Текст книги "Mobilis in mobili. Личность в эпоху перемен"

Как уже говорилось, анализ понятия «транзитивное общество» показывает, что такое общество характеризуется следующими феноменами:

• Кардинальными социальными трансформациями,

• Глобализацией, которая ведет к расширению пространства, в том числе и пространства межличностных контактов,

• Усилением социальной неопределенности, связанной, прежде всего, с постоянными трансформациями ценностей, норм, эталонов в современном, изменяющемся мире,

• Увеличением продолжительности временного периода процесса социализации, активизацией ресоциализации и текучей социализации,

• Расширением информационного пространства и усилением его роли, частично заменяющей межпоколенные связи,

• Расширением области трудных жизненных ситуаций.

Глобализация является для психологии одной из наиболее важных характеристик, так как ее следствием становится взаимодействие между людьми разных культур, что приводит к необходимости формирования у людей толерантности к мультикультурному окружению. Проявления глобализации сказываются не только на экономике и политике, но затрагивают все стороны взаимодействия разных культур – от обмена технологиями и совместных научных разработок, до смешанных браков. Существенное влияние оказывают эти процессы и на восприятие людьми окружающего пространства, которое начинает восприниматься как свернутое, а сама Земля – как небольшая планета, расстояния между разными точками на которой совсем не так велики, как прежде казалось. Естественно, это не может не проявиться в представлениях об окружающем мире. Если в прежние века время и пространство казались людям бесконечными, ведь жизнь вечна, а земля – огромна и обойти ее невозможно, сегодня люди понимают быстротечность и ограниченность жизни и легкость перемещения в пространстве. Это придает другую ценность жизни, а также необходимость принятия факта существования других людей и других культур. Увеличение миграции также приводит к необходимости межличностного взаимодействия людей, принадлежащих к разным культурам, поэтому огромное значение приобретает анализ причин дезадаптации людей к новым условиям жизни, неприятие или пассивное отторжение той культуры, тех традиций, которые являются значимыми для нового социального окружения.

В то же время взаимодействие людей, имеющих разную ментальность, разные языки, разные ценности приводит к необходимости осознания и на бытовом, и на научном уровне относительности наших представлений об истине, о том, «что такое хорошо, а что такое плохо». Важным становится оценка одной и той же позиции с разных точек зрения, в разных подходах и разных науках.

Текучесть и изменчивость ценностей и норм во многом является причиной нарастания тревожности и напряженности людей, которым становится сложнее адаптироваться к постоянно меняющимся «правилам игры». Следствием этого становится и тот факт, что процесс социализации происходит на протяжении всего жизненного пути. Поэтому в настоящее время говорится о принципиальной непрерывности процесса социализации. В контексте идеи о непрерывности процесса социализации является и появление термина ресоциализация. При этом современная многомерная культура предполагает текучую социализацию, в которой возможно многоаспектное и ненаправленное воздействие, а результат может быть отсроченным, латентным.

Эти изменения приводят к необходимости пересмотра понятий идентичность и социализация и к разработке новой методологии и нового инструментария для исследования их содержания. Применяя понятие неопределенности к психологии, можно говорить о том, что в современном мире причинно-следственные отношения не всегда уже могут стать основой понимания событий, происходящих даже в настоящее время, тем более они не могут помочь предсказать, как будет вести себя человек в будущем, как отреагирует даже на знакомые раздражители. Все это делает даже стабильную ситуацию не совсем ясной, тем более неопределенной является новая или постоянно меняющаяся ситуация. В такой ситуации сам человек, его мысли, состояние, поведение тоже становятся в большей, чем обычно, степени, неопределенными. То есть человек одновременно является как бы и стабильным образованием с ясной устойчивой структурой мотивов, и постоянно меняющейся величиной в системе меняющихся отношений. Поэтому объективация мотивов поведения человека в ситуации транзитивности не может уже соотноситься с поступком, как феноменом личности. Это приводит к необходимости поиска новой детерминации, прежде всего, культурной детерминации [Шпет 2000; 2007]. Эстетическая парадигма вводит в современную эпистемологию категорию культуры, которая определяет важнейшие тенденции в развитии научного знания [Марцинковская 2015в]. Именно в контексте определенной культуры можно судить и о причинах, и о смысле того или иного поступка человека, и о его значении для окружающего [Асмолов 2007].

