Текст книги "Времена и нравы (сборник)"

Второй этаж оказался освещен гораздо лучше; за окном стоял ясный день, и домишки хорошо различались вдали, но было все так же безлюдно. Он встал у входа в комнату и, сделав пригласительный жест обеими руками, сказал:

– Прошу!

И мне даже показалось, что он встал так специально, чтобы защитить меня. По крайней мере, все, что он мне велел делать, особой опасности не представляло.

Скрепя сердце я зашел в комнату и сразу увидел того самого мрачного человека. Он был одет в черную суньятсеновку[44]44
  Суньятсеновка – мужской костюм, похожий на военный китель.


[Закрыть] и ровно сидел на стуле прямо напротив меня. Однако тем, что заставило меня содрогнуться, была смешная маска зайца у него на лице.

Человек в маске, увидев меня, закивал и громко позвал меня по имени, отчего я весь вздрогнул, но его голос мне был совершенно незнаком. Он сказал:

– Присаживайся.

Мой охранник спешно придвинул мне стул. Я сел и сказал:

– Сначала развяжите мне руки, потом будем говорить.

Человек в маске ответил:

– Мы не специально тебя связали. Мы просто ждали, пока ты согласишься идти добровольно. Теперь это уже излишняя мера.

Этот бред вывел меня из себя:

– Я же не сумасшедший, чтоб просить тебя связать меня?

– Ну кто знает, кто знает! – засмеялся человек в маске. Голос у него был неприятный. – Сяошань, ну тогда развяжи его пока.

Оказывается, того парня звали Сяошань. Очень знакомое имя, или, может, оно просто слишком распространенное, и с таким именем ходят миллионы людей. Я, конечно же, вспомнил сборник стихов Янь Цзидао под названием «Стихи-цы[45]45
  Цы – жанр китайской классической поэзии, возникший на основе народного песенного творчества.


[Закрыть] Сяошаня», но в такой ситуации вспоминать об этом было совершенно не к месту.

Сяошань все делал на совесть, он механическими марионеточными движениями развязал веревку. Мои руки тут же почувствовали облегчение. Я изо всех сил потряс кистями в воздухе и только тогда ощутил, как кровь начала приливать к каждому сосуду на руках. На запястьях остались похожие на глубокие раны темно-красные следы. Я про себя крепко выругался на этих двух придурков, но внешне не подал виду, а только разминал затекшие запястья.

– Ты сейчас услышал имя Сяошань, ты не вспомнил его? – Человек в маске вытянул правую руку, и Сяошань передал ему веревку.

– Что-то знакомое, но пока не вспоминается.

– Сяошань, сними-ка шапку и очки, пусть он на тебя хорошенько посмотрит.

Сяошань снял кепку и положил в нее темные очки. Оказывается, у него были правильные черты лица, недавняя свирепость по большей части исчезла. Похоже, этот его диковинный наряд был призван напугать меня. Я внимательнее присмотрелся к его лицу, но тщетно – это было совершенно незнакомое мне лицо. Может быть, нос или глаза мне кого-то и напоминали, но в таком сочетании они мне были совершенно незнакомы.

– Я с ним не знаком, – ответил я.

– Что, как говорят, у важных людей короткая память? – пошутил человек в маске.

– Но я в самом деле не помню, да и он, похоже, не знает меня: когда связывал, все с фотографией сличал.

– Ха-ха, ну так двадцать лет не виделись, конечно, надо удостовериться, тот ли.

– Да разве так можно? Даже он меня не узнал, так почему же я должен узнать его! – рассердился я. Это были самые настоящие двойные стандарты!

Человек в маске поднялся, нетерпеливо замахал рукой, останавливая меня, и, откашлявшись, сказал:

– Хватит об этом, мы тебя искали, чтобы посоветоваться с тобой в отношении нескольких вопросов.

Так они советоваться со мной хотят! Услышав это, я тотчас осмелел и почувствовал, что непременно должен выставить свои условия. Я сказал:

– Хорошо, я могу ответить, но для начала вы должны мне сказать, кто же вы, в конце концов!

