Текст книги "Времена и нравы (сборник)"

Таким образом у меня появилась поддержка начальника и я стал стремительно расти. У начальника я научился ведению бизнеса, а также различным мошенническим приемам. Однако же мой начальник, в свою очередь, получил намного больше. Благодаря моей помощи его сила удвоилась. Каждый раз на переговорах с клиентами последнее слово оставалось за мной, а если партнеры хоть в чем-то были не согласны, я гневно срывал маску, показывая им свое демоническое обличье, и пристально смотрел им в глаза, так что они тряслись от страха и не могли прийти в себя. Обычно в таких случаях партнеры неизменно шли на необходимые нам уступки, будто бы я действительно демон и разрушу их жизни, если они не согласятся. Но было и одно исключение. Честно говоря, сейчас я очень благодарен этому исключению! В тот раз клиент не уступал. Это был здоровый парень с Северо-Востока Китая, ростом выше ста восьмидесяти сантиметров, такому хрену все нипочем. Мне тогда пришлось с ним изрядно повозиться. Каждый вечер я стоял у дверей его номера в гостинице. Просто стоял перед дверным глазком и смотрел внутрь. Я стоял так до самого утра, пока он не выходил из комнаты. Наутро после первого дня он хоть и жутко перепугался, но все равно заявил, что не знает, что такое страх. Это меня нисколько не смутило, и я продолжал приходить к нему в течение трех дней, пока этот молодец, наконец, не выдержал и не сдался. Его крепкие плечи были словно парализованы от ужаса, он замахал мне рукой и сказал: «Хватит, хватит! Я боюсь тебя. Каждую ночь я глаз не могу сомкнуть, настолько мне страшно. Я дам тебе еще десятипроцентную скидку на эту партию товара, теперь у меня практически не остается прибыли». Я засмеялся ему в лицо: «Ну спасибочки!» Он же, ахнув в ответ, развернулся и пошел прочь. Качая головой, он сказал: «Зачем же ты опять пугаешь меня своим демоническим лицом!»

После этой сокрушительной победы начальник наконец-то передал мне управление компанией, а сам отошел на второй план, заняв пост председателя правления. Я не знаю, что стало толчком для такого решения – вера в мои способности или просто еще больший страх передо мной. В глубине души мне хотелось бы верить, что он убедился в моих умениях, но я прекрасно понимаю, что без своего демонического лица я ничего не смог бы добиться. Я могу лишь воспринимать свою внешность как своеобразный талант. Другими словами, я не только обязан принять свое лицо, но и должен быть ему благодарен, потому как это лицо намного ближе к моей истинной сущности, чем то, что мне было дано от рождения. Ты выдвинул очень интересную концепцию «внутреннего лица». Иногда мне кажется, что мое внутреннее лицо и есть то демоническое лицо и огонь просто помог раскрыть мой истинный облик. Эх, меня просто-напросто обделила судьба, а ведь нутро многих людей еще более отвратительно, чем моя внешность… Но по сравнению с твоими неудачами это совсем ничего. Фортуна любит того, у кого есть деньги, черт возьми! А у тебя в этой жизни уже нет никаких шансов. Я так скажу тебе: я заработал столько денег, что мне и за три жизни всего не потратить. Кроме денег, у меня есть влияние, более того, у меня есть могущество, которое увеличивается благодаря моему лицу. В целом нет ничего, чего я не мог бы сделать, – что еще нужно для счастья? Недавно я читал Библию, и мне кажется, что Сатана сильнее, чем Бог… Ладно, хватит, не будем об этом, и так уже много наговорили, мне захотелось пить; если я вовремя не выпью воды, мой рот может потрескаться, у меня ведь нет губ.

Сяошань тут же налил стакан воды и передал брату, тот осушил его одним глотком и радостно загоготал, как довольная утка.

– Ну как, моя история будет поинтереснее твоей, что скажешь? – обратился он ко мне.

