Текст книги "Перспективы и риски развития человеческого потенциала в Сибири"

Если каждый из приведенных выше внутренних факторов формирует демографические риски как в составляющих естественного, так и всех видов механического движения населения, то такой из внешних факторов, как состояние и процессы, происходящие в других государствах и формирующие иммиграционные потоки, касается только межгосударственной миграции.

В начале 1990-х гг. при переходе стран, образовавшихся после распада СССР, к рыночной экономике в результате сокращения производства и роста безработицы произошло массовое вытеснение людей в этих странах из привычной для них среды существования, и значительная часть из них сформировала внешние по отношению к России потоки иностранной рабочей силы.

Благоприятность условий регионов России для развития трудовой миграции 1990-х гг. заключалась в лояльности законов принимающей стороны, а также в отсутствии юридических ограничений, позволяющих свободно пересекать «прозрачные» в то время государственные границы, провозить коммерческий груз, пребывать и работать без законодательных препятствий. И только к началу нового тысячелетия вводятся новые официальные нормы международной миграции для стран СНГ. Важным фактором иностранной трудовой миграции стало и то, что как части бывшего государства эти страны имели схожее правовое поле, однотипную номенклатуру профессий, общую принадлежность сразу к двум языковым ареалам (например, русский и тюркский), а пребывание долгие годы в единой социальной структуре и идеологии выработало у населения этих стран общие коммуникативные нормы и образцы социальной организации.

Однако, несмотря на значимые социальные функции, потоки такой миграции привнесли и целый ряд рисков: нарушение этнодемографического баланса территорий вселения, межнациональные конфликты, рост наркомании, этническую преступность, ухудшение санитарно-эпидемиологической ситуации, угрозу потери стратегических территорий и т. д. Эти риски часто по своему негативному эффекту перекрывают все преимущества, связанные с массовым привлечением мигрантов с целью усиления трудового и демографического потенциалов территорий.

Другим важнейшим внешним фактором является целенаправленная деструктивная деятельность внешних сил по формированию демографических рисков [Соболева, Чудаева, 2008]. В высказываниях некоторых видных западных политиков звучала мысль о том, что Западу не нужна сильная Россия, после проигрыша в холодной войне она должна быть расчленена, а ее роль низведена до сырьевого придатка, обеспечивающего ресурсами благополучные страны. И важнейшую роль в ослаблении страны должно сыграть сокращение численности населения через снижение рождаемости и рост смертности.

В стратегии национальной безопасности США в качестве важнейших составляющих декларируется обеспечение беспрепятственного доступа к ключевым районам мира и глобальным ресурсам. На Западе уже неоднократно озвучивались идеи о том, что огромные ресурсы России должны быть интернационализированы. Два бывших госсекретаря США М. Олбрайт и К. Райс формулировали этот тезис практически одинаково: Сибирь слишком большая, и несправедливо, что она принадлежит только одной стране. А вот что писал З. Бжезинский в своей книге «Выбор. Мировое господство или глобальное лидерство»: «…чтобы удержать Сибирь, России понадобится помощь: ей не под силу одолеть эту задачу самостоятельно в условиях переживаемого ею демографического спада и новых тенденций в соседнем Китае». А вот как выглядит эта помощь на практике: в начале 1990-х гг., когда Россия находилась в шоковом состоянии от инициированных Западом и проводившихся под его контролем реформ[5]5
  По мнению А. Антонова, демографический кризис в России связан с социально-экономическими и политическими реформами, инициированными Западом, которые и были направлены на депопуляцию населения (http://www.demographia.ru/articles_N/index.html?idR=1&idArt=643).


