Текст книги "Перспективы и риски развития человеческого потенциала в Сибири"

Перспективы и риски развития человеческого потенциала в Сибири
Ответственный редактор академик В. В. Кулешов

Введение

Современная экономика все в меньшей степени определяется наличием природных ресурсов, а все в большей – качественным ростом человеческого потенциала; он признается главной составляющей национального богатства и основной силой экономического роста. Важнейшими характеристиками человеческого потенциала являются здоровье, уровень образования и профессиональная квалификация населения. Целью социально-экономической политики современного государства должно стать развитие человеческого потенциала как приоритетного ресурса экономического и социального прогресса на основе повышения благосостояния и качества жизни населения. Государственные и общественные деятели активно обращаются к этой идее в своих речах и публикациях, но соответствуют ли декларации реалиям жизни? Авторы данной монографии, опираясь на оригинальный статистический и эмпирический материал, исследовали потенциальную готовность россиян, живущих в Сибири, к возлагаемой на них миссии с помощью комплексного и углубленного анализа разных факторов формирования человеческого потенциала Сибири, условий и механизмов его развития, накопления и эффективного использования во благо самих людей и страны.

Тему человеческого потенциала можно смело отнести к числу наиболее активно разрабатываемых в последние десятилетия обществоведами, ведь в настоящее время все более актуальными становятся проблемы защиты человека от рисков и угроз и обеспечения его нормальной жизнедеятельности. На исходе XX в. сформировались концепции, в которых различные составляющие национальной безопасности рассматриваются с точки зрения развития человеческого потенциала. В частности, разработана концепция безопасности Программы развития Организации Объединенных Наций (ПРООН), где национальная безопасность рассматривается как одна из форм обеспечения безопасности человека [Доклад о развитии…, 1999]. Концепция выделяет семь основных аспектов безопасности человека: экономическую, продовольственную, экологическую, личную, социальную (культурную), политическую и безопасность для здоровья.

В течение многих лет указанные параметры развития человеческого потенциала являлись (в той или иной мере) предметом исследований Института экономики и организации промышленного производства и других институтов СО РАН. Были разработаны теоретические основы и проведены конкретные исследования человеческого потенциала населения Сибири. В качестве основных компонентов человеческого потенциала [Заславская, 2004, с. 168–172] рассматривались социально-демографический потенциал (половозрастная структура населения, состояние здоровья, продолжительность жизни, естественное и механическое движение населения, включая миграцию иностранной рабочей силы); трудовой потенциал (уровень и структура занятости населения, масштабы безработицы, качество рабочей силы, уровень оплаты труда); экономический потенциал (уровень благосостояния и реальных доходов населения, социальные гарантии и социальная защищенность); социокультурный потенциал (уровень общего образования и профессиональной подготовки, особенности нормоценностного сознания и этнические ценности). Результаты предпринятых исследований отражены в многочисленных публикациях [Иностранные мигранты…, 2006; Калугина, Соболева, Тапилина и др., 2007; Калугина, Соболева, Тапилина и др., 2008 и пр.], а также в коллективной монографии «Россия и россияне в новом столетии: вызовы времени и горизонты развития» (третья книга из серии «Исследования Новосибирской экономико-социологической школы»), где три раздела из пяти посвящены анализу человеческого потенциала и человеческого развития [Россия и россияне., 2008].

Настоящая монография является итоговым результатом научной деятельности коллектива ученых в рамках междисциплинарного интеграционного проекта СО РАН № 8 «Демографические, этнические и социальные риски развития человеческого потенциала Сибири» (руководитель – академик В. В. Кулешов). Этот проект объединил исследователей из четырех научных организаций – Института экономики и организации промышленного производства СО РАН (головная организация), Института археологии и этнографии СО РАН, Института географии им. В. Б. Сочавы СО РАН, НИИ комплексных проблем гигиены и профессиональных заболеваний СО РАМН.

