Текст книги "Перспективы и риски развития человеческого потенциала в Сибири"

Для утвердительного ответа на поставленный вопрос необходим, во– первых, радикальный разворот государственной социальной политики, а во-вторых, требуется новая парадигма развития экономики и новая экономическая теория, адекватная вызовам времени. Согласно традиционным экономическим учениям, экономика должна базироваться на снижении издержек, в первую очередь за счет заработной платы. На Западе такой путь к экономическому росту называют low road – нижний путь. В эпоху экономики знания и инновационных сценариев развития необходимо переходить на верхний путь достижения экономического роста (high road) путем создания новых продуктов и технологий, обеспечивающих прорывные направления в развитии экономики [Экономика знаний, 2008, с. 58]. Чем масштабнее будет высокотехнологичный сегмент экономики, тем масштабнее будет и сегмент высокооплачиваемых рабочих мест.

Пока же при имеющейся технологической отсталости у России нет шансов достичь уровня передовых стран по производительности труда (рис. 4.8). В данной ситуации государство должно взять ответственность в значительной степени на себя и создать такие институциональные условия, которые вынуждали бы отечественный и иностранный бизнес вести активную инвестиционную политику на своих предприятиях по техническому перевооружению производства и внедрению базовых инноваций.

Рис. 4.8. Валовое накопление основного капитала на душу населения за 2005 г. в России и странах ОЭСР, % (относительно США = 100) [Российский статистический ежегодник, 2009, с. 751].

Между тем, согласно данным официального прогноза, среднегодовой ежегодный прирост инвестиций в основной капитал в 2011–2013 гг. составит 7 %, что существенно ниже минимально необходимого уровня не только для реализации стратегии опережающего развития России, но и для поддержания простого воспроизводства основных фондов. При этом запланированное к концу прогнозируемого периода увеличение нормы накопления до 21,9 % неудовлетворительно, так как данная величина в полтора раза ниже сложившейся в экономике нормы сбережений и свидетельствует о существенном недоиспользовании инвестиционного потенциала. Неудивительно, что даже к концу прогнозируемого периода объем инвестиций в основной капитал будет оставаться прежним – почти на 20 % ниже, чем в 1991 г., т. е. перед стартом постсоветских преобразований. Соответственно неизбежно отставание России не только от стран «золотого миллиарда», но и от группы стремительно прогрессирующих стран «развивающегося» мира [Глазьев, 2010, с. 8].

По мнению академика Д. С. Львова, ВВП России при нынешней системе его расчетов является заниженным в 1,8–2,2 раза. Соответственно, нынешние расчеты производительности по ППС дают заведомо заниженную оценку, по отношению к США – как минимум в 1,5 раза. Если по производительности труда мы отстаем от Америки в 5–6 раз, то по заработной плате в 10–12 раз и более. Заработная плата в России является низкой не вообще, а недопустимо низкой по отношению к производительности труда. Поэтому удвоение или даже утроение средней заработной платы и, соответственно, размера пенсий и пособий является первоочередной задачей для России [Львов, 2006].

Согласно расчетам профессора С. С. Сулакшина, производительность труда в России по отношению к США ниже в 3,6 раза, а по оплате труда – в 9,6 раза, ресурс повышения оплаты труда – в 2,6 раза [Актуальная статистика Сибири, 2009, с. 55].

Специально выполненные исследования и расчеты известных экономистов подтверждают выводы вышеупомянутых авторов [Губанов, 2008, с. 3–21; Половинкина, 2010, с. 47–63].

Необходимость реформы заработной платы в России обосновывается академиком А. Г. Аганбегяном также настоятельной потребностью снижения социальной нагрузки на предприятия и государство за счет освобождения бюджета от части социальных расходов, которые могли бы выплачиваться из заработной платы и доходов граждан при условии их поэтапного увеличения.

– 1-й этап – повышение заработной платы на 15 % при 10 %-х отчислениях на накопительные пенсии;

– 2-й этап – повышение заработной платы примерно на 20–25 % – переход на рыночные расценки квартплаты и коммунальных услуг;

– 3-й этап – повышение зарплаты еще на 10 % – при 6 %-х отчислениях на страховку по здравоохранению, при условии, что предприятия будет уплачивать такую же часть.

