Текст книги "Лев Толстой в зеркале психологии"

– Что же им нужно?

– Они все говорят, что им нужно только что-то внешнее для того, чтобы снова стать в то положение, которое они считают для себя естественным и счастливым.

– И если им дать то, о чем они просят, они смогут быть счастливыми?

– Несчастье их не поправимо внешними средствами. Они ни в каком положении не могут быть счастливы, если взгляд их на жизнь останется тот же. Они желают меньше трудиться и больше пользоваться трудами других.

– Выходит, им нельзя помочь?

– Помочь такому человеку можно только тем, чтобы переменить его миросозерцание. А чтобы переменить миросозерцание другого человека, надо самому иметь свое лучшее миросозерцание и жить сообразно с ним.

– Нужно изменить картину мира?

– Да. Щенка можно взять, выхолить, накормить и научить носить поноску и радоваться на него; но человека недостаточно выхолить, накормить и научить по-гречески: надо научить человека жить, то есть меньше брать от других, а больше давать.

– Что является мерилом правильных поступков?

– Смерть. Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность, страдания и смерть. И что там? Кто там? Там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать. Страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее, И знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти.

– Вы узнали?

– Разумеется.

– Можете рассказать?

– Нет.

– Почему?

– Рассказывать может только тот, кто знает достоверно, и тот, кто жив.

– Понятно. Иногда в человеке есть потенции, которые он мог бы употребить во благо людям, и употребляет, но оказывается, что внутренняя суть зачастую уходит от него.

– В таком положении оказался отец Сергий, когда он несколько недель жил с одной неотступною мыслью: хорошо ли он делал, подчиняясь тому положению, в которое он не столько сам стал, сколько поставили его архимандрит и игумен. Началось это после выздоровления четырнадцатилетнего мальчика. С тех пор, с каждым месяцем, неделей, днем Сергий чувствовал, как уничтожалась его внутренняя жизнь и заменялась внешней. Точно его выворачивали наружу. Сергий видел, что он был средством привлечения посетителей и жертвователей к монастырю, и что потому монастырские власти обставляли его такими условиями, в которых бы он мог быть наиболее полезен. Ему, например, не давали возможности трудиться. Для его удобства устроили дни, в которые он принимал. По мере того как он отдавался этой жизни, он чувствовал, как внутреннее переходило во внешнее, как иссякал в нем источник воды живой, как то, что он делал, он делал все больше и больше для людей, а не для Бога.

– Он страдал от этого?

– «Насколько то, что я делаю, для Бога и насколько для людей?» – вот вопрос, который постоянно мучил его, и на который он никогда не то что не мог, но не решался ответить себе. Он чувствовал в глубине души, что дьявол подменил всю его деятельность для Бога деятельностью для людей. Он чувствовал это по тому, что если раньше ему тяжело было, когда его отрывали от его уединения, то сейчас ему стало тяжело уединение. Он тяготился посетителями, уставал от них, но в глубине души радовался им, радовался тем восхвалениям, которыми окружали его.

– Но это не мешало людям принимать его помощь.

– Его считали угодником, таким, чья молитва исполнялась. Он отрекался от этого, но он в глубине души сам считал себя таким. И ему вдруг стало совестно своего тщеславия, и он стал опять молиться Богу: «Господи, царю небесный, утешителю, душе истины, приди и вселися в ны, и очисти ны от скверны, и спаси, блаже, души наши. Очисти от скверны славы людской, обуревающей меня», – повторил он и вспомнил, сколько раз он молился об этом и как тщетны были до сих пор в этом отношении его молитвы. Молитва его делала чудеса для других, но для себя он не мог выпросить у Бога освобождения от этой ничтожной страсти.

– Почему то, что он предлагал другим, не помогало ему самому?

– Есть разница – просить для других и просить для себя. К себе он был строг. Он спросил себя: любит ли он кого, любит ли Софью Ивановну, отца Серапиона, испытал ли он чувство любви ко всем этим лицам, бывшим у него нынче, к этому ученому юноше, с которым он так поучительно беседовал, заботясь только о том, чтобы показать ему свой ум и неотсталость от образования. Ему приятна, нужна любовь от них, но к ним любви он не чувствовал. Не было у него теперь любви, не было и смирения, не было и чистоты.

