Текст книги "Mobilis in mobili. Личность в эпоху перемен"

В прошедшем веке в философии науки изменилось понимание самой возможности Наблюдателя (с большой буквы), который мог бы иметь критерии оценивания полноты и истинности знания. Принцип неопределенности, включивший необходимость предположения о «лямбде» Наблюдателя, был освоен как физиками, так и впоследствии психологами [Зинченко, Мамардашвили 1977].

Принцип неопределенности в методологии психологической науки стал рассматриваться в контексте разработки представлений о применимости к психологии идеи стадиальности развития наук (В. С. Степин) и в связи с изменением критериев рациональности (М. Мамардашвили, Г. Саймон, Г. Гигеренцер и др.), с формулированием проблемы полипарадигмальности психологии [Смирнов 2005; Юревич 2005] и открытости человека, с новым пониманием активности и сознания личности [Асмолов 2002; Корнилова 2010]). Множественность теорий и множественность принципов в построении психологического объяснения, т. е. гносеологический контекст принципа неопределенности, – это то, что сегодня можно противопоставить идеям «монизма» и редукционизма в психологии. Обращение к категории неопределенности выступает в роли мостика, проложенного между проблематикой картины мира на стадиях неклассической и постнеклассической науки и основными проблемами методологии психологии: онтологической и феноменологической данности психического, субъективного и объективного в психологическом познании, объективности неопределенности и субъективности детерминизма, соотнесения категорий деятельности и творчества, соотношения чувства и разума в преодолении человеком неопределенности.

Представим только один аспект изменений в подходах к неопределенности – понимание преодоления ее как актов выбора и как этапов интеллектуальных стратегий человека, или возможного риска в мышлении.

Обычно риск связывается с опасностью потерь или выигрышем в прагматических контекстах (здоровья, ресурсов, репутации и др.). Психологическое понятие риска задается в разных аспектах: риск как объективно заданная возможность и опасность потерь–приобретений или как характеристика импульсивности решений и действий (праксиологический аспект), риск как следствие неполноты ориентировки в ситуации или как возможность ошибки из-за недостаточности приложенных при обдумывании усилий (познавательный аспект), как ситуационно заданный фактор или как личностное принятие вызова со стороны условий неопределенности и др.

«Наиболее характерная черта рискованных задач – наличие неопределенности, то есть того, что исходы, которые будут получены лицом, принимающим решение, зависят от событий, которые невозможно предвидеть с полной определенностью» [Козелецкий 1979: 52].

Обдуманный риск означает осознанную готовность человека осуществлять выбор в условиях неопределенности. Мышление необходимо опосредствует стратегии выбора. Поэтому по аналогии со страхованием рисков как «колонизацией будущего» мышление можно рассматривать как психологический процесс построения своего будущего. Направленность выбора в условиях неопределенности требует и личностного самоопределения, поскольку предполагает процессы смыслообразования и ориентировки в личностных ценностях. Рассмотрим такой аспект риска в мышлении как возможность помыслить немыслимое.

Возможное в мышлении – это не только характеристика временной перспективы обдумывания чего-то, но и основа креативных решений, как отражающих создание до того неизвестного нового. Традиционно было принято говорить о риске незнания, а сегодня возникла такая проблема, как риск знания. Речь идет не только о том, что знание может стать опасным (особенно если попадет в ненадлежащие руки), и даже не о старой проблеме «многие знания – многие печали». Риск сопряжен с самой идеей конструирования человеком образа мира и полагания себя в нем. Слово конструирование здесь означает не столько учет конструктивистской парадигмы (в философии познания и психологии), сколько ту идею саморазвития человека, которая в большей степени связывается с личностным самоопределением. Помыслить о чем-то и пожелать этого – вот линия взаимодействия познавательной и личностной сфер; помыслить и ужаснуться – другой вариант.