Признаться, его рассказ потряс меня, хоть и был сильно приукрашен. Я и вправду не мог предположить, что его жизнь была настолько успешна. Если бы мня попросили предугадать его судьбу, я сказал бы, что его существование будет крайне горестным, что-то вроде попрошайки на обочине дороги. Но кто же мог предположить, что его жизнь окажется настолько гладкой, что в это даже трудно поверить! Гладкой до такой степени, что это вызывает чувство зависти и негодования! Но почему же?! Я не желал верить в то, что все, что он рассказал, чистая правда, равно как и не хотел признавать свои неудачи. Неужели одно лишь уродливое лицо может обладать такой силой? Я слышал, что «альфонсы» кормятся благодаря своей внешности, но ни разу не слышал, чтобы человек с изуродованным лицом мог приумножить семейное благосостояние. Набравшись храбрости, я прошептал:

– Твоя история действительно удивительна, необычайно удивительна! Но мне все еще кажется, что она совершенно абсурдна. Ты ведь все это выдумал, так?

– Я знал, что ты так скажешь. – Он достал из лежавшей на столе кожаной сумки маску и сказал: – Смотри, из силикона, мягкая, как кожа.

Я увидел, как эта желтоватая масса дрожала у него в руках, словно свиной жир. Он расправил ее руками и натянул на лицо. В тот же миг передо мной предстал человек, очень похожий на Сяошаня, но выглядел он ненатурально и безжизненно.

Силиконовое лицо смотрело на меня совершено без эмоций, молча, позволяя разглядывать и изучать себя. Я почувствовал, что эта маска действительно полностью скрыла угрозу, которая исходила от него. По крайней мере, теперь я мог смотреть ему прямо в лицо. Он, по-видимому, тоже это почувствовал, и его разнузданный тон стал более сдержанным, и даже внешне было видно, что ему несколько не по себе. Он постоял так какое-то время и вдруг ни с того ни с сего сказал:

– Пойдем, я приглашаю тебя на ужин. – И, не дождавшись моего ответа, направился прямиком к лестнице, так что я даже растерялся.

В этот момент ко мне подошел Сяошань и, сделав приглашающий жест рукой, сказал:

– Не беспокойся, пойдем хорошенько поедим, мы все изрядно проголодались.

У меня отлегло от сердца; я встал и пошел вслед за Сяошанем к выходу. На лестнице по-прежнему было солнечно, погода за окном была чудесной, в такую пору душа жаждет творчества, однако же сейчас на душе у меня было мрачно – совсем не так, как тогда, когда я сюда шел. Я чувствовал себя бессильным, слабым, в ногах ощущалась тяжесть, как если бы это были вымокшие корни дерева; на меня словно надвигалась какая-то страшная болезнь, и черные тучи этой хвори закупорили мои внутренности.

На удивление, мы не пошли вниз по лестнице, а, наоборот, стали подниматься наверх. У этого кинотеатра было всего два этажа, выше только крыша. Меня охватил ужас: неужели на крыше они хотят что-то сделать со мной? Я замешкался на лестничной площадке, и Сяошань, заметив мою нерешительность, сказал:

– Поднимайся, мы не собираемся ничего с тобой делать, тебе нечего бояться!

– Раз ты говоришь, что мы давние друзья, я поверю тебе и в этот раз, – ответил я.

Когда я поднялся за ними на крышу, картина, которая открылась передо мной, потрясла меня! Но на этот раз это был не ужас, я просто не мог поверить своим глазам: на крыше стоял серебристый вертолет! Он был компактным, не больше «Феррари», его корпус завораживающе сиял на солнце, будто бы это была сильно увеличенная детская игрушка. Дашань прошел вперед, открыл дверь кабины и сел внутрь, махнув мне рукой:

– Давай садись, ты же писатель, тебе надо испытать чувство полета.

Его слова, будто ведро холодной воды, окатили мое любопытство, и меня опять охватил ужас. Испытать чувство полета? Неужели они хотят сбросить меня с десятитысячной высоты? Сяошань стоял позади меня и поторапливал:

– Садись скорее, я хорошо вожу.

Отступать было некуда, я с неохотой сел на задние сиденье. Сяошань закрыл за мной дверь, после чего прошел к кабине пилота и сел за штурвал. Про себя я подумал, что он действительно верный слуга своего брата.

– Садись поудобнее и пристегни ремень, – сказал Дашань. В силиконовой маске, он выглядел более человечно.