Говоря об особенностях идентичности в транзитивном, постоянно изменяющемся мире, необходимо подчеркнуть, что проблема идентичности всегда актуализировалась в сознании и ученых, и общества в периоды слома, кризиса, неопределенности, когда вставали вопросы о том, какие нормы, ценности, эталоны будут востребованы завтра, как будут трансформироваться нормы и правила поведения. Эти проблемы, переходя в личностный, трансцендентальный план, ставят во главу угла основной вопрос – что же будет с человеком, сохранит ли он себя как целостную личность в новых условиях [Гришина 2011].

Трансформации процесса социализации, разведение процесса и результата (социализированности) приводит к изменению соотношения персональной и социальной идентичности. Это связано, прежде всего с тем, что в транзитивном обществе баланс идентичностей является неустойчивой характеристикой, постоянно смещающейся то в одну, то в другую сторону [Белинская 2013]. Поэтому часто, особенно при широком веере возможностей выбора группы идентичности, доминирует именно личностная, персональная, а не социальная составляющая. Человек получает возможность сформировать (создать), исходя из своих представлений о значимой и соответствующей его индивидуальности группу, в которой социальная идентичность почти тождественна персональной. Интернет-общение и сетевые сообщества также стимулируют создание новых соотношений между персональной и социальной идентичностями, которые связаны уже не только с реальными, но и вириальными группами. Рассматривая идентичность с этой точки зрения, можно констатировать, что с расширением интернет-общения происходит увеличение области мнимой и виртуальной идентичности. Существенно возрастает и роль самомониторинга, который дает человеку возможность не только для самокатегоризации, но и для самопредъявления, демонстрации как реальных, так и мнимых качеств, существование которых доказывается не в реальном взаимодействии, но в рассказе о себе.

Поэтому в современной ситуации общения развивается феномен нарративной идентичности, проявляющийся в том, что в межличностных контактах увеличивается процент рассказов о себе, а не предъявления себя в действии, в том числе и групповом [Андреева 2012]. Этот факт непосредственно отражается и в игре идентичностей – возможности попробовать себя в разных масках, разных ролях, что часто повышает осознанность ролей и себя в них. При этом сетевые сообщества с одной стороны, дают возможность гибкой и позитивной социализации, с другой – помогают найти разные варианты «игры» со своей идентичностью.

При нахождении-создании группы идентичности (как реальной, так и, особенно, виртуальной) происходит самоподтверждение выдуманных (или появившихся в «игре») личностных характеристик, а традиционная связка категоризация – самокатегоризация, трансформируется в самомониторинг – самоподтверждение.

Важным моментом является тот факт, что в ситуации изменений и неопределенности целостность идентичности связывается с культурой, а не с преемственностью жизненных циклов. Это актуализирует понятия лингвистической и социокультурной идентичности. Инкультурация, принятие и присвоение культуры являются одним из важных факторов, определяющих успешность социализации в новых условиях. Родная культура, язык остаются неизменными в изменяющемся мире. Поэтому инкультурация дает укорененность и устойчивость, необходимые в сегодняшней жизни, которая многими воспринимается как разломанная, неопределенная. Именно культура, эмоционально воспринимаемая как единое целое, позволяет найти точки опоры в изменяющейся действительности и восстановить утраченную целостность восприятия мира и себя.

Соединение двух линий развития – социализации и индивидуализации, приводит в современной ситуации к появлению разных вариантов устойчивых субкультур, в которых реализуется и формируется новый баланс персональной и социальной идентичностей.