– Это ты правильно интересуешься, это крайне важно знать, кто мы такие. Это то, почему мы тебя сюда и пригласили. Я сейчас отвечу на твой вопрос. А пока я тебя хочу вот что спросить: недавно я прочел роман «Внутреннее лицо», он был опубликован в журнале «Город цветов». Имя автора такое же, как у тебя. Это ты, ведь так?

– Да, это я. Вот уж не ожидал, что ты интересуешься литературой. В наши дни уже мало кто ею интересуется.

– Я литературу люблю с детства, я вот просто не ожидал, что ты сможешь написать роман.

– Так ты что, завидуешь? Неужели ты меня из-за этого похитил? – глумливо спросил я.

– Можешь так думать, если это доставляет тебе удовольствие. – Человек в маске сел обратно на стул. – Давай поговорим о твоем романе. Ты там пишешь о двух женщинах. Одна из них находится на пике своей власти, у нее все эмоциональные переживания сразу отражаются на лице, другая – добрая и отзывчивая, однако после перенесенного заболевания она потеряла способность выражать эмоции посредством мимики. И когда у тебя с ними возникает коллизия в отношении эмоций, ты начинаешь выяснять различные смыслы слова «лицо». Я правильно резюмирую?

Человек в маске вдумчиво, книжным языком описал мой роман, и в том, как он подбирал слова, было что-то комическое. Однако это поставило меня в тупик: что ему, в конце концов, от меня надо? Неужели он недоволен моим текстом? И они связали автора, чтобы заставить его принять их точку зрения? Это же абсурд!

– Можно и так сказать. Ты же читатель, ты имеешь право трактовать как тебе вздумается. Только «коллизия» с теми двумя женщинами возникла не у меня, а у главного героя.

– Да какая разница! Все равно же это твои глупые фантазии.

– Бред!

Он не обратил внимание на мое возмущение и продолжил:

– У тебя все же есть интересные мысли по поводу сущности понятия «лицо», например, о лице и небытии, о лице и бытии и тому подобное. Однако ты упустил одну важную характеристику лица.

– Какую характеристику?

– Ха-ха, вот поэтому-то я тебя и пригласил, я хочу сказать это тебе прямо в лицо. – Человек в маске пришел в возбуждение – представление, которое он наметил, вот-вот должно было начаться.

– Ну, я готов выслушать ценные предложения. – Я подпер подбородок обеими руками, приготовившись выслушать его тираду. Вот уж не ожидал встретить сумасшедшего читателя! Сейчас же двадцать первый век, а не девятнадцатый – век литературы. И как после этого верить в будущее литературы?

– У понятия «лицо» есть еще одна характеристика. И, по моему мнению, она является самой важной. Это устрашение, ужас нарастающей угрозы. В своем романе ты описал, как власть формирует «лицо», однако же ты не подумал о том, что и «лицо» также может получить власть. В этом и заключается самое удивительное, – сказал человек в маске, помахивая веревкой в руке с таким самодовольным видом, что казалось, он готов был опять меня связать.

– Ну, не то чтобы я об этом не подумал, лицо талантливого человека по сравнению с лицом обычного человека более одухотворенно. Вот, например, среди писателей, которых я знаю, у Хемингуэя лицо мужественное, у Камю лицо как у кинозвезды. Такие лица сложно забыть, и даже когда читаешь их произведения, невольно испытываешь на себе влияние их лиц.

Я сидел в заброшенном кинотеатре двадцатилетней давности и обсуждал с каким-то чудаком в маске такие пустые вопросы. Мне казалось, что я сплю. Я потрогал пережатые запястья – кожа там пылала.

Человек в маске сказал:

– Ха-ха, а вот и нет, ты понял меня в точности до наоборот. Я говорю об ужасе лица. Привлекательность лица может быть лишь приятным дополнением, но оно не в состоянии самостоятельно обрести власть. А вот ужас лица, угроза, исходящая от лица, – может.

– Я тебя не очень понимаю… ты думаешь, что надел маску и можешь напугать меня? И от этого у тебя появилась власть связать меня? – Он меня совсем запутал – что, в конце концов, он хочет этим сказать? Не люблю я отгадывать загадки незнакомцев!

– Прости, но тут ты опять все перепутал. Я надел маску как раз для того, чтобы блокировать угрозу по отношению к тебе.