В целом номинальная заработная плата, по расчетам А. Аганбегяна, может быть повышена в 1,7 раза, но структура ее расходования изменится: 20 % составят налоги, включая налог на недвижимость; 20 % – оплата услуг ЖКХ; 10 % – накопление пенсий, 6 % – медицинское страхование. Повышение заработной платы будет стимулировать рост производительности труда, замену человеческого труда машинами и механизмами, освобождение предприятий от вспомогательных и побочных производств [Аганбегян, 2009, с. 272–274].

Член-корреспондент РАН К. К. Вальтух предлагает иную, более жесткую мобилизационную стратегию решения проблемы [Вальтух, 2007, с. 3349]. Суть предложений сводится к экстраординарному наращиванию капитальных вложений, приведение хозяйственного механизма в соответствие с требованиями осуществления государственной инвестиционной стратегии, перевод быстро возрастающей части трудовых ресурсов в инвестиционную сферу, установление для всех предприятий, независимо от формы собственности, лимита занятости. Формирующийся на каждый год всероссийский фонд заработной платы постепенно, во все возрастающей части переводится из действующих предприятий и организаций в инвестиционную сферу. Банкам (частным – под угрозой лишения лицензий) запрещается выдавать предприятиям и организациям средства на оплату труда сверх лимита.

Аргументы автора таковы: «основная часть современных российских предприятий реально убыточны», «ресурсы таких предприятий действительным капиталом не являются, а их собственники не являются капиталистами», «соответственно они не могут вести себя как капиталисты», «частный капитал – ни отечественный, ни иностранный – не может на себя взять необходимое обновление российского производственного аппарата», «задача такого обновления может быть решена только в порядке государственной инвестиционной деятельности» [Там же, 2007, с. 40–41].

Соглашаясь с выводами автора об актуальности разработки и реализации государственной инвестиционной стратегии, укажем на два принципиальных положения автора, вызывающих у нас серьезные возражения. Во-первых, это рассмотрение фонда заработной платы работников в качестве основного, если не единственного источника финансирования государственных инвестиционных программ в России.

Предшествующее изложение наглядно показало все негативные последствия недостаточности ресурсного обеспечения человеческого развития, которое выражается не только в ухудшении качественных характеристик человеческого капитала, но и в ужасающих масштабах естественной убыли россиян за годы реформ. За 1992–2005 гг. только за счет превышения смертности над рождаемостью Россия потеряла свыше 11 млн чел. В период 1992–1999 гг. естественная убыль в среднем составляла 700 тыс. чел. ежегодно, в 2000–2005 гг. около 900 тыс. чел. Ни одна страна в мире не имела таких потерь населения в мирное время [Россия и россияне…, 2008, с. 300]. Преодолеть демографический коллапс не удалось и до сих пор, хотя темпы естественной убыли россиян несколько сократились. Чрезвычайная демографическая ситуация в стране обусловлена как отсутствием до последнего времени внятной государственной политики, так и социальной безответственностью бизнеса, который не склонен инвестировать собственные средства как в основной, так и в человеческий капитал.

Исходя из этого, предлагаемый вариант модернизации экономики за счет населения чреват непредсказуемыми социальными последствиями, а сама идея обновления производственного аппарата за счет сокращения инвестиций в развитие человеческого капитала идет вразрез с общемировыми тенденциями.

