Текст книги "Mobilis in mobili. Личность в эпоху перемен"

Характеризуя психологический хронотоп, целесообразно говорить не об отдельном пространстве или времени, но о целостном хронотопе как пространственно-временном континууме, который включает социальное и индивидуальное пространство-время. Основной характеристикой, отличающей психологический хронотоп от биологического [Ухтомский 2008] или литературного [Бахтин 1997], является то, что ведущей здесь становится эмоциональная составляющая. Таким образом, основным элементом психологического хронотопа становится переживание своего места в объективном пространстве и времени и отношение-переживание отдельных составляющих этого хронотопа в единицу времени жизни, на определенном этапе жизненного пути.

Это сложная конструкция в стабильные периоды относительно устойчива и для человека его время и пространство корреспондируют с социальным – «его-социальным» временем и пространством. В транзитивном обществе по сравнению со стабильным существует большая гетерохронность между личностными и социальными составляющими хронотопа. При этом объективное и субъективное время и пространство могут значительно не совпадать и даже с трудом связываться друг с другом. Более того, может происходить субъективный разрыв времени и пространства – то есть я в этом пространстве, но не в этом времени; я в этом времени, но не в этом пространстве; я и не в этом пространстве, и не в этом времени. Таким образом, гетерохронность может происходить по всем четырем изменениям хронотопа. Отделение-разделение времени от пространства создает эмоциональный дискомфорт – людям неуютно, неопределенно в этом пространстве и этом времени, они уходят в другое, что усиливает дискомфорт и разрыв времени-пространства. Когнитивный компонент этот разрыв между личностным и социальным пространством и временем не компенсирует, так как в этом случае в оценке ситуации ведущую роль начинают играть эмоции, а не разум. Часто даже когнитивно сложным людям трудно оценить все варианты возможного развития событий. Можно даже говорить о том, что когнитивная составляющая даже увеличивает гетерохронность, так как позволяет увидеть разные варианты развития социальной и личностной переменных и усиливает сложность и неопределенность оценки событий и себя в них. Если для исследователя эта сложность есть положительный момент, то для самого человека, его оценки жизни и ее целостности, также как для прогнозирования своего будущего – отрицательный.

Можно говорить о четырех вариантах развития человека в ситуации транзитивности, причем для простоты представим этот процесс только в плоскости двух континуумов социального пространства. В этом случае одна ось показывает отношение к социум у, способность индивида противостоять/зависеть от давления среды. Вторая ось отображает степень интенциональности и структурированности мотивов человека.

Варианты развития человека в ситуации транзитивности

В первом случае основанием для формирования представлений о себе и оценки себя становится стремление к сохранению консервативных, проверенных ценностей и эталонов, несмотря на внешние трансформации. Во втором случае фундаментом представления о себе становятся устойчивые к внешним трансформациям ценности культуры, науки, искусства, которые, однако, могут быть не очень востребованы актуальной ситуацией. Третий вариант развития связан со стремлением к осознанию своей индивидуальности, смысла и целей своей жизни. Четвертый вариант связан со стремлением сконструировать (переконструировать) окружающее пространство с тем, чтобы оно гармонично соотносилось с внутренним миром человека.

Во всех этих вариантах развития наиболее важным моментом является возможность поддержания конгруэнтности образа Я с образом мира, и, соответственно, адекватности этого образа мира реальности. Можно говорить о предпочтениях с этой точки зрения второго пути, так как мир культуры (эстетическая парадигма) относительно стабилен даже в эпоху кардинальных трансформаций. В то же время с точки зрения личностной активности или целостности осознания своего жизненного пути, видимо, должен быть отдан приоритет третьему и четвертому выборам. То есть стремлению к построению «миропроекта», выбора такого пути, который был бы созвучен и адекватен собственной индивидуальности, однако с необходимостью поддержания консенсуса с внешним миром, с обществом. Либо активному варианту построения того же «миропроекта», но уже не во внутреннем плане, не в экзистенциальной сфере, но во внешнем окружающем мире.

При этом традиционное для российской психологии разделение понятий личность и субъект может рассматриваться именно в континууме первой оси, в то время как по второй оси (интенциональности и структурированности мотивов) они начинают сближаться друг с другом. По-видимому, именно в точке совпадения этих понятий можно говорить о важности термина индивидуальность, так как именно индивидуализация процесса духовного и социального развития приводит и к высокой интенциональности, и к вариативности в выборе направления реализации этой интенциональности.