Ничего не понятно. Я замолчал и посмотрел на него. Белый зайчик на его маске ухмылялся. Я знал, что у лица под маской такое же выражение.

Человек в маске ожидал моей реакции, но мое лицо оставалось спокойным, рот – плотно закрытым, а зубы – сомкнутыми, хоть ножом вскрывай.

– Молчишь? – Человек в маске был явно разочарован моим молчанием. – Куда же делись твои творческие мысли? Ты не хочешь поговорить со мной о связи между лицом и властью?

Общество распределяет власть между индивидами и таким образом формирует индивидуума, и хотя это совсем несправедливо, но мне никогда не приходилось слышать, чтобы лицо само по себе могло породить власть. Самое большее – лицо тоже является мифом, порожденным властью. Не хотелось ввязываться в этот разговор с ним. Я промолчал.

– Ага, судя по всему, у тебя очень ограниченные взгляды. – Человек в маске с горечью и ненавистью покачал головой, как будто я его очень разочаровал. Он вздохнул. – А ведь реальность – это еще более интересно, чем роман. Так что вернемся к реальности.

Реальность? По-моему, уже не было ничего более абсурдного, чем реальность, которая разворачивалась у меня перед глазами. Я молчал.

– Ладно. Я скажу тебе, кто я. Меня зовут Дашань. Сяошань, Дашань – помнишь нас? Мы братья-близнецы. – В этот раз человек в маске довольно терпеливо подсказывал мне.

Я никогда не был знаком с близнецами, если не считать братьев-двойняшек в моем микрорайоне, но они ходят только в третий класс начальной школы. Очень странно, но в моем представлении близнецы всегда дети, а двух взрослых людей с одинаковой внешностью я действительно никогда не видел. Наверное, это очень любопытное зрелище. Если эти двое в самом деле близнецы, то разве, посмотрев на лицо Сяошаня, я не смогу примерно представить себе, как выглядит человек в маске напротив? Посмотрим, что еще он выдаст. Я продолжал молчать.

Мое длительное молчание вывело его из себя. Он медленно встал и стал разглядывать меня с видом, будто бы он придумывал, как меня проучить. Атмосфера становилась напряженной, и я уклонился от его взгляда, повернувшись к его брату Сяошаню, стоявшему бездвижно, как восковая скульптура. Он все это время хранил молчание в присутствии Дашаня, и вид у него был как у покорного слуги – да какие же они братья! Однако мне было несколько спокойнее, что рядом был Сяошань, в одиночку общаться с этим чудаком в маске мне было бы жутковато: кто знает, человек он или черт?

Время шло, а я продолжал молчать. Человек в маске не вытерпел:

– Ну что ты все молчишь? Ты хочешь, чтобы я перед тобой полностью открылся?

Полностью открылся?

Другими словами, настало время снять маску? Я очень ждал этого, мне не терпелось посмотреть на двух взрослых людей с одинаковой внешностью. Я не сдержался и кивнул.

И человек в маске меня не разочаровал. Правой рукой он схватился за край маски и медленно потянул ее вверх, еще немного – и смешной заяц будет лежать в стороне, открыв тайну. Но он вдруг на этом остановился, как будто выполнял какой-то ритуал. Действительно, каждое его движение было исполнено ритуальной значимости.

– Мое лицо может тебя сильно потрясти. Если ты и сейчас меня не вспомнишь, то очень разочаруешь.

Я усмехнулся, демонстрируя нетерпение.

Он резко сорвал маску, как будто это был слой кожи, и из его горла вырвался стон. В одно мгновение его выпуклое, похожее на панцирь черепахи лицо оказалось освещенным ярким дневным светом. От страха у меня душа ушла в пятки – это было страшно изувеченное лицо! Кожа была похожа на жженую белую слипшуюся резину, повсюду были складки и морщины, но не такие, какие бывают у стариков, – направление их было произвольным, и они изрезали лицо вдоль и поперек, словно у черта. Его маленькие, черные, блестящие, как у мыши, глаза сквозь неправильные разрезы уставились на меня. Его рот скривился в улыбке, его губы, будто сшитые вместе, с силой разорвались, обнаруживая кривую линию рта.

