Текст книги "Европа XXI века. Новые вызовы и риски"

Чтобы определить, каким может быть это поправение, необходимо в общих чертах представить себе содержательный портрет современного национализма.

Как и любая идеологическая система, национализм гибко приспосабливается к меняющимся обстоятельствам. Это в полной мере относится к обоим главным цивилизационным ареалам национализма, которые можно условно определить как азиатско-исламский и европейский.

На ситуацию в первом решающий отпечаток наложило более позднее формирование современных наций. Поэтому вплоть до последней трети XX в. в национальном самосознании и, соответственно, в национализме, свойственном этой сфере, превалировали черты, сходные с теми, которые доминировали в подобных процессах, протекавших в Европе XVIII–XIX вв.: вторичность радикально-консервативных влияний, относительная светскость, готовность к частичному восприятию либеральных и даже левых взглядов. Сейчас этот подход почти повсеместно оттеснен на периферию. То, что именуется ныне азиатско-исламским национализмом, представляет собой совокупность крайних форм конфессионального консерватизма, пытающегося подменить нечетко обрисовавшееся национальное самосознание искусственным исламским «универсализмом».

Обратившись к европейской цивилизационной сфере, можно обнаружить следующие перемены:

– Зародившийся в ней национализм действовал в прошлом, как правило, в территориально ограниченных, региональных масштабах, хотя время от времени его вспышки накладывали отпечаток и на ход мировых событий. Сегодня национализм этого типа приобрел едва ли не повсеместный характер, хотя проявляется в разных формах, в зависимости от специфики страны или региона.

– Национализм европейского типа в том виде, в каком он сложился раньше, более или менее адекватно отражал потребности общественного, в том числе экономического развития: прежде всего, необходимость консолидации обществ в рамках единого государственного организма, преодоления общинной, клановой и иной раздробленности. Современный национализм этого типа противостоит объективным тенденциям общественного развития: свойственным ему экономическим, политическим и культурным процессам, растущей взаимозависимости человечества.

– Национализм, который можно определить как традиционный, выступал не только как средство вычленения общности, осознающей себя нацией, но и как инструмент ее интеграции – объединения далеко не идентичных этнолингвистических объединений. У современного национализма этого типа интегрирующая функция, за некоторыми исключениями, если не исчезла, то по меньшей мере оттеснена на второй план. Ставка на формирование нации путем интеграции разнородных общностей заменена идеей этнической самодостаточности, вычленения совокупности лиц по признакам генетической, культурной и лингвистической идентичностей.

– Перенесение упора с идеи нации на идею этноса как инварианта внесло существенные коррективы в целевые установки и методы действий националистических движений. Для старого национализма европейского типа в качестве цели выступала прежде всего культурная и лингвистическая интеграция общности, рассматриваемой как нация. Главным способом достижения такой интеграции считалась ассимиляция. Готовность к ней, реальное продвижение в ее направлении чаще всего снимали дискриминационные барьеры на пути экономической, социальной и иной мобильности.

Нынешняя форма национализма со свойственной ей упором на генетически-этнический фактор воспринимает ассимиляцию не как форму национальной интеграции, а как маневр, призванный подорвать ее изнутри. При таком подходе национальная интеграция, по сути, отождествляется с вытеснением «этнически чуждого элемента» путем либо изгнания, либо физического уничтожения. В этом смысле непосредственным предтечей современного национализма можно с полным основанием считать германских национал-социалистов с их ориентацией на «расовую чистоту крови».

Объединяет обе модели этого идейно-политического феномена органическая склонность к крайне экстремистским формам реализации своих ценностных установок, включая попрание элементарных норм человеческого существования.

Наиболее вероятный сценарий межнациональных (межэтнических) отношений в любом государстве в случае утверждения в нем националистически ориентированного руководства, как свидетельствует опыт, складывается обычно следующим образом.

