилась, поцеловала Иден в лоб и вышла из комнаты.

Я села на спальный мешок и достала телефон. Мне пришло сообщение от Эшли, которая просила передать привет Иден и спрашивала, как проходит наша встреча. Я не общалась с ней с тех пор, как прочитала ее письмо и не ответила на последние ее сообщения. Я на нее не злилась. Не совсем так. Она не должна была врать. По ее мнению, она рассказала правду о Саре и цепочке. Но я до сих пор не понимала, как с ней об этом поговорить.

Как сообщить кому-то, что то, в чем они уверены, что считают сокровенным, – неправда?

Я не была готова ей сказать, но при этом знала – если не отвечать на ее сообщения, она начнет волноваться. Поэтому быстро напечатала ответ. Иден тоже передает привет. Я не ответила на вопрос о том, как проходит встреча. Не хотела врать, но правду через сообщение тоже не передашь.

Только я нажала «Отправить», как Иден села, повернулась и начала блевать в стоящую возле кровати корзину. Я порадовалась, что мы раскатали мой спальный мешок поближе к кровати Мисти и брызги не доставали. Я отбросила телефон, подскочила, подошла к Иден и держала ее волосы, пока ее тело извергало заполнившую организм водку.

Несколько минут спустя она закончила и вытерла рот рукой. Медленно опустилась спиной на кровать. Я подошла к устроившемуся в углу мини-холодильнику и нашла закрытую бутылку с водой. Открутив крышку, я передала ей воду. Она попыталась попить, не приподнимаясь, но пролила воду на лицо и блузку, хотя ее это вроде не расстроило.

– Где Дженни? – прохрипела она, возвращая мне бутылку.

– Только что ушла.

– Злится на меня?

– Нет.

– А ты?

– Нет.

– Я испортила твой приезд.

– Это не так.

Она застонала, и ее глаза блеснули от влаги.

– Я в полном раздрае, Ли. Ты хотела, чтобы мы написали правду. Вот моя правда.

– Иден…

– Как думаешь, остальные в таком же состоянии? Знаю, что не Эшли. Может, Денни. Или Келли. Надо будет спросить ее…

Ее глаза закрылись, а голос затих, но я все равно услышала эти последние слова.

– Ты знаешь, как связаться с Келли? – спросила я.

– М-хм. – Она почти заснула, мысли озвучивались отрывками. – Разговаривала с ней в университете… видела ее…

Дверь открылась, и я вздрогнула от внезапного звука.

Но это пришла Мисти в серых спортивных штанах и большой белой футболке, на голове тюрбан из полотенца, а в руках банные принадлежности.

Когда я снова посмотрела на Иден, она уже спала. Я закрыла бутылку и поставила ее на прикроватный столик. Исходящий от мусорной корзины запах стал невыносимым. Я наклонилась и как можно туже завязала пакет.

– Здесь есть мусоропровод? – спросила я Мисти. Мисти посмотрела на меня и вздохнула.

– Я этим займусь.

– Нет. Я могу сама это сделать. – У меня возникло ощущение, что Мисти уже не раз приходилось расправляться с рвотой. – Мне просто надо знать, куда…

Но Мисти подошла ко мне и забрала пакет.

– Ближайшая мусорка в ванной, а мне все равно надо туда вернуться. Я забыла зубную щетку, так что…

Она посмотрела на раскинувшуюся на кровати Иден, и я заметила отразившееся на ее лице раздражение, потом она вышла за дверь.

Я направилась к спальному мешку, но тут заметила телефон Иден. Он лежал на краю ее стола. В таком ярко-зеленом чехле его сложно было не заметить. Я схватила его и разблокировала, пока не отговорила себя. Телефон оказался без пароля, поэтому я быстро открыла контакты.

Пролистала их, надеясь, но не веря, что найду нужный. А когда дошла до «Г» и увидела «Гейнор, Келли», так удивилась и обрадовалась, что даже засмеялась.

В коридоре послышались шаги. Я переслала контакт себе, положила телефон Иден на стол и пересекла маленькую комнату. Я пыталась убедить себя, что трезвая Иден поделилась бы со мной ее номером.

