Текст книги "Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)"

«Эксплуататоры наемного труда» чаще, чем другие категории городских «лишенцев», получали отказ на свои апелляции. Положительного исхода дела добились 54 % их представителей. Причина относительно низкого процента восстановленных – присутствие в группе бывших «кулаков», которых избирательные комиссии всех уровней восстанавливали с большой неохотой, даже при наличии пятилетнего трудового стажа, членства в профсоюзах и положительной характеристики с места работы. Значительно более снисходительно местные власти относились к городским «эксплуататорам»: были восстановлены в правах 80 % кустарей и единоличников и 65 % бывших предпринимателей. К моменту подачи апелляции они имели необходимый трудовой стаж и, по мнению властей, доказали лояльность по отношению к советской власти.

Из всех бывших помещиков восстановили в правах только графа Апраксина, и то лишь потому, что в 1929 г., когда он подавал вторичное ходатайство, ему исполнилось 78 лет[316]316
  ГАНО. Ф. Р-1347. Oп. 1 а. Д. 58. Л. 12.


[Закрыть]. Остальным отказали, сославшись на то, что они не доказали своей лояльности к советской власти (хотя большинство из них работало в советских учреждениях по пять лет и более). Однако истинной причиной отказа представителям этой категории было их происхождение. В заключениях ОГПУ трафаретно говорилось: «Воздержаться от восстановления в правах как бывшего (князя, графа, помещика и т. д.)»[317]317
  Там же. Д. 394, 397 и др.


[Закрыть].

«Эксплуататорам наемного труда» в сельской местности восстановиться в избирательных правах было сложнее, чем горожанам. К середине 1930-х гг. положительные ответы получили лишь 30,2 % заявителей этой группы.

Многие крестьяне в своих ходатайствах и жалобах выражали обиду на советскую власть, выдвигали обвинения в том, что их обманули. Крестьянин из Черепановского района писал: «Сначала советская власть сказала[: ] расширяйте посев, развивайте свое хозяйство, а потом лишила избирательных прав, да если бы я знал, что мне дадут позорную кличку лишенца[,] разве бы я стал работать от рассвета до заката?»[318]318
  Там же. Ф. Р-489. Oп. 1. Д. 337. Л. 7.


[Закрыть]. «Давали награды на выставках, был уважаемым человеком, все спрашивали совета, а теперь сказали, что кулак, выходит прав был тот бездельник, что лежал на печи и ничего не делал, он – бедняк, его превозносит советская власть»[319]319
  Там же. Ф. Р-400. Oп. 1. Д. 47. Л. 24.


[Закрыть], – возмущался крестьянин-культурник из Мошковского района.

Тому, что их сделали «лишенцами», крестьяне находили разные объяснения: «Советская власть понаобещала с три короба, а выполнить не может, вот и нашли козлов отпущения – кулаков»[320]320
  ГАНО. Ф. Р-489. Oп. 1. Д. 246. Л. 8.


[Закрыть]; «в деревне 78 дворов, надо было кого-то лишить прав, вот и решили, что я больше всего подхожу»[321]321
  Там же. Ф. Р-400. Oп. 1. Д. 89. Л. 19.


[Закрыть]. Причиной случившегося считали также «личные счеты», месть, плохие отношения с представителями власти, соседями и т. п.

Торговцы и предприниматели в ходатайствах о восстановлении, как правило, стремились опровергнуть свой нетрудовой статус (43 %); они утверждали, что торговля велась «не ради прибыли, а чтобы выжить». Многие акцентировали внимание на случайном, временном характере торговли, на том, что стали заниматься ею вынужденно – из-за безработицы и отсутствия средств к существованию (44 %), потери кормильца в военные годы (2 %), неграмотности (4 %), инвалидности, болезни, старости (5 %). Кроме того, многие «лишенцы» указывали, что торговля была мелочной и они быстро разорились (67 %). Были и такие, кто отрицал свою причастность к торговле и предпринимательству (20 %). Занимавшиеся торговлей и предпринимательством до революции или непродолжительное время в 1920-е гг. в качестве главного основания для восстановления называли наличие трудового стажа, заработанного на предприятиях или в советских учреждениях, и членство в профсоюзах (47 %). Встречаются и необычные для того времени объяснения причин, заставивших заниматься торговлей. Чаще они попадаются в заявлениях достаточно крупных предпринимателей, выбиравших патенты третьего-пятого разрядов. Представители этой группы настаивали на том, что торговля и предпринимательство ничем не хуже любого другого занятия, если не нарушается закон, что они помогали нормализовать снабжение населения в начале 1920-х гг. и без них советское государство не справилось бы. Одни из них даже обвиняли советскую власть в том, что она «их бессовестно использовала, а когда в них надобность отпала, выбросили за борт жизни»[322]322
  Там же. Ф. Р-1347. Oп. 1 а. Д. 407. Л. 4.