[Закрыть], практически лишенная суверенитета и имевшая огромный внешний долг, для США наступил подходящий момент для обсуждения возможности покупки Сибири, которую Россия, по их мнению, никогда не сможет не только освоить, но и даже заселить, по аналогии с Аляской. Можно также вспомнить и нашумевшую работу ученых из Брукингского института, одним из основных выводов которой было утверждение о том, что в Сибири жить невозможно, отсюда следовал совет – переселить население на территории с более благоприятным климатом. То есть самим расчистить богатую природными ресурсами территорию от населения для новых хозяев, что и осуществлялось, например, для некоторых северных территорий за счет кредитов МБРР[6]6
  Речь идет о переселении жителей Воркуты, Норильска и Сусуманского района Магаданской области в рамках пилотного проекта социального реструктурирования районов Крайнего Севера за счет кредитов Международного банка реконструкции и развития.


[Закрыть].

Б. Грызлов, выступая на встрече в Мурманске в 2007 г., высказался категорически против программы переселения людей с Севера. Он заявил, что освоение северных территорий является стратегической задачей для нашей страны. Между тем «есть мнение, что надо с Севера переселять людей, внедрять вахтовый метод», – заметил он. Более того, по словам спикера, существуют программы переселения людей с Севера. Это «антистратегическая программа», по мнению Б. Грызлова. Он убежден, что «наоборот, Север надо обустраивать, создавать комфортные условия для жизни». «Север для России – не обуза, – подчеркнул Б. Грызлов – 60 % валютных запасов страны поступает с северных территорий. Если говорить о месторождениях, то здесь 93 % запасов нефти, 75 % – газа, 100 % – алмазов, половина леса, 90 % меди и никеля, две трети золота – это все северные территории» [Грызлов, 2007].

Изложенные внутренние и внешние факторы, формирующие демографические угрозы и риски, в разной степени оказывают влияние на отдельные составляющие демографической ситуации.

Наиболее значимые последствия современных демографических угроз проявляются в таких характеристиках воспроизводства и формирования населения, как:

• длительное сокращение численности населения (сохранение продолжительного во времени отрицательного естественного прироста) – депопуляция;

• низкий уровень рождаемости, не обеспечивающий простое воспроизводство населения, и большое число абортов, сравнимое с числом рождений;

• высокий уровень смертности, сверхсмертность мужского населения, усиление социальной обусловленности смертности за счет роста алкоголизма, наркомании, туберкулеза, проблем иммунодефицита;

• низкая ожидаемая продолжительность жизни, особенно у мужчин и некоторых этносов;

• нарушение половозрастной структуры населения за счет естественного и механического движения и в том числе гендерная асимметрия в составе населения;

• сокращение численности населения трудоспособного возраста, его старение и в то же время рост экономической нагрузки за счет старого населения;

• снижение качества человеческих ресурсов (демографический аспект) за счет роста заболеваемости и ухудшения репродуктивного и психического здоровья;

• трансформация брачно-семейных отношений и традиционных ценностей семьи и, как следствие, – высокий уровень разводов и рост количества неполных семей и внебрачной рождаемости, рост бездетных и малодетных семей, брошенные старики и социальное сиротство и т. д., влекущие за собой целый спектр социальных проблем;

• сокращение доли государствообразующего (субъектообразующего) этноса; обезлюдевание в результате депопуляции и длительного миграционного оттока с обширных богатых природными ресурсами планетарного масштаба и стратегически важных территорий в условиях обостряющейся в мире борьбы за ресурсы и изменяющегося климата;

• необходимость сохранения территориальной целостности в условиях депопуляции.

Индикаторы демографических угроз – функциональные характеристики отдельных сторон процесса демографического воспроизводства и формирования демографических структур (половозрастной, семейной, этнической), отражающие его негативный характер.

Каждый из индикаторов может быть описан одним или совокупностью показателей и отображает либо состояние объекта исследования, либо ход демографических процессов, их количественные и качественные характеристики в агрегированном виде.

В зависимости от тактики и задач анализа конкретных демографических проблем в методике формирования демографических индикаторов в анализе такого крупного региона, как Сибирь, следует выделять два этапа.