Между тем существуют и иные источники формирования инвестиционного фонда страны: перераспределения природной ренты (в настоящее время государство получает не более 40 % ее общей величины), грамотная финансово-кредитная, тарифная и налоговая политика государства, уменьшение масштабов вывоза капитала за рубеж, сокращение нерациональных государственных расходов [Меньшиков, 2004; Львов, 2006; Глазьев, 2008; Гурвич, 2010]. Известно, что в противовес мировой закономерности увеличения государственных расходов на выполнение современных функций государства (развитие интеллектуально-человеческого потенциала – расходы на образование, здравоохранение, науку и экономическое развитие), в России бо́льшая часть государственных расходов идет на выполнение традиционных функций (оборона и правопорядок). В 2008 г. на эти цели из федерального бюджета предполагалось потратить 7,4 % ВВП, что почти на 25 % превышает среднемировой показатель. При этом наше государство тратит на современные функции в три раза меньше (4,7 % ВВП). Иными словами, в России соотношение расходов на традиционные и современные функции государства составляет 2: 1, что соответствуют государству образца XVIII-XIX вв. [Рогов, 2005; Глазьев, 2008].

Второе положение К. К. Вальтуха касается неспособности частного капитала, отечественного и иностранного, взять на себя необходимое обновление российского производственного аппарата. Можно ли изменить оппортунистическое (по отношению к обществу) поведение частного капитала? Задача это непростая, если учесть «долговременное снижение доли инвестируемой прибыли как противодействие тенденции нормы прибыли к понижению» [Рыженков, 2009, с. 246–276]. Для преодоления этой защитной стратегии капитала потребуется ужесточение институциональных условий, в частности, выработка «механизмов изъятия и превращения потенциальных рентных доходов в реальные доходы государства и инвесторов», стимулирующих общественно-целесообразное поведение бизнеса [Крюков, Токарев, 2007; Крюков, Шафраник, 2009; Гурвич, 2010]. Как известно, на долю природной ренты приходится примерно 75 % от общего прироста совокупного дохода страны. Протекционистская политика государства в отношении нефтепереработки и газовой промышленности в сочетании с их монопольным положением на рынке создает видимость рентабельности этих отраслей, консервирует их глубокое технологическое отставание и устраняет императив модернизации [Гурвич, 2010].

Следовательно, только согласование интересов государства, бизнеса и населения, возможное при развитых институтах гражданского общества, способно изменить существующую практику явного лоббирования интересов ограниченного круга олигархических групп и крупных «государственных» корпораций и обеспечить справедливое распределение социального бремени модернизации между всеми участниками процесса.

Таким образом, выполненный анализ ресурсного обеспечения воспроизводства интеллектуального потенциала страны наглядно показал, что поведение двух ключевых игроков на социальном поле в лице бизнеса и государства вряд ли можно назвать социально ответственным в связи с недооценкой и хищнической эксплуатацией человеческих ресурсов. Вызовы времени «требуют новаторской государственной политики, позволяющей противостоять рискам и неравенству и в то же время использовать динамичные рыночные силы на благо всех» [Доклад о развитии человека, 2010].

Глава 5
Глобальный финансово-экономический кризис 2008–2009 гг. как риск развития человеческого потенциала населения

«Самое красивое в Токио – McDonald’s. Самое красивое в Стокгольме – McDonald’s. Самое красивое во Флоренции – McDonald’s. В Пекине и Москве нет пока ничего красивого» – так в середине XX в. основоположник поп-арта Энди Уорхол иронично отметил неохваченность нашей страны глобализацией [Уорхол, 2000, с. 71]. Для России McDonald’s – давно пройденный рубеж на пути к «красоте», а в конце первого десятилетия XXI в. мы попали в ногу со всем миром, вступив в глобальный финансовый и экономический кризис. На уровне индивида или домохозяйства кризисы в экономике выступают в качестве неподвластных людям факторов макроуровня, которые представляют угрозу или негативно воздействуют на все виды их капитала – финансовый, человеческий и социальный, являются рисками для развития человеческого потенциала.

В данной главе сопоставляются материалы социологических исследований в разных странах, чтобы оценить, какие стороны жизни населения подверглись наибольшей эрозии и какие социальные группы наиболее пострадали в ходе глобального экономического кризиса в 20082009 гг. Известно, что такого рода потрясения ярко высвечивают имеющиеся проблемы в обществе и слабые места в экономике, а также скрытые или явные резервы, которые могут стать основой для посткризисного развития. Здесь мы обращаемся к результатам социологических опросов населения, проведенных в середине 2010 г. в США, странах Евросоюза и России. Программы этих исследований разрабатывались независимо друг от друга, примерно в то время, когда еще не звучали заявления официальных лиц о начале завершения кризиса, но стали заметны некоторые первые признаки восстановления экономики этих стран. Исследования целиком или частично были нацелены на выявление последствий глобального кризиса для населения. Вопросы, задаваемые людям, звучали по-разному, а смысл во многом был схожим.