– Отцу Сергию во сне было послание найти свою старую знакомую, которая помогла бы ему.

– Так и вышло.

Он подумал: «Так вот что значил мой сон. Пашенька именно то, что я должен был быть и чем я не был. Я жил для людей под предлогом Бога, она живет для Бога, воображая, что она живет для людей. Да, одно доброе дело, чашка воды, поданная без мыслей о награде, дороже облагодетельствованных мною для людей. Но ведь была доля искреннего желания служить Богу?» — спрашивал он себя, и ответ был: «Да, но все это было загажено, заросло славой людской. Да, нет Бога для того, кто жил, как я, для славы людской. Буду искать его».

– Как он справился с соблазном?

– Перестал ждать благодарности. Если удавалось ему послужить людям или советом, или грамотой, или уговором ссорящихся, он не видел благодарности, потому что уходил. И понемногу Бог стал проявляться в нем.

– То есть, неважно, как люди отнесутся к тому, что им дают, будь то какая-то вещь, деньги или ценный совет?

– Да. Я говорил себе: не нужно добиваться того, чтобы они тебя поняли. Когда заводишь разговор о смерти, об уничтожении или неуничтожении, многие не понимают так же, как не понимают дети. И сколько таких людей! А ты разговариваешь с ними и огорчаешься, что они не соглашаются! Тут ужасно трудно установление такого отношения, чтобы не презирать, а любить их, как любишь животных, не требуя от них большего, чем требуешь от животных. Главное то, что многие из них сами разрушают это отношение, вступая в споры о том состоянии души, которое недоступно им. Относись к ним всегда с уважением, как к понимающим. Это тебе тяжело, больно, что они оскорбляют самое дорогое тебе. Терпи. Ты не знаешь, когда они проснутся. Может быть, сейчас, и ты, твои слова – то самое, что пробудит их.

– Наверное, они не понимают логики.

– Иногда видишь людей, которые могут служить, писать книги, производить художественные вещи, но не могут понимать самого главного: смысла жизни, и даже полагают, что этого совсем и не нужно. Какие-то духовные кастраты. И имя им легион. Я был окружен ими.

Потребность проявить, высказать то, что у человека на душе, приобщить другого к своему внутреннему миру, быть понятым, присуща героям Толстого в гипертрофированном виде. И обычное полувнимательное отношение в процессе общения заставляет их если не страдать, то, по крайней мере, обижаться. Николай Иртеньев замечает: «Должен, однако, сознаться, что мне было несколько неприятно то, что никто не обратил особенного внимания на мою кротость и добродетель».

– Качества, необходимые для разумной жизни, глубоко внутренни, они принадлежат даже не характеру, а особенностям мировосприятия. Но внешний контроль и оценка необходимы молодому человеку, потому что именно в этот период вырабатываются представления об идеале.

– Конечно, необходимы. Например, Николай Иртеньев в юности исповедуется священнику, приехавшему к ним в дом. Для Николая было важно вспомнить все грехи, чтобы освободиться от них. Он пробыл не более пяти минут в бабушкиной комнате, но вышел оттуда счастливым и, по его тогдашнему убеждению, совершенно чистым, нравственно переродившимся и новым человеком.

– И тут он совершил ошибку, думая, что простой человек, хоть и священник, в полной мере представляет Бога?

– Он забыл один грех и не покаялся в нем. Тогда он решил исповедоваться еще раз. Ему казалось, что теперь духовник, верно, думает, что такой прекрасной души молодого человека, как Николай, он никогда не встречал в жизни, да и не встретит, что даже и не бывает подобных. Николай в этом был убежден; и это убеждение произвело в нем чувство веселья такого рода, которое требовало того, чтобы кому-нибудь сообщить его.

– И когда сообщил…

– То был не понят. Поэтому пошел к причастию в каком-то странном положении торопливости мыслей и с совершенным недоверием к своим прекрасным наклонностям.