На первом этапе – мегауровне – необходимо определить рейтинг территорий (области, края) по отдельным наиболее важным составляющим демографического развития. На этом этапе используются агрегированные показатели, каждый из которых описывает основные количественные или качественные характеристики воспроизводства населения. С помощью такого анализа можно определить рейтинг территории, выделить области (края), находящиеся в лучшем и худшем положении относительно указанных проблем демографического развития. Данный подход предполагает разработку совокупности индикативных показателей, описывающих все стороны рассматриваемого явления. В качестве таких показателей для анализа демографических проблем на этом уровне мы выделяем следующие:

1. Индикативный показатель естественного прироста населения, складывающийся из трех показателей, каждый из которых учитывается с одинаковым весом (рис. 2.1).

Рис. 2.1.

• Коэффициент естественного прироста населения в году t – e^t.

• Средняя величина коэффициента естественного прироста населения за последние пять лет

• Средняя величина коэффициента естественного прироста населения за последние 10 лет

2. Нетто-коэффициент воспроизводства, показывающий степень замещения поколения женщин их дочерьми при длительном сохранении существующих уровней рождаемости и смертности.

3. Индикативный показатель заболеваемости по нозологиям, вносящим основной вклад в уровень смертности населения и составляющим более 80 % всех случаев смерти (H^t), складывается из трех показателей, каждый из которых учитывается с определенным весом (рис. 2.2).

Рис. 2.2.

• Заболеваемость населения болезнями системы кровообращения (h^t_{сист. кровооб})

• Заболеваемость населения злокачественными новообразованиями (h^t_{злокач. новообр}).

• Заболеваемость населения, связанная с несчастными случаями, отравлениями и травмами (последствия воздействия внешних причин) (h^t_внеш).

4. Индикативный показатель заболеваемости по социально значимым группам болезней (Н^t_{соц. знач. заболев.}) складывается из трех показателей, каждый из которых учитывается с определенным весом (рис. 2.3).

Рис. 2.3.

• Заболеваемость населения алкоголизмом и алкогольными психозами (h^t_{алкогол}).

• Заболеваемость населения наркоманией (h^t_нарком).

• Заболеваемость населения, связанная с психическими расстройствами и расстройствами поведения (h^t _психич).

На втором этапе анализа – мезоуровне – для каждой выделенной территории (области, края) проводится углубленный динамический анализ демографической безопасности по более широкому кругу показателей, описывающих процесс воспроизводства и формирования демографических структур (половозрастной, семейной, этнической). Цель такого стратегического анализа состоит в выявлении угроз демографической безопасности на ранних стадиях их формирования до того момента, когда эти угрозы могут окончательно сформироваться и быть реализованы.

Каждому индикатору соответствует шкала допустимых значений его изменений, при этом важно знать предельные, так называемые пороговые значения, к которым необходимо стремиться на первом этапе хотя бы для нейтрализации или смягчения негативных демографических тенденций.

Множество всех видов показателей демографических угроз мезоуровня сводится к следующим блокам:

1. Естественное движение.

2. Состояние здоровья (качественные характеристики воспроизводства населения).

3. Демографические характеристики семьи.

4. Миграция и расселение.

5. Этнодемографическая структура.

Все показатели каждого из указанных блоков вместе со своими пороговыми значениями и вероятными демографическими последствиями представлены в табл. 2.1.

Таблица 2.1

Продолжение табл. 2.1

Окончание табл. 1.2

Большинство из индикаторов демографической безопасности и их пороговые (предельные) значения могут быть рассчитаны как для России в целом, так и для отдельных ее регионов с помощью данных статистической отчетности Федеральной службы государственной статистики.

Вместе с тем, такие индикаторы, как распространенность бесплодия и невынашивания беременности, удельный вес детей первой и второй групп здоровья в общей численности детей, число детей-сирот и оставшихся без попечения родителей, могут быть рассчитаны только на основании региональных статистических данных. Их пороговые значения для России в целом получены либо на основании экспертной оценки, либо в сравнении с развитыми странами мира. Во всей совокупности индикаторов только такой индикатор, как коэффициент трудовой иммиграции (число трудовых иммигрантов на 1000 занятых в экономике), не отражается в статистической отчетности ни регионов, ни страны в целом. Между тем данные о потоках трудовой иммиграции из ближнего и дальнего зарубежья существуют в региональной отчетности ФМС регионов, а, следовательно, этот индикатор может быть рассчитан на уровне отдельных регионов.