– Лю Дашань? – Меня как током ударило, я ухватился за свои воспоминания, как за спасительную соломинку, и крик непроизвольно вырвался у меня из горла.

– Точно! – задвигались в ответ складки на его лице.

Да, теперь я наконец-то вспомнил его.

Двадцать лет назад в начальной школе Цинмачжэня в потоке школьников, закончивших уроки, меня напугало одно страшное лицо. Мне сказали, что его звали Лю Дашань, он спалил лицо, когда играл с канистрой бензина. Издали я долго пристально разглядывал его. Он оживленно болтал с одноклассниками и ни капли не ощущал себя неполноценным, только вот у его собеседников выражение лиц было странноватым.

Самое удивительное, что я сам вскоре с ним заговорил, случилось это во время одной драки. К слову сказать, в Цинмачжэне в то время потасовки случались постоянно. Только построенный металлургический завод привлек большое количество людей, приехавших на заработки, что привело к постоянным вспышкам конфликтов между местными и приезжими, так что даже мы, дети, не могли их избежать, и именно мы больше всех подливали масло в огонь. Я, как член группировки «деревенщина», плелся в конце нашего отряда с веником в руке в качестве оружия, преисполненный крайнего возбуждения. Вдруг передо мной всплыло демоническое лицо Лю Дашаня.

– Ты что, с веником? – загоготал он.

Я не смел поднять на него глаза – так зверски он смеялся. Я просто испугался его и послушно поддакнул:

– Угу, в классе оставался только веник.

– Ну, блин, так же нельзя, – сказал он и ради справедливости вручил мне велосипедную цепь. – Это получше будет. Запомни: это специально чтобы по лицу бить.

И большими шагами он тотчас скрылся в толпе. Я успел заметить толстую дубину у него в руке – такой и убить можно было.

В той стычке выиграли наши. Как именно мы выиграли, я не знаю, потому что в разгар драки я дезертировал. Велосипедная цепь оказалась крайне неудобной, я попадал ею все больше по себе, уж лучше бы веник взял! Я даже не подумал, что эту цепь надо было бы ему вернуть, и просто закинул ее в заросли и убежал. Потом говорили, что мы одержали победу, потому что Лю Дашань сломал переносицу главарю противников. С тех пор я Лю Дашаня больше не видел. Он как исчез. Поговаривали, что его исключили из школы, больше о нем ничего не было слышно.

Сказать по правде, это и все, что я о нем помню. Эта история хранилась в глубинах моего сознания много лет. Его лицо было слишком отвратительным, и мой мозг давно старательно стер его из памяти. О том, что у него есть брат Сяошань и что они к тому же близнецы, об этом я и знать не знал.

Я глубоко выдохнул и, сделав вид, что успокоился, сказал:

– Лю Дашань, ты бы сразу сказал, что это ты! Зачем было так голову мне морочить! – Я напрягся. Ладно еще, передо мной был кто-то другой, а тут этот сумасшедший, который может сделать все что угодно.

– А я тебе намекал, что важные люди забывчивы, а ты никак не мог вспомнить. Пока не увидел мою рожу и не узнал меня. Ха-ха-ха! – он дико захохотал.

От его самоиронии мне стало не по себе, и я почувствовал, как у меня от страха зашевелились волосы. Я собрался с духом и спросил:

– А куда ты потом делся? Я имею в виду, после того как тебя отчислили из школы.

– Что, хочешь услышать?

– Хочу, – энергично закивал я. Он нашел меня лишь потому, что считает меня особым слушателем, и я должен прилежно играть свою роль.

– Ладно, только ты не торопись, сейчас все расскажу. А перед тем как поведать тебе свою историю, я сначала расскажу твою.

– Мою историю?

– Именно. Твою историю.

Я оторопел. Его лицо опять исказилось улыбкой.

– Послушаешь? – спросил он.

Вот уж никак не мог подумать, что он будет рассказывать мне мою историю!

– Хорошо, ну говори, – усмехнулся я.