Неспособность установить нормальные отношения с национальным меньшинством неизбежно создает напряженную внутриполитическую атмосферу. Дискриминация части населения, осуществляемая в различных формах, порождает у нее чувство отчужденности от политической системы и государственности в целом, постоянно провоцируя сопротивление и создавая тем самым массовую базу для крайних проявлений протеста. При этом особо высокая степень напряженности наступает тогда, когда жертвой ксенофобии становятся компактные группы выходцев из других стран, считающих данную территорию своей родиной. Обычной реакцией на это становится нарастающая враждебность этнического большинства, его укрепление на шовинистических позициях и, соответственно, ослабление политических движений, традиционно противостоящих национализму.

Указанные процессы уже заметно сказались на идеологической ситуации и расстановке политических сил в различных регионах и странах. На общественной арене уже зафиксировано политическое эхо национализма.

В странах бывшего «третьего мира», наиболее пострадавших от экономических и социальных потрясений, режимы, возглавляемые умеренно националистическими силами, стали уступать место системам управления, решающая роль в которых принадлежит националистам-радикалам. Происходит это, как правило, в результате насильственных действий, перерастающих в ряде случаев в военные столкновения различной остроты и продолжительности.

В экономически развитых странах наметилось явное оживление крайне правых политических партий. В одних случаях они начали выходить из маргинального состояния, в котором пребывали на протяжении истекших десятилетий. В других – смогли проложить себе дорогу в парламентские институты. В третьих – превратили свои фракции в законодательных органах в заметный политический фактор. В четвертых – стали силой, претендующей на заметное участие в осуществлении государственной власти.

Констатируя это, следует вместе с тем избегать неоправданных преувеличений. Усиление в общественном сознании одной из ценностных установок при всей интенсивности этого процесса вовсе не равнозначно кардинальному преобразованию всей его структуры. Значимость других ценностных установок может на время стать слабее. Но полностью вытеснить их из общественного сознания они не в состоянии. Тем более что в большинстве развитых стран происходят ныне и иные сдвиги, оказывающие специфическое воздействие на общественное сознание и, следовательно, на настроения и политическое поведение значительных групп населения.

Одним из дополнительных противоречий стала возросшая неустойчивость мировой системы, вызванная изменившейся расстановкой сил, а следовательно, и геополитической структурой мира, на которой четко обозначились новые влиятельные силы. Наиболее очевидной формой проявления названной неустойчивости стали ожесточенные усилия Соединенных Штатов, стремящихся сохранить свои позиции единственного глобального гегемона, которыми они овладели в конце XX в.

Основную направленность их намерений составили попытки, во-первых, помешать утверждению на мировой арене влияния других крупных держав (прежде всего России и Китая), во-вторых, сохранить подчинение своим интересам государств Евросоюза и, в-третьих, утвердить свое господство в тех странах, которые до последнего времени позволяли себе претендовать на независимость в вопросах внешней и внутренней политики. Способами достижения этих целей были избраны: в одних случаях – экономическое и политическое давление, сопровождаемое широкомасштабными информационными атаками, в других – дипломатические операции, подкрепляемые различными материальными посулами, и в третьих – инициирование государственных переворотов, а в случае их неудачи – и прямое военное вмешательство. Смена руководства Соединенных Штатов в результате президентских выборов, состоявшихся в конце 2016 г., внесла в эту устойчивую стратегию лишь второстепенные коррективы.

Естественным следствием подобной стратегии стал высокий уровень напряженности, незамедлительно сказавшийся на общественном сознании, повсеместно усилив чувства неуверенности и беспокойства. Архитекторы этой стратегии исходили из предположения, что такие настроения пойдут на пользу структурам власти в сфере их господства, усилив политическую стабильность. В действительности это усиление оказалось мимолетным. Наиболее доминирующим и устойчивым оказалось повсеместное недовольство теми властными структурами, которые поддержали эту стратегию и в той или иной степени способствовали очевидному возрастанию военной угрозы в региональных, а то и более широких масштабах. На политической стабильности в соответствующих странах это недовольство стало сказываться крайне негативно. И чем дальше, тем больше.