Разработанные индикаторы позволяют осуществлять диагностику демографической сферы страны на данный период и в будущем, они могут рассматриваться в качестве ориентиров для разработки и реализации федеральной и региональной демографической политики государства.

Государственная политика в области обеспечения демографической безопасности должна реализовываться в региональных программах демографического развития, разработанных в отдельных субъектах Российской Федерации с учетом новой Концепции демографической политики Российской Федерации и региональных особенностей в сфере формирования демографических рисков.

В качестве субъекта демографической безопасности на региональном уровне должны выступать исполнительные органы власти в пределах их компетенции в рамках реализации целевых программ демографического развития субъекта РФ, а также контролирующие государственные органы, ответственные за безопасность страны, в том числе ФСБ. Большую помощь в обеспечении демографической безопасности могут оказать общественные организации и СМИ, чья деятельность состоит в пропаганде семейных ценностей, здорового образа жизни, самосохранительного поведения и в профилактике заболеваний. Важна и роль ученых в обеспечении информацией общества о демографических угрозах, их последствиях и мерах, принимаемых для обеспечения демографической безопасности.

Глава 3
Этнические риски развития человеческого потенциала: теория и методики оценки

В современной России особую значимость приобретают вопросы прогнозирования развития. «Не реализовав масштабный, долгосрочный проект демографического развития, наращивания человеческого потенциала, освоения своих территорий, мы рискуем превратиться в глобальном смысле в “пустое пространство”, судьба которого будет решаться не нами» [Путин, 2012]. Развитие человеческого потенциала становится стратегической задачей государства.

Впервые понятие «человеческое развитие» было сформулировано в 1990 г. в докладе Программы развития ООН в контексте «расширения спектра выбора» личности. Важнейшими элементами выбора были признаны: «жить долгой и здоровой жизнью, получить образование и иметь достойный уровень жизни»; дополнительными факторами стали политическая свобода, гарантированные права человека и самоуважение [ООН опубликовала Индекс человеческого развития…, 2011]. Время показало недостаточность этого определения, и в 2010 г. было предложено новое: «Развитие человека представляет собой процесс расширения свободы людей жить долгой, здоровой и творческой жизнью, на осуществление других целей, которые, по их мнению, обладают ценностью; активно участвовать в обеспечении справедливости и устойчивости развития на нашей общей планете» [Доклад о развитии человека., 2010].

В Докладе о человеческом развитии 2011 г. (Human Development Report) – «Устойчивое развитие и равенство возможностей: лучшее будущее для всех», подготовленном Программой развития Организации Объединенных Наций (ПРООН), Россия занимает 66 место из 187 с индексом человеческого развития 0,755 и находится в середине списка высокоразвитых, по оценке ПРООН, государств. Это демонстрирует относительно высокое качество человеческого потенциала и одновременно ограничения в его развитии, связанные с проблемами социально-экономического неравенства, низкой продолжительностью жизни, экологическими проблемами, высокой межнациональной напряженностью и проч. [Устойчивое развитие., 2012]. Ограничения в развитии человеческого потенциала формируют пространство риска. В современных исследованиях методология оценки рисков сквозь призму интересов общества и личности предполагает использование двух основных методологических подходов.

Традиционно риски в социально-политическом и социокультурном измерениях описываются на основе концепции идентичностей (включающих этничность). Этот подход опирается на категории «меньшинства» и «базовых групповых человеческих потребностей» и на понятие «групп риска». Согласно этим подходам, социум (этническая группа) обладает некими базовыми потребностями – стремлением к обеспечению выживания, целостности и суверенитета. Если сообщество (меньшинство) не может удовлетворить свои «базовые потребности», испытывая различные формы социальной депривации и политической дискриминации, оно пребывает в состоянии риска и может либо исчезнуть, либо начать борьбу в защиту своей идентичности. При таком подходе, риск – это существование или возможность возникновения ситуации, когда формируются предпосылки противодействия реализации базовых этносоциальных ценностей личности или группы; они являются факторами развития конфликта – конфликтогенными факторами.