[Закрыть], другие недоумевали, как их могли лишить избирательных прав за разрешенную советской властью деятельность[323]323
  Там же. Д. 926, 1256.


[Закрыть]. Многие относящиеся к этой категории, обращаясь с ходатайством о восстановлении в правах, пытались преуменьшить размеры своих доходов и бизнеса, но их корректировали соседи, знакомые и финансовые органы. Проверки на основе справок или доносов выявляли подлинное состояние дел.

Доля восстановленных среди тех, кто был причислен к торговцам и предпринимателям, была ниже, чем среди большинства категорий городских «лишенцев» (кроме «эксплуататоров наемного труда»). Это объясняется, в первую очередь, тем, что многие представители рассматриваемой группы не имели пятилетнего трудового стажа и не состояли в профсоюзе. Тем не менее получившие опять статус полноправного гражданина в этой группе значительно преобладали над теми, кто соответствовал условиям для восстановления: имели трудовой стаж (далеко не всегда пятилетний) и были членами профсоюза лишь 47 %, а восстановили в правах 67 % торговцев. В 1920-е гг. торговля являлась по сути маргинальным занятием. Большинство «лишенцев» из категории торговцев и предпринимателей заставила заниматься ею в начале десятилетия прежде всего безработица, масштабы этой торговли были очень скромными. Власти, не сумевшие в годы нэпа решить вопрос занятости населения, были вынуждены учитывать это при восстановлении в правах. В справках об удовлетворении таких ходатайств существовала специальная формулировка: «Поскольку Ф.И.О. занимался (занималась) торговлей непродолжительное время в силу безработицы (инвалидности, болезни, потери кормильца и т. д.), в избирательных правах восстановить».

Требуя восстановления в избирательных правах, жившие в городе бывшие служащие карательных органов в своих заявлениях отмечали наличие пятилетнего трудового стажа, полученного на предприятиях или в советских учреждениях, членство в профсоюзах (все представители рассматриваемой группы состояли в профсоюзе), занятие выборных должностей (около половины имели разную общественную нагрузку) и службу в Красной армии (в ней служила четвертая их часть). Кроме того, бывшие служащие карательных органов, обосновывая возможность их восстановления в избирательных правах, писали, что вынужденно служили непродолжительное время и не нанесли вреда советской власти и большевистской партии (не участвовали в подавлении революционного движения). Бывший полицейский С.С. Соловьев даже указал, что, будучи жандармом на железной дороге, в 1913 г. укрыл ссыльных, за что и был изгнан со службы[324]324
  Там же. Д. 1576. Л. 11.


[Закрыть].

Несмотря на «тяжесть вины» перед советской властью, большая часть рассматриваемой группы была восстановлена в избирательных правах после подачи заявлений. Можно только удивляться, насколько удачно эти уже немолодые люди адаптировались в постреволюционных условиях. Местные власти, по сути, сами способствовали (возможно, невольно) формированию необходимых условий для их восстановления – до конца 1920-х гг. не лишали их избирательных прав, предоставляли рабочие места. Когда же бывшие служащие карательных органов оказались среди «лишенцев», новосибирский окризбирком и краевая комиссия были вынуждены учитывать их пятилетний трудовой стаж, необходимый для восстановления, членство в профсоюзе и положительные отзывы с работы. Немаловажно, что все без исключения «лишенцы» данной категории являлись низшими и техническими служащими карательных органов. Лишь 10 % членов данной группы не были восстановлены в избирательных правах, хотя имели необходимые данные. Вероятно, местные власти усомнились в «проявленной ими лояльности».