Другой сгусток новых противоречий образовался в экономической сфере. Одним из последствий глобализационной модели, реализуемой на протяжении последних десятилетий, стала небывалая бесконтрольность финансовой системы, получившей своеобразную «вольную», оторвавшись от материального производства и обращения, непосредственным отражением которых исходно являлась.

Одним из проявлений этой «вольной» было решение предоставить доллару – национальной валюте Соединенных Штатов – выполнение функций международного платежного средства. Это открыло для США возможность бесконтрольной эмиссии своей валюты как для внутренних, так и для внешних целей, вне зависимости от степени соответствия денежной массы реально произведенному продукту. К этому добавился выпуск в обращение огромной массы своеобразных квазиденег – первичных и вторичных ценных бумаг, имеющих хождение наряду с нормальными деньгами. О размерах их массы свидетельствуют экспертные оценки, согласно которым суммарная стоимость этих бумаг может быть оценена в более чем 700 трлн долл., что соответствует стоимости экономики всего мира.

В результате возникла ситуация, способствующая возникновению мощных «денежных пузырей», создающих иллюзию финансовой стабильности, но обладающих способностью лопаться по внешне малозначительным причинам, вызывая, в зависимости от своих масштабов, большие или меньшие глобальные беды. В первом десятилетии нашего века, лопнув, они стали запалом мирового кризиса 2008–2009 гг., во втором – все очевиднее служат вестником новых недалеких потрясений.

Но дело не только в опасной перспективе. Избыток денежной и квазиденежной массы имеет одним из непосредственных следствий безграничный рост задолженности как государственной, так корпоративной и личной. Некоторое время она позволяла жить, не считаясь с пределом возможностей. Однако сейчас этот предел заявил о себе в полную силу. Государственный долг Соединенных Штатов приблизился к астрономической сумме в 20 трлн долл., сравнившись по размерам с годовым ВВП страны. Превышает годовые ВВП задолженность и ряда других слывущих развитыми стран.

Давящая государственная задолженность породила намерение ослабить ее натиск путем широкомасштабной экономии – прежде всего за счет основной массы населения, и так страдающего от личной задолженности. Тем самым нанесен очередной удар по политической стабильности.

Заметные последствия имели сдвиги, произошедшие в социальной структуре развитых стран. Новый этап научно-технического обновления в очередной раз внес серьезные коррективы в их социальную структуру, а вместе с ней в обстоятельства, формирующие политическую стабильность. Прежде всего, начал рассыпаться и без того разноликий «новый средний класс», на который возлагали такие надежды. Апологеты рассматривали его «класс» как определяющий фактор устойчивости политической системы. Процесс распада на автономные группы с их специфическими интересами распространился и на другие крупные социальные общности. Все это породило новые противоречия и потребности, что, естественно, отразилось на динамике общественных настроений. Прежние партийно-политические структуры перестали в полной мере отвечать изменившимся запросам основной массы населения развитых обществ.

Все это дает основания считать, что дальнейшая идеологическая и политическая динамика в различных регионах мира будет определяться не только сдвигом вправо, инициированным упрочением позиций правого радикализма (национализма), но и сохранением и даже нарастанием влияния иных идеологических и политических течений. Исход их соперничества будет различным в разных регионах.

Каковы же в этой обстановке судьбы стран Европейского союза?

Объективный подход авторского коллектива к оценке промежуточных итогов становления ЕС и развития, зафиксированный в предыдущих работах[54]54
  Большая Европа / Под ред. Ал. А. Громыко, В. П. Фёдорова, А. А. Галкина. М.: Весь Мир, ИЕ РАН, 2014. 704 с.; Европейский Союз в поиске глобальной роли / Под ред. Ал. А. Громыко, М. Г. Носова. М.: Весь Мир, ИЕ РАН, 2015. 592 с.


[Закрыть], с самого начала не исключал критического осмысления тех серьезных препятствий и сложностей, которые ему предстояло преодолеть на пути к поставленной цели. Вместе с тем на протяжении ряда лет этот подход не давал оснований и для негативных прогнозов. Однако «крот истории» продолжал «старательно рыть почву». Пришло новое время, и во втором десятилетии XXI в. наметились дополнительные обстоятельства, потребовавшие корректировки ряда выводов, сделанных на основе прежних данных.