Одним из примеров исследований в такой парадигме является проект «Меньшинства в состоянии риска» (Minorities at Risk/MAR). Проект был инициирован Т. Гарром в 1986 г.; с 1988 г. работу по нему вел Центр международного развития и управления конфликтами Университета Мэриленда (The Center for International Development and Conflict Management/CIDCM). Проект обобщил данные об этнических меньшинствах и конфликтах с участием меньшинств в странах мира с населением более 500 тыс. чел. Статистическая база данных и ее аналитика разрабатывались на протяжении 2000-х гг. Информация по этническим меньшинствам была представлена следующими группами показателей: I) характеристики сообщества (индикаторы идентичности; оценки численности населения; показатели различности; концентрация); II) статус (индикаторы исторического опыта автономизации и сепаратизма; организация групп и представительство; притеснения); III) внешняя поддержка (поддержка родственных групп, иностранных государств и межправительственных организаций; поддержка неправительственных организаций); IV) конфликтное поведение (внутриобщинные конфликты; межобщинные конфликты; протестное поведение; восстания и бунты; репрессии государства в отношении групп меньшинств) [Minorities at Risk Project, 2009].

Проект определял «меньшинство в состоянии риска» как группу, которая претерпевает коллективные страдания и систематическую дискриминацию в обществе и мобилизуется для отстаивания интересов или собственной защиты. С 2004 г. появились следующие дополнительные критерии: членство в группе обусловлено преимущественно происхождением; членство в группе осознается как важное в психологическом, нормативном и стратегическом аспектах; члены группы разделяют некие общие культурные нормы, такие как язык, религия и обычаи; группа насчитывает, как минимум, 100 тыс. чел. и составляет не менее 1 % от общего населения страны. В ходе исследований была обоснована 71 ключевая переменная анализа. Этим критериям удовлетворяли 282 этнополитические группы. Проект имел две смежные базы данных: «Организации меньшинств» (Minorities at Risk Organizational Behavior) – 118 этнополитических организаций, представляющих 22 группы меньшинств из 26 стран Среднего Востока и Северной Африки за 1980–2004 гг.; «Дискриминация» (Discrimination Dataset) – показатели уровня политической и экономической дискриминации групп, входящих в базу «Меньшинства в состоянии риска» за 1950–2003 гг. [Minorities at Risk Project, 2009].

Проект «Меньшинства в состоянии риска» опирался на теорию и практики оценки и регулирования мировых социокультурных и политических процессов, сложившихся в XX в. По мнению ведущих аналитиков современности, в том числе М. Кастеллса, это была эпоха меньшинств и различных социальных и культурных движений, которые представляли собой реакцию на глобальную экономическую и культурную унификацию. «Власть идентичности» правила миром [Castells, 1997]. После Второй мировой войны одновременно с крушением колониальной системы и развитием транснациональной миграции в мировых законодательных и общественных практиках утвердилось признание этнокультурного многообразия как важнейшей характеристики социальной гармонии.

К числу документов, подтвержденных ООН, ЮНЕСКО, МОТ и другими международными организациями и ориентированных на утверждение принципа культурного многообразия, относятся: Конвенция об охране всемирного культурного и природного наследия (1972 г.); Конвенция о коренных народах и народах, ведущих племенной образ жизни в независимых странах (1989 г.); Декларация тысячелетия (2000 г.); Хартия земли (2000 г.); Всеобщая декларация ЮНЕСКО о культурном разнообразии (2001 г.); Конвенция об охране нематериального культурного наследия (2003 г.); Рекомендации о развитии и использовании многоязычия и доступе к киберпространству (2003 г.); Конвенция об охране и поощрении разнообразия форм культурного самовыражения (2005 г.); Всемирный доклад о культурном разнообразии (2008 г.) и т. д. Согласно Всемирной декларации ЮНЕСКО, защита культурного разнообразия является этическим императивом человечества: «Она подразумевает обязательство уважать права человека и основные свободы, особенно права лиц, принадлежащих к меньшинствам, и права коренных народов. Недопустимо ссылаться на культурное разнообразие для нанесения ущерба правам человека, гарантированным международным правом, или для ограничения сферы их применения» [Всеобщая декларация ЮНЕСКО, 2001].