– Я и подумать не мог, что у тебя есть собственный вертолет, – сказал я каким-то раболепным тоном.

– Это еще что. В Китае богатых людей все больше и больше, разве ты не видел в новостях, как некоторые на вертолете ловят воров? Вот это круто, – вздохнул он.

– А ты еще круче. Так неужели ты прилетел за мной на вертолете, только чтобы похвастаться?

– Нет, я об этом и не думал. Просто обычно я перемещаюсь на этой штуковине, это намного удобнее машины.

В этот момент пропеллер вертолета затрещал, сильный рев ударил по барабанным перепонкам, и я почувствовал головокружение. Я потер уши и понял, что это из-за того, что мы резко набрали высоту. Под моими ногами, постепенно удаляясь, разворачивались просторы Цинмачжэня. Я посмотрел вниз и увидел, что цинмачжэньский кинотеатр превратился в маленький осколок.

Любопытство и впечатления от первого полета на вертолете заставили меня на время забыть о страхе. Я осторожно осмотрел кабину и с интересом спросил:

– Сколько стоит такой вертолет?

– Не знаю, это Сяошань ездил в Америку заказывать его. Сяошань, сколько он стоит?

Сяошань, сосредоточенно управляя вертолетом, ответил:

– Дай-ка подумать, тогда я выбрал относительно недорогую модель, в районе пятнадцати миллионов.

– Ты услышал? – спросил Дашань.

– Некоторые за всю жизнь не могут заработать столько, чтобы хватило на такой вертолет, как у тебя.

Я подумал о себе. В душе стало серо, и я со всей злостью впился ногтями в сиденье.

– В Китае авиационное топливо очень жидкое, одних затрат на него достаточно, чтобы содержать несколько «БМВ» и «Мерседесов».

Я не хотел поддерживать это бахвальство и безучастно спросил:

– Куда мы летим?

– Ко мне домой.

Я понял: он хотел, чтоб я увидел все своими глазами и убедился, что у него есть и бизнес, и деньги. Вообще-то, когда я увидел его вертолет, у меня не осталось никаких сомнений. Я понимал, что все, что он рассказывал, правда и что его уродливое лицо действительно обладает необыкновенной силой и открыло ему дорогу к процветанию и богатству.

– К тебе домой? А удобно ли? Как ты меня представишь… – Я вдруг вспомнил о его женщинах и почувствовал собственную неполноценность, на душе стало муторно.

– Ха-ха, что тут такого? Я представлю тебя как старого друга, тем более что так оно и есть, – сказал Дашань, не оборачиваясь ко мне.

Я не знал, что и сказать, и лишь угукнул в ответ. Какой он мне старый друг? Это он так, ради красного словца. Я буду благодарен Небу, если он меня не покалечит!

Полет на вертолете менее стабилен, нежели на обычном самолете, высота полета также намного ниже, но я очень быстро привык и даже почувствовал некое удовольствие. Не знаю, что в этом было такого приятного, и мне стало стыдно за свои чувства. Но тем не менее полет действительно завораживал, это ощущение нельзя сравнить ни с чем.

Мы летели минут двадцать, пока я не увидел универмаг города Хайши – самое высокое в округе здание. В свободное время местные жители ходят туда потолкаться. Сейчас же, с высоты, оно выглядело заурядным и совершенно невзрачным, словно возвышающийся кусок огромного точильного камня. Вертолет не полетел к центру города, а свернул вдоль красивой магистрали в пригород. Я увидел, что мы приближаемся к реке Цинмахэ, сверкавшей, как изогнутое лезвие ножа.

Дашань сказал:

– Уже подлетаем, мой дом прямо у реки Цинмахэ. Видишь вон то красное здание?

Я взглянул, куда он мне указывал, и увидел коттеджный район у реки, красное здание там было самым большим. Вертолет стал кружить, готовясь к посадке, я опять почувствовал дурноту, боль в ушах и учащенное сердцебиение. Дашань с удовлетворением сказал:

– И все же вертолет удобнее всего – куда летит, там и садится, не надо ничего объезжать, все по прямой, по линии между точками А и Б.

Я хотел добавить, что если вертолет упадет, то тоже по прямой! Но стерпел и промолчал – я не хотел выводить его из себя.