Может показаться, что далеко не благоприятные изменения, произошедшие в ЕС в последние годы, представляют собой лишь более рельефное продолжение прошлых кризисных процессов, затруднявших успешное развитие Евросоюза, но не ставящих под сомнение его перспективы. В действительности же появились основания считать, что в обстановке возросших глобальных противоречий проблемы, накопившиеся в Евросоюзе, стали приобретать качественный характер, что сделало необходимым ряд новых подходов и оценок.

Некоторые важные кризисные явления, вызвавшие серьезные потрясения в странах Евросоюза, были следствием событий глобального порядка и лишь усугублены неадекватной реакцией руководящих структур Евросоюза. Поэтому объективная оценка нынешнего состояния и перспектив ЕС делает необходимым должный учет всей совокупности последствий динамики общемировой системы.

Нестабильность мировой экономики, о которой уже шла речь выше, привела к серьезному преобразованию всей структуры мирохозяйственных отношений. В ходе непростых, нередко болезненных сдвигов, наряду с доминировавшими прежде глобальными центрами индустриального и интеллектуального производства, появилось немало новых претендентов на аналогичные роли. Соответственно, стали расти уровень и острота конкуренции на мировых рынках. Пока они не стали запредельно высокими. Однако не считаться с ними было бы неверным.

Выводы, сделанные в этой связи Евросоюзом, не соответствовали степени потенциальной угрозы. Предпринимавшиеся меры явно запаздывали. Не было, в частности, учтено, что в меняющейся ситуации Соединенные Штаты неизбежно превратятся для ЕС из покровителя в торгового конкурента и что их утвердившееся ранее экономическое доминирование может, вопреки иллюзиям, обернуться для стран Евросоюза невосполнимыми потерями. Отсюда их иррациональная готовность по-прежнему пребывать в роли младшего партнера США, в том числе в ущерб своим насущным интересам.

В этой связи достаточно сослаться на противоречащее интересам стран Евросоюза их активное участие в идеологической и экономической войне против России, начатой Соединенными Штатами. Между тем даже дилетантам очевидно, что такое участие не только обернулось миллиардными конъюнктурными потерями, но и свело к минимуму тот позитивный баланс взаимопонимания между ЕС и Россией, который был с таким трудом создан на протяжении предыдущих десятилетий, и что это участие во многом закрыло для стран Евросоюза один из самых емких и перспективных рынков сбыта, столь необходимых в условиях обостряющихся торговых схваток.

Неустойчивость мирового хозяйства существенно стимулируется и нынешним состоянием финансовой системы ЕС. Происходящее в этих условиях ослабление мировых валют существенно повысило их волатильность – неустойчивость и подвижность. Тем самым открылся еще один удобный плацдарм для финансовых спекуляций. Возросшая анонимность финансовых отношений, широкое использование для их реализации международной системы связи открыли перед банковскими клерками, имеющими доступ к деньгам и к соответствующей информационной системе, неограниченную возможность по собственному усмотрению включаться в международные спекуляции, оперируя и рискуя не принадлежащими им миллионами (а то и миллиардами) долларов (евро). Случаи такого рода получили широкую огласку. Важны, однако, не столько эти побочные (криминальные) издержки, сколько общий фон того, что происходило и происходит на главной финансовой арене.

Выдержит ли Евросоюз новую серию ударов, нанесенных качественно возросшей финансовой нестабильностью, скажется ли на его судьбе выход из состава ЕС Великобритании и что за этим последует? Для позитивного ответа на поставленные вопросы остается все меньше оснований.

Первоначально массовое общественное сознание в странах Евросоюза реагировало на все это сравнительно вяло. Наметившиеся в нем сдвиги и их политическое эхо сравнительно четко проявились лишь в нескольких экономически менее развитых странах. Главная из причин этого состояла в том, что на первых порах глубинные потрясения, таящиеся в недрах Евросоюза, сперва не полностью опрокинулись всей своей тяжестью на основную массу его населения. Теперь ситуация заметно меняется.