Говоря о межпоколенных связях в ситуации транзитивности необходимо констатировать, что в связи с серьезными трансформациями и текучестью норм возрастной разрыв между поколениями уменьшается. При этом социальные, экологические, культурные и этнические факторы оказывают все большее влияние на процесс образования новых поколений и временные границы между возрастными когортами. Представляется, что можно использовать в качестве рабочего определение поколения как одной из форм неструктурированной большой группы, объединяющей людей с общими социальными представлениями, ценностными ориентациями и отношением к миру [Марцинковская, Полева 2017].

С точки зрения и теории, и практики основной проблемой является изучение межпоколенной трансмиссии. Особенно важным этот вопрос представляется в связи с тем, что известные варианты трансмиссии, описанные М. Мид [Мид 1998], в настоящее время не полностью отражают специфику взаимодействия и обмена информацией представителей разных поколений. Прежде всего, процесс передачи опыта проходит сложными, зигзагообразными путями – не только вниз или вверх (постфигуративные и префигуративные) или по горизонтали (конфигуративные). Трансформации межпоколенных взаимодействий в настоящее время происходят и по вертикали, и по горизонтали, и по глубине, и по времени. Контакты становятся все более беглыми и поверхностными. Эти изменения уже более десяти лет назад отмечал в своих работах З. Бауман [Бауман 2008], говоря о том, что наше время – это время слабых связей между людьми даже в одной семье. При этом в мегаполисах и на периферии (например, в малых городах и поселках) межпоколенная трансмиссия существенно отличается как по содержанию, так и по формам. Можно говорить о том, что в больших городах процессы обмена опытом, перехода от одной формы трансмиссии к другой существенно ускорены по сравнению с более традиционными малыми городами, особенно в этнически гомогенных областях.

Огромное значение для межпоколенных связей и обмена опытом имеет и информационное пространство, в которое погружены разные члены семьи. Например, полученные в наших исследованиях данные показывают [Марцинковская 2010], что подростки не доверяют телевизионной информации и многим сообщениям и советам старших, не совпадающим с содержанием информации из интернета. При этом, чем моложе люди, чем больше влияния на их поступки оказывает интернет, а чем старше – тем большее воздействие оказывает TV. Поэтому нарушение межпоколенной трансмиссии происходит и из-за несовпадения информационных предпочтений.

Проблема межпоколенных взаимодействий заключается и в неадекватности как жесткой, так и слишком мягкой трансляции, а также особенно доминирующей в большинстве культур форме трансляции норм и ценностей, при которой передаются в основном отрицательные эталоны (так нельзя, это плохо), а не положительные.

Можно констатировать, что ситуация транзитивности может рассматриваться для большинства людей как сложная жизненная ситуация, которая требует включения различных копинг-стратегий [Марцинковская, Юрченко 2016]. Сравнительный анализ детерминант, влияющих на выбор стратегии совладания в стабильном и транзитивном обществе, дает возможность выявить некоторые важные отличия. Коротко остановимся на них.

В стабильной ситуации выбор копинг-стратегии зависит, главным образом, от индивидуальных и личностных особенностей и социальной ситуации развития человека. При этом ценности, нормы и способы поведения, в том числе и в сложных ситуациях, передаются в процессе социализации от старших к младшим. В транзитивном обществе процесс передачи знаний происходит очень гибко, в соответствии с закономерностями текучей социализации и зависит не только от микропространства, но и от макропространства, например пространств большого и малого городов.

В стабильном обществе уровень сложности ситуации оценивается исходя из степени гетерохронности и дисбаланса социальных и персональных параметров хронотопа. В транзитивном мире эта гетерохронность присутствует всегда, поэтому сложность ситуации оценивается в зависимости от соотношения внутри персонального пространства и времени в целом.

Если говорить преимущественно о личностных детерминантах, то в стабильном обществе выбор вариантов стратегий совладания зависит от таких качеств, как эмотивность, локус контроля, интенциональность и, частично, общего интеллекта.