Сяошань в самом деле очень хорошо управлял вертолетом. Он медленно опустился на крышу дома и устойчиво приземлился. Только после полной остановки я оценил, насколько огромной была крыша дома. Пока мы находились в воздухе, она казалась меньше, и лишь сейчас я увидел, что она была почти с половину футбольного поля, а быть может, даже больше, очень просторная. Мы вышли из вертолета, Дашань громко засмеялся:

– Сейчас ты познакомишься с моей супругой Лулу. Но ты должен держать в секрете все, что я тебе рассказал!

– И сколько ты заплатишь за мое молчание? – неудачно пошутил я.

– О, ты узнаешь! Много!

Я спустился с крыши до первого этажа. Я посчитал, что этажей было всего три, но каждый из них настолько высокий, что даже Яо Мин[47]47
  Яо Мин (род. 1980) – китайский баскетболист, один из самых высоких людей планеты, его рост составляет 2,29 м.


[Закрыть] мог бы спокойно играть здесь в баскетбол. Несмотря на то что я еще не был в комнатах, роскошное убранство коридоров, затейливые завитушки в стиле рококо, шедевры каллиграфии и живописи знаменитых мастеров на стенах – от всего этого великолепия просто глаза разбегались. Войдя в гостиную на первом этаже, я увидел полную женщину, сидевшую на диване. На руках у нее была кошка шоколадной окраски. Глаза этой кошки были золотистого цвета, что показалось мне странным. Дашань обратился к женщине:

– Лулу, у нас гости, это писатель.

Лицо Лулу было круглым, как арбуз, глаза же, наоборот, были маленькие, с косточку финика. Она несколько мгновений разглядывала меня, а после отвела взгляд и сказала:

– Не ожидала, что ты водишь знакомство с представителями мира искусства!

Дашань прервал ее:

– Да что ты понимаешь, не говори ерунды!

Лулу задорно показала язык и, улыбаясь мне, сказала:

– Вы можете продолжать беседу, я не буду вам мешать.

– Запомни: ровно к шести приходи на ужин.

Лулу, покачивая телесами, направилась к выходу и бросила через плечо:

– Хорошо. – Она была похожа на маленькую девочку.

– Ну что, верно я тебе говорил? Это и есть Лулу, которая полностью мне подчиняется, ха-ха! – Дашань с удовлетворением рассмеялся, и на силиконовой маске появились складки, как будто это была змеиная кожа, которая вот-вот сойдет.

Лулу была не особо красива, но я все равно ощутил на душе тяжесть – тяжесть, порожденную завистью. Я молча сглотнул и почувствовал, словно у меня в груди застрял камень с острыми углами.

Заметив, что я молчу, он продолжил:

– Если ты все еще не веришь, я могу сводить тебя к Сяохун, она живет в элитных апартаментах в центре города. Я велю ей приготовить тебе обед, она отменно готовит.

– Не стоит, я верю, – сказал я.

С одной стороны, я все больше и больше верил всему, что он говорил. Но с другой стороны, у меня стали возникать подозрения: с какой целью он так усердно старается предоставить все эти доказательства? Что это – тщеславное желание пустить пыль в глаза старому приятелю? Если так, то ему незачем было выбирать такого неудачника, как я, – куда мне с ним тягаться! Так в чем же здесь успех? Может, он и впрямь воспринимает меня как особый объект для изложения своих проблем, но тогда ему тем более нет смысла так усердно самоутверждаться! У такого бизнесмена, как он, на первом месте стоит только выгода, он не стал бы просто так, от нечего делать вспоминать старых школьных приятелей. Похоже, у него есть какая-то четкая цель, которую я пока не могу разгадать.

Он спросил меня:

– О чем ты задумался? Я боялся, что ты мне не поверишь, рад, что это не так. Вообще-то, помимо Сяохун у меня есть и другие любовницы, все они живут в роскошных квартирах, а адреса некоторых я уже даже и не припомню. Эх, в императорском гареме тоже, наверное, не без этого было.

Я добавил:

– Твоя жизнь будет получше императорской. У тебя нет ни печалей, ни забот, а вот быть императором – самая опасная профессия в мире.