Новаторский характер проекта заключается в оценке ресурсов человеческого развития Сибири на микро-, мезо– и макроуровнях на основе выявления практик мобилизации населением собственных ресурсов, использования социальной инфраструктуры, изучения этнополитических и этнокультурных институтов.

Цель исследования – выявление способов и практик использования, сохранения и развития человеческого потенциала разных групп населения (доходных, социальных, этнических) Сибири с учетом возможных демографических, социальных, этнических рисков. Рассмотрение проблемы защиты человека от рисков и угроз во взаимосвязи с проблемой качества жизни и формирования человеческого потенциала дополняет существующие подходы и является перспективным в плане учета интересов человека и прогресса в развитии общества.

Изучение рисков развития человеческого потенциала Сибири осуществлялось на основе интеграции социально-демографических, медико-демографических, социологических, этносоциальных, социальногеографических исследований, соответствующих одноименным блокам проекта, результаты которых отражены в главах коллективной монографии.

Первый раздел монографии, посвященный методологии и методике оценки социальных, демографических и этнических рисков развития человеческого потенциала, включает три главы. В них основное внимание уделяется анализу основных понятий и индикаторов, необходимых для оценки социальных рисков развития человеческого потенциала («риск», «угроза», «опасность»), определению рисков в формировании демографической среды (факторы, формирующие демографические угрозы) и этнических рисков развития человеческого потенциала, а также типологиям рисков (социальных, демографических и этнических) и методологии их оценки.

Социальные и экономические риски формирования и использования человеческого потенциала рассматриваются в семи главах второго раздела монографии. К одному из важнейших результатов этого раздела можно отнести вывод о том, что фактором риска развития человеческого потенциала выступают необоснованные социальные неравенства, порождающие социальную напряженность в обществе и приводящие к дезинтеграции и противостоянию общественных сил. Модернизация экономики, осуществляемая за счет населения, чревата непредсказуемыми социальными последствиями, а сама идея обновления основных (производственных) фондов за счет сокращения инвестиций в развитие человеческого капитала идет вразрез с общемировыми тенденциями. На обширном статистическом материале по странам мира показано, что неравенство выше критического уровня препятствует экономическому росту и прогрессивным преобразованиям институтов, поэтому снижение уровня социального и имущественного неравенства населения в доктрине национальной безопасности страны рассматривается в качестве важнейшей стратегической цели. Вызовы времени требуют новаторской государственной политики, позволяющей противостоять рискам и неравенству. Однако социальная политика России не способствует снижению необоснованных социальных различий в уровне и качестве жизни социально-экономических слоев населения, что наглядно видно на примере дифференциации энергетической ценности питания и уровня потребления рекреационных и образовательных услуг разных доходных групп населения.

Значимое место в монографии занимает оценка рисков в формировании демографического потенциала Сибири. Этому посвящен третий раздел монографии. В теоретической части раздела дано определение «демографической безопасности», представлена авторская методика измерения демографической безопасности на региональном уровне, выделены социально-демографические индикаторы, которые обеспечивают оценку рисков формирования отдельных составляющих демографического потенциала, определены так называемые пороговые значения, к которым необходимо стремиться для нейтрализации или смягчения негативных демографических тенденций. Авторы этого раздела не только проводят скрупулезный анализ показателей, формирующих демографический потенциал Сибири на фоне общероссийских трендов, но уделяют внимание таким важным составляющим демографического потенциала, как состояние здоровья и миграция. При этом, рассматривая современные риски в формировании здоровья, исследователи особо выделяют значение репродуктивного здоровья как важнейшей качественной составляющей воспроизводства населения.

В четвертом разделе «Этнические риски человеческого развития», состоящем из четырех глав, рассматривается крайне актуальная для полиэтничного Сибирского региона проблема этносоциальных и этнополитических рисков. Обращение к мировому опыту реализации регионализма и федерализма и соотнесение его с реалиями современной России, исторический анализ динамики этносоциальных процессов в Сибири, попытка оценки напряженности межэтнических взаимодействий в условиях интенсивной этнически окрашенной миграции и пр. могут послужить основой для обсуждения проблем этнических прав граждан, статуса этноса в современных условиях, модернизации национальной концепции государства, выбора эффективных способов управления этнополитическими рисками.