Он облизал изорванные губы и с неким самодовольством начал повествование:

– Я тебя очень хорошо понимаю и боюсь, что у тебя не хватит терпения выслушать, поэтому буду говорить кратко. Ты в детстве хорошо учился, потому что был старательным, а вот в средней школе твои успехи были посредственны. В третьем классе средней школы ты поднапряг силы и, воспользовавшись удобным моментом, когда вузы объявили дополнительный набор, поступил в институт. Институт был так себе, но и учился ты так себе, лишь бы найти какую-нибудь работенку. Окончив институт, ты пробовал устраиваться на работу во многие компании, но все безуспешно. Это для тебя было сильным ударом, потому как люди при тех же условиях, что и у тебя, находили работу, и даже те, кого ты презирал, нашли себе хорошее место, а ты же, неизвестно почему, так и оставался ни с чем. Когда твои приятели по общежитию уходили в компании на практику, ты тосковал один в комнате и сходил с ума.

Однажды вечером твой приятель с философского факультета позвал тебя выпить. Он тоже не мог найти работу, но он был из богатой семьи, и его это не особо волновало. Вы сидели в шашлычной недалеко от общежития, пили пиво и разговаривали. Говорили о том и об этом, и вдруг он тебе заявил, что судьба человека определяется его внешностью. Ты посмеялся над его словами, мол, как можно быть таким суеверным, как же можно принимать всерьез слова гадателя-физиогнома? А он сказал, что он говорит не о физиогномике, а о том, что люди, по сути, существуют в мире зрительного восприятия и лицо как воплощение сосредоточия личной информации о человеке может влиять, направлять и даже управлять контактами между людьми.

Его слова произвели на тебя впечатление. Это был первый раз, когда ты задумался о лице, о том, что оно не только выражает эмоции, но в нем есть и философский подтекст. Ты вспомнил, что многие из твоих однокурсников работают госслужащими, а у того приятеля с правильными чертами лица действительно все удачнее складывается, чем у других. Тогда ты спросил у него, что он думает о твоем лице, и он ответил, что твое лицо ничем не примечательно, что с таким лицом очень трудно произвести глубокое впечатление. Ты не красавец, но и уродом тебя не назовешь, однако люди никогда не помнят твою внешность, очень расплывчато ее себе представляют, у них нет ясного образа. Тебя удручили его слова, и ты спросил его, какая же работа тебе подойдет. Он сказал, что тебе не подходит работа в коллективе, например в правительственном учреждении или в большой компании. Если в таком месте захочешь получить повышение, надо составить о себе отчетливое представление у начальства, а тебе с такой внешностью это сделать не удастся. Тебе надо заняться чем-то своим. Если есть возможность, самому открыть дело и стать начальником, или журналистом, или кем-то в этом роде, потому как тексты – это еще одно лицо человека.

Его слова открыли тебе глаза. Ты решил заняться профессией, связанной с текстами, только ты стал не журналистом, а писателем. Смешно сказать, но твое резюме не прошло в отделе кадров редакции газеты, поэтому заняться литературой было твоим вынужденным выбором. Писательством, конечно, в наше время особых денег не заработаешь, к тому же с таким заурядным лицом, как у тебя. Ты завел себе сначала одну девушку, потом другую, и оба раза позорно терпел поражение, потому как оказывалось, что у них есть другие, и ты на своем опыте прочувствовал, что такое ревность и измена. Ха-ха! Затем ты еще больше стал придерживаться холостяцкого образа жизни: снял крохотную комнатку, да еще и в замызганной деревушке в черте города. Днем ты писал рассказы, а по вечерам бездельничал, убивая время за просмотром порнушки и мастурбацией. Стена у кровати была вся забрызгана желтоватыми пятнами, но ты благополучно ничего не замечал, потому как давно привык жить в грязи. Твое существование балансировало на грани. Ты кое-как мыкался по жизни, витая в мире грез, и все, что могло разбить твою хрупкую реальность, пугало тебя, как куст ворону. Ты изо всех сил старался замаскировать свои неудачи, по возможности не встречался с друзьями. Твоя поездка в Хайши была самым радостным событием за последние годы, потому что ты встречался с товарищами по младшей и средней школе, которые ничего не знают о твоем нынешнем состоянии, знают только, что ты живешь в более крупном, чем Хайши, городе. В их глазах дела у тебя идут неплохо, ведь иначе ты давно уже вернулся бы в Хайши и устроился на какую-нибудь работу и, как и они, женился бы и завел ребенка. С одной стороны, их похвала льстила тебе, но с другой стороны, ты знаешь, что в Хайши ты совсем пропал бы, потому как в маленьком городе люди более человечные, а ты со своей заурядной внешностью не выдержал бы необходимости постоянно поддерживать связи с обществом. Ты был весел, когда выпивал с ними, потому что тебе требовалось освободиться от боли, накопившейся у тебя в душе. Когда на следующий день тебя, пьяного, увозил Сяошань, ты совсем не сопротивлялся, ты уже потерял естественную для нормального человека волю к сопротивлению. Тебе, напротив, было даже любопытно, куда в результате повернет твоя жизнь, другими словами, тебе было уже наплевать на свою жизнь.