Только она не поделилась. Видела Келли, была в ее университете и ничего мне не сказала. Возможно, я не должна была знать. У меня точно не должно быть ее номера.

Но я поступала правильно. Старалась все исправить. Поэтому все хорошо. Келли будет рада услышать про письма.

Да, я знаю. Даже мне это казалось неубедительным. Но этого достаточно, чтобы мне не было тошно от вины.

Дверь открылась, как раз когда я дошла до другого конца комнаты. Я наклонилась над рюкзаком, и в этот момент вошла Мисти.

– Забрала щетку, – объявила она, и я услышала, как щелкнул замок. – Через несколько минут лягу спать. Надеюсь, ты не против?

– Нет, конечно, – ответила я. – Я переодевалась в пижаму.

Свет погас, я устроилась в спальном мешке, достала телефон и проверила отправленный себе контакт. Теперь у меня имелся номер и имейл Келли Гейнор. Наконец-то.

Но я не успела связаться с ней – пришло следующее письмо.

Иден прислала имейл в субботу поздно вечером. Я только пару часов назад вернулась от нее домой. Утром мы просто отдыхали в ее общежитии. Она работала над «Каллиопой», а я читала «Эквус» [13]13
  «Эквус» (лат. Equus – лошадь) – скандальная пьеса британского драматурга и сценариста Питера Шеффера 1973 года. Психологическая драма о самоосознании и становлении подростка, придумавшего себе бога в образе Лошади.


[Закрыть]. Несмотря на ее очевидное похмелье, мы не затрагивали тему случившегося.

Поэтому я очень удивилась, когда тем вечером получила от нее имейл, и это ничто по сравнению с моими эмоциями от его прочтения.

Дорогой кто-то!

Я не очень дружу со словами. Меня всегда называли стеснительной, но это не так. Просто я никогда не знаю, что сказать. Я так долго ищу подходящее слово, что к тому моменту, как в голове формируется мысль, тема разговора уже меняется. Картины всегда казались мне логичнее.

Возможно, именно поэтому я написала семь черновиков этого письма. Или из-за того, что Ли попросила меня написать правду. Я так долго говорила людям правду, которую они хотели слышать, показывала то, что хотели видеть, что теперь даже не знаю, как быть.

Знаю лишь, что стараюсь изо всех сил. И все думают, я отлично справляюсь, но я боюсь, злюсь, все время устаю и никому не могу в этом признаться, потому что этого не хотят от меня слышать, а я не знаю, как это сказать.

А еще из-за Рози.

Мне не очень нравилась моя кузина. Я не должна так говорить, но если уж говорить правду, то вот она. Мы совсем не ладили. Уверена, она была милой с остальными, но не со мной. Она была младшей сестрой. Но установила планку. А я не могла до нее дотянуться.

Рози была лучшей из Мартинезов. Ни разу не пропустила мессу. Идеально говорила на испанском. В школе была популярной и хорошо училась. А я была тихой, странной лесбиянкой, которая все время читала мангу и рисовала, вместо того чтобы учиться. На испанском я с трудом получила тройку. Рози почти во всем была лучше меня и любила мне об этом напоминать.

Когда мы приезжали к бабушке, Рози дожидалась, когда я войду в комнату, и начинала задавать ей вопросы о детстве в Мексике или о дедушке, который умер задолго до нашего рождения. Через несколько секунд они быстро болтали на испанском, смеялись и улыбались, а я ничего не понимала. Будь наши родители рядом, они бы тоже присоединились. А я сидела бы и чувствовала себя одинокой. Бабушка первой замечала меня, но, когда пыталась втянуть меня в разговор, переключившись на английский, я ничего не могла сказать. Ни на каком языке. Просто пожимала плечами, бабушка расстраивалась, а Рози за ее спиной жалостливо смотрела на меня, будто она это не специально.

В школе она почти всегда игнорировала меня. Нас разделял год, так что это было не сложно. Ее окружала большая компания друзей, которым она вроде как действительно нравилась. Я же везде ходила с альбомом. Только один урок у нас был общим, и мы сидели по разные стороны кабинета. Может, после школы мы и были кузинами в дружной семье, но в этих четырех стенах с таким же успехом могли жить в разных вселенных.