Но не помыслить о чем-то может означать и недореализоваться, а не просто ошибиться в ситуации выбора. Другой поворот темы – «самосбывающиеся пророчества» (когда наступает событие, предсказание которого как бы уготовано самой возможностью человека помыслить о нем).

Человек в процессе мышления расширяет и умножает сферу мыслимого и немыслимого; так, создавая символический образ кентавра, человек изменяется сам, сополагая возможное и невозможное. Таким образом, возможное в мышлении – это и проблема становления личностного самосознания. Риск узнать самого себя – один из аспектов психологической тематики риска [Петровский 1992; Корнилова и др. 2010].

Источником риска при его психологическом изучении могут выступать не только опасности, но и эвристики. Это понятие фиксирует возможную селективность выбора, что означает неполноту анализа ситуации и – как следствие – получаемой информации, неразвернутость оснований выбора (пропущенные звенья) и любые стратегии, где критериями ограничения анализа могут выступать разнообразные психологические механизмы (эмоции, ограничения памяти, предубеждения личности и т. д.). Когнитивные упрощения могут уменьшать усилия человека при решениях, включая неопределенность результата как условие селективности поиска.

Психологи Д. Канеман и А. Тверски, описывая несоответствия реальных выборов предполагаемым, согласно их «проспективной теории», стали использовать понятие эвристик как «ловушек ума», которые приводят человека к неверным решениям и суждениям. В анализ стратегий принятия решений ими было включено важное понятие усилия. Использование эвристик позволяет субъекту уменьшать прилагаемые усилия, что может привести к ошибкам в решениях. Исследователями описаны эвристики доступности, репрезентативности и ряд других [Канеман 2014].

Г. Гигеренцер обосновал, что эвристики выполняют в жизни человека не только и не столько роль «ловушек ума», сколько иную функцию – приспособительную [Gigerenzer 1998]. Он описывает иные эвристики, а целесообразность их использования связывает с рядом показателей, в первую очередь, со степенью прогностической неопределенности задачи [Kurz-Milcke, Gigerenzer 2007].

Как в теории Тверски–Канемана, так и в экологической теории Гигеренцера прогнозирование и суждения человека о возможном базируются на его опыте. При существенных различиях этих теорий в отношении роли формата представления условий неопределенности (в виде вероятностей или частот), обе они предполагают связь прогнозирования и выбора (решения или суждения) с осмыслением и оцениванием событий, наступление которых имело место ранее. Они не охватывают процессы предвосхищений и оценивания тех событий, которые не только еще не наступали, но и не мыслились человеком (или человечеством). Именно к таким событиям обратился Н. Талеб, введя в своих книгах представления о «черном лебеде» как непредсказуемом событии и «антихрупкости» как основы совладания с неопределенностью [Талеб 2014].

Именно наиболее разработанная когнитивная теория принятия решений Д. Канемана и А. Тверски стала критически оцениваться с иной позиции, с которой выступил финансист, математик и экономист Нассим Талеб. Он задал принципиально иной взгляд на вероятностную структуру мира человека, показав, что человек и мир наиболее уязвимы со стороны непредсказуемых опасностей, связанных с вероятностями событий, которые невозможно помыслить и, значит, невозможно предугадать.

Книги Талеба, с одной стороны, включали популярное изложение множества отдельных психологических экспериментов и воззрений авторов проспективной теории, а с другой стороны, были нацелены на то, чтобы показать: риск нужно связывать с неопределенностью иного типа, нежели та, на которую ориентировались до сих пор. У Канемана закономерности восприятия вероятностей и принятия решений в условиях неопределенности действуют на территории Среднестана (метафора Талеба) – там, где выявляются статистические закономерности, где представлены привычные и значит предсказуемые события, с которыми человек знаком по опыту (индивидуальному или надындивидуальному). Ставшая бестселлером книга Талеба «Черный лебедь» имеет подзаголовок «Под знаком непредсказуемости». Речь в ней идет об опасностях или возможностях, которые дает человеку мир неопределенности на его крайних границах – в Крайнестане, где не действуют статистические закономерности, возникают немыслимые события и прогноз невозможно строить на основе опыта [Талеб 2013].