В заключении авторы дают характеристику рисков развития человеческого потенциала и обосновывают предложения по оптимизации региональной социальной и демографической политики.

Пионерный характер данной монографии определяется рядом параметров, которые не встречаются в совокупности ни в какой другой работе, а именно:

1. Выбор концептуальной рамки, представляющей современное общество как общество рисков с присущей ему системой неравенств и распределения ответственности за генерацию всевозможных рисков и угроз среди различных социальных групп.

2. Многоуровневый подход к оценке ресурсов человеческого развития Сибири. Такой подход предполагает макроанализ сложившейся институциональной системы и государственной политики по созданию условий для аккумулирования человеческого потенциала и его капитализации в сфере труда, образования и здравоохранения; мезоанализ возможностей территории в предоставлении жителям Сибири услуг социальных учреждений и доступности инфраструктурных объектов в разных типах поселений, и, наконец, микроанализ активности самих народных масс по развитию своего потенциала через заботу о своем здоровье и здоровье членов своих семей, их вложений в образование детей и повышение профессиональных знаний, мобилизацию разного рода ресурсов для карьерных продвижений и страхование рисков в условиях «неопределенного будущего» – будь то мировой финансово-экономический кризис или же вступление человека в «третий возраст» в стране с перманентной пенсионной реформой.

3. Междисциплинарный подход, в соответствии с которым развитие человеческого потенциала рассматривается как многоаспектное явление, подверженное, как минимум, трем видам рисков – социальноэкономическим, демографическим и этносоциальным.

В монографии актуализируются вопросы разработки социально-экономической политики, направленной на предотвращение того, чтобы риски, связанные с развитием человеческого потенциала населения Сибири, не стали чрезмерными, и на обеспечение того, чтобы перспективы его накопления были практически достижимыми, а Сибирь сделала бы долгожданный рывок в социальном развитии.

Авторский коллектив монографии:

Институт экономики и организации промышленного производства СО РАН (Новосибирск) Т. Ю. Богомолова, канд. социол. наук (глава 5, заключение), З. И. Калугина, д-р социол. наук (главы 1, 4, 7, заключение), Н. Е. Смирнова (главы 11, 13, 16), С. В. Соболева, д-р экон. наук (главы 2, 11, 13, заключение), О. П. Фадеева, канд. социол. наук (глава 8), Т. Ю. Черкашина, канд. социол. наук (главы 1, 6, 9), О. В. Чудаева (главы 2, 11, 13, заключение)

Институт археологии и этнографии СО РАН (Новосибирск)

Е. В. Антропов (глава 16, 17), Д. Ю. Гапак (глава 18), И. В. Октябрьская, д-р ист. наук (главы 3, 15, 16, 17), М. В. Пономаренко (глава 3), Н. Г. Попова (глава 18), А. А. Шадт, канд. ист. наук (глава 3, 15)

Институт географии им. В. Б. Сочавы СО РАН (Иркутск)

С. В. Рященко, д-р геогр. наук (глава 10)

НИИ комплексных проблем гигиены и профессиональных заболеваний СО РАМН (Новокузнецк)

Ю. А. Григорьев, д-р мед. наук, В. В. Захаренков, д-р мед. наук (глава 12)

Академик В. В. Кулешов

Раздел 1
Методология и методика оценки социальных, демографических и этнических рисков развития человеческого потенциала

Глава 1
Социальные риски развития человеческого потенциала: основные понятия и индикаторы оценки

«В развитых странах современного мира общественное производство богатства постоянно сопровождается общественным производством рисков» [Бек, 2000, с. 21]. Смысл этого высказывания Ульриха Бека – в возрастающих по мере модернизации производительных сил угрозах для физического выживания человека. Источниками рисков для развития человеческого потенциала могут быть не только техногенные факторы, но и социальные отношения, сложившиеся в разных общественных подсистемах: экономической, демографической, этнической, социальной и т. п. Поэтому цель предпринятого исследования заключалась в выявлении способов и практик сохранения, развития и использования человеческого потенциала разных групп населения Сибири с учетом возможных рисков. По существу, речь идет об определении вариантов ответов на риски, о минимизации возможных угроз для разных социальных групп.