Ситуация с восстановлением бывших служащих карательных органов, живших в сельской местности, была значительно сложнее. Несмотря на заверения в преданности советской власти и трудовое прошлое, представители этой категории не имели главного – трудового стажа (занятие сельским хозяйством не засчитывалось в трудовой стаж). Поэтому положительное решение было принято в отношении лишь одного бывшего сторожа полиции, который на момент подачи заявления был инвалидом первой группы (слепой).

Бывшие белые офицеры – одна из наиболее массовых категорий новосибирских «лишенцев», – как правило, активно боролись за свое восстановление в избирательных правах. В своих заявлениях они писали о наличии пятилетнего трудового стажа (99 %), членстве в профсоюзах (98 %), активной общественной деятельности (89 %), службе в Красной армии (51 %). Около трети подававших заявления обосновывали «нечуждость» советской власти своим пролетарским или крестьянским происхождением. Авторы большинства апелляций указывали, что оказались на службе в белых армиях не добровольно (были мобилизованы) и не разделяли «контрреволюционных взглядов». Некоторые отмечали, что хотели бы принимать активное участие в «строительстве советского общества» (около 20 %).

Сибкрайизбирком, учитывая соответствие бывших белых офицеров и военных чиновников необходимым условиям для восстановления в избирательных правах, а также их ценность как специалистов, удовлетворил 93 % ходатайств. Шансы даже у тех, кто не служил в Красной армии, были достаточно высоки. Особое подозрение у комиссий вызывали реэмигранты, бывшие крупные чиновники и обладатели титулов.

В 1927 г. было восстановлено большинство бывших белых офицеров, в знаниях и опыте которых власти пока остро нуждались. Однако в 1930-е гг. преобладающая часть этой группы была лишена избирательных прав вторично. В подробностях дальнейшие судьбы этих людей неизвестны, но можно предположить, что начиная с 1929 г. и особенно в 1930–1932 гг. «бывших» начали активно «вычищать» из советского аппарата (по подсчетам Ю.И. Голикова, 26,1 % «вычищенных» служили в белых армиях)[325]325
  Голиков Ю.И. Генеральная «чистка» советского аппарата Сибири в конце 20 – начале 30-х гг. // Дискриминация интеллигенции в послереволюционной Сибири 1920–1930 гг. Новосибирск, 1994. С. 196.


[Закрыть]. Их увольняли с работы, исключали из профсоюзов, подвергали общественному остракизму. Очевидно, многие были репрессированы в 1930-е гг.

При попытках восстановления лишенные избирательных прав по религиозным мотивам, жившие в городе, в своих заявлениях прибегали к двум различным тактикам: одни оправдывались и каялись перед советской властью, другие активно отстаивали свои права на вероисповедание. Большинство склонялось к покаянию. Как отмечали заявители, они не знали, что служба в церкви может привести к лишению избирательных прав, были вынуждены служить в церкви в силу жизненных обстоятельств (безработица), это было давно. Некоторые полностью раскаивались и отрекались от сана. Бывшие священники и вспомогательный персонал церквей писали заявления, полные смирения и раскаяния. Эта тактика хотя и не всегда оправдывала себя, но способствовала тому, что почти весь бывший вспомогательный персонал церквей (особенно те, кто служил недолго) был восстановлен в избирательных правах. Восстановления добились и те священники, которые еще до революции или сразу после нее отреклись от сана и имели к моменту подачи апелляции пятилетний трудовой стаж. Священнослужители, отрекшиеся от сана в конце 1920-х – начале 1930-х гг., не были восстановлены, несмотря на полное раскаяние и отказ от своих убеждений.

Документы отразили попытки простых верующих (председатели и члены общин) отстоять свое право исповедовать религию. Таких людей было немного, открыто защищали свои убеждения лишь около 15 % представителей рассматриваемой категории. В своих заявлениях они упрекали местные власти в незнании советских законов (в том, что те нарушают конституционное право на свободное вероисповедание). Один из членов баптистской общины писал: «Ни в одном из советских законов не сказано, что за то, что человек в свободное от работы время помогает своей общине, его должны лишать избирательных прав»[326]326
  ГАНО. Ф. Р-1347. Oп. 1 а. Д. 756. Л. 3.


[Закрыть]. Некоторые «лишенцы», хотя и подчеркивали в своих заявлениях незаконность лишения их избирательных прав, отмечали, что попали в общины по безграмотности, «темноте», непониманию[327]327
  Там же. Д. 372. Л. 7; Д. 854. Л. 12.