В начале XXI в. парадигма полиэтничности остается одной из доминант политического структурирования не только России, но и мирового сообщества в целом. Утрата этничности, как одной из составляющих структуры идентичностей современного человека, часто расценивается с позиций риска. Но при этом, характеризуя события XX в., эксперты отмечают, что он войдет в историю как период противостояния двух важнейших тенденций: растущего осознания групповой солидарности, основанной на религиозных, этнических и других идентичностях, с одной стороны, и политической консолидации и глобализации – с другой.

В сентябре 2002 г. в Страсбурге проводился симпозиум Совета Европы, на котором в рамках проекта «Межкультурный диалог и предупреждение конфликтов» экспертным сообществом обсуждались источники и детонирующие механизмы межкультурных и межрелигиозных конфликтов, определялись меры предупреждения этих конфликтов, а также меры урегулирования постконфликтных ситуаций. Целью этого симпозиума, как указано в отчете о его работе, являлось «помочь управленцам на всех уровнях (локальном, региональном и национальном), гражданскому обществу и акторам, работающим на местах, определить политику диалога, включающую в себя все способы выражения культурного многообразия». В том же документе межкультурный и межрелигиозный диалог рассматривается как один из главных способов предупреждения или урегулирования уже возникшего конфликта – идея, нашедшая свое окончательное оформление в Белой книге Совета Европы по межкультурному диалогу [Dialogue au service, 2002].

Риск возникновения конфликтов связан со столкновением различных систем ценностей. На макроуровне это выражено возможностью возникновения конфликтов при взаимодействии в одном государстве различных этнокультурных сообществ, а также между государствами (экстремизм, национализм, мигрантофобия, этноцентризм и др.). В Белой книге Совета Европы по межкультурному диалогу, изданной в 2008 г., к таким рискам причисляется следующее:

1) развитие стереотипного представления о других культурах, установление климата взаимного недоверия, напряженности и беспокойства в обществе, провоцирующего развитие нетерпимости и дискриминации;

2) лишение человека возможности новых культурных открытий, которые необходимы личностному и социальному развитию индивида в контексте глобализации;

3) образование замкнутых, изолированных сообществ, ведущее к развитию в них удушающего конформизма;

4) создание благоприятной почвы для появления и развития экстремизма, трансформирующегося в терроризм;

5) создание в изолированных и настроенных враждебно по отношению к другим культурам сообществах неблагоприятного климата для индивидуальной автономии личности и свободного осуществления прав человека и основных свобод;

6) возникновение масштабных общественных конфликтов и потрясений, уносящих миллионы человеческих жизней [Livre Blanc sur le dialogue interculturel, 2008].

Лидер этнополитологии в России В. А. Тишков подчеркивает: «Вторая половина XX века стала свидетелем действительно глобального явления – эскалации насилия и войн внутригосударственного характера. Большинство этих войн и конфликтов – это так называемые войны “за идентичность и веру”, т. е. войны за этническое самоопределение, сепаратистские или ирредентистские политические проекты. Часть конфликтов – это вооруженная борьба за власть над центральным правительством разных соперничающих группировок, опирающихся на представителей той или иной этнической или религиозной общины, проживающих в едином государстве. Только за период с 1990 по 1995 г. 70 государств были вовлечены в 93 войны, в которых было убито 5,5 млн чел. Три четверти этих жертв – гражданское население, включая один миллион детей». В том числе вооруженные действия в Чечне 1994–1996 и 1999–2001 гг. унесли более 40 тыс. жизней российских граждан [Тишков, 2012].