Последний мировой кризис в разных странах начался в разное время. В США официально началом кризиса считается декабрь 2007 г.; в Евросоюзе отсчет началу кризиса ведут с банкротства холдинга «Леман Бразерс» (Lehman Brothers Holdings Inc.) осенью 2008 г., в России – это заключительные месяцы 2008 г. Обращают на себя внимание и различия в обозначении одного и того же явления в разных странах. В американских публикациях, как правило, используется термин «рецессия» (спад).

В начале 2009 г. в США рассматриваемый здесь кризис стали называть Великой рецессией по аналогии с Великой депрессией, продлившейся в Америке 43 месяца с августа 1929 по март 1933 г. В России кризис сначала определили как финансовый, затем, достаточно быстро, его признали экономическим. В большинстве российских публикаций слова «финансовый» и/или «экономический» кризис предваряются определениям «глобальный» или «мировой», что в американских работах, надо сказать, встречается значительно реже. Российский акцент на глобальность, возможно, отражает осознанное или неосознанное стремление подчеркнуть привнесенность этого безрадостного явления в жизнь ее граждан извне. В Европе в ходу обозначения и просто «кризис», и «глобальный кризис», но именно в европейских публикациях о нем говорится не только как о финансовом, экономическом, а и самом серьезном социальном кризисе современной эпохи [Europeans and the Crisis…, 2010].

Исследовательский Центр Пью в рамках проекта «Социальные и демографические тренды» с 2009 г. систематически осуществлял мониторинг воздействия экономической рецессии на население США. В период с 11 по 31 мая 2010 г. был проведен очередной опрос, результаты которого опираются на телефонные интервью, проведенные по репрезентативной на национальном уровне выборке 2967 чел. в возрасте 18 лет и старше, живущих в континентальной части США[11]11
  Опрос был проведен Принстонским исследовательским опросным центром (Princeton Survey Research Associates International) по заказу Центра Пью.


[Закрыть].

Материалы опроса легли в основу нескольких отчетов проекта «Социальные и демографические тренды». Первым 30 июня 2010 г. был опубликован стостраничный фундаментальный отчет «Как Великая рецессия изменила жизнь в Америке: сводный баланс за 30 месяцев», где также были проанализированы данные государственной статистики и ряда других исследований [How the Great Recession…, 2010].

Авторы отчета, указав круглую цифру 30, дальновидно не взяли на себя смелость определенно утверждать, что рецессия в США закончилась или близится к завершению, хотя отметили, что есть мнение об ее окончании еще в июне 2009 г.

Какой бы ни была официально признанная продолжительность нынешней рецессии в США, она, как показано в отчете на основе правительственной статистики, имеет две поразительные черты, которые представляют ее несомненно наихудшим спадом со времен Великой депрессии:

– типичный безработный в эту рецессию оставался таковым дольше, чем в любой другой период времени после Второй мировой войны. Почти половина безработных оставались без работы более 6 месяцев, что для части этих работников не могло не иметь глубоких последствий в плане последующей занятости и перспектив получения дохода;

– эта рецессия подорвала богатство домохозяйств больше, чем какой-либо другой эпизод современной экономической истории. Средняя оценка богатства домохозяйств сократилась с 2007 по 2009 г. почти на 20 %, прежде всего из-за уменьшения стоимости домов и сбережений на пенсионных счетах. Вряд ли могло быть иначе, если учесть, что корни рецессии заключались в «пузырях» цен на активы в финансовом и жилищном секторах.

Основные результаты опроса американцев, проведенного 11–31 мая 2010 г., относительно опыта их жизни за 30 предыдущих месяцев следующие.