[Закрыть]. Членов и председателей религиозных общин, упорствовавших в отстаивании своих взглядов, в избирательных правах не восстановили. В целом удовлетворено было более половины апелляций, поступивших от лишенных избирательных прав по религиозным мотивам.

Священнослужители, жившие в сельской местности, требовали не столько восстановления в правах, сколько снятия с них непосильного налогового бремени. Сельские священники, в отличие от городских представителей категории, в своих апелляциях не допускали даже намека на раскаяние в своей деятельности. Они лишь старались избежать разорения своей семьи. Например, сельский священник А.П. Дзубенко на восьми страницах своего заявления подробно перечислял собственные доходы (прежние и настоящие), возмущался недостоверностью сведений, которыми оперировала избирательная комиссия, и сообщал, что если даже продаст свой дом и все свое скромное хозяйство, то 1260 руб. налога все равно уплатить не сможет[328]328
  Там же. Ф. Р-440. Oп. 1. Д. 723. Л. 6–14.


[Закрыть].

К восстановлению в правах «служителей религиозного культа» в сельской местности избирательные комиссии подходили очень сурово. Положительное решение было принято в отношении лишь одного представителя группы. Им оказался бывший баптист, доказавший, что никогда не являлся председателем общины и вообще давно порвал с ней все связи[329]329
  Там же. Ф. Р-489. Oп. 1. Д. 367. Л. 7.


[Закрыть].

Члены семей «лишенцев» по аргументации, которая выдвигалась в пользу своего восстановления в избирательных правах, отличались от всех остальных категорий. Им важно было доказать свою независимость от глав семей. Поэтому данный мотив доминировал в заявлениях категории членов семей (94 %). Представители этой группы наиболее часто указывали, что их занятия отличаются от занятий глав семей (40 %), они имеют трудовой стаж (71 %), являются членами профсоюзов (45 %), активно участвуют в общественной жизни (17 %), желают «вместе со всеми строить социализм» или «не быть изгоями в советском обществе» (24 %).

Доводы, которые приводили в свою пользу дети сельских и городских «лишенцев», различались незначительно: они независимы от родителей, имеют трудовой стаж и были в тылоополчении. Немногие из них решались доказывать несправедливость лишения их родителей прав. Сын мельника Г.Ф. Захаров (Мошковский р-н), служивший в Красной армии (не в тылоополчении) и лишенный избирательных прав вместе с семьей, писал в ходатайстве: «Разве можно мстить беспомощному, болезненному, жалкому старику только за то, что он когда-то владел мельницей?»[330]330
  ГАНО. Ф. Р-400. Oп. 1. Д. 181. Л. 16.


[Закрыть].

К сожалению, более половины детей сельских «лишенцев» в своих апелляциях отрекались от своих родителей, называли их «эксплуататорами», просили снять с себя «грязное пятно». Бывали случаи, когда дети «лишенцев» прекращали любое общение с семьей и лишь от избирательной комиссии узнавали о смерти своих родителей[331]331
  Там же. Д. 431. Л. 5.


[Закрыть]. Трудно сказать, насколько искренними были их отречения, но в целом судьбы этих людей служат подтверждением того, что власти удалось разъединить поколения.

Тактику детей городских «лишенцев» при ходатайстве о восстановлении в избирательных правах можно признать удачной. Люди, как правило, не пытались доказать незаконность дискриминационных мер в отношении своих родителей, а подчеркивали свою непричастность к их занятиям, материальную независимость и свой трудовой статус. Благодаря такой тактике большинство детей «лишенцев» (96,5 %) смогло восстановиться в избирательных правах.

В сельской местности остались невосстановленными 30 % детей «лишенцев». Власти не имели серьезных оснований для принятия отрицательного решения, но находили для этого разные отговорки – «контрреволюционно настроен», «опасный элемент» (враждебный), «неисправимый кулак» и т. п. По положению, если сыновей «лишенцев» не лишали избирательных прав, то их призывали в тылоополчение, а если восстанавливали, то в РККА. Желая пополнить ряды тылоополченцев, избирательные комиссии при наличии всех необходимых условий для восстановления (независимость от родителей, наличие трудового стажа, членство в профсоюзах) отказывали сыновьям «лишенцев» в восстановлении в правах.