Именно немыслимые, чрезвычайно редкие и экстремальные события имеют наиболее существенное значение в жизни человека и общества. Предсказать их трудно, поскольку они не вытекают из предшествующих. Более того, накапливаемый опыт, казалось бы, свидетельствует в пользу того, что, как говорится словами нашей популярной песни, «завтра будет так же, как вчера».

Вот как Н. Талеб популяризовал основное противоречие между индивидуальным опытом и немыслимостью событий. В книге «Черный лебедь» есть пример про индюшку, которую ежедневно кормит мясник. Каждый день уверенность индюшки статистически увеличивается и подтверждает индюшке, или метафорическому «индюшачьему статистическому департаменту», что мясник любит индюшек. И это продолжается долгое время. Но в ноябре есть один день, когда очень невыгодно быть индюшкой, это День благодарения минус два дня. Происходит то, что будет большим сюрпризом для индюшки, «черным лебедем» для нее, но не для мясника [Талеб 2013].

Выход новой книги Н. Талеба «Антихрупкость: вещи, которые извлекают пользу из беспорядочности» [Талеб 2014] стал поводом для дискуссии с Д. Канеманом в Нью-Йоркской публичной библиотеке. Эти встречи известны как программы «LIVE из Нью-Йоркской публичной библиотеки» (http://www.nypl.org/audiovideo/ live-nypl-nassim-taleb-daniel-kahneman/LIVEIrving_1.29Transcript). Я воспользуюсь переводом встречи, которая состоялась 5 февраля 2013 г. Она интересна тем, что там утверждается представленная в «Антихрупкости» идея динамического контроля над неопределенностью.

Вот как сам Талеб вначале говорит о своем переходе к методологическому осмыслению мира неопределенности: «Я был трейдером до того, как познакомился с Дэнни (Д. Канеманом). Мы встретились в 2002–2003 г., и эта встреча многое для меня изменила. Я решил стать ученым…». Далее он апеллировал к своему опыту трейдера: они

…классифицируют все в две группы: то, для чего непостоянство хорошо, и то, для чего непостоянство плохо. Есть сделки, которым подходит непостоянство, а есть такие, для которых непостоянство и вариативность просто противопоказаны… Когда я вступил в мир ученых, то понял, что в нем нет названия для тех вещей (понятий), для которых непостоянство – это хорошо. Прочный – это не то… это не является противопоставлением хрупкости, не эквивалент для тех явлений, для которых непостоянство – это хорошо. …я пришел к выводу, что хрупкость – это категория объекта и это не противопоставление понятию прочный. Противоположность хрупкости – это совсем другая категория. Если я отправляю посылку по почте с надписью «хрупкое», вы переводите на русский или другой язык, что c посылкой надо обращаться осторожно. Противоположным нельзя назвать случай с посылкой, на которой ничего не написано. Противоположным будет то, на чем вы напишите: обращаться неосторожно. Для этой категории нет названия, поэтому я назвал ее антихрупкость. Антихрупкость – это то, что получает выгоду из непостоянства (волатильности), вещи, которые извлекают пользу из беспорядочности. Многие не понимают этого… Я решил сделать классификацию понятий по трем категориям: хрупкий, прочный, антихрупкий.

Талеб развил идею, что неопределенность вредит хрупкости, но она только на руку антихрупкости. Пример – готовность к неопределенности предпринимателей. Неопределенность любят авантюристы: она открывает им новые возможности. И есть системы, которые получают выгоду от беспорядочности, что определено какими-то их свойствами. Канеман возражал: «Люди в большинстве своем предпочитают устойчивость, нежели антихрупкость». Талеб же утверждал, что увеличение сложности или величины увеличивает хрупкость объекта. Децентрализация делает «объект» или систему менее хрупкими, менее подверженными опасностям (ошибок, уничтожения и т. д.). Вот один из его примеров.