Он повернулся и долго смотрел на меня. Его силиконовое лицо, должно быть, хотело изобразить дружелюбие.

– Ты действительно так думаешь? А ты не испытываешь отвращения к такой роскошной и праздной жизни?

– Не думаю, что есть такой мужчина, который испытывал бы отвращение к такой жизни.

– Ну и славно, ну и славно, – пробормотал он, будто читая заклинание.

После этого он повел меня на экскурсию по дому. Бесконечные повороты коридоров, множество комнат, напоминающих пчелиные соты. Комнаты поражали своим великолепием и больше походили на императорские покои. Одних лишь горничных было более десятка, что уж говорить о дорогих поварах – настоящая дворцовая жизнь! Я поинтересовался:

– Где же твои родители? Ты не привез их сюда насладиться этой жизнью?

– Они живут в другом доме, немного меньше этого, – ответил Дашань. – Так удобнее, меньше лишних вопросов.

– Родители уже в возрасте, им, наверное, одиноко.

– Ну что тут поделать! Не знаю, помнишь ли ты, они раньше занимались ремонтом обуви на улице прямо у ворот нашей школы? Хорошая жизнь для них непривычна, сейчас они часто болеют. Так что счастливой жизнью они и теперь не могут насладиться в полной мере.

– А ты никогда не думал заняться благотворительностью? Тем более что ты и сам из бедной семьи.

Я подумать не мог, что мои слова его так заденут.

– Благотворительностью заниматься – это, черт подери, для богачей! – заорал он.

Я был крайне изумлен.

– Разве ты не богат?

– У меня просто много денег, но, по сути, я голодранец! В один прекрасный день я могу лишиться всего, что имею! У меня нет никакой поддержки, нет влиятельных знакомых. Какой бы властью ни обладало мое уродливое лицо, это ни в какое сравнение не идет с властью настоящей!

Я был потрясен его словами. Я был уверен, что он никого и ничего не боится.

– Раз ты все это прекрасно понимаешь, ты ведь должен еще больше сочувствовать бедным?

– Сочувствовать бедным… а кто посочувствует мне? Ты сочувствовал мне?!

Он с яростью сорвал с лица маску и уставился на меня. Складки на его лице двигались, напоминая копошащихся земляных червяков. Я понял, что он действительно разозлился, и меня пробирала дрожь.

– Пойдемте во двор, посидим, погреемся на солнце, выпьем соку, – прервав длительное молчание, произнес Сяошань. Он был великим примирителем. Он подхватил меня и Дашаня под руки и повел к выходу.

Двор был выдержан в стиле южно-китайских парков. В покрытом цветущими лотосами озере отражались павильоны и декоративные горки, а каменная дорожка вела сквозь бамбуковую рощу прямо к берегу реки Цинмахэ. Пейзаж был настолько красив, что я не переставал восхищаться его великолепием и бродил по саду, позабыв обо всем. В этот момент Сяошань позвал меня, я пошел вслед за ним к небольшой беседке у реки. На беседке висела доска с иероглифами «Беседка для любования пейзажем». Дашань спросил:

– Это я написал. Как тебе моя каллиграфия?

Я еще раз поднял голову и взглянул на надпись. Черты иероглифов были преисполнены раздражительности – прямо противоположно тому душевному состоянию, которое должно приносить «любование пейзажем», более того, само написание не имело никакого отношения к принципам каллиграфии. Тем не менее я одобрил:

– Очень хорошо.

Услышав это, Дашань довольно сказал:

– Раз уж ты, потомок каллиграфа, так считаешь, значит, действительно написано неплохо.

Каллиграфия моего деда была знаменита на весь Цинмачжэнь, вывески многих магазинов того времени были написаны его рукой. Я и не предполагал, что Дашань знает об этом.

– Красивый здесь вид открывается! – Я выдавил из себя смешок, чтобы скрыть смущение.

Не знаю почему, но я вдруг стал относиться к нему спокойно. Странно, но при первой встрече я был настолько напуган, что не мог и слова произнести. Сейчас же я не чувствовал никакой опасности – почему же? Из-за того ли, что мои неудачи были разоблачены, или из-за того, что его могущество постоянно получает подтверждение в реальности? Или, может, я по своей натуре трус и начинаю заискивать перед знатными и влиятельными людьми? И откуда у меня, полного неудачника и потерявшего надежду человека, такие мысли?