Эмпирические исследования роли переживаний в структурировании психологического хронотопа показывают, что изменение (расширение) социального пространства приводит и к изменению рамок личностного пространства, представлений о себе и временных границах жизненного пути [Марцинковская 2009].

Эти данные подтверждаются и материалами, показывающими различия в восприятии социального пространства и времени у подростков, проживающих в разных городах и/или меняющих свое место проживания. Как показывают полученные материалы, у подростков из малых поселений по сравнению с проживающими в мегаполисах, социальное пространство в большей степени определяет содержание личностного, которое не так индивидуализировано [Хузеева 2013].

При этом у подростков мегаполиса хронотопы не только более индивидуализированы, но и более амбивалентны по своему эмоциональному содержанию. Возможно, что это одно из проявлений гетерохронности, отражающееся, в частности, на большей структурированности социальных установок и представлений о себе именно у подростков из больших городов.

Важный вопрос связан с анализом того, как на социальные и персональные хронотопы влияют транзитивность и неопределенность. С одной стороны – они дают большую свободу, вариативность в изменении всех составляющих пространства – язык, статус, материальное положение, место, культура. С другой стороны – вносят тревогу и беспокойство, так как лишают человека устойчивости к кардинальным изменениям.

Так как объективные составляющие пространства и времени преломляются в образ мира и образ Я в зависимости от индивидуальных условий жизни и личностных качеств человека, можно говорить не только об индивидуализации личностного пространства-времени, но и об индивидуальном соотношении объективного и субъективного аспектов хронотопа. Поэтому актуальной задачей является выявление закономерностей такого преломления/соотношения объективных и субъективных аспектов в целостном психологическом конструкте психологического хронотопа.

Важно то, что хронотоп дает возможность целостного подхода к анализу человека в изменяющейся действительности пространства-времени. Поэтому значение психологического хронотопа для исследования процессов социализации и становления идентичности человека серьезно возрастает в транзитивной действительности. Это связано с тем, что сложная структура психологического хронотопа дает возможность соотнести отдельные моменты совпадения / несовпадения социального и персонального пространства и времени с общим направлением индивидуализации хронотопа и степенью его гетерохронности.

В некоторой степени можно соотнести отдельные моменты хронотопа человека с малыми хронотопами М. М. Бахтина, в то время как большой хронотоп жизненного пути в большей степени соотносится с представлением о целостности поведения людей в биосфере и ноосфере А. А. Ухтомского и В. И. Вернадского. Можно сказать, что отдельные отрезки жизненного пути соединяются в целостный хронотоп жизни, ее локализации во времени и пространстве. Переживания маркируют не только разные линии хронотопа, но и его гетерохронность, показывая несоответствие личностного и социального пространства-времени

Крайне важной для методологии является введение понятия внутренней формы психологического хронотопа. Внутренняя форма психологического хронотопа отражает степень гармонии / дисгармонии его разных частей, и, таким образом, является собственно психологической сущностью его. Внутреннюю форму психологического хронотопа можно представить как субъективный образ (или цепочку образов) моего развития в пространстве и времени. Эти образы, несущие эмоциональный отпечаток места и времени сами по себе могут быть связаны с потерями и страхами, но главное свойство этих хронотопов в том, что они будят фантазию, заставляют работать ум и сердце и, таким образом, помогают творчеству. Эмоциональные озарения, связанные с этими образами, можно рассматривать как реперные точки жизни, которые стимулируют процессы активной деятельности, саморазвития, творчества.

Поэтому здесь четко можно увидеть точки слома – гетерохронности, которая гармонизируется либо не гармонизируется и приводит к личностному или/и социальному конфликту. И эта ситуация естественно, вызывает определенные (позитивные или негативные) переживания. Таким образом, можно говорить о том, что психологический хронотоп отражает соотношение между 6 параметрами пространства и времени в общем (объективном) и персональном (субъективном) пространствах и временах. А его внутренняя форма связана с переживанием определенного момента в этом соотношении, то есть это эмоциональный отклик (эмоциональный опыт) на связь между конкурентными малыми хронотопами – моментами жизненного пути в пространстве и времени.

Таким образом, для психологии, рассматривающей развитие человека в современном транзитивном обществе, психологический хронотоп может использоваться в качестве конструкта, соединяющего разные подходы и линии развития в современном меняющемся социуме. Нарушение согласованности структур в большом пространственно-временном континууме ведет к его нарушению в малом, а гармонизация/нарушение баланса социальных/персональных хронотопов и разных видов идентичности во многом совпадают. При этом устойчивые интересы, мотивация и ценности могут выступать как фактор, структурирующий все аспекты социального пространства/времени. В то же время расширение персонального пространства практически не совпадает с расширением временного континуума, который в большей степени соотносится с расширением социального пространства.