Рецессия на работе. Опрос обнаружил, что почти треть (32 %) занятых в экономике американцев были безработными какой-то период времени в течение рецессии. А на вопрос о широком спектре связанного с работой влияния рецессии 55 % представителей рабочей силы отвечали, что в течение рецессии они сталкивались с периодом безработицы, сокращением оплаты труда, уменьшением рабочих часов или принудительным переводом на неполную занятость.

Завершилась ли рецессия? Большинство американцев (54 %) считали, что экономика США все еще находится в рецессии, 41 % – что она начинает выходить из рецессии, и только 3 % были уверены, что рецессия закончилась. Что рецессия продолжается, белые американцы (57 %) были более склонны утверждать, чем черные (45 %) или испаноговорящие (43 %); республиканцы – чаще (63 %), чем демократы (43 %).

Новая бережливость. Как минимум шесть из десяти американцев (62 %) говорили о сокращении части своих расходов после того, как в декабре 2007 г. началась рецессия, и только 6 % – об их увеличении. На просьбу сообщить свои планы в отношении расходов, как только состояние экономики улучшится, около трети (31 %) сказали, что запланировали тратить меньше, чем они тратили до начала рецессии, в то время как 12 % планируют тратить больше. Большинство же предполагали тратить примерно столько же, сколько тратили до рецессии.

Семейные финансы. Почти половина аудитории (48 %) отметили, что их финансовое положение на момент опроса хуже, чем было до начала рецессии; у одного из пяти (21 %) – положение лучше. Менее обеспеченные (годовые доходы домохозяйства ниже 50 000 долл.), а также люди в позднем среднем возрасте (50–64 года) чаще других сообщали, что их положение ухудшилось за время рецессии.

Перспективы восстановления семейных финансов. Из тех, кто говорил, что их семейным финансам нанесен ущерб в течение рецессии, 63 % заявляли, что на его восстановление потребуется, как минимум, три года. При этом афроамериканцы указывали меньший срок восстановления финансового положения, нежели белые.

Тревога в связи с выходом на пенсию. Треть американцев (32 %) сообщили, что не уверены, будут ли они иметь достаточно дохода и активов, чтобы финансировать свой выход на пенсию, в отличие от 25 %, кто так говорил в декабре 2009 г. Треть граждан в возрасте 62 лет и старше, еще работающих, сказали, что они уже отложили выход на пенсию из-за рецессии. Среди 50-летних работников почти 7 из 10 предположили, что они, возможно, будут вынуждены поступить также.

Рецессия ударила по жилью. Почти половина всех домовладельцев (48 %) отметили, что стоимость их домов упала в течение рецессии. Из тех, кто так сказал, почти половина (47 %) надеются, что за три – пять лет стоимость дома вернется к докризисному уровню; а около 40 % ожидают, что для этого потребуется 7 лет и более. И все же подавляющее большинство (80 %) американцев считают, что владение жильем – это самая лучшая долгосрочная инвестиция, какую только сможет сделать человек.

Снижение ожиданий относительно будущего детей. Более четверти американцев (26 %) предположили, что когда их дети будут в том же возрасте, в каком они сами сейчас, дети будут иметь более низкий уровень жизни, чем они, их родители, сейчас. Десятилетие назад только 10 % американцев беспокоились об этом. Афроамериканцы, испаноговорящие и молодые американцы более оптимистичны по поводу идеи межпоколенного прогресса внутри семьи, чем белые и пожилые.

Рецессия выступила переключателем приверженности. Большую часть первого десятилетия 2000-х республиканцы были значительно оптимистичнее демократов в отношении состояния экономики. Этот образец сейчас полностью изменился. По семи разным показателям уверенности как в личных финансах, так и в национальной экономике демократы сейчас гораздо более оптимистичны, чем республиканцы, даже если они имеют более низкие доходы, менее богаты и понесли бо́льшие потери по работе в течение рецессии. Безусловно, республиканцы пережили свой собственный, своеобразный набор связанных с рецессией трудностей. Они чаще, чем демократы, говорят, что их дома потеряли в стоимости, и из– за того, что они более часто, чем демократы, имели инвестиции на фондовом рынке, они были больше открыты к его изменчивым колебаниям вверх и вниз.