– Специфику взаимодействия внешнего и внутреннего вы увидели и в групповом поведении. Так описывается кутеж в повести «Юность»: «…в продолжение всего этого вечера я беспрестанно чувствовал, что я очень глупо делаю, притворяясь, будто бы мне очень весело»?

– Иногда человек вынужден действовать так, как требуют правила в обществе. Например, юноша, желая быть «человеком чести», требует дуэли, а сам чуть не плачет. Чем пристальнее следит за действиями человека общество, тем труднее ему оставаться самим собой.

Например, чувствуя, что он вместе с другими скачущими составляет центр, на который устремлены все глаза, Вронский в напряженном состоянии, в котором он обыкновенно становился медлителен и спокоен в движениях, подошел к своей лошади. А минутами позднее потерпел сокрушительное фиаско.

С. Г. Бочаров утверждает, что в романах Толстого сетка сюжетных взаимоотношений героев не есть прямая проекция вовне линий их внутреннего развития — последние не могут быть спроецированы, ибо они представляют особые миры со своими специфическими закономерностями, миры, бесконечно более широкие, чем внешние проявления действующих лиц, их видимая жизнь, миры, далеко не исчерпывающиеся и не покрывающиеся поступками. Связь психологического и сюжетного планов принимает характер опосредствованной, сложной, непрямой связи. Вернее, внутренние соотношения персонажей образуют особый, «внутренний» сюжет, обладающий своей собственной логикой, сюжет сплетения, пересечения, узловые точки линий которого далеко не прямо соответствуют сплетениям и пересечениям внешних судеб тех же персонажей в ходе действия.

Беседа 7. Вся красота жизни слагается из тени и света

– Характеры – ваша излюбленная психологическая тема. Вы считаете, что описание характера, его проявлений: в речи, невербальном общении, в результатах деятельности – главный признак настоящего писателя?

– Безусловно. Именно поэтому я критиковал Шекспира, что не чувствовал в его героях настоящих характеров, а только лишь типы, стороны добра и зла.

– Но вы сами предлагали множество типологий характеров?

– Предлагал. Любил я это дело.

– Что такое «характер»?

– Это особенное свойство человека в большей или меньшей степени любить одно и не любить другое. Под этим словом часто подразумевается особенность свойств каждого отдельного человека, образующаяся вследствие известных условий места и времени. Но это несправедливо. Основное свойство человека более или менее любить одно и не любить другое не происходит от пространственных и временных условий. Напротив, пространственные и временные условия действуют или не действуют на человека только потому, что человек, входя в мир, уже имеет весьма определенное свойство любить одно и не любить другое. Только от этого и происходит то, что люди, рожденные и воспитанные в совершенно одинаковых пространственных и временных условиях, представляют часто самую резкую противоположность своего внутреннего я.

– Как проявляется взаимосвязь между характером и интеллектом человека?

– По-разному. Например, есть люди с мелочными недостатками не настолько умные, чтобы их видеть. Есть такие, которые их видят, но которым недостает силы открыто в них сознаться. Есть и такие, которые их видят и сознаются в них. Эти люди не отстаивают своих недостатков и подшучивают над ними.

– Различаете ли вы людей по способностям?

– Способностям к какой-то деятельности или способностям к пониманию других людей? Например, есть люди, которые все разумное понимают быстро, всему изящному сочувствуют живо и все хорошее чувствуют, но которые в жизни не умны, не изящны и не добры. Отчего бы это? Или есть две способности: восприимчивости и воспроизведения – им недостает той способности, которую называют гением или талантом. Или, наконец, натуры слишком чистые, которые всегда слабы и апатичны, и потому их способности не развиты.

– А по старшинству?

– Есть два главных рода людей: старшие и младшие. Старшие богато одарены и ржавеют. Их любят, но они вредны – горбоносые. И есть меньшие, трудом выбивающиеся, оттого что чувствуют себя плохими, наш брат, курносые, нас не любят, но мы полезны.

– Есть ли среди ваших героев подобные типажи?