Понятие внутренней формы психологического хронотопа может помочь в изучении уровней детерминации и направлений становления личности, стабилизации картины мира, формирования целостной идентичности. Гармонизация хронотопа может рассматриваться и как гармонизация идентичности, жизненного пути человека, и как обретение целостной идентичности и появления стабильно позитивного отношения к окружающему. В то же время необходимо подчеркнуть и тот факт, что гетерохронность психологического хронотопа, как любое нарушение гомеостаза, повышает интенциональность, задает направление развития. Поэтому необходим анализ отклонений и индивидуальных вариантов развития психологического хронотопа, помогающих социализации и самореализации человека.

Андреева 2012 – Андреева Г. М. Презентации идентичности в контексте взаимодействия // Психологические исследования. 2012. 5 (26). С. 1. (URL: http:// psystudy.ru)

Асмолов 2007 – Асмолов А. Г. Психология личности: культурно-историческое понимание развития человека. М.: Смысл, 2007.

Асмолов 2015 – Асмолов А. Г. Психология современности: вызовы неопределенности, сложности и разнообразия // Психологические исследования. 2015. 8 (40). С. 1.

Асмолов и др. 2014 – Асмолов А. Г., Шехтер Е. Д., Черноризов А. М. По ту сторону гомеостаза: историко-эволюционный подход к развитию сложных систем // Вопросы психологии. 2014. № 4. С. 3–15.

Бауман 2008 – Бауман З. Текучая современность. СПб.: Питер, 2008.

Бахтин 1997 – Бахтин М. М. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 5. Работы 1940-х – начала 1960-х годов. М.: Русские словари: Языки славянских культур, 1997.

Белинская 2013 – Белинская Е. П. Информационная социализация подростков: опыт пользования социальными сетями и психологическое благополучие // Психологические исследования. 2013. 6 (30).

Гейзенберг 1977 – Гейзенберг В. Природа элементарных частиц // УФН. 1977. Т. 121. Вып. 4. С. 657–677.

Гришина 2011 – Гришина Н. В. Экзистенциальные проблемы человека как жизненный вызов. // Вестник СПбГ У. Сер. 12. Психология. Социология. 2011. Вып. 4. С. 109–116.

Кастельс 2000 – Кастельс М. [Castells M.] Информационная эпоха: экономика, общество, культура. М.: ГУ ВШЭ, 2000.

Марцинковская 2009 – Марцинковская Т. Д. Переживание как механизм социализации и формирования идентичности в современном меняющемся мире [Электронный ресурс] // Психологические исследования: электрон. науч. журн. 2009. № 3 (5).

Марцинковская 2010 – Марцинковская Т. Д. Информационное пространство как фактор социализации современных подростков // Мир психологии. 2010. № 3. С. 90–102.

Марцинковская 2014 – Марцинковская Т. Д. Методология современной психологии: смена парадигм?! // Психологические исследования. 2014. 7 (36). С. 1.

Марцинковская 2015а – Марцинковская Т. Д. Проблема социализации в историко-генетической парадигме. М.: Смысл, 2015.

Марцинковская 2015б – Марцинковская Т. Д. Современная психология – вызовы транзитивности // Психологические исследования. 2015. 8 (42). 1.

Марцинковская 2015в – Марцинковская Т. Д. Эстетическая парадигма в современной психологии: гармонизация переживаний времени и пространства // Вопросы психологии. 2015. № 6. С. 1–11.

Марцинковская 2017 – Марцинковская Т. Д. Внутренняя форма психологического хронотопа: подходы к проблеме // Психологические исследования. 2017. 10 (54). С. 1.

Марцинковская, Полева 2017 – Марцинковская Т. Д., Полева Н. С. Поколения эпохи транзитивности: ценности, идентичность, общение // Мир психологии. 2017. № 1. С. 24–37.

Марцинковская, Юрченко 2016 – Марцинковская Т. Д., Юрченко Н. И. Проблема совладания в транзитивном обществе // Психологические исследования. 2016. 9 (49). С. 9.

Мид 1998 – Мид М. Культура и мир детства. М.: Наука, 1998.