Но как бы я ни обижалась на Рози – иногда даже ненавидела, – момент, когда я поняла, что она мертва, стал самым худшим в моей жизни.

Не стану вдаваться в подробности стрельбы. Тот, кто это читает, все уже слышал. Мне больше нечего добавить.

Но Ли просила написать меня «правду». О том, чего люди не знают. По моему мнению, они не знают, что было после. Когда я, свернувшись клубком под партой в кабинете информатики, открыла глаза и поняла, что в моем классе никто не двигается. Когда подползла к Денни и поняла, что кровь на ковре лишь частично его. Когда поняла, что Рози, моя младшая кузина, не дышит.

Рози была избалованной, но она была моей семьей. И я никогда не представляла ее с дырой от пули в… Нет. Прости. Я не могу это написать. Дело все равно не в этом, а в том, что я была потрясена, когда увидела ее такой.

Но я не хотела оставаться в этом состоянии. Моя семья нуждалась во мне. До этого я позволяла себе держаться в тени. Позволяла себе быть тихой, пока Рози сверкала, как звезда. Когда Рози была рядом, я не понимала, какой это подарок. Я завидовала ей. Но она умерла, и пришлось сверкать мне.

Я быстро поняла, что не могу быть Рози. Не могла смешить бабушку так сильно, чтобы она начинала икать. Не могла приносить домой такие оценки, из-за которых родители хвастались бы мной. Не могла сделать их счастливыми, как она.

Я пыталась. Весь одиннадцатый и выпускной класс пыталась. Но не могла стать ею.

Но пришлось найти способ стать кем-то. Новый способ, чтобы они мной гордились. Потому что я не хотела, чтобы они даже думали о том, что в тот день должна была умереть я.

Они никогда такого не говорили. В моей семье никто не произнес бы таких слов. Даже родители Рози. И я знаю – если бы они об этом подумали, то тут же почувствовали бы себя ужасно. Сразу признались бы. Но я не хотела, чтобы, думая об этом, они ощущали вину. И сама не хотела об этом думать.

Моя учеба в университете началась спустя два года после стрельбы. Однажды вечером моя соседка по комнате, Мисти, предложила сходить вместе с ней на митинг.

Я уже говорила, что я – тихий человек. И после стрельбы меня выбивают из колеи громкий шум и резкие движения, потому меньше всего мне нужен был митинг. Но тогда оставался единственный вариант – провести всю субботу в одиночестве в комнате общежития, и как бы меня ни пугало остальное, одиночество – хуже всего. Когда я одна, паника возникает от малейшего звука. Я начинаю представлять ужасные вещи.

Кажется, я тогда даже не поняла, что это митинг за контроль оружия, хотя, уверена, именно поэтому Мисти меня пригласила. Она приготовила плакаты и все прочее – участвовала во многих митингах и знала, что делать, – а я просто должна была стоять там, держать картонный плакат и двигать губами под речовки других. Стыдно признаться, но тогда меня это вообще не беспокоило.

Но потом нас сфотографировал местный журналист. Узнал наши с Мисти имена и откуда мы, а на следующий день вышла газета, где я, Иден Мартинез, выжившая в старшей школе округа Вирджил, держала в руках плакат и выступала за контроль оружия. Я не рассказывала журналисту про стрельбу, но два и два несложно сложить.

Не знаю, как газета оказалась у бабушки. Мой университет расположен в нескольких часах езды от округа Вирджил, но она все равно увидела ее. Со слезами позвонила мне и сказала, что гордится мной. Что мной гордится моя семья. Потому что я делала доброе дело. Я боролась за Рози. Родители поделились статьей на «Фейсбуке», а тетя и дядя написали мне имейлы с признательностью. Я впервые стала звездой. Стала Мартинез, какой они хотели меня видеть.

Вот так я стала активисткой. А еще начала пить.

Сначала немного. Один из митингующих предложил мне шот, сказал, он притупит тревогу. Так и случилось. До того дня я ни разу не пила, но мне понравилось. Понравилось, как стал тише голос паники, визжащий в голове. Поэтому, когда на следующих выходных Мисти повела меня на очередной митинг, я решила выпить еще один шот.