– Есть. Например, батальонный командир Болхов. Это тип бедного русского дворянского сына, выбравшего военную карьеру, как единственно возможную при своем образовании, и ставящего выше всего в мире свое офицерское звание, – тип простодушный и милый, несмотря на смешные неотъемлемые принадлежности: кисет, халат, гитару и щеточку для усов, с которыми мы привыкли воображать его.

– Отличаются ли женские и мужские склады характера?

– Конечно, причем, мужской склад характера встречается и у женщин, но очень редко, и наоборот. У людей мужского склада характера поступки вытекают из деятельности мысли и определяются ею. А у людей женского склада характера деятельность мысли направлена отчасти на достижение целей, поставленных чувством, отчасти же на оправдание поступков, вызванных чувством.

– Как определяется сила развития характеров?

– Нужно взять умственные силы человека – его числитель, и мнение его о себе – знаменатель. Чем выше дробь, тем сильнее характер.

– Но часто мы видим силу человека, имеющего огромное мнение о себе.

– Это сила физическая, а нравственно он слаб, слабее среднего уровня. Например, такой человек, как революционер Новодворов, несмотря на то, что он умел красноречиво объяснять свои действия очень убедительными доводами, был тщеславен, желал первенствовать перед людьми. Сначала, благодаря своей способности усваивать чужие мысли и точно передавать их, он в период учения, в среде учащих и учащихся, где эта способность высоко ценится, имел первенство, и он был удовлетворен. Но когда он получил диплом и перестал учиться, и первенство это прекратилось, он вдруг для того, чтобы получить первенство в новой сфере, совершенно переменил свои взгляды и из постепенца-либерала сделался красным, народовольцем. Благодаря отсутствию в его характере свойств нравственных и эстетических, которые вызывают сомнения и колебания, он очень скоро занял в революционном мире удовлетворяющее его самолюбие положение руководителя партии. Однажды избрав направление, он уже никогда не сомневался и не колебался и потому был уверен, что никогда не ошибался. Все ему казалось необыкновенно просто, ясно, несомненно. И при узости и односторонности его взгляда все действительно было очень просто и ясно, и нужно было только, как он говорил, быть логичным. Самоуверенность его была так велика, что могла только отталкивать от себя людей или подчинять себе. А так как деятельность его происходила среди очень молодых людей, принимавших его безграничную самоуверенность за глубокомыслие и мудрость, то большинство подчинялось ему, и он имел большой успех в революционных кругах. Деятельность его состояла в подготовке к восстанию, в котором он должен был захватить власть и созвать собор. На соборе же должна быть предложена составленная им программа. И он был вполне уверен, что программа эта исчерпывала все вопросы, и нельзя было не исполнить ее.

– Но именно за это его уважали товарищи?

– Товарищи уважали его за его смелость и решительность, но не любили. Он же никого не любил и ко всем выдающимся людям относился как к соперникам и охотно поступил бы с ними, как старые самцы-обезьяны поступают с молодыми, если бы мог. Он вырвал бы весь ум, все способности у других людей, только бы они не мешали проявлению его способностей. Он относился хорошо только к людям, преклонявшимся перед ним.

– Как он относился к женщинам?

– Хотя он принципиально был за женский вопрос, но в глубине души считал всех женщин глупыми и ничтожными, за исключением тех, в которых часто бывал сентиментально влюблен, и тогда считал их необычайными женщинами, достоинства которых умел заметить только он.

– То есть, он все-таки признавал за женщиной право иметь свое мнение и жить так, как она хочет?

– Вопрос об отношениях полов казался ему, как и все вопросы, очень простым и ясным, то есть вполне разрешенным признанием свободной любви. Что касается собственного мнения, то женщина может его иметь, но мужчине лучше к нему не прислушиваться. Нехлюдова он презирал за то, что он «кривляется» с Масловой. В особенности же он презирал Нехлюдова за то, что тот позволяет себе думать о недостатках существующего устройства и средствах исправления его не только не слово в слово так же, как думал он, Новодворов, но даже как-то по-своему, по-княжески, то есть по-дурацки.

– Существует особая черта, которая в большей мере приписывается человеку, нежели отражает какие-то существенные его качества. Это – аристократизм.