Изучение групп городских и сельских «лишенцев» позволяет сделать вывод о том, что лишение избирательных прав было направлено на реализацию одной цели – способствовать разрушению как традиционных, так и «буржуазных» слоев общества, доставшихся большевикам в «наследство» от дореволюционного времени (мелкие хозяева города и деревни, предприниматели, торговцы, священнослужители и проч.). Однако процесс этот протекал в городской и сельской местности по-разному.

В городах ситуация не носила столь катастрофического характера, поскольку население было более мобильным и за предыдущее нестабильное десятилетие привыкло к перемене занятий. Для большинства горожан лишение избирательных прав стало сигналом к смене занятий и переходу из частного в государственный сектор. Кроме того, сибирские краевые власти, что уже было отмечено, проявляли заинтересованность в восстановлении в правах значительной части городских «лишенцев».

В 1930-е гг. в результате применения и комбинирования разных мер (лишение избирательных прав в сочетании с экономическим и административным нажимом) большевикам удалось достигнуть своей цели – прекратили свое существование традиционные и частично «новые» городские слои, не вписывавшиеся в новое советское индустриализированное общество. В городе это произошло менее болезненно и с меньшими последствиями, чем в сельской местности. Последующие репрессии этого периода в городе коснулись в первую очередь «бывших», священнослужителей и крупных предпринимателей, в то время как основная масса «лишенцев» ограничилась переменой занятий.

Применение дискриминационной меры в отношении сельских жителей было связано с более сложными и драматически складывавшимися процессами. Во второй половине 1920-х гг. лишение избирательных прав в деревне являлось мерой социально-экономического давления на верхи крестьянства и имело целью дискредитировать в глазах односельчан наиболее уважаемых крестьян – «кулаков». В разработанном государством сценарии драмы под названием «уничтожение единоличного крестьянского хозяйства» лишение избирательных прав послужило прологом последующих репрессий. Практически для всех деревенских «лишенцев» оно было связано с конфискацией имущества, отправкой на спецпоселение, отбыванием наказания в тюрьмах и т. д. К восстановлению в правах сельских «лишенцев» избирательные комиссии подходили более сурово, чем городские. Причина такой жесткости государства по отношению к сельским «лишенцам» связана с нежеланием, а отчасти и невозможностью массы крестьян менять традиционный уклад жизни, род деятельности и работать в государственном (кооперативном) секторе. Несмотря на сокращение своих хозяйств, крестьяне стремились оставаться мелкими собственниками, что противоречило целям большевистского государства. Поэтому власти не смущало то, что часто по надуманным обвинениям и фальсифицированным документам гражданских прав лишались в основном типичные середняки. Сутью лишения избирательных прав была борьба отнюдь не с «эксплуататорами», а с традиционными слоями общества.

Создание советским политическим режимом такого явления, как «лишенчество», имело самые серьезные последствия для общества в целом. Лишение избирательных прав наносило удар по наиболее независимым от государства и деятельным в 1920-е гг. слоям населения, могущим стать социальной основой гражданского общества. Ущемляя в правах «бывших», власти не давали им возможности адаптироваться в новых условиях. И самое важное и долговременное последствие «лишенчества» состояло в проникновении разрушительных процессов в институт семьи. Удар по семейным устоям пришелся как раз на те слои общества, в которых до и даже после революции семейные отношения оставались еще сравнительно прочными. Дети «лишенцев» оказались поставлены в условия жестокого выбора: либо остаться в семье, либо порвать с ней. В судьбах детей городских и сельских «лишенцев» отразился весь драматизм этого выбора. Власти удалось разъединить поколения и нарушить прочность семейных отношений.

Новосибирские «лишенцы» ни в целом, ни в пределах своих категорий не являлись консолидированной общностью (социальной, психологической). Напротив, не без усилий власти, они были атомизированы, разобщены, не имели координации и самоорганизации. В группе апеллировавших не отмечены случаи совместных протестов, поддержки других, выдвижения общих требований и т. д. Подозрительное отношение полноправных граждан, своего рода «общественный контроль», не давал «лишенцам» возможности самоорганизоваться, не вызывая дополнительных подозрений у власти.