В транзитивной ситуации выбор стратегий совладания зависит от соотношения персональной и социокультурной идентичности, от толерантности к неопределенности, когнитивной сложности и гибкости. В стабильном обществе большое значение имеет эмоционально окрашенный и личностно отнесенный опыт, в информационном и транзитивном обществе наряду с собственным опытом все большую роль начинает играть безличная и обобщенная информация.

Разработка категориального строя психологии транзитивности включает в себя методологические основания как теоретической, так и исследовательской и прикладной методологии, и соотнесения новых категорий с эпистемологическими и социальными парадигмами [Марцинковская 2014]. При этом важным моментом становится не только методологическая рефлексия ситуации, но и возможность найти какие-то устойчивые связи в этой текучей современности и сконструировать как теоретическую, так и исследовательскую парадигму и инструментарий для изучения транзитивного общества.

Сегодня можно говорить о том, что гибкая и сложно сконструированная парадигма вбирает в себя несколько гармонично связанных между собой (что очень важно для ее работоспособности) подходов к пониманию, интерпретации материала, полученного при изучении, анализе разных сторон окружающей действительности и в разных условиях. Они могут дополнять и частично перекрывать друг друга, как бы поворачиваясь к окружающему разными сторонами. При этом эпистемологическая парадигма сочетается с социальной, но не детерминируется ею.

Исследовательская парадигма определяет набор методов, задающих образец исследования, точнее, создания дизайна исследования. В настоящее время нужно говорить скорее не о гибкости этих парадигм, но о необходимости преодолеть их частичную размытость и связи несочетаемых элементов / методов. В отличие от теоретических эти парадигмы не зависят от социальных, точнее, зависят только в той мере, в которой социальный контекст фундирует выбор объекта исследования, но не его дизайна.

Прикладные парадигмы очень близки к исследовательским с точки зрения объекта изучения, однако в этом случае социальный контекст исследования намного важнее, так как важно оценить значимость исследования для конкретной ситуации. При этом важно не столько грамотно сочетать разные методы, сколько грамотно использовать конкретный образец, набор методов в определенной ситуации и к определенному объекту.

Конкретизируя содержание эпистемологической и социальной парадигм, можно отметить, что именно в транзитивности в эпистемологии важно не только содержание предлагаемого образца (знаний и методов), но и обоснование интерпретации полученных знаний об окружающей действительности. В социальной парадигме все более важным становится обоснование научным сообществом адекватности именно этой парадигмы в совокупности с умением быстро переходить от одной парадигмы к другой или сочетать их.

Для решения этой проблемы, прежде всего, нужно осознать, что современные парадигмы – это не жесткие конструкты, но скорее, гибкие и изменчивые гештальты. Поэтому можно говорить, что изменение социального контекста сегодня подразумевает и гибкость эпистемологического аспекта парадигмы (то есть множественность вариантов содержания образца и, особенно, представлений о предмете и методах исследования). Таким образом, можно говорить о том, что в современной методологии парадигма представляет собой не замкнутый эталон, но открытый гештальт с проницаемыми границами и возможностью переструктурирования. При этом изменяется теоретическая парадигма, которая включает в себя разные дисциплины и разные аспекты психологического знания, и, особенно, исследовательская, которая может совмещать в себе разные подходы. Поэтому в настоящее время главной особенностью современной методологии становятся разнообразные исследовательские конструкты, которые меняются, модифицируются, вбирая в себя новые факты и новые аспекты действительности. Ценность этих конструктов определяется гармоничным сочетанием в их содержании постоянства и изменчивости. Их важной характеристикой является гибкость и соотнесенность и с транзитивной действительностью, и друг с другом. То есть можно говорить скорее не о разных, отдельных конструктах, но о гибком гештальте с разными полями: когнитивным, социальным, эстетическим.

Методологические проблемы при изучении транзитивного мира связаны не только с необходимостью постоянной оценки и переоценки теоретических и исследовательских парадигм, но и с необходимостью постоянной переоценки и ре-интерпретации полученных материалов. С этой точки зрения, можно говорить о том, что транзитивность общества может рассматриваться по аналогии с микромиром в точных науках [Марцинковская 2015а].