Но мне не хотелось расставаться с этим ощущением. Я начала пить на регулярной основе. Понемногу по вечерам, чтобы замедлить мысли и легко заснуть. Но в выходные я позволяла себе пить больше. Достаточно, чтобы не только притупить надрыв, но и заглушить эмоции. Достаточно, чтобы ничего не чувствовать. Я продолжила ходить на митинги. Мисти так этому обрадовалась, что предложила сотрудничество с другими организациями. Она помогла мне написать статью для газеты университета о безопасности кампуса. Обучила меня статистическому анализу и аргументации, а я рассказала ей все, что могла, о реальной ситуации со стрельбой. Когда меня пригласили на первую презентацию перед полной аудиторией, я испугалась, но Мисти решила совместить свои навыки статистического анализа и мой опыт. Пока я паниковала, они с моей девушкой Дженни написали для меня сценарий.

Благодаря их помощи первая презентация прошла отлично, и меня пригласили снова. И снова. И снова. Приглашали в старшие школы и университеты по всей Индиане. За последние несколько месяцев я засветилась на телевидении и в паре национальных публикаций. Мне даже выпал шанс посидеть с законодателями. И теперь за мной наблюдала не только моя семья. В соцсетях я получала сообщения от незнакомцев. От подростков, взрослых и других активистов.

«Ты борец, – написала в «Твиттере» одна девочка. – Продолжай бороться».

Борец. Такой все хотели видеть меня. Я борец. Девушка, которая готова кричать, чтобы ее услышали. Девушка, которая готова снова проживать в презентациях самый худший день ее жизни, чтобы выразить свою позицию. Они видят меня сильной, целеустремленной, человеком, которым восхищаются и…

А я так боюсь, что они узнают – я не такая.

Не хочу, чтобы казалось, будто мне плевать на то, за что борюсь. Не наплевать. Сейчас еще больше, чем до этого. Я хочу бороться. Хочу уберечь людей. Хочу удостовериться, что больше никто не увидит того, что видела я, и не будет мучиться, как я. Хочу быть активистом, которым гордится моя семья, но не только ради них, а потому, что хочу быть такой версией Иден.

Но за этим щитом я рассыпаюсь на части. Я пишу это письмо, а на столе возле меня стоит бутылка водки. Только при помощи спиртного я смогла заставить себя это написать. Только при помощи спиртного я могу заставить себя делать хоть что-то. Я пью почти каждый вечер, чтобы мысли в моей голове стали неразличимы. Ведь когда они ясные, становится слишком больно. И я продолжаю убеждать себя, что я в порядке, что у меня все под контролем. Что я студентка университета, а студенты иногда выпивают. И это все равно никак не влияет на мои оценки, так что все хорошо.

Но если все хорошо, зачем я прячу бутылку водки в ящике и достаю ее, только когда рядом никого нет?

Дженни и Мисти знают, что я пью на вечеринках столько, что меня потом тошнит. Понимаю, что они от этого устали. Понимаю, что злятся на меня. И придут в ярость, и забеспокоятся, если узнают, что пью и по вечерам. Не так много, чтобы на следующий день мучиться от похмелья. Но достаточно, чтобы пережить.

Мне кажется, я не в порядке. И я напугана.

У мамы Мисти проблемы со здоровьем, поэтому она переводится поближе к дому, в Теннесси. Мне придется жить с новой соседкой. Как бы в последнее время ни была раздражена Мисти, она была мне лучшей подругой. Помогала справиться с паническими атаками, переписывала речи и отправляла имейлы, когда я не могла с этим справиться. И смешила, когда я очень сильно в этом нуждалась.

А у Дженни этот год последний. Господи, только от одной этой мысли становится тошно. Если меня пугает отъезд Мисти, то отъезд Дженни просто ужасает.

Дженни Стюарт-Гу – моя первая девушка. Мы познакомились через несколько недель после начала первого семестра, на встрече клуба аниме. Этот клуб был ужасным. Этакая кучка белых ребят, которые швырялись случайными японскими словами, чтобы впечатлить друг друга. Они настаивали на том, чтобы смотреть нелегально скачанные аниме с субтитрами, ведь так «лучше всего», хотя одна из девочек была практически слепой и с трудом видела экран, не говоря уже о субтитрах. После первой встречи она не вернулась. Да и я бы тоже не вернулась. Но в тот вечер Мисти пошла на свидание, а я не хотела оставаться в комнате одна.