Общество риска. В теориях общества риска нашла отражение дихотомия структурного и конструкционистского подходов. В первом случае риски понимаются как нечто объективное, существующее вне воли и сознания индивидов. Но в социологических теориях, основные положения которых представлены в работах У. Бека, Э. Гидденса, Н. Лумана, а среди российских социологов – В. И. Зубкова, А. В. Мозговой, О. Н. Яницкого, риски определяются в коммуникации, т. е. конструируются во взаимодействиях по поводу возможных последствий какого-либо события, явления.

Общество риска – это новая парадигма, сменяющая концепцию общества производства и распределения богатства: «мы еще не живем в обществе риска, но и больше не живем только в обществе распределения благ» [Бек, 2000, с. 23]. Это происходит не вследствие того, что дефицит благ перестал быть значимой социальной проблемой, а и из-за того, что складываются новые социальные отношения, характеризующиеся сменой критериев социальной стратификации, что приводит к образованию новых социальных общностей, и к тому, что поведение людей все более определяется предвидением будущего, чем тенденциями прошлого.

Если говорить подробнее, во-первых, равенство как идеал общественных отношений сменяется безопасностью, а основой социальной стратификации становится не объем богатства, а степень уязвимости перед рисками. В этот переходный период «риски, как и богатства, распределяются по классовой схеме, только в обратном порядке: богатства сосредоточиваются в верхних слоях, риски – в нижних. По всей видимости, риски не упраздняют, а усиливают классовое общество. К дефициту снабжения добавляется чувство неуверенности и избыток опасностей. Напротив, те, кто имеет высокие доходы, власть и образование, могут купить себе безопасность и свободу от риска» [Бек, 2000, с. 40–41]. Этот «закон» специфически классового распределения рисков и считается одним из центральных измерений риска.

Но классовая специфика в распределении рисков проявляется не только в их неравномерном распределении, но и в том, что возможность и способность избегать опасные ситуации, обходить и компенсировать их тоже неодинакова у слоев с разными доходами и разным уровнем образования: кто располагает большими финансовыми возможностями, тот может попытаться избежать риски благодаря выбору места жительства, обустройства жилья [Бек, 2000, с. 40–41]. Образование и умение анализировать информацию, то есть обладание определенным человеческим капиталом, дополняют экономические возможности в минимизации рисков.

В концепции Э. Гидденса существующая институциональная среда задает унифицированные варианты поведения индивидов и порождает, таким образом, коллективные риски. Естественно, распределение коллективного риска неоднородно в социальном пространстве, и группы, и индивиды, располагающие разными объемами и видами капиталов, имеют разные возможности в предвидении рисков и минимизации негативных последствий в случае реализации риска. У. Бек, как и Э. Гидденс, подчеркивает, что глобализация и обострение ситуаций риска сужают приватные пути спасения и возможности компенсации негативных последствий рисков. К рискам, для которых социальные границы не значимы, относятся техногенные риски, или риски, порожденные «социализацией природы» – результатом технического вторжения в природу, что, с одной стороны способствует «стабилизации множества ранее случайных или непредсказуемых воздействий на человеческое поведение», но с другой – порождает новые состояния природы, суть и последствия которых известны человеку не в полной мере [Сен-Марк, 1977].

Во-вторых, новый стратификационный критерий порождает новые общности, основой существования которых становится страх: «Движущую силу классового общества можно выразить одной фразой: «Я хочу есть!» Движущая сила общества риска выражается фразой: «Я боюсь!» Место общности нужды занимает общность страха» [Бек, 2000, с. 36].