Мда… Это и есть ты, истинный ты, я верно описал? Эти мысли стали зреть в моей голове, когда я прочитал твой роман, и сегодня они выплеснулись наружу прямо тебе в лицо – какое удовольствие! На мой взгляд, у меня ясно получилось изложить, и слог неплохой. Если еще немного потренируюсь, без проблем смогу стать писателем. Ха-ха!

Если бы передо мной было зеркало и я мог бы увидеть выражение своего лица в эту минуту, наверняка там была бы смесь возмущения, стыда и страданий, разрывающих сердце, – что это было бы за выражение? И что, мое неприметное лицо благодаря этим специфическим эмоциям приобрело бы индивидуальность? Жаль, что передо мной было не зеркало, а ужасная демоническая физиономия, хохочущая во все горло. Складки на его опаленном лице двигались вразнобой с мышцами, раздирая друг друга, и казалось, что еще чуть-чуть – и его лицо разорвется сильнее, так что на него совсем невозможно будет смотреть.

– Откуда ты все это знаешь? Откуда тебе известны движения моей души? Ты человек или демон? – Я чувствовал, что губы у меня дрожали, как два листика, колышущихся на ветру.

– Ты же писатель, ты должен знать это лучше меня! Проводишь расследование, собираешь факты, восстанавливаешь каждую подробность – и вот психика человека раскрывается перед тобой, как на ладони. Можешь ничего больше не объяснять. Судя по твоему виду, все, что я тебе рассказал, правильно. Ха-ха, тебе есть что добавить?

Вид у Дашаня стал еще более удовлетворенный. Если бы у меня под рукой было ружье, я без колебаний разворотил бы его самодовольную рожу. Но, к сожалению, ружья у меня не было, так что сделать я ничего не мог. И уж точно, я не мог пойти на него с кулаками – не потому, что их будет двое против меня одного и я боялся, что мне их не одолеть, а потому что храбрость вдруг полностью покинула меня. Его слова соответствовали действительности. Каждая фраза, словно пуля, ранила меня в жизненно важные органы, и духовная опора, поддерживавшая мое существование, пошатнулась и вот-вот готова была рухнуть. Я находился на последнем издыхании; мне оставалось только сидеть прикованным к этому стулу и ждать смерти.

– Совести у тебя нет. Еще и за моей спиной справки обо мне наводишь, в конце концов, ради чего ты все это делаешь? Мы ведь с тобой не враждуем, – вяло упрекнул я его.

Дашань облизнул изуродованные губы и сказал:

– Хорошо, а теперь я расскажу тебе свою историю. Слушай внимательно, думаю, ты скоро сам все поймешь.

Я бессильно кивнул в знак согласия, как будто был болен. Во мне уже совершенно не осталось былого запала – я чувствовал себя как разделанная рыба на кухонной доске.