Децентрализованное правительство делает много маленьких ошибок. Похоже на беспорядок (путаницу), потому что видно много ошибок. Они на первой странице New York Times каждый день; согласен, и это пугает людей. Большое централизованное правительство не делает такого количества ошибок, его работа более ровная, но вы знаете, каков масштаб последствий, когда они совершают ошибки; последствия двух из них в нашей стране длятся уже 10 лет. Был один человек, который пошел в Ирак, нам это уже стоило три триллиона долларов и число это будет расти… Когда есть децентрализация, умноженная на ошибки, то они меньше, почти как камешки. Они будут беспокоить, но они не разрушат.

Канеман не соглашался с критикой Талебом людей, которые пытаются строить прогнозы в экономической сфере, но не могут предсказать большие события (кризисы). Талеб отвечал, что для того, чтобы быть защищенным от опасных случайностей (например, крушение самолета), нужно иметь возможность предсказывать не отдельное событие, а их серию. В социальном плане это приводит к выводу о необходимости строить общество, которому не смогут навредить отдельные ошибки прогнозов.

Автор «Антихрупкости» соединил методологический и психологический аспекты понимания риска, раскрывая идею возможного в мышлении. Необходимо расширять горизонты мышления и мыслить немыслимое, непредсказуемое. Если это получится, то увеличится способность ориентироваться в возможных изменениях ситуации и, значит, возрастет ее «антихрупкость». Другую психологическую проблему Талеб видит в добросовестности: ведь никто не знает о возможном риске лучше, чем человек, который создал ситуацию риска. Поэтому так велика роль добросовестности – необходимости предотвращать риски, если есть знание о них. С другой стороны, нельзя предотвращать стрессоры, возникающие в связи с факторами риска. Без них человек окажется в стерильных условиях и потому не будет готов к осмысленному прогностическому развертыванию угрожающей ему ситуации, окажется беспомощным.

Итак, контроль неопределенности означает не ее уничтожение, снижение или замалчивание, а готовность принимать вызовы неопределенности, мыслить не мыслимое, предполагать децентрализацию как возрастание антихрупкости.

Неопределенность (uncertainty или ambiguity) условий выбора не является только их внешней характеристикой. Как в построении образа целостной ситуации, так и в оценивании отдельных альтернатив человек полагается на имеющиеся у него знания (пополняет их) и предвосхищает, прогнозирует возможные изменения ситуации (в том числе и своим выбором).

Для психологической трактовки важно, что: 1) эта неопределенность человеком воспринимается, хотя не все составляющие ситуации или своих критериев им осознаются; 2) он может ее изменять – преодолевать своими оценками и решениями; 3) выбор как разрешение ситуации неопределенности предполагает авторство и ответственность (не бывает безличных решений, хотя бывают «организационные» и проч.).

Подходы к пониманию активности человека, принимающего решения, могут быть различными, но большинство из них в психологии так или иначе ориентируются на стадии, описанные Ю. Козелецким как этапы деятельности человека при принятии решений, что включает: 1) создание субъективного представления о задаче; 2) оценку последствий выбора каждой альтернативы; 3) прогнозирование условий, определяющих последствия; 4) собственно выбор из альтернатив [Козелецкий 1979]. Оценка последствий альтернатив включает и когнитивную составляющую, и эмоционально-ценностные отношения (принятие или непринятие возможных последствий выборов). Три первых этапа автор концепции называет предрешениями. Собственно выбор будет означать, что ситуация неопределенности получила разрешение, завершена выбором, т. е. человек определился в выборе. Вопросом остается, как об этом узнать (внешнему наблюдателю или самому субъекту решения).