Были в опросе выявлены и факты, названные позитивными: 62 % американцев верят, что их личное финансовое положение улучшится уже в 2010 г., а небольшая, но увеличившаяся с весны 2009 г. часть населения (15 %) сказала, что национальная экономика и на момент опроса находится в хорошей форме. Как отмечают авторы отчета, «эти зеленые ростки общественного оптимизма распределены весьма неравномерно и произрастают вовсе не из наиболее вероятных источников». Некоторые группы, принявшие на себя наиболее сильные удары рецессии (включая афроамериканцев, молодежь и демократов), значительно более оптимистичны, чем их материально более защищенные коллеги (включая белых, пожилых людей и республиканцев) в отношении восстановления как собственных финансов, так и национальной экономики. На наш взгляд, это хоть и не нарушает основную тенденцию, но явно делает небезусловным тезис «бытие определяет сознание».

Великая рецессия разделила Америку на две почти одинаковые по размеру группы, пережившие очень разный экономический спад. Это показано в четвертом из опирающихся на материалы опроса 11–31 мая 2010 г. отчете «Одна рецессия, две Америки: Те, кто потеряли почву под ногами, ненамного превосходят по численности тех, кто устоял» [One Recession, Two Americas…, 2010].

Для большинства американцев (55 %) Великая рецессия была сопряжена с рядом трудностей, обычно выступающих в следующей комбинации: период безработицы, пропущенные ипотечные выплаты или рентные платежи, сокращение зарплаты и потрясения для бюджета домохозяйства. А другие 45 % взрослого населения страны были по большей части свободны от таких проблем во время рецессии.

На эти две группы массив, состоящий из 2967 респондентов, был разделен при помощи кластерного анализа. Для кластерного анализа использовались восемь вопросов, которые легко реконструируются по табл. 5.1, где обобщаются ключевые различия между двумя кластерными группами по этой совокупности вопросов.

Таблица 5.1 Характеристики опыта переживания рецессии в разных кластерных группах американцев

По большинству показателей экономического благополучия те, кто «остались при своем», и американцы, которые «потеряли почву под ногами», едва ли могли быть более разными. Авторы отчета пишут: «Не вызывает удивления, что одних людей рецессия ударила сильнее, чем других, или что люди, которые, например, пострадав от периода безработицы, имели трудности с оплатой снимаемого жилья или выплатой ипотеки. Поражает, однако, тот факт, что группы практически одинаковы по размеру, хотя различия между ними так велики» [Ibid, p. 3].

Результаты кластеризации показывают, что риск «потерять почву под ногами» из-за рецессии был распределен весьма неравномерно в населении США. Выделенные две группы различаются и по своему социально-демографическому составу. Почти семь из 10 пенсионеров и других лиц старшего возраста в основном сохранили свою собственность во время рецессии, что не скажешь об остальных. Жители восточных штатов значительно лучше справлялись с трудностями в эти тяжелые времена, чем жители Юга, Запада и Среднего Запада. В то же время жители пригородов и сельских поселений переживали меньше проблем, чем горожане.

Республиканцы также несколько диспропорционально представлены среди тех, кто легче прошел трудные времена, тогда как демократы и политически независимые более часто оказываются среди тех, кто пострадал. Как показали и другие исследования, диплом колледжа является хорошим заслоном против экономических бурь: почти 60 % окончивших колледж попадают в группу тех, кто пережил меньше трудностей во время рецессии, по сравнению с 38 % тех, у кого высшим образовательным достижением был диплом средней школы или не было и его.

Между тем те, кто на основе кластерного анализа был отнесен в группу «оставшихся при своем», по заключению авторов отчета, во время кризиса перенесли просто нерадикальные потрясения жизни, поскольку в такую рецессию, как эта, почти все американцы пострадали тем или иным образом [Ibid].