Как и в физике, где к законам И. Ньютона с необходимостью добавляются и законы А. Эйнштейна, Н. Бора, В. Гейзенберга [Гейзенберг 1977] и других ученых, в транзитивном обществе другая ситуация диктует появление других закономерностей функционирования и развития психики, а также ее феноменологии, которая и фиксируется в исследованиях. Аналогию дополняет и тот факт, что в транзитивном обществе усиливается неопределенность и вариативность, в то время как в стабильном обществе доминируют достаточно жесткие причинно-следственные отношения.

Хотелось подчеркнуть, что особенно ясно необходимость новой методологии и нового исследовательского инструментария видна при изучении виртуальной идентичности и информационной социализации. Это связано с тем, что информационное пространство интернета является не только новым полем поиска информации и общения, но и новой моделью формирования идентичности и ее изучения.

При формировании методологии транзитивности целесообразным представляется обращение к психологии повседневности. Это связано с психологической сущностью транзитивного общества, точнее, с двумя его параметрами – изменчивость и множественность. Здесь важно понять, что сегодня можно говорить о текучей транзитивности, для которой характерно медленное, но постоянное изменение многих аспектов повседневного уклада – от способов общения до еды, от возможностей передвижения по миру до одежды и интерьера.

Таким образом, можно констатировать, что период кардинальных трансформаций 1990-х годов сменился периодом текучих и медленных изменений. В результате трансформации становятся менее кардинальными, но остаются такими же неотвратимыми, как и 20 лет назад. В ситуации кардинальных изменений, кратковременное ощущение бури и упоения в бою может даже усилить психологическую устойчивость людей и импонировать как любое желание нового. Но постоянное изменение приводит к актуализации стремления к покою, стабильности. Поэтому можно говорить о том, что люди устали от неопределенности, транзитивности, хотят спрятаться от нее в повседневности, в обычной жизни, найти устойчивость в том, что нравилось или не нравилось раньше. Таким образом, психологически повседневность может рассматриваться как своеобразная стратегия совладания с ситуацией транзитивности. Интерес к повседневности может в данном аспекте рассматриваться по аналогии со стремлением идентифицироваться с семьей, с любой малой группой, в которой комфортно человеку независимо от возраста.

Вторым фактором, актуализирующим интерес к повседневности, является то, что она дает возможность восстановить целостность жизненного пути и идентичности. Однако и в этом случае текучая транзитивность меняет мотивацию и интересы людей. Например, по сравнению с периодом конца прошлого века можно отметить смещение интереса к истории в ее более частном, камерном варианте. То есть это не интерес к хроникам, истории страны в целом, как в 1990-е гг., когда люди зачитывались работами В. О. Ключевского, С. М. Соловьева, Н. М. Карамзина. Теперь людям интересен быт прошлого, мода, привычки, одежда. Поэтому большой популярностью пользуются различные мемуары, описания уклада разных слоев общества в XVIII–XX вв., в советский период середины прошлого века. Представляется, что в данном случае мы можем констатировать стремление восстановить некоторую жизненную повседневную идентичность – не я был и буду – но я видел, носил, ел, смотрел… Мои родители, дедушки и бабушки тоже это видели, носили, смотрели. Отсюда и явно наблюдающаяся у многих, даже молодых людей ностальгия по прошлому, советскому времени и идеализация очень, в реальности, некомфортного быта и повседневности того времени.

Третьим моментом является то, что повседневность дает возможность построения некоторой защитной личностной области, личной повседневности, отгороженной барьером от общего хаоса окружающего. Ведь повседневность даже близких людей в значительной мере различается и по распорядку дня (не укладу, который у членов одной семьи схож), и по пристрастиям в еде, одежде, досугу. И здесь важно подчеркнуть, что такое отношение к повседневности уже само по себе индивидуально, и это показывает нелогичность противопоставления повседневности и индивидуальности, что раскрывается в анализе внутренней формы психологического хронотопа [Марцинковская 2017].