Иногда психологами подчеркивается различие понятий выбора и принятия решения. Указанные классические описания этапов принятия решения демонстрируют, что выбор и означает окончательное решение. Анализ психологического опосредствования выборов показывает их обусловленность активностью субъекта по доопределению как альтернатив, так и критериев выбора; причем и образ ситуации, и образ Я (на уровне самосознания личности), и внутренние усилия (воспринимаемые как «бремя выбора») репрезентированы человеку. В этом смысле выбор человека всегда осознан, хотя от него могут оставаться скрытыми как смысловые, так и другие регуляторы направленности субъективных предпочтений.

В зарубежных психологических исследованиях понятия принятия решений и выбора функционируют как синонимы: Decision making и Choice [Hasti, Dawes 2010; Weber, Johnson 2009]. В экспериментальных работах важным аспектом выступает понимание ситуации выбора как закрытой задачи – в противовес открытым проблемам (более известным в психологии мышления). В праксиологическом направлении (в отличие от познавательного и мотивационного, названных Ю. Козелецким основными в изучении принятия решений) предполагается включенность в понятие выбора этапа его реализации; тогда принятие решения – лишь предваряющий его этап. Но реализация выбора – это уже предмет иных исследований – психологии воли. В исследованиях же интеллектуальных решений, как и моральных (на материале моральных дилемм), этап реализации не входит в этапы выбора [Корнилова, Тихомиров 1990; Чигринова 2013 и др.].

В непсихологических подходах (моделирующих, экономических, социологических и проч.) совсем не обязательно присутствует предположение о том, что выбор осуществляется именно человеком (а не безличным ЛПР – «лицом, принимающим решение», механизмом, обществом или какими-то системами). Как только человек исключается из «составляющих» ситуации выбора, можно строить (моделировать) идеальные стратегии выбора, но при этом теряется как отличие субъективной неопределенности, в которой находится человек в ситуации выбора, так и понимание, что при выборе он полагается на весь свой интеллектуально-личностный потенциал.

Интеллектуально-личностный потенциал (ИЛП) – это интерпретационное понятие, предполагающее единство интеллектуальных и личностных составляющих в регуляции решений и выборов человека, что реализуется посредством этапов (или звеньев) принятия и преодоления неопределенности на основе множественных процессов. Прогностическая активность человека и его личностное самоопределение в ситуации выбора отражается в формировании новообразований как показателей приложенных при выборе усилий. В нашей модели множественной регуляции решений и действий предполагается динамическое взаимодействие составляющих ИЛП и выход на ведущий уровень разных процессов – как когнитивных, так и личностно-мотивационных [Корнилова 2016а].

В актуалгенезе становления динамических иерархий опосредствующих выбор процессов верхним уровнем регуляции выступает самосознание личности. То есть сами по себе интеллектуальные и личностные составляющие ИЛП не определяют выбор, а выступают его диспозициональными условиями и реализованными характеристиками.

Разрабатывая принцип неопределенности по отношению к построению психологической теории выбора, мы подошли к пониманию неопределенности как незаданности иерархий процессов, фокусируемых динамическими регулятивными системами [Корнилова 2005; 2016а]. Переход к динамической парадигме в понимании контроля неопределенности позволил также по-новому задать конструкт саморегуляции, который стал необходимым при изучении готовности (предпосылок) и умения человека использовать свой интеллектуально-личностный потенциал в решении жизненных и профессиональных задач, предполагающих преодоление неопределенности. Усилия, прилагаемые человеком при выборе, представлены в степени выраженности новообразований как третьей шкале оценивания психологического опосредствования выбора (наряду с когнитивной и личностной). И усилия эти не могут быть сведены к энергетическим затратам. Даже если заданы альтернативы и критерии выбора, неизвестным остается, какое решение примет конкретный человек, какой процесс окажется ведущим в иерархии возможных оснований выбора. Многообразие путей целеобразования и смыслообразования означает полагание множественности, многоуровневости и гетерархической регуляции выборов человека.