– Слово аристократы (в смысле высшего отборного круга, в каком бы то ни было сословии) получило у нас в России, где бы, кажется, его вовсе не должно было быть, большую популярность. Оно проникло во все края и во все слои общества, куда только проникло тщеславие (а в какие условия времени и обстоятельств не проникает эта гнусная страстишка?), – между купцами, чиновниками, писарями, офицерами, – в Саратов, в Мамадыши, в Винницу, везде, где есть люди.

– Каков критерий аристократизма?

– Он у каждого человека свой. Например, для капитана Обжогова штабс-капитан Михайлов аристократ, потому что у него чистая шинель и перчатки, и он его за это терпеть не может, хотя уважает немного. Для штабс-капитана Михайлова адъютант Калугин аристократ, потому что он адъютант и на «ты» с другим адъютантом, и за это он не совсем хорошо расположен к нему, хотя и боится его. Для адъютанта граф Нордов аристократ, и он его всегда ругает и презирает в душе за то, что он флигель-адъютант. Ужасное слово аристократ. Зачем поручик Зобов так принужденно смеется, хотя ничего нет смешного, проходя мимо своего товарища, который сидит со штаб-офицером? Чтобы доказать своему собеседнику, что он аристократ и очень милостив, разговаривая с подпоручиком. Зачем юнкер так размахивает руками и подмигивает, идя за барышней, которую он в первый раз видит, и к которой он ни за что не решится подойти? Чтоб показать всем офицерам, что он все-таки аристократ, и ему очень весело. Зачем артиллерийский капитан так грубо обошелся с добродушным ординарцем? Чтобы доказать всем, что он никогда не заискивает и в аристократах не нуждается, и так далее, и так далее, и так далее.

– Но ведь это заблуждение! Почему люди так слепы?

– Тщеславие, тщеславие и тщеславие везде – даже на краю гроба и между людьми, готовыми к смерти из-за высокого убеждения. Тщеславие! Должно быть, оно есть характеристическая черта и особенная болезнь нашего века.

– Разве раньше люди были менее тщеславны?

– В нашем веке есть три рода тщеславных людей. Одни принимают тщеславие как факт необходимо существующий, поэтому справедливый, и свободно подчиняются ему. Другие принимают его как несчастное, но непреодолимое условие. Третьи – бессознательно, рабски действуют под его влиянием.

Представитель последнего рода – поручик Козельцев. «У него было одно из тех самолюбий, которое до такой степени слилось с жизнью и которое чаще всего развивается в одних мужских, и особенно военных, кружках, что он не понимал другого выбора, как первенствовать или уничтожаться, и что самолюбие было двигателем даже его внутренних побуждений. Он любил первенствовать над людьми, с которыми себя сравнивал, поэтому не прислушивался даже к уместным советам людей, находящихся по рангу ниже него:

– Как же! Очень буду слушать, что Москва болтает!»44
  Во многих армейских полках того времени офицеры полупрезрительно, полуласкательно называли солдата «Москва» или «присяга».


[Закрыть]

– То есть, аристократизм – это плохо?

– Нет. Есть аристократия не ума, но нравственности. Такие аристократы – те, для которых нравственные требования составляют мотив поступков.

– Вы писали, что в России есть три преобладающих типа солдат, под которые подходят солдаты всех войск. Что это за типы?

– Покорные, начальствующие и отчаянные. Покорные подразделяются на покорных хладнокровных и покорных хлопотливых. Начальствующие подразделяются на начальствующих суровых и начальствующих политичных. Отчаянные подразделяются на отчаянных забавников и отчаянных развратных.

– Какой тип вам нравился более всего?

– Это тип более всего милый, симпатичный и большей частью соединенный с лучшими христианскими добродетелями: кротостью, набожностью, терпением и преданностью воле божьей, – тип покорного вообще.

– Чем отличаются от него другие покорные?

– Отличительная черта покорного хладнокровного есть ничем не сокрушимое спокойствие и презрение ко всем превратностям судьбы, могущим постигнуть его. Отличительная черта покорного пьющего есть тихая поэтическая склонность и чувствительность. Отличительная черта хлопотливого – ограниченность умственных способностей, соединенная с бесцельным трудолюбием и усердием.