Дашань продолжил:

– Я начну с того момента, как бросил учебу. После того как меня исключили из той гребаной школы, я поехал в Хайши. Я поклялся, что или непременно чего-нибудь добьюсь и приеду обратно, или уже никогда не вернусь. Моей первой работой было носить кирпичи на стройке. Когда я пришел устраиваться, людей у них было набрано под завязку. Я покачал головой и собрался было уходить, но на стройплощадке один ответственный сотрудник заметил меня и в исключительном порядке принял на работу. Я думаю, он пожалел меня, и я ему очень признателен за это. Так я проработал три месяца. Я только и умел, что таскать кирпичи. Работал я не изо всех сил, но зарплату получал выше, чем другие. Рабочие, с которыми я вместе трудился, хорошо ко мне относились, при встрече всегда угощали сигареткой. И я был вполне доволен своим положением. Мне казалось, что жизнь в обществе мало чем отличается от жизни в школе и она не такая уж жестокая, как говорили. Но потом я заметил, что рабочие сохраняют дистанцию в общении со мной и сплетничают у меня за спиной. Стоило мне на них посмотреть, как они сразу же опускали головы. Они боялись меня. Когда обо мне узнал начальник, он тоже стал меня бояться, и его страх оказался мне на руку. Однажды, когда я уже три месяца как таскал кирпичи, начальник вызвал меня к себе в офис и спросил, хочу ли я стать начальником охраны. Я был крайне изумлен и сказал, что не знаю, справлюсь ли. Он посмотрел на меня и сказал, что только я и справлюсь и никто, кроме меня, на это не способен. Ну ладно, чего бояться? Так в одночасье я стал начальником охраны. Другие охранники были военными в отставке, каждый из них много чего умел, поэтому они хоть и боялись меня, но не признавали и часто делали то, что я им говорил, только чтобы отделаться. Я понял, что, чтобы утвердить свой авторитет, нужна драка. И случай вскоре подвернулся. В тот день несколько рабочих спрятали большое количество короткой арматуры в баках для мусора, чтобы продать. Это было категорически запрещено, и я, получив от других рабочих донос, вместе с отрядом охраны тут же пошел их ловить. Когда мы пришли, один рослый охранник сказал, что среди провинившихся есть его земляк – и поэтому не мог бы я отпустить его? Я сказал, что это невозможно, и если нарушить правила, то потом хлопот не оберешься. Он очень рассердился и выругался. Я ему говорю: «Что ты сказал, а ну повтори?» Это его еще больше распалило, и он крепко обматерил меня и назвал *ным уродом. Я взял кусок арматуры и пошел на него. Он был высоким, поэтому схватил меня в охапку, и завязалась драка. Силы у меня было меньше, чем у него, и после нескольких схваток я понял, что нахожусь в невыгодном положении. Но я обратил внимание, что он боится смотреть мне в лицо. Воспользовавшись этим, я, оскалив зубы, пошел во фронтальную атаку. Я, как дикий зверь, кусал его лицо и шею. Я знаю, что в тот момент выглядел так, что самому было бы страшно на себя смотреть; он действительно испугался, и, развернувшись, побежал, вопя: «Это демон-людоед, я с ним драться не буду!»

Я вижу, что тебе смешно, ну так и посмейся. Я знаю, что в этом есть оттенок черного юмора. Даже мне самому смешно. Ха-ха! С того дня я осознал, что мое уродливое лицо не бремя, напротив – это мой самый большой капитал, и мне надо научиться им пользоваться.

Потом, на стройке, мне приглянулась одна девушка по имени Сяохун, ей было всего восемнадцать, она была очень красива. Я велел одному из охранников привести ее в комнату охраны, где я напрямую сказал ей: «Будь моей девушкой, я тебя не обижу». Я смотрел на нее в упор. Она заплакала и от испуга не могла произнести ни звука. Я подошел к ней и без лишних слов крепко обнял. Я почувствовал, как она вся трясется, однако же не сопротивляется, и я с легкостью добился ее. Сяохун очень хорошая женщина, я потом купил ей квартиру, сейчас она живет очень счастливо, даже родила мне сына. Поначалу я искренне хотел жениться на ней, но в этот момент у меня появилась новая перспектива. Моему начальнику нужно было уехать на полмесяца в командировку за границу, он поручил мне присмотреть за домом и за его избалованной дочерью. Так я познакомился с Лулу, дочерью начальника. Ее мать рано ушла из жизни, и Лулу выросла избалованной толстушкой, и, если кто-нибудь не выполнял даже малейшей ее прихоти, она впадала в ярость. Я не знаю, сколько было у нее парней, но ни с одним у нее не сложилось. Я вызывал у нее чувство страха, я осознал это при первой же встрече, поэтому я напустил на себя свирепый вид и попробовал командовать ею, и она, покорно кивая, выполняла все, что ей было сказано, как ласковая смиренная кошечка. Я сидел дома у начальника, отдавая ей приказы и заставляя приносить мне воду и готовить. В первое время она пыталась возражать, да и из-за своего воспитания прислуживать у нее получалось очень неуклюже. Однако после моей дрессировки ее движения стали более расторопными, как у трудолюбивой и квалифицированной служанки. В качестве поощрения я разрешал ей по вечерам присаживаться рядом со мной. Я приказывал ей гладить мое лицо – ей было очень любопытно, но в то же время страшно. Ее пальцы дрожали, когда она прикасалась к моему лицу, водила по шрамам.