Конфликты, рожденные конкуренцией идентичностей, ставят под угрозу возможность воспроизводства человеческого потенциала. Признавая значение этнокультурного многообразия и настаивая, вслед за В. А. Тишковым, на выработке в обществе конструктивного (позитивного и толерантного) отношения к этой стороне российской действительности, авторы данного текста ориентируются на приоритетность эффективной политики государства в пользу личности и общества. На протяжении 1990-2000-х гг. кампании Чеченской войны, конфликты в Дагестане, Осетии, Карелии, на Ставрополье сделали важными для России разработку стратегий нейтрализации этнических рисков и предотвращения конфликта через эффективное управление полиэтничными сообществами.

По определению одного из ведущих антропологов-экспертов России М. Н. Губогло, «содержание новой этнической политики состоит в расширении спектра самовыражения этничности путем разработки механизмов, способных примирить политико-правовые интенции и интегративные задачи государства по созданию юридически обоснованной солидарности граждан, т. е. согражданства, с жизненно важными социально-демографическими, культурно-языковыми и психологическими аспектами этнических общностей и групп. Долгосрочность ее вытекает из признания многоэтничности постоянно действующим фактором» [Губогло, 2003, с. 721].

Этническое многообразие современной России признается политическим и культурным императивом на уровне политического, академического и легитимного общественно-публицистического дискурсов. Но определение риска лишь на основе методологии и практики этнического партикуляризма представляется не достаточно эффективным. Всестороннее изучение этносоциальных процессов последних десятилетий, оценка развития политических и культурных взаимодействий различного, в том числе транснационального, уровня, пересмотр ценностей мультикультурализма в пользу интеркультурализма и, наконец, понимание того, что этносоциальные и политические проблемы возникают не только из-за протестов меньшинств, но и из-за позиции большинства, приводят к корректировке методологических принципов этносоциальных исследований. Как считает В. А. Тишков, «наступающий новый век будет временем реакции групп большинства на несостоятельные проекты от имени меньшинств по разрушению общего политического пространства вместо улучшения системы правления и культурной политики в рамках общего государства» [Тишков, 2000].

Оценивая в рамках данного исследования риск как потенциальную возможность материальных, физических, социальных потерь общества, отдельных индивидов и групп и угрозу для их жизненных шансов, следует подчеркнуть, что в сфере долгосрочного планирования и государственной политики эта категория соотносится с представлением о национальной безопасности.

Ориентация на приоритет государства и концепцию гражданской нации определяет методологический подход к оценке рисков, который становится реальностью российской гуманитарной науки в последнее десятилетие. При оценке современной ситуации в России авторы фундаментального исследования «Стратегические риски России: оценка и прогноз» (2005 г.) используют категорию стратегических рисков, подразумевая под ними «угрозы национальной безопасности и устойчивому развитию страны, обусловленные уязвимостью населения, хозяйственных объектов и окружающей их природной среды к разрушительному воздействию различных источников и факторов опасности… В более же узкой трактовке, как управленческой категории, стратегический риск может рассматриваться в качестве меры возможности наступления негативных последствий для национальной безопасности и устойчивого развития страны при принятии неэффективных или непринятии стратегических решений в сфере (обще)государственного управления» [Стратегические риски…, 2005, с. 35]. Речь идет о сочетании вероятности таких неблагоприятных событий (кризисов, катастроф, стихийных бедствий и проч.) и ущербов от них, которые существенно снижают уровень защищенности личности, общества и государства от внутренних и внешних угроз [Стратегические риски., 2005, с. 35].

К числу стратегических рисков наряду с прочими отнесены: возрастание угроз терроризма, возможность внутригосударственных межнациональных (межэтнических) и межконфессиональных конфликтов; соединение межэтнических и межконфессиональных конфликтов, когда те и другие принимают экстремальные формы; изменение социальной структуры и духовный кризис также соотносятся с этнокультурными и социально-политическими трансформациями общества и формируют современные риски России [Стратегические риски., 2005].