– Вы писали также об угнетенном типе солдата. Чем он отличается от покорного?

– Угнетенные – люди, сроднившиеся с мыслью, что они рождены для страдания, что одно качество, возможное и полезное для них, есть терпение, что в общественном быту нет существа ниже и несчастнее его. Угнетенный солдат морщится и ожидает удара, когда при нем кто-нибудь поднимает руку. Он боится каждого своего слова и поступка. Каждый солдат, годом старше его, имеет право истязать его. Угнетенный солдат убежден, что дурно то, что знают другие, хорошо же то, что можно сделать скрытно и безнаказанно.

– Где встречается начальствующий тип?

– Преимущественно в высшей солдатской сфере: ефрейторов, унтер-офицеров, фельдфебелей и так далее. Начальствующий суровый есть тип весьма благородный, энергичный, не исключающий высоких поэтических порывов. Начальствующий политичный обычно красноречив, грамотен, ходит в розовой рубашке, не ест из общего котла, считает себя несравненно выше простого солдата и редко сам бывает столь хорошим солдатом, как начальствующие первого разряда.

– Среди солдат встречается и угнетающий тип.

– Угнетающие солдаты – люди, перенесшие испытания и не упавшие, но ожесточившиеся духом. Их чувство справедливости – заставлять страдать каждого столько же, сколько они страдали. Угнетающий солдат сжился с мыслью, что он солдат, и даже гордится этим званием. Он старается и надеется улучшить свое положение – угнетением и кражей. Он открыто презирает угнетенного солдата и решается выказывать иногда чувство ненависти и ропот начальнику. В нем есть чувство сознания своего достоинства, но нет чувства чести. Он не убьет в сражении своего начальника, но осрамит его. Он не украдет тулупа у товарища, но украдет порцию водки. Он так же, как угнетенный, невежествен, но твердо убежден в своих понятиях. Его оскорбит не телесное наказание, а оскорбит сравнение с простым солдатом.

– Что является отличительной чертой отчаянных солдат?

– Отличительными чертами отчаянных забавников является непоколебимая веселость, огромные способности ко всему, богатство натуры и удаль. Для отчаянного развратного характерны неверие и какое-то удальство в пороке. Они убеждены несчастьем, что для них нет ничего незаконного, и ничего не может быть худшего. О будущей жизни они не могут думать, потому что не думают. Для отчаянного солдата нет ничего невозможного, ничего святого: он украдет у товарища, ограбит церковь, убежит с поля, перебежит к врагу, убьет начальника и никогда не раскается. Угнетенный страдает, терпит и ждет конца. Угнетающий улучшает свой быт в солдатской сфере, в которой он освоился. Отчаянный презирает все и наслаждается.

– Какие типы офицеров встречаются в русской армии?

– Офицеры, за малым исключением, или наемники, служащие из одних денег, средств к существованию, без всякого чувства патриотизма и мысли о долге – поляки, иностранцы и многие русские; или грабители, служащие с одной целью украсть у правительства состояние и выйти в отставку; или безнравственные невежды, служащие потому, что надобно что-нибудь делать, мундир носить хорошо, а больше по направлению образования они ни на что не чувствуют себя способными. Генералы же бывают терпеливые и счастливые.

Применительно к военным Толстой определяет такую черту их характера, которая является определяющей — храбрость:

« — Что, он храбрый был? — спросил я его.

– А Бог его знает: все, бывало, впереди ездит; где перестрелка, там и он.

– Так, стало быть, храбрый, — сказал я.

– Нет, это не значит храбрый, что суется туда, где его не спрашивают….

– Что же вы называете храбрым?

– Храбрый? Храбрый? — повторил капитан с видом человека, которому в первый раз представляется подобный вопрос. — Храбрый тот, который ведет себя как следует, — сказал он, подумав немного».

– У вас есть классификация осужденных людей?