Ухтомский 2008 – Ухтомский А. А. Лицо другого человека. СПб.: Изд-во Ивана Лимба-ха, 2008.

Хузеева 2013 – Хузеева Г. Р. Характер информационного пространства и особенности социализации современных подростков // Психология обучения. 2013. № 4. С. 88–98.

Шпет 2000 – Шпет Г. Г. Архивные материалы. Воспоминания. Статьи. М.: Смысл, 2000.

Шпет 2007 – Шпет Г. Г. Философия и психология культуры. М.: Наука, 2007.

Д. А. Хорошилов, Д. С. Машков
Психология повседневности как оптика анализа социальных изменений2424
  Исследование выполнено при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований, проект № 17-06-00980 «Историко-политические факторы трансформации коллективной памяти и идентичности российского общества». Впервые опубликовано: Хорошилов Д. А., Машков Д. С. «Социальное воображаемое» в психологической структуре повседневности // Психологические исследования. 2017. 10 (56). 6. (URL: http://psystudy.ru). Публикуется с небольшими изменениями и дополнениями.


[Закрыть]

«Люди еще не знают о том, что они претерпели глубинные исторические сдвиги сознания, вероятно, не сразу узнают, а пока что спешат найти потерянное место» [Гинзбург 2002: 152], – эти слова Л. Я. Гинзбург, произнесенные в прошлом веке, воспринимаются сегодня как пророческие. Казалось бы, кровавое царствие ХХ столетия кануло в лету, но, тем не менее, продолжает волновать нас своей иррациональностью и непредсказуемостью отсроченных последствий уже в настоящем времени. Осмысление радикальных исторических трансформаций общества и культуры с точки зрения современной психологии предполагает формирование трансдисциплинарных областей и новых исследовательских подходов [Асмолов 2015; Марцинковская 2016]. Одной из таких инновационных областей следует считать, по-видимому, психологию повседневности. Именно в ритмах привычного быта наиболее четко «кристаллизуются» социальные изменения и проблемы, с которыми сталкивается человек в исторической стихии. Настоящие рассуждения представляют собой опыт концептуализации психологии повседневности как методологической оптики исследования социальной транзитивности и неопределенности. Исходный теоретический пункт анализа проблемы – психология социального познания в отечественной традиции Г. М. Андреевой [Андреева 2009]. В наших работах демонстрируется эвристичность концепции Андреевой, согласно которой социальное познание – это дискурсивный процесс конструирования образа социального мира [Хорошилов 2016a]. Поскольку одним из важнейших языков социального познания является язык искусства [Хорошилов 2016б; 2017б], мы будем обращаться не только к результатам конкретных эмпирических исследований, но и к данным литературы, театра, живописи.

L’âme s’est transformée en fiction.

Madame de Staël

Великая русская актриса Алла Демидова упоминает в частной переписке, будто в Индии жил чудесный факир, который на глазах у толпы поднимался по веревке в небо. Но когда предприимчивые англичане сняли этот сюжет на пленку и стали смотреть на экране, то с удивлением обнаружили, что «факир сидит в спокойной йоговской позе, рядом с ним виток веревки, а вся толпа смотрит в небо» [Демидова 2010: 135]. Загадочная притча – указание на общепринятый тезис о культурной детерминации познавательных процессов и иллюзий восприятия? Или же Демидова ставит более серьезный и радикальный для всей современной психологии вопрос об изменении социального (и физического) пространства повседневности воображением, именуемым в ее концепции актерской игры «психической энергией»? (См. мастер-класс на театральном фестивале «Территория» в 2008 г.). Оставляя в стороне экстравагантные рассуждения (метафорика прояснится чуть позже), перейдем к более серьезным изысканиям.

Психология повседневности, чьи научные контуры намечаются в последние годы, претендует на культурно-исторический анализ жизненного мира человека, потерянного «за изучением отдельных психических процессов, функций и ведущих деятельностей», как иронично пишет М. С. Гусельцева [Гусельцева 2017б]. Интеллектуальные источники психологии повседневности необычайно многообразны: историческая школа «Анналов», феноменологическая социология, интеракционизм, этнометодология, а также критическая теория и социальный конструкционизм. Повседневность рассматривается во взаимосвязи с обществом потребления, стремительным взлетом масс-медиа, современным искусством, культивацией телесности, изменениями структуры интимности и т. д. [Шапинская 2017].