Пока парни из клуба пытались превзойти друг друга, я сидела в углу и рисовала. Не думала, что кто-то вообще заметил мое присутствие, пока голос рядом со мной не произнес:

– У тебя отлично получается.

Я вздрогнула и тихонько вскрикнула. Но Дженни притворилась, что это совсем не странно.

– Прости, – сказала она. – Но у тебя правда отличные рисунки. Можно посмотреть другие?

Я показала ей остальные рисунки в альбоме. Оказалось, ей нравились комиксы, и она всегда хотела рисовать, но из нее скорее вышел бы писатель. Она любила фэнтези, особенно истории про ведьм и магических существ. К концу фильма, который мы должны были смотреть, мы уже придумали идею первого веб-комикса. Так родилась «Каллиопа».

Мы перестали ходить на собрания аниме клуба и начали встречаться в библиотеке. Она писала, а я рисовала. К середине первого года я обзавелась красивой талантливой девушкой и первым веб-комиксом.

«Каллиопа» не очень известна, и при публикации я решила слегка изменить свое имя – на И. Б. Мартинез, – чтобы хоть что-то в моей жизни не было связано с активизмом и стрельбой. Работая с Дженни, я ускользала в выдуманный мир, где нет оружия, где мы можем просто играть и изучать. Это единственное веселье в моей жизни. И я не знаю, что случится с «Каллиопой» или моими отношениями, когда Дженни уедет.

– Мы справимся, – сказала она мне несколько дней назад, когда я подняла тему ее возвращения в Калифорнию. – Летом можем по очереди приезжать друг к другу. Я приеду к тебе осенью или, возможно, во время зимних каникул. А ты ко мне – во время весенних.

– Но что насчет времени между визитами? – спросила я. Мы сидели во дворе, положив учебники на колени. – Ты будешь в Лос-Анджелесе. Мне кажется, там все такие… красивые.

– Ты красивая, – сказала она.

Я пожала плечами.

– Возможно. Но я красивая, и я – здесь. А они красивые и будут там. С тобой.

– Ты думаешь, красоты достаточно, чтобы я тебе изменила?

– Нет, – ответила я. – Я знаю, что ты так не поступишь. Но…

– Но ничего. – Она встала на колени, отчего учебник свалился, и обхватила мое лицо руками. – Я люблю тебя, дурочка. Этого не изменить, даже если вмешаются часовые пояса.

И она поцеловала меня, а мне захотелось ей верить.

Но я помню ее лицо тем вечером, когда они с Ли тащили меня, пьяную и спотыкающуюся, в комнату. Она выглядела взволнованной, но еще уставшей. Словно на нее давит эта забота обо мне.

И если я сейчас в таком состоянии, что будет через год? Когда она и Мисти уедут и не от кого будет прятать водку?

Знаю, что должна попросить помощи, но мне кажется, я не имею на нее права. Кажется, я всех подведу. Я не хочу быть слабой. Хочу вывести из себя всех тех придурков, что слали мне в соцсетях угрозы смерти, потому что я, по их мнению, отбираю у них оружие. Хочу показать этим высокомерным белым парням из моего кампуса, которые пытаются поспорить со мной на тему второй поправки, что я такая же умная, сильная и громкая, как и они. Хочу, чтобы семья продолжала мной гордиться и чтобы им в голову никогда не пришла мысль, что умерла не та девочка.

Я хочу бороться.

Но эта версия меня – лживая. Я могу подняться на сцену и выступить с презентацией, которую отрепетировала десятки раз. Но когда кто-то достает меня и требует играть не по правилам, я рассыпаюсь. Такова моя правда.

Я не борец. Я самозванка. И меня убивают попытки продолжать этот фарс.

Завтра я буду сожалеть о том, что отправила Ли это письмо. Я это знаю. Буду жалеть, что поделилась этим, но иначе могу остаться без помощи. Так что вот она, правда. Настоящая Иден Мартинез.

Мне жаль.

И.