В-третьих, мышление в терминах риска предполагает, что не прошлое, а будущее определяет поведение индивидов в настоящем: согласие с предполагаемыми рисками заставляет быть активными сегодня, чтобы предотвратить риски завтра. Как замечает Э. Гидденс, «риски и попытки оценки риска существенны для колонизации будущего» [1994]. У. Бек пишет, что риски не исчерпываются уже наступившими следствиями и нанесенным ущербом. В них находит выражение существенная компонента будущего. Она основывается частично на продлении обозримых в настоящее время вредных воздействий в будущее, частично на всеобщей утрате доверия или на предполагаемом «возрастании риска». Риски, таким образом, имеют дело с предвидением, с еще не наступившими, но надвигающимися разрушениями, которые сегодня реальны именно в этом значении [Бек, 2000].

Но не все последствия события (явления, состояния) могут быть определены и предсказаны, исходя из сегодняшних знаний. Это подразумевает постоянное переопределение основных категорий, закономерностей, тенденций. Индивиды освобождаются от определенностей и привычного образа жизни, характерных для индустриальной эпохи [Яницкий, 2003а, с. 14].

Социальные риски. Риски становятся социальными в силу масштабности своих последствий или в силу своего происхождения. В первом случае подразумевается, что негативные последствия от наступления рискового события являются массовыми, они изменяют положение значительной по численности группы индивидов, и в целом социальный риск определяется как мера ожидаемого последствия определенного явления, наступление которого содержит вероятность потери или ограничения экономической самостоятельности и социального благополучия человека [Социальная энциклопедия, 2000, с. 345]. Для оценки таких рисков используют два показателя: интенсивность риска – вероятность реализации опасности (наступления потенциально опасного события) для заданного промежутка времени – и величина ущерба от наступления опасности.

Во втором случае речь идет о том, что сама система социальных отношений и социальных институтов становится источником рисков (институционализированной средой риска по определению Э. Гидденса). При этом индивиды зачастую не могут по своей воле покинуть эту «зону риска». Различие между риском, на который идут добровольно, и риском, которому индивид подвергается помимо своей воли, зачастую расплывчато и не всегда четко соответствует различию между институционализированной и неинституционализированной (внешней) средой риска. Неотъемлемые от современной экономики факторы риска влияют практически на каждого, независимо от того, участвует ли индивид в экономической деятельности непосредственно [Гидденс, 1994].

Современное понимание социальных институтов как структурообразующего элемента институционализированной среды строится вокруг тезиса Д. Норта о том, что «институты создаются людьми. Люди развивают и изменяют институты» [Норт, 1997, с. 20]. Социальные институты – это поддерживающие, а не строго определяющие поведение индивидов структуры, которые реализуются через практики – «устойчивые системы взаимосвязанного и взаимно ориентированного ролевого поведения акторов (индивидов, организаций, групп), которые и обеспечивают функционирование соответствующих институтов» [Шабанова, 2006]. В такой логике источником рисков для дальнейшего функционирования институтов может стать ответное поведение людей. Здесь можно привести пример реформирования системы здравоохранения при параллельном сокращении государственного финансирования этой системы, что спровоцировало распространение практик обращения за медицинской помощью на поздних стадиях заболеваний, частичного или полного отказа от посещения врачей, самолечения, обращения к альтернативным способам лечения. Соответственно, риск от массового пренебрежения к здоровью проявляется в увеличении затрат на здравоохранение за счет более высоких затрат на лечение по сравнению с затратами на профилактику заболеваний, высокие показатели смертности от состояний, которые можно было предотвратить на ранних стадиях заболеваний.