Особо болезненно воспринимается то, что сейчас нередко именуют новым «великим переселением народов», вызванным описанными выше событиями. Беспрецедентный рост мобильности миллионов людей, сорванных с прежних мест постоянного жительства и мечущихся в поисках убежища и лучших условий жизни, обернулся тяжелым ударом прежде всего по Евросоюзу. Естественно, что потоки иммигрантов ориентированы в первую очередь на те страны, которые более или менее обоснованно воспринимаются как наиболее процветающие и открытые. Отсюда основная направленность иммигрантских потоков в Германию, Австрию, Бельгию, Норвегию и некоторые другие страны ЕС. Первоначально этот процесс воспринимался как терпимый. Однако с 2015 г. он стал приобретать черты наступающей катастрофы.

Во многом направления иммиграционных потоков были стимулированы политикой самого Европейского союза. Принятые его членами правовые нормы первоначально благоприятствовали притоку иностранной рабочей силы. Была повышена прозрачность внешних границ Евросоюза, полностью снят контроль над передвижением людей между большинством стран – членов ЕС (Шенгенские соглашения), облегчен процесс оформления вновь прибывших иммигрантов. Публично это оправдывалось соображениями гуманности и уважения к правам человека. В действительности главную роль при этом сыграл возникший в ЕС по ряду причин, в том числе демографических, дефицит неквалифицированной и малоквалифицированной рабочей силы.

Вскоре, однако, стало очевидным, что рынок рабочей силы имеет свои пределы, что система социальной поддержки попросту не справляется с дополнительной нагрузкой, которую создают многочисленные иммигранты, что их адаптация к странам нового пребывания остается минимальной.

Возросшее национальное самосознание иммигрантов трактовалось главным образом как проявление неприятия чужого и непривычного, будь то взгляды, образ жизни, бытовое поведение, тип одежды и т. д. Предполагалось, что со временем, в результате ассимиляции или привыкания, это неприятие будет отодвинуто на задний план или исчезнет вовсе. Однако по мере безудержного роста численности иммигрантов и возрастания в их рядах доли представителей иных культур и конфессий стало ясно, что проблема налаживания мирного сосуществования коренного населения и вновь прибывших гораздо сложнее, чем это представлялось первоначально.

Принятые меры, рассчитанные на ограничение иммигрантских потоков и их более-менее справедливое распределение между странами Евросоюза, не дали ожидаемых результатов. Более того, неоправданное и непродуманное вмешательство в процессы, происходившие в зоне Северной Африки и на Ближнем Востоке, разрушило сложившиеся там государственные структуры и породило хаос, который значительно увеличил масштабы бегства в ЕС.

Следствием чрезмерного роста притока иммигрантов стало заметное нарастание местного национализма, укрепившего позиции праворадикальных партий, сделавших эту проблему важным козырем в борьбе за упрочение своих политических позиций. Одним из следствий такого нарастания стало ослабление поддержки заметной частью автохтонного населения самих принципов интеграции как несовместимых с национальными интересами. Настроения такого рода получили наименование евроскептицизма. Длительное время он был свойствен очевидному меньшинству граждан стран – членов ЕС. Затем в некоторых из этих стран близкие евроскептицизму взгляды стали разделять вплоть до половины жителей. Очевидно, что дальнейшие сдвиги в этом направлении могут принципиально изменить расстановку политических сил в Евросоюзе, тем более что этому все больше способствует недостаточно взвешенное поведение расположившихся в Брюсселе бюрократических структур.

Станет ли Евросоюз объектом силового давления и атак изнутри? Еще несколько лет назад утвердительный ответ на этот вопрос выглядел маловероятным. Однако после беспрецедентных террористических атак в Париже в ноябре 2015 г. и в Берлине в 2016 г. трагическая реальность развеяла остатки сомнений.