Как-то раз я повернулся и взглянул на нее. Она испуганно зажмурилась, но одним глазом все же тихонько подглядывала через узкую щелку. «Закрой глаза!» – прикрикнул я на нее. Она закрыла. Я наклонился и поцеловал ее. Она завизжала от испуга, но не отстранилась. Так я завоевал Лулу. Сказать по правде, я понимаю, что такие отношения уродливы, однако они исключительно прочны. Мы оба – и я, и Лулу – душевно неполноценны, однако же мы, подобно зубчатым колесам шестерни, сцепленным вместе, дополняем друг друга. Ко времени возвращения начальника между нами все уже произошло. Начальник поначалу был категорически против. Я ничего ему не сказал, только мрачно посмотрел на него. Он взглянул на меня в ответ; все его тело задрожало. Возможно, он подумал, что он не вынесет мести такого урода, как я. Он прикидывал и так и эдак и наконец сдался – затопал ногами и сказал, что, мол, делайте как вам заблагорассудится. «Но ты, – сказал он, тыча в меня пальцем, – ты должен сделать пластическую операцию!» Конечно же, я не буду делать никакой пластической операции, я же не дурак какой-нибудь. Если я сделаю пластическую операцию, то тут же останусь ни с чем, как мой младший брат Сяошань, у которого смазливая внешность, да только он настолько никчемный, что элементарно не может найти себе работу. Ты, Сяошань, только не сердись на мои слова, ты ведь знаешь, половина всего, что есть у меня, – твоя!

Ладно, расскажу, что было дальше. Начальник настаивал на пластической операции, и, поскольку я этого не хотел, надо было что-то предпринимать. Наконец мне в голову пришла замечательная идея: я заказал себе маску из резины по образцу лица брата, очень реалистичную. Я носил ее постоянно, особенно в присутствии начальника, и снимал лишь в моменты ярости и когда ложился спать. Я даже без стеснения скажу тебе, что, когда мы с Лулу занимаемся любовью, ей нравится во время кульминации срывать с меня маску и смотреть, как мое лицо сводит судорогой; она говорит, это вызывает у нее сюрреалистическое наслаждение. Я смеюсь над ней и говорю, что она принимает меня за героя фильма «Хищник»[46]46
  «Хищник» (1987) – культовый американский фантастический боевик режиссера Джона Мактирнана.


[Закрыть]! Ха-ха, ну и ладно, нравится ей – и пусть. А вот Сяохун, когда на мне маска, часто говорит, что как было бы здорово, если бы мое лицо не обгорело. На что я отвечаю, что она может любоваться на Сяошаня, только пусть не влюбляется в него! Она тут же начинает: «Что ты несешь, я ведь мать твоего ребенка!» Эх, хорошая она женщина. Сяошань, я предупреждаю тебя: смотри не шали! Да шучу, шучу! Я люблю шутить, и я знаю, что мои шутки наводят на людей еще больший ужас, поэтому у меня все шутки – самосмейки. Самое обидное, что хоть мой брат Сяошань и не боится меня и по идее должен смеяться над моими шутками, но у него всегда одно и то же выражение лица, он очень похож на героиню твоего рассказа, которая потеряла мимику. Тем не менее я понимаю его, у нас с ним мысли общие – недаром же мы с ним однояйцевые близнецы. Ну это, конечно, все лирика.