Символической датой рождения психологии повседневности считается 1901 г., когда увидела свет хрестоматийная книга З. Фрейда «Психопатология обыденной жизни», а сегодня старинные психоаналитические идеи о бессознательной детерминации познания переосмысляются в исследовании обыденных представлений как социальных мифологий, опосредующих внутренние картины здоровья и болезни [Тхостов, Нелюбина 2007]. Как самостоятельное исследовательское направление психология повседневности возникает, по всей видимости, в работах немецких ученых (К. Хольцкамп, Х. Томэ, У. Лер), которые рассматривали проявления психики человека в реальных жизненных ситуациях в качестве главного источника научных обобщений и знаний [Нартова-Бочавер (ред.) 2016]. Надо сказать, что Alltagspsychologie оказалась недостаточно оценена в мировом мейнстриме. Не оправдывают надежд и англо-американские авторы – вряд ли практические приложения социально-психологического знания к повседневности [Argyle 1992; Myers 2009] при всей манифестной привлекательности можно считать самоценным научным направлением.

Говоря об отечественной психологии, следует констатировать, что проводимые в ее рамках теоретические и эмпирические исследования касались скорее феноменологии и закономерностей обыденного (житейского) сознания в противоположность рационально-научному [Улыбина 2001], а не конкретных повседневных ситуаций, моделей поведения и жизненных сценариев, задаваемых обществом и культурой [Гришина 2012]. Разумеется, интерес вызывает одна из разновидностей обыденного сознания – магическое мышление, неустранимое и в реалиях мира высоких медиатехнологий [Субботский 2015].

Отдельного внимания заслуживает интерпретация повседневности в современной социологии, давно ушедшей от классических идей У. Джеймса, А. Шюца, И. Гоффмана к анализу того, как материальные объекты изменяют смысловые порядки. Едва социология повседневности подвергла радикальной ревизии столь любимые психологами категории значения и смысла, она тут же превратилась в социологию материальности, отвечающую на вопрос о том, не как люди, а как сами вещи «конституируют, “сцепляют”, поддерживают и преобразуют события социального взаимодействия» [Вахштайн 2015: 133]. И диалог с этим набирающим силу направлением психологии еще предстоит выстроить [Хорошилов 2017a].

Несмотря на привлекательность построения такой области знания, как психология повседневности, возникает легкое сомнение – что может нового предложить психология в изучении повседневной жизни другим дисциплинам, занимающимся ее исследованием на протяжении всей интеллектуальной истории XX века? На факультете психологии МГУ одноименный курс некогда читала Л. А. Петровская; в последние годы она была увлечена аутопсихологией, разрабатывающей стратегии совладания с повседневными проблемами через практики чтения, прослушивания музыки и т .д. [Белинская 2016]. Развитие этого уникального теоретического замысла предполагает обсуждение двух вопросов.

1. Следует раскрыть способы психологической концептуализации повседневности, которые были бы адекватны ситуации радикальных социальных изменений и культурных трансформаций, маркируемых сегодня понятием транзитивного общества. Думается, что традиционное определение повседневности через социальные представления (групповые формы познания здравым смыслом, конструируемые интерсубъективно в коммуникациях) отчасти исчерпало себя. Так, исследования Л. Д. Гудкова [2016], Т. П. Емельяновой [2016], Е. Т. Соколовой [2014] демонстрируют, что социальные представления, характеризующие массовое сознание современного российского общества, фрагментарны и противоречивы, не складываются в единый образ социального мира и, следовательно, не справляются со своей основной психологической функцией – преодолением аффективного и ментального диссонанса как следствия социальной нестабильности. На наш взгляд, концептуализация повседневности возможна через альтернативное понятие «социального воображаемого».

2. Очевидно, психологический анализ повседневности в современных контекстах предполагает изменение методологической оптики: в мире масс-медиа о тайнах душевной жизни (если таковые все еще возможны в эпоху тотальной публичности и прозрачности) вероятнее расскажут комментарии и фотографии в социальных сетях, нежели опросники и проективные тесты [Гришина, Костромина 2010]. Сказанное означает, что формирование дисциплинарного проекта психологии повседневности требует разработки методологии, объединяющей различные исследовательские стратегии. Важный момент – включенность психолога в будничное окружение на равных с его участниками, что является реализацией классической идеи К. Левина об исследовании действием, которая сегодня дополняется сложными дизайнами качественно-количественных (смешанных) исследований, широким использованием визуальных материалов (фото и видео), этнографическими и полевыми методами включенного наблюдения за сообществами и субкультурами в виртуальном и реальном пространствах, свободно переходящих одно в другое.