Социальность рисков «по происхождению» также означает, что риск представляет собой результат принятия решения. В этом его основное отличие от опасности, источником которой являются внешние, не контролируемые человеком силы. То, что может произойти в будущем, зависит от решения, которое следует принять в настоящем [Луман, 1994.]. То есть ущерб от риска вменяется решению, тогда как ущерб от опасности вменяется окружающему миру. В этом смысле риски постоянно производятся обществом, причем это производство легитимное.

Поскольку источником современных рисков являются индивиды и социальные институты, критерием социальной стратификации становится не только уязвимость к рискам, но и причастность к их созданию. То есть акторы, которые наделены полномочиями «формировать правила игры и средства контроля за их соблюдением», создают риски. Это субъекты («производители») социального риска, на месте которых чаще оказываются представители власти, хозяйствующие субъекты, социальные группы, причастные к принятию решений с социальными (а не индивидуальными, личными) последствиями. Соответственно, источник социальным рисков – функционирование социальных институтов, организаций, поведение сообществ, домохозяйств и индивидов.

Объекты («потребители») социального риска – социальные группы, сообщества и индивиды, которые в силу сложившихся обстоятельств, своего социального положения и образа жизни подвергаются негативному воздействию решений, принятых субъектами риска [Зубков, 1994, с. 5; Маслова, 2001, с. 36]. «Удел потребителей рисков – иная “польза”: льготы или компенсации за потерянное здоровье, за вынужденную жизнь в рискогенной среде» [Яницкий, 2003а, с. 27].

Определение рисков через коммуникацию. Номинирование явления (состояния) в качестве риска происходит на основании аргументов, т. е. до тех пор, пока эти последствия не стали явными и наблюдаемыми, они существуют только как обоснованное предвидение. Поэтому в своих представлениях о рисках мы доверяем экспертному знанию тех, кто более компетентен в данной области. Но кроме научной рациональности в понимание рисков вплетена социальная рациональность – основанное на ценностях представление о том, что может быть приемлемо, какова величина возможного ущерба, на который следует пойти ради возможных выгод. «Занимаясь цивилизационными рисками, наука всегда покидала почву экспериментальной логики и вступала в полигамный брак с экономикой, политикой и этикой или, говоря точнее, она сожительствует с ними “без официального оформления отношений”» [Бек, 2000, с. 19]. В коммуникативном определении одной из стратегий «снижения рисков» может быть контринтерпретация механизмов возникновения негативных последствий и вероятности наступления рискового события. Риски могут «проходить отбор» в зависимости от интересов тех или иных акторов, чтобы быть аргументом в усилении их позиций как «борцов» с данными рисками.

Основанность рисков на знаниях и нормах делает их предметом рефлексии, которая насущно необходима в условиях быстро меняющейся социальной среды, если мы говорим о социальных рисках. «Социокультурная рефлексия – это перманентное критическое осмысление меняющейся ситуации и публичный диалог по поводу современного состояния общества» [Яницкий, 2003а, с. 21]. В таком диалоге устанавливается социально приемлемый уровень риска – конвенциальный уровень допустимых потерь, который опосредован социокультурными, морально-этическими и политическими факторами. Этот уровень должен постоянно дебатироваться обществом, вычисляться, прогнозироваться, а не «назначаться» правящей элитой [Яницкий 2003б, с. 352]. В этой связи Н. Луман подчеркивает возрастание роли коммуникаций [Луман, 1994], результатом которой является формирование критериев и непосредственно отбор рисков: какой из них учитывается, а какой – нет.

Конструкционистский подход к определению рисков вводит в структуру социальных отношений по поводу рисков фигуру эксперта, обладающего специальными знаниями и определяющего степень опасности ситуации. Но чем «более узкой становится специализация, тем более ограниченной оказывается область, в которой тот или иной индивид может претендовать на право быть экспертом; в других сферах жизни он будет находиться в той же ситуации, что и любой другой» [Гидденс, 1994]. Это означает, что появляются такие способы социального влияния, которые уже никто не контролирует непосредственно.