– Состав арестантов, так называемых преступников, разделяется на пять разрядов людей. Первый разряд – люди совершенно невинные, жертвы судебных ошибок, как мнимый поджигатель Меньшов, как Маслова и другие. Людей этого разряда не очень много, около семи процентов, но положение этих людей вызывает особенный интерес.

– Второй разряд – немного виноватые?

– Второй разряд составляли люди, осужденные за поступки, совершенные в исключительных обстоятельствах, как озлобление, ревность, опьянение и тому подобное; такие поступки, которые почти наверное совершили бы в таких же условиях все те, которые судили и наказывали их. Этот разряд составлял едва ли не более половины всех преступников.

– То есть, их поступки были продиктованы обстоятельствами, а не умыслом?

– Не только обстоятельствами, но уж точно не умыслом. Третий разряд составляли люди, наказанные за то, что они совершали с умыслом, но, по их понятиям, самые обыкновенные и даже хорошие поступки. Однако по понятиям чуждых им людей, писавших законы, такие поступки считались преступлениями. К этому разряду принадлежали люди, тайно торгующие вином, перевозящие контрабанду, рвущие траву, собирающие дрова в больших владельческих и казенных лесах. К этим же людям принадлежали ворующие горцы и еще неверующие люди, обворовывающие церкви.

– К какому разряду относились так называемые «политические»?

– К четвертому. Этот разряд составляли люди, потому только зачисленные в преступники, что они стояли нравственно выше среднего уровня общества. Таковы были сектанты, таковы были поляки, черкесы, бунтовавшие за свою независимость, таковы были и политические преступники – социалисты и стачечники, осужденные за сопротивление властям. Процент таких людей, самых лучших людей общества, был очень большой.

– Пятый разряд…

– … составляли люди, перед которыми общество было гораздо больше виновато, чем они перед обществом. Это были люди заброшенные, одуренные постоянным угнетением и соблазнами, которых условия жизни как будто систематически доводили до необходимости того поступка, который называется преступлением. К таким людям принадлежало много воров и убийц. К этим развращенным людям можно причислить и тех развращенных, испорченных людей, которых новая школа называет преступным типом, и существование которых в обществе признается главным доказательством необходимости уголовного закона и наказания. Эти так называемые испорченные, преступные, ненормальные типы были не что иное, как такие же люди, как и те, перед которыми общество виновато более чем они перед обществам. Но общество виновато не непосредственно перед ними самими теперь, а в прежнее время, перед их родителями и предками.

– Общество отвергает тех, кто нарушает его правила. Но есть особая категория людей, для которых важен свой, групповой кодекс чести. Это – масоны.

– Масоны тоже бывают разные, но это уже не моя классификация, а положение в братстве. Здесь четыре разряда. К первому причисляются братья, не принимающие деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих. Они заняты исключительно таинствами науки ордена, вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей – сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Ко второму разряду причисляются братья колеблющиеся, не нашедшие еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющиеся найти его. К третьему разряду причисляются братья (их самое большое число), не видящие в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности, и дорожащие строим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. К четвертому разряду причисляется тоже большое количество братьев. Это люди, ни во что не верующие, ничего не жалеющие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми, богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много в ложе.

– Мне нравится ваша классификация уверенных людей.

– Разумеется, она приблизительная. Немец бывает безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенным на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо-обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно, хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя, и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что-нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина.

– Не жалуете вы немцев…

– Не в этом дело. Они – другие. Долго я пытался достигнуть аккуратности немецкой, но потом махнул рукой. Да, у меня пропадали, пачкались и мялись вещи больше, чем у прусского генерала, который два дня, не переставая, укладывал багаж. Зато уж и никто, как русский, не мог так равнодушно обойтись без пропавшей вещи и носить испачканное или измятое платье. Это русская практичность в своем роде.

– Ваши герои имели прозвища, относящие их к определенным типам людей.

– Ротный командир Болхов был один из офицеров, называемых в полку бонжурами. Он имел состояние, служил прежде в гвардии и говорил по-французски. Но, несмотря на это, товарищи любили его. Он был довольно умен и имел достаточно такта, чтобы носить петербургский сюртук, есть хороший обед и говорить по-французски, не слишком оскорбляя общество офицеров.