Мы посидели в беседке, выпили по стакану апельсинового сока, а потом пошли к реке рыбачить. На реке Цинмахэ было тихо, и лишь изредка можно было увидеть одну-две груженые черные лодочки. Дашань сказал:

– Скоро здесь запретят судоходство, здесь будет заповедная зона, тогда станет еще красивее.

Я спросил:

– Разве Цинмахэ не была одним из ключевых речных путей перевозок? Неужели запретят судоходство только ради красивого пейзажа?

Дашань воскликнул:

– Ну и что в этом странного? Ты разве не знаешь, что этот коттеджный район, где мы сейчас находимся, когда-то был рыбацкой деревушкой?

Я не стал возражать. Я изо всех сил забросил крючок далеко в реку и стал тихо ждать, когда начнет клевать. Так я прождал очень долго, у меня даже затекла шея, но ни единой рыбешки на крючок не попадалось. У братьев тоже не клевало. Сяошань решил утешить меня:

– Если честно, мы еще ни разу здесь ничего не поймали. Я даже не знаю, водится ли в реке рыба. Вверх по течению был химзавод, и хотя он уже переехал, но вода еще несколько лет будет восстанавливаться.

– Вот поэтому и нужно запретить судоходство! – добавил Дашань.

Время летело быстро, наступали сумерки. Дул слабый ветерок, ивы лениво поглаживали поверхность воды, создавая мелкую рябь. Закат был безгранично прекрасен. Лучи заходящего солнца, отражаясь от воды, сверкали тысячами золотых огоньков. Дашань восторженно воскликнул:

– Нравится мне этот вид! Если все мое богатство поменять на золото, оно было бы не менее впечатляюще! А теперь пойдем, пора ужинать!

Когда мы вошли в обеденный зал, Лулу уже ожидала нас там. Стол был таких огромных размеров, что, когда мы вчетвером расселись, мы выглядели очень одиноко. Прислуга стала подавать на стол, бережно ставя блюда по одному – так же, как это делают евнухи в императорском дворце. Ужин был обильный. Помимо привычных блюд была и разная неведомая мне дичь. Но у меня не было аппетита. Помимо того, что у меня и без того было мрачное настроение, освещенное электрическим светом лицо Дашаня, откусывающего и пережевывающего пищу, вызывало у меня особый страх. И хотя он был в маске, я, смотря на его силиконовое лицо, все равно представлял себе его настоящее лицо, и мне виделось, будто это демон, пожирающий человеческое мясо. Меня стало слегка подташнивать.

– Больше всего я люблю оленину, – сказал Дашань.

Сидевшая рядом с ним Лулу тут же раболепно подложила ему кусочек оленины. На протяжении всего ужина Лулу не перемолвилась со мной ни словом, а когда наши взгляды встречались, вид у нее был высокомерный, словно я пришел поужинать на халяву и она старается не обращать на меня особого внимания. Я негодовал и про себя ругал ее: «Ах, ты тварь бесстыжая! Мазохистка, ублажающая демона!»

После ужина Лулу сказала, что пойдет смотреть телевизор. Дашань сказал ей, что вечером ему надо будет еще выйти и чтобы она ложилась спать без него. Она начала капризничать:

– Нет, я буду ждать, пока ты не придешь.

Дашань пристально взглянул на нее и прикрикнул:

– Ты опять не слушаешься?

Она показала язык и пошла наверх. Дашань многозначительно посмотрел на меня.

– Что, тебе женщины так никогда не подчинялись? – спросил он.

Я покачал головой. На сердце была тяжесть. Дашань добавил:

– Любовь и страх зачастую могут заменять друг друга. Если не можешь заставить женщину уважать и бояться тебя, то не сможешь заставить ее и любить тебя всем сердцем.

Я вздохнул. Совсем недавно я подумал бы, что все, что говорит Дашань, – полный вздор, но сейчас мне кажется, что в его словах есть смысл. Я действительно не способен удержать женщину. Обе девушки, которые у меня были, считали меня слабохарактерным и никчемным. Я тогда еще не понимал: как можно называть меня никчемным? Во всех делах я руководствовался моральными принципами, помогал людям в их благих начинаниях. Сейчас же, находясь здесь, у Дашаня, я вдруг понял, насколько был наивен. Оказывается, женщине не нужны мои моральные принципы, женщине нужно бояться тебя и подчиняться, и если ты сможешь этого добиться, она постепенно полюбит тебя. Ведь даже такого урода, как Дашаня, кто-то любит.

– Я самый настоящий неудачник, – брякнул я.

Дашань покачал головой и, похлопав меня по плечу, сказал:

– Не думай об этом, это все в прошлом. Главное – суметь начать жить заново.

От его утешений у меня на душе стало теплее. Похоже, он в самом деле считал меня своим другом. Однако же мне мое будущее виделось мрачным. Кого я могу заставить бояться и подчиняться себе? Может, поехать в деревню и взять в жены простушку? Но в современной деревне молодежь вся разъехалась на заработки, остались ли там еще простые девушки?

Я сидел неподвижно, как глиняный истукан. Остывшее желание любить еще теплилось где-то глубоко во мне, и если позволить ему угаснуть окончательно, моя жизнь потеряет самые прекрасные оттенки и я превращусь в сосуд, сквозь который будет протекать беспощадное время.

Дашань посмотрел на меня так, будто принял какое-то решение. Затем он кашлянул, сглотнул слюну, посмотрел на наручные часы и неожиданно сказал:

– Ох, времечко-то уже не раннее, поехали-ка обратно в Цинмачжэнь.

– Обратно в Цинмачжэнь? – опешил я.

– Да, поедем в кинотеатр, надо поговорить. Мне нравится это место. Когда у меня появляется свободное время, я часто сбегаю туда, чтобы побыть в одиночестве.

– Что, ностальгия?

– Быть может. Для меня цинмачжэньский кинотеатр – особое место. Оно будто находится вне времени. Там я полностью успокаиваюсь. Кстати, я уже выкупил его.

– Ого! – произнес я, раскрыв от удивления рот, словно слабоумный ребенок.

– Сяошань, нам пора!

Если Дашань что-то решил, то всегда немедля приступает к исполнению задуманного. Он поднялся и стал надевать пиджак.

Мы опять поднялись на крышу, залезли в кабину вертолета и в кромешной тьме ночи направились в Цинмачжэнь. Хайши переливался тысячью огоньков, являя собой картину богатства и процветания, и я знал, что ничего из этого великолепия не принадлежит мне. Чувствовал ли я себя потерянным? Желал ли я этого богатства? Не знаю. Знаю лишь, что сердце мое превратилось в пепел. Я делал то, что мне велел Дашань, чувство страха уже давно исчезло.

На этот раз мне показалось, что мы летели очень долго, может быть, потому что была ночь. В эту ночь на небе не было видно ни звезд, ни луны – сплошная черная пелена. Из окна иллюминатора время от времени можно было увидеть мерцающие внизу огоньки, похожие на маленькие звездочки, будто бы земля и небо поменялись местами. Монотонный грохот вертолета был уже не таким оглушающим, как днем, словно бы пропеллер тратил последние силы, разрезая эту безграничную тьму.

Вертолет приземлился на крыше кинотеатра поселка Цинмачжэнь. Дашань зевнул; оказывается, он задремал во время полета. Я тоже изрядно устал, но меня нисколько не клонило ко сну, будто бы и сон предал меня. Мы спустились вниз по лестнице и вернулись в ту прежнюю комнату.

– Присаживайся, – предложил Дашань. Он проявлял все больше дружелюбия ко мне.

Я сел. У меня было странное ощущение, я чувствовал себя заключенным перед допросом.

– О чем бы ты еще хотел поговорить? – сказал я, глядя на Дашаня; выражение его лица было жестким и безжизненным, как у манекена.

– Я еще о многом хотел бы поговорить. После того как я прочитал твой роман, у меня появилось огромное желание пообщаться с тобой.

Дашань тоже присел.

– Я пойду заварю вам по чашке чая, – предложил Сяошань.

Он вышел из комнаты, оставив меня с Дашанем наедине. Мне стало неспокойно. Я выдавил из себя неестественный смешок:

– Разве мы сегодня недостаточно много разговаривали? О чем еще ты хочешь поговорить?

– Нет, недостаточно, мне постоянно кажется, что у меня еще есть много чего, что сказать тебе. – Дашань обеими руками похлопал себя по лицу. – Эту маску очень трудно носить долго, на некоторых участках лица еще остались поры, и когда выступает пот, он колет мне лицо тысячами маленьких иголочек. Но со временем ты привыкаешь.

Ему что, хотелось снять с себя маску? Я сделал вид, что не понял его намека, мне не хотелось еще раз увидеть его обезображенное лицо.

В этот момент вошел Сяошань, неся две чашки чая. Я даже не знаю, откуда он его взял. Видимо, этот кинотеатр стал ему вторым домом и был снабжен всем необходимым для повседневной жизни.

Я поблагодарил Сяошаня. Находиться здесь в качестве гостя мне было гораздо спокойнее. Мне показалось, что время перейти прямо к делу. Я решил разъяснить всю суть происходящего и прямо спросил Дашаня:

– Ты доказал мне подлинность твоей истории. Я не просто поверил тебе, но и увидел все своими глазами. Теперь ты можешь сказать, какую цель ты преследуешь? Чего ты хочешь от меня?

– Хороший вопрос, – зааплодировал Дашань. – Тогда перейдем сразу к делу. Подумай как писатель – что бы я мог от тебя хотеть?

Я ответил:

– Ага, то есть тебе захотелось на моем фоне неудачника показать, насколько ты крут?

Дашань сказал:

– Люди тщеславны, и я не исключение. Но только ради того, чтобы потешить свое самолюбие, я не стал бы тратить столько энергии.

Я продолжил:

– Ты ищешь понимания? В особенности разностороннего понимания понятия «лицо»? Тебе кажется, что раз я написал роман «Внутреннее лицо», то нам есть о чем поговорить?

Дашань подхватил:

– Это само собой, но я не думаю, что ты можешь понять истинную суть лица. Разве что если…

– Если что? – У меня кольнуло в сердце.

Дашань сдернул маску, обнажив свое демоническое лицо с оскаленными зубами. Под маской оно сопрело до красноты и напоминало голову свиньи, зажаренной в соевом соусе; он выглядел безобразно и в то же время смешно. Сяошань подал ему мокрое полотенце. Дашань вытер лицо и со вздохом сказал:

– Эх, после того как у меня было изуродовано лицо, я ни разу не смотрел на себя в зеркало. Я избегаю всех предметов, в которых могу отражаться – оконных стекол, витрин, металлических предметов, дисков, водной глади. Если у меня нет возможности избежать этого, я просто закрываю глаза. Я прекрасно понимаю, что никто, включая меня, не в состоянии противостоять страху и ужасу, которые вызывает мое изуродованное лицо. Я ненавижу свою внешность. Я чувствую себя безумно одиноким, одиноким до дрожи, будто бы я последний скитающийся в мире людей черт. И этот кинотеатр я выкупил потому, что, когда я остаюсь здесь наедине с самим собой, я как будто остаюсь наедине со своими детскими воспоминаниями. Здесь не существует моего лица, оно тут не имеет значения. Только здесь я могу почувствовать себя живым, почувствовать себя полноценным. А за пределами этих стен я чувствую себя ущербным физически и уродливым душевно.

– Я понимаю… – пробормотал я.

Дашань продолжал:

– Я никогда не смотрюсь в зеркало, но это не значит, что у меня нет желания увидеть себя. У людей от природы есть желание смотреть на себя, и я не являюсь исключением. В такие моменты я смотрю на Сяошаня и представляю, что он – это я, каким я должен был бы стать, каким я мог бы быть в реальности. Но все же, как бы мне ни хотелось, Сяошань – это Сяошань, а не я, Дашань. Пусть мы и однояйцевые близнецы, но он – это он, а я – это я, и эту обособленность ничем не разрушить, никак не изменить. Теперь ты понимаешь мою боль? Я думаю, что если бы не было этого обособленного существования, то не нужны были бы и книги. Ты как писатель хоть раз задумывался об этом?