Но определение рисков в коммуникации не означает, что возможные угрозы – «воображаемые». Обсуждению, скорее, подлежат вероятность наступления рисков и масштаб их последствий: «общественное обсуждение всегда связывает некую реальную опасность и какое-то неодобряемое поведение, классифицируя опасности по характеру угрозы ценимым институтам» [Дуглас 1994, с. 248].

Институциональные предпосылки новой конфигурации социальных рисков. Вторая половина XX в. войдет в историю как период расцвета в экономически развитых странах социального государства с мощной системой социальной защиты, институциональные и экономические механизмы которой были созданы благодаря устойчивому экономическому росту, относительно спокойной международной обстановке. Страховые механизмы социальной защиты позволяли минимизировать негативные последствия социальных рисков, с которыми сталкивались индивиды и домохозяйства. Госта Эспинг-Андерсен идентифицирует четыре вида таких рисков:

– универсальные, с которыми могут столкнуться все люди, например, возникающие ограничения в связи со старением;

– групповые (или классовые), за которыми стоят события, чаще встречающиеся с представителями определенных групп. Например, риск бедности выше среди матерей-одиночек;

– риски жизненного цикла, например, риски бедности в течение жизненного цикла, описанные Сибом Роунтри;

– межпоколенные риски, передаваемые от родителей к детям, например, воспроизводство образовательного статуса, модели семейных отношений [Esping-Andersen 2000, p. 3].

В этом плане Теодор Лоуви определяет государство всеобщего благосостояния как государство, осуществившее частичную демократизацию риска: каждому предоставлено право пользоваться (на добровольных началах) коллективной защитой от риска или, по крайней мере, от того ущерба, который возрастает по мере увеличения риска [Лоуви, 1994, с. 254].

Но на примере европейских стран социологи констатируют, что «хотя системы социальной защиты в настоящее время охватывают огромное количество людей, изменения, которые произошли за последние два десятилетия, создали новые формы незащищенности и неустойчивости, с которыми столкнулась большая часть граждан Европы. Новое столетие унаследовало от предыдущего странный парадокс: неопределенность и неустойчивость постоянно возрастали с тех пор, как способность социальных систем обеспечивать защиту от социальных рисков достигала своего исторического максимума» [Ranci, 2010, p. 3]. Одно из возможных объяснений заключается в том, что неопределенность является неизбежным эффектом переходной фазы от разрушающегося индустриального общества к новой форме социальной организации.

Триада, на которую опиралось государство всеобщего благосостояния, – это труд, семья и благосостояние. Но по мнению Эспинг-Андерсена, эти институты сегодня являются главными источниками социальных рисков [Эспинг-Андерсен, 2006]. Под угрозой находятся в первую очередь граждане из крайних возрастных групп (дети и пожилые люди) и средний класс. Это процесс, который определяется как постепенная эрозия промежуточных положений. В работе «Социальная уязвимость в Европе: Новая конфигурация социальных рисков» выделяется три формы разрушения всеобщей защищенности. Первая – фундаментальный разрыв с моделью индустриальной заработной платы, который заключается в ослаблении рынка труда как основного механизма социальной интеграции, возрастающей нестабильности занятости, распространения нестандартных и теневых способов занятости. Вторая форма эрозии связана с постепенным ослаблением сетей родственной поддержки как следствие новых демографических тенденций и реорганизации домохозяйств, пересмотра ролевых моделей в домохозяйствах. Третий компонент эрозии «обеспечивается» ригидностью (институциональной инерцией) системы социального обеспечения. Системы социальной защиты, существующие во многих европейских странах, предлагают широкую социальную поддержку гражданам, которые полностью интегрированы в рынок труда. Но сегодня эта поддержка гарантирована для меньшей части граждан и с меньшей щедростью, чем в прошлом.

Там, где пересекаются незащищенность занятости, ведущая к нестабильности доходов, возрастающая хрупкость семейной поддержки и инерция институтов социального обеспечения, появляются новые социальные риски, критические из которых, по мнению европейских социологов, следующие: