Текст книги "Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)"

К «темам умолчания» (по аналогии с «фигурами умолчания»), существовавшим в официальной советской историографии, следует отнести историю ссылки (уголовной и политической) в советскую эпоху. В основе замалчивания лежал идеологический запрет на объективное исследование деятельности советской карательной машины, особенно в сталинское время. Но даже в короткий период хрущевской оттепели, когда в публицистике и художественной литературе «приоткрылась» лагерная тематика, ссыльный сегмент репрессивной системы так и остался неактуализированным. Все это усугублялось «перекосом» советской историографии, который выражался в сознательном культивировании весьма обширного и разветвленного научного направления, связанного с реконструкцией истории дореволюционной ссылки, в первую очередь политической. Известен огромный объем публикаций по самым разным аспектам ссылки «царского» периода – от историко-правовых до культурологических. Даже в немногочисленной диссидентской, правозащитной и «самиздатовской» литературе 1960–1980-х гг. ссылка рассматривалась как вторичная по отношению к «жестким» репрессиям (лишение свободы, расстрелы и т. д.), в контексте которых она оказывалась либо «прологом», либо «эпилогом» лагерей и тюрем. Для реконструкции истории постреволюционной ссылки пока не задействован весь потенциал источниковой базы. В отечественных и зарубежных архивах и эмигрантской периодике отложились или были сформированы весьма значительные комплексы документов и материалов по данной тематике. Это фонды центральных партийных и государственных учреждений (ВЦИК и СНК РСФСР, ЦИК и СНК СССР, ОГПУ, НКВД РСФСР и СССР, Наркомюст и др.), фонды деятелей политической эмиграции в зарубежных архивах (Б.И. Николаевского, В.М. Чернова, Л.Д. Троцкого и др.), материалы печатных изданий русской эмиграции («Социалистический Вестник», «Революционная Россия» и др.).

С открытием доступа историков к материалам делопроизводства советских органов власти и управления и спецслужб, а также возможности работать с фондами и материалами политической эмиграции в конце 1980-х гг. начали появляться первые исследования и документальные публикации, посвященные формированию и эволюции высылки и ссылки в послереволюционную эпоху. Своеобразным «мостом» между зарубежной, эмигрантской и новейшей отечественной историографией стали публикации на страницах альманахов и сборников документов и воспоминаний о социалистах (эсерах и меньшевиках) в ссылке[31]31
  Беседа с Б.А. Бабиной // Минувшее: Ист. альманах. М., 1990. Вып. 2; Янсен М. Е.М. Тимофеев и другие члены ЦК ПСР после процесса 1922 г. // Там же. М., 1989. Вып. 7; В борьбе за политрежим // Звенья: Ист. альманах. 1991. Вып. 1.


[Закрыть]. Тогда же появились первые публикации о знаменитой высылке из страны осенью 1922 г. группы гуманитарной интеллигенции («философский пароход»), оформившиеся впоследствии в целое исследовательское направление по истории репрессий и дискриминаций в отношении «старой» интеллигенции[32]32
  Красильников С.А. Высылка и ссылка интеллигенции как элемент советской карательной политики (1920–1930-х гг.) // Дискриминация интеллигенции в послереволюционной Сибири (1920–1930 гг.). Новосибирск, 1994; Главацкий М.Е. «Философский пароход»: год 1922-й: Историографические этюды. Екатеринбург, 2002; Толерантность и власть: Судьбы российской интеллигенции: Тез. докл. междунар. конф., посвящ. 80-летию «философского парохода». Пермь, 2002.


[Закрыть]. В 1992 г. московский историк В.П. Попов опубликовал единственную пока в своем роде таблицу данных об осужденных внесудебными органами ВЧК – ОГПУ – НКВД за 1921–1940 гг., в которой учтены наряду с расстрелянными и заключенными высланные и сосланные по решениям коллегий, особых совещаний, «троек» и других квазисудебных учреждений в составе спецорганов[33]33
  Попов В.П. Государственный террор в Советской России в 1920–1940 гг. // Отеч. архивы. 1992. № 2.


[Закрыть]. В последующие годы вышло несколько публикаций об условиях пребывания в ссылке отдельных крупных политических деятелей (Л.Д. Троцкого и его сторонников, Д.Д. Донского и др.)[34]34
  Волкогонов Д.А. Ссылка и депортация // Троцкий: Политический портрет. М., 1992. Кн. 2; Дмитрий Дмитриевич Донской / Сост., автор введения и комментариев Я.А. Яковлев. Томск, 2000.


[Закрыть]. В 2000 г. в Сыктывкаре состоялась региональная (фактически всероссийская по составу участников и тематике) конференция «Политические репрессии в России. XX век», на которой значительное внимание было уделено анализу становления и эволюции советской репрессивной политики и ссылки как составной ее части[35]35
  Политические репрессии в России. XX век: Материалы регион. науч. конф. Сыктывкар, 2001.


[Закрыть]. Однако в исследовании высылки и ссылки советского периода до сих пор преобладают разрозненные работы регионального характера, отсутствуют монографические труды. Определенным шагом вперед стало появление тематических сборников документов, представляющих собой введение в научный оборот корпуса источников, хранящихся в ГА РФ в фонде возглавляемой Е.П. Пешковой организации «Помощь политическим заключенным», ориентированной также и на помощь политическим ссыльным[36]36
  «Дорогая Екатерина Павловна…» Письма женщин и детей. Письма в их защиту. 1920–1936 / Сост. Л. Должанская, И. Осипова. СПб., 2005; Изгнанники в своей стране. Письма из советской ссылки 1920–1930-х годов / Сост. О.Л. Милова. М., 2008; Заклейменные властью: Анкеты, письма, заявления политзаключенных в Московский Политический Красный Крест и Помощь политзаключенным, во ВЦИК, ВЧК – ОГПУ – НКВД. URL: http://pkk.memo. ru/ (дата обращения: 17.11.2016).


[Закрыть]. В некоторой степени данную историографическую лакуну заполняют публикации авторов разделов настоящей монографии[37]37
  Красильников С.А. Ссылка в 1920-е годы // Минувшее. М.; СПб., 1997. Вып. 21; Он же. Послереволюционная ссылка по документам отечественных и зарубежных архивов // Маргиналы в советском обществе 1920–1930-х годов: Историография, источники. Новосибирск, 2001; Пинкин В.И. Административная ссылка в Сибири и органы местного управления в 1920-е годы // Проблемы истории местного управления Сибири XVI–XX веков: Мат-лы III регион. науч. конф. Новосибирск, 1998; Он же. Культурная миссия ссыльных-«политиков» в провинции в 20-е гг.: инерция традиции // Сибирская провинция и центр: Культурное взаимодействие в XX веке. Новосибирск, 1997.


[Закрыть].

Пионерная роль в разработке тематики массовых антикрестьянских репрессий, результатом которых стало появление в стране в начале 1930-х гг. самой массовой маргинальной категории – спецпереселенцев[38]38
  По численности заключенные стали преобладать над спецпереселенцами только с середины 1930-х гг.


[Закрыть], принадлежит известным московским историкам-аграрникам В.П. Данилову и Н.А. Ивницкому. В ряде работ периода «перестройки» ими была заявлена, а позже обоснована и развита точка зрения на коллективизацию как на форсированную и принудительную, проводившуюся главным образом «сверху» внеэкономическими, административными и репрессивными методами; составной частью коллективизации была реализация государственной политики, направленной на «ликвидацию кулачества как класса», или «раскулачивание». В работах этих исследователей впервые в отечественной литературе «раскулачивание» было показано как массовая карательная операция в деревне, объектом которой стало не только зажиточное крестьянство («кулаки»), но и часть средних и даже беднейших групп деревни[39]39
  Данилов В.П., Ивницкий Н.А. О деревне накануне и в ходе сплошной коллективизации // Документы свидетельствуют: Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. 1927–1932 гг. М., 1989; Данилов В., Ильин А., Тепцов Н. Коллективизация: как это было // Урок дает история. М., 1989.


[Закрыть].

Решающую роль в разрушении закрепленной еще стереотипами сталинского «Краткого курса истории ВКП(б)» парадигмы отечественной советской историографии сыграли, безусловно, документальные публикации первой половины 1990-х гг., принадлежавшие группам региональных историков и архивистов. Благодаря деятельности исследователей Карелии, Урала и Сибири при участии упоминавшихся ранее В.П. Данилова и Н.А. Ивницкого появились тематические документальные научные сборники, посвященные процессам «раскулачивания», возникновению и эволюции категории крестьян-спецпереселенцев в 1930-е гг.[40]40
  Из истории раскулачивания в Карелии. 1930–1931. Петрозаводск, 1991; Раскулаченные спецпереселенцы на Урале. 1930–1936. Екатеринбург, 1993; Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930 – весна 1931. Новосибирск, 1992; Спецпереселенцы в Западной Сибири. Весна 1931 – начало 1933 г. Новосибирск, 1993; Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1933–1938. Новосибирск, 1994; Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1939–1945. Новосибирск, 1996.


[Закрыть] Эти сборники включают наряду с документами регионального происхождения законодательно-нормативные материалы директивных и карательных органов Центра (Политбюро, СНК и ЦИК СССР, ОГПУ – НКВД). Для специалистов важны материалы делопроизводства, отложившиеся в фондах региональных архивов, которые отражают в основном практику реализации директив Центра, а также источники из фондов федеральных архивов, позволяющие проследить их генезис (инициирование, разработка и принятие). Возможность освоить такой массив источников появилась только в конце 1990-х гг., когда международный исследовательский коллектив историков и архивистов России, США, Канады и Австралии под руководством В.П. Данилова начал издавать сборники «Трагедия советской деревни: Коллективизация и раскулачивание: Документы и материалы. 1927–1939»[41]41
  Трагедия советской деревни: Коллективизация и раскулачивание: Документы и материалы: В 5 т. 1927–1939. Т. 1: Май 1927 – ноябрь 1929. М., 1999; Т. 2: Ноябрь 1929 – декабрь 1930. М., 2000; Т. 3: 1931–1933. М., 2001; Т. 4: 1934–1936. М., 2002; Т. 5. Кн. 1. 1937. М., 2004; Т. 5. Кн. 2. М., 2005.


[Закрыть]. В них впервые в достаточно полном объеме опубликованы секретные постановления центральных органов власти и управления, отражающие антикрестьянскую репрессивную политику сталинского режима. Часть другого серийного издания, также выпускаемого под руководством В.П. Данилова при поддержке Дома наук о человеке (Франция), – «Советская деревня глазами ВЧК – ОГПУ – НКВД. 1918–1939», включает документы ОГПУ, которые дают представление о разработке и осуществлении массовых депортаций крестьянских семей в спецпоселения, а также о формировании самой системы спецпоселений в 1930–1931 гг.[42]42
  Советская деревня глазами ВЧК – ОГПУ – НКВД. 1918–1939: Документы и материалы: В 4 т. Т. 3: 1930–1931. М., 2003.


[Закрыть]

Большим шагом вперед к раскрытию масштабов депортаций крестьянства в спецпоселения и динамики «кулацкой ссылки» 1930-х гг. стали историко-статистические публикации московского историка В.Н. Земскова. В них впервые были введены в научный оборот материалы репрессивной статистики, отложившиеся в фонде Р-9479 ГА РФ (Отдел спецпоселений ГУЛАГ)[43]43
  Земсков В.Н. Спецпереселенцы // СОЦИС. 1990. № 11; Он же. «Кулацкая ссылка» в 30-е годы // Там же. 1991. № 10; Он же. Судьба «кулацкой ссылки» (1930–1954) // Отеч. история. 1994. № 1; Он же. Спецпоселенцы в СССР. 1930–1960. М., 2003.


[Закрыть]. При всех несомненных достоинствах публикаций автора отличает некритическое отношение к ведомственной статистике ГУЛАГ, на что обратил внимание ныне живущий в США известный демограф С. Максудов[44]44
  Максудов С. О публикациях в журнале «Социс» // СОЦИС. 1995. № 9. С. 114–118. См. ответ В.Н. Земскова: Земсков В.Н. К вопросу о масштабах репрессий в СССР // Там же. С. 118–127.


[Закрыть]. Он совершенно справедливо поставил под сомнение качество ведомственной статистики спецорганов, которую В.Н. Земсков оценивал как достоверную, поскольку она слагалась из первичной отчетности поселковых и районных комендатур, коменданты которых были заинтересованы в полном и объективном учете репрессированных. Упорство В.Н. Земскова в отстаивании «чистоты» ведомственной статистики выглядит более чем странным, если учитывать, что советская статистика всегда строилась на «лукавых цифрах» (выражение экономиста Г. Ханина и публициста В. Селюнина), в противном случае экономистам и демографам не приходилось бы в течение четырех десятилетий пересчитывать официальную статистику динамики экономики и народонаселения. В свете сказанного вопрос о достоверности карательной статистики, а точнее, о природе, формах и масштабах статистических искажений и деформаций сохраняет свою актуальность.

В середине 1990-х гг. появились крупные исследовательские работы по истории крестьянской ссылки. Среди них следует отметить монографии Н.А. Ивницкого[45]45
  Ивницкий Н.А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов). М., 1994; Он же. Репрессивная политика советского государства в деревне (1928–1932). М., 2002.


[Закрыть], Т.И. Славко[46]46
  Славко Т.И. Кулацкая ссылка на Урале. 1930–1936. М., 1995.


[Закрыть], В.Я. Шашкова[47]47
  Шашков В.Я. Раскулачивание в СССР и судьбы спецпереселенцев (1930–1954). Мурманск, 1996.


[Закрыть], Н.Я. Гущина[48]48
  Гущин Н.Я. «Раскулачивание» в Сибири (1928–1934 гг.). Новосибирск, 1996.


[Закрыть], а также П.М. Поляна[49]49
  Полян П.М. Не по своей воле… История и география принудительных миграций в СССР. М., 2001.


[Закрыть] и А.Б. Суслова[50]50
  Суслов А.Б. Спецконтингент в Пермской области (1929–1953 гг.). Екатеринбург; Пермь, 2003.


[Закрыть], в которых тематика спецпереселенцев рассматривается в контексте государственной репрессивной политики 1930-х – начала 1950-х гг. Несомненным достоинством этих работ следует считать вовлечение в научный оборот огромного по объему и разнообразию эмпирического материала – от решений директивных органов до первичных статистических данных о состоянии и динамике «спецконтингента» в региональных спецпоселениях страны. Вместе с тем даже в единственной на сегодня монографии В.Я. Шашкова, претендующей на исследование «кулацкой ссылки» в масштабах всей страны и за весь период ее существования, отчетливо ощущается «скромное обаяние» документов партийных и карательных органов. В работе В.Я. Шашкова упомянутые органы, крайне негативно охарактеризованные при описании процессов «раскулачивания», вдруг превращаются в «радетелей» спецпереселенцев. «Если в ходе раскулачивания и выселения раскулаченных семей органы ОГПУ и НКВД выполняли репрессивные функции, – пишет историк, – то в местах спецпоселений они сыграли особо позитивную роль в жилищно-бытовом, хозяйственном, медицинском и культурном обслуживании спецпереселенцев. Они являлись генераторами принятия центральными и местными органами Советской власти конкретных мер по улучшению лагерных условий жизни спецпереселенцев»[51]51
  Шашков В.Я. Раскулачивание… С. 260.


[Закрыть]. Комментарии к цитируемому отрывку мурманского историка излишни.

Среди работ западных исследователей безусловно наиболее значительными являются публикации канадского проф. Линн Виолы. Ей принадлежит приоритет в освещении роли руководства ОГПУ в разработке и осуществлении массовых депортаций крестьян, а также в изучении характера и последствий межведомственных конфликтов при проведении «раскулачивания» (столкновение между наркомом внутренних дел РСФСР В.Н. Толмачевым и секретарем Северного крайкома ВКП(б) С.А. Бергавиновым весной 1930 г.), места спецпоселений в системе ГУЛАГ. Она – первый зарубежный исследователь, выпустивший специальное монографическое исследование, посвященное генезису и эволюции созданной сталинским режимом системы спецпоселений, метко названной «другой Архипелаг»[52]52
  Виола Л. ОГПУ, раскулачивание и спецпереселенцы // Крестьяноведение: Теория. История. Современность. М., 1999; Viola L. The Other Archipelago: Kulak Deportation to the North in 1930 // Slavic of Stalinist Planning and the World of the Special Villages. Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2003. № 4 (1). Она же. Крестьянский ГУЛАГ: мир сталинских спецпоселений. М., 2010.


[Закрыть].

Последнее десятилетие отмечено интенсивным изучением крестьянской ссылки сразу по нескольким направлениям. Это ряд крупных документальных публикаций, позволивших ввести в научный оборот основной корпус директивно-нормативной и отчетной документации, связанной с реализацией политики репрессивного раскрестьянивания, ставшей базовой для последующей сталинской депортационной политики[53]53
  История сталинского ГУЛАГа. Конец 1920-х – первая половина 1950-х гг. Собр. документов: В 7 т. М., 2004. Т. 5: Спецпереселенцы в СССР; Политбюро и крестьянство: высылка, спецпоселение. 1930–1940: В 2 кн. М., 2005, 2006.


[Закрыть]. Важным вкладом в монографическую разработку проблемы стали труды В.Н. Земскова, Н.А. Ивницкого[54]54
  Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР. 1930–1960. М., 2003; Ивницкий Н.А. Судьба раскулаченных в СССР. М., 2004.


[Закрыть]. Региональный компонент представлен работами Н.М. Игнатовой, В.В. Мошкина, Е.Н. Чернолуцкой и др.[55]55
  Мошкин В.В. Ссылка крестьян на север в 1930–1933 гг. На материалах Ханты-Мансийского автономного округа. Нижневартовск, 2008; Чернолуцкая Е.Н. Принудительные миграции на советском Дальнем Востоке в 1920– 1950-е гг. Владивосток, 2011.


[Закрыть]

Одна из центральных проблем, определяющих перспективы дальнейшего исследования темы крестьян-спецпереселенцев как части маргинальных новообразований сталинской эпохи, связана с выработкой адекватного историческим реалиям понятийного аппарата. Просталинский, основанный на тезисах о «ликвидации кулачества как класса», «трудового перевоспитания кулаков», понятийный аппарат ушел в прошлое, однако новый пока не создан. Исследователям приходится нередко пользоваться прежними терминами, закавычивая их и подчеркивая тем самым их условность: «кулак», «кулацкая ссылка», «раскулачивание» и т. д. На наш взгляд, принципиально важным следует считать введенный в научный оборот термин «раскрестьянивание» как вполне адекватно отражающий те процессы, которые ранее именовались «раскулачиванием»[56]56
  Обоснование использования термина «раскрестьянивание» в новейшей литературе по крестьяноведению сделано новосибирским историком В.А. Ильиных. См.: Ильиных В.А. Политика раскрестьянивания в Сибири // Хроникально-документальный сборник. Вып. 1: Этапы и методы ликвидации крестьянского хозяйства. 1930–1940. Новосибирск, 2000.


[Закрыть]. Вне поля исследовательских интересов остаются пока генезис идеи создания системы спецпоселений, динамика статусных характеристик крестьян-спецпереселенцев в 1930-е гг., поведение и ценностные ориентации различных групп в составе спецпереселенцев, эволюция их взаимоотношений с органами власти и местным населением, экономика принудительного труда и некоторые другие. В данной монографии (раздел «Спецпереселенцы») делается попытка трактовать некоторые из названных аспектов на основе имеющихся авторских разработок[57]57
  Красильников С.А. Спецпереселенцы: правовое положение в бесправном обществе // Гуманитарная наука в Сибири: Соросовские лауреаты. История. Археология. Культурная антропология и этнография. М., 1996; Он же. На изломах социальной структуры. Маргиналы в послереволюционном российском обществе (1917 – конец 1930-х гг.). Новосибирск, 1998; Он же. Серп и Молох. Крестьянская ссылка в Западной Сибири в 1930-е годы. М., 2003.


[Закрыть], нового эмпирического материала из фондов ряда федеральных и региональных архивов.

Предлагаемое читателям исследование базируется на многочисленных массовых источниках, среди которых особое место занимают публикации в периодической печати и личные дела «лишенцев», «вычищенных», спецпереселенцев. М.С. Саламатовой была сформирована база данных на основе обработки и формализации сведений, содержащихся в 2,2 тыс. личных дел лиц, лишенных избирательных прав в г. Новосибирске и трех сельских районах Новосибирского округа. Ввиду того, что личные дела заводились только на «лишенцев», подававших жалобы и ходатайства в избиркомы о восстановлении в правах, анализировалась не вся совокупность городских и сельских «лишенцев», а лишь та ее часть, которая апеллировала к власти. При обработке личных дел «лишенцев» использовалась известная и апробированная методика «унифицированной анкеты». Сведения источника при переносе в базу данных подвергались формализации и кодированию. Для дел городских «лишенцев» были выделены 20 признаков и 122 градации, для сельских – 29 признаков и 210 градаций.

Исследователями впервые широко использовался комплекс массовых источников, сформировавшихся в ходе реализации антикрестьянской государственной репрессивной политики 1930-х – начала 1950-х гг. (списки на высылку, списки на восстановление в избирательных правах спецпереселенцев, личные дела крестьян-спецпереселенцев и, наконец, реабилитационные дела 1990-х гг.). В процессе работы в государственных и ведомственных архивах авторами книги были выявлены, обработаны и подвергнуты формализации данные, содержащие сведения о 3,5 тыс. крестьянских семей, высылавшихся из районов нынешней Новосибирской обл. в 1930–1931 гг., чьи личные дела, заведенные на глав семей, хранятся в ведомственных архивах УВД Томской и Новосибирской областей. Ввиду большого объема массовых источников, привлеченных с целью определения динамики состава и облика крестьян-спецпереселенцев, проводились подсчеты на основе обработки данных 553 личных дел глав семей репрессированных крестьян, что позволило сделать определенные выводы о поведенческих стратегиях крестьян в экстремальных условиях спецпоселений.

Авторы выражают особую признательность за содействие в подготовке данного исследования и дружескую профессиональную поддержку Н.М. Анджиевской и О.А. Орловой.

Раздел I
Маргиналы в социуме

1.1. «Лишенцы»

Впервые избирательное право в России было введено в годы Первой русской революции законами от 6 августа и 11 декабря 1905 г., а также Положением о выборах в Государственную Думу 1906 г. Выборы не были прямыми: выбирали выборщиков, которые избирали членов Государственной Думы, для рабочих они были многоступенчатыми и проводились по куриям, голосование проходило открыто. Избирательные права предоставлялись всем оседлым гражданам, имевшим недвижимую собственность, землю, платившим налоги, состоявшим на службе в государственных и общественных учреждениях или работавшим на больших промышленных предприятиях; иными словами, «всем тем, кого легко усчитать»[58]58
  Водовозов В. Как выбирать в Государственную Думу. СПб., 1906. С. 4.


[Закрыть]. Для остальных были введены имущественные, налоговые и т. п. цензы. Избирательных прав не имели: женщины, граждане моложе 25 лет, учащиеся и студенты, военные, представители администрации и полиции, инородцы и иностранные подданные, опороченные и привлеченные к суду. Избирательная система царской России не была демократичной, избирательными правами обладали лишь 14 млн из 78 млн крестьян и 750 тыс. из 21 млн рабочих[59]59
  Чистяков О.И. Конституция РСФСР 1918 г. М., 1984. С. 158.


[Закрыть].

Радикальные изменения в российскую избирательную систему внесла Февральская революция. Положение о выборах в Учредительное собрание[60]60
  Собрание узаконений (СУ) Временного правительства. 1917. № 169. Ст. 916.


[Закрыть] от 23 сентября 1917 г. провозгласило всеобщее избирательное право. К участию в выборах допускались лица «без различия пола», не моложе 20 лет[61]61
  Там же. № 111. Ст. 612.


[Закрыть], имевшие российское гражданство. Лишались избирательных прав лишь умалишенные, глухонемые, находящиеся под опекой, осужденные, несостоятельные должники, дезертиры, члены царской семьи. Выборы были прямыми. Согласно установленному принципу равных выборов, никто не мог иметь больше одного голоса, и эти голоса были равноценны. Голосование проводилось тайно, путем подачи записок[62]62
  Там же. Ст. 612, 614.


[Закрыть]. К сожалению, опыт выборов в Учредительное собрание в 1917 г. на основе демократичного избирательного права не был закреплен дальнейшей политической практикой.

Большевики изначально не скрывали, что собираются создавать пролетарское, а не демократическое государство. Поэтому, избирая, рабочие имели преимущество перед крестьянами, а представители в прошлом привилегированных классов вообще не получили права на участие в выборах. Отстранение от выборов части населения большевики рассматривали как первоочередную задачу, поскольку она непосредственно была связана с завоеванием и удержанием власти. Уже в декабре 1917 г. Комиссариат внутренних дел издал специальное обращение «Ко всем Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов», в котором рекомендовалось «не избирать в Советы крестьянских депутатов кулаков, торговцев и других эксплуататоров»[63]63
  Собрание узаконений РСФСР (СУ РСФСР). 1917. № 12. Ст. 179.


[Закрыть]. Эта идея нашла отражение в Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа и в Конституции РСФСР, принятой V Всероссийским съездом Советов 10 июля 1918 г., была окончательно оформлена в виде статьи, предусматривавшей лишение избирательных прав.

Отстранение части населения от выборов путем лишения ее избирательных прав практиковалось и ранее, но до большевиков оно не считалось основанием для ограничения в других политических и социальных правах. Большевики установили прямую зависимость между наличием избирательного и другими правами. В 1918 г. Конституция РСФСР предусматривала только два ограничения в правах («лишенцы» не обладали активным и пассивным избирательными правами и не имели права защищать Советскую республику с оружием в руках)[64]64
  Конституция (Основной закон) РСФСР, принятая Пятым Всероссийским съездом Советов 10 июля 1918 г. // Декреты Советской власти. М., 1959. Т. 2. С. 561–562. Разд. II. Ст. 19.


[Закрыть], в период Гражданской войны число ограничений возросло, а к концу 1920-х гг. их стало более десяти.

Статьей 65 Конституции РСФСР 1918 г. определялось семь категорий лишаемых избирательных прав: а) лица, прибегающие к наемному труду, с целью извлечения прибыли; б) лица, живущие на нетрудовые доходы, как то: проценты с капитала, доходы с предприятий, поступления с имущества и т. п.; в) частные торговцы, торговые и коммерческие посредники; г) монахи, духовные служители церквей и религиозного культа; д) служащие и агенты бывшей полиции, особого корпуса жандармов и охранного отделения, а также члены царствовавшего дома; е) умалишенные и состоящие под опекой; ж) лица, осужденные за корыстные и порочащие преступления на срок, установленный законом или судебным приговором[65]65
  Там же. Ст. 65.


[Закрыть].

Единого основания для лишения избирательных прав не было. Прежние (существовавшие в царской России) основания большевики как бы перевернули наоборот: теперь мотивами для дискриминации становились не отсутствие, а наличие имущественного ценза, профессиональная деятельность в прошлом или социальное происхождение.

Статья 23 Конституции оговаривала возможность «лишать отдельных лиц или группы прав, которые пользуются ими в ущерб интересам социалистической революции»[66]66
  Там же. Ст. 23.


[Закрыть]. По сути именно эта статья заложила основу для произвола в толковании мотивов к лишению избирательных прав, т. к. позволяла подвести под нее любую группу населения, которая в определенный момент могла, с точки зрения властей, представлять угрозу.

Первые инструкции о выборах (1918, 1921 гг.) обозначали круг «лишенцев» в самом общем виде[67]67
  СУ РСФСР. 1918. № 86. Ст. 901.


[Закрыть]. Процедурные вопросы лишения избирательных прав в них были проработаны чрезвычайно слабо, например, ничего не говорилось о составлении списков «лишенцев», документальном обосновании применения меры, возможности восстановления в правах[68]68
  Там же.


[Закрыть]. В инструкциях, выпущенных ВЦИК до выборов 1925 г., порядок проведения выборов определялся местными инструкциями, разработанными губисполкомами «в соответствии с Конституцией РСФСР и сообразно всей совокупности местных властей»[69]69
  Там же. 1921. № 11. Ст. 71.


[Закрыть]. Право определять круг «лишенцев» центральная власть передала региональным властям, мотивировав это тем, что они смогут более полно учесть обстановку «классовой борьбы» на местах. По сути, руководство страны позволило региональным властям нарушать избирательное законодательство. До 1925 г. разрешалось дополнять список «лишенцев» «по мере необходимости», самостоятельно толковать статьи Конституции 1918 г. (в ряде регионов, согласно местным инструкциям, представителей интеллигенции лишали избирательных прав «за сочувствие контрреволюции» и т. п.)[70]70
  Лепешкин А.И. Советы – власть народа. 1917–1936 гг. М., 1966. С. 187.


[Закрыть].

Инструкцией 1922 г. впервые вводилась процедура обжалования решения избирательной комиссии о лишении избирательных прав: лица, лишенные избирательных прав, в течение трех дней с момента опубликования списка могли выступить с протестом; жалобу надлежало подавать «через орган, действия которого обжаловались»[71]71
  СУ РСФСР. 1922. № 56. Ст. 706. Гл. II, п. 14.


[Закрыть], и он за 24 часа был обязан переслать заявление вместе со своим заключением по месту назначения. Жалобы подавали в комиссии разных уровней, вплоть до губернской. Согласно инструкции, списки «лишенцев» должны были публиковаться за неделю до перевыборов.

Инструкция 1924 г. положила начало разработке процедуры восстановления в правах [ранее возможность восстановления не предусматривалась, человек, ставший «лишенцем» на любом основании (кроме судебного решения), получал этот статус на неопределенный срок]. Сначала процедура была очень простой, даже примитивной, но само восстановление было возможно только «для лиц, прибегавших ранее к наемному труду, нетрудовому доходу или торговле»[72]72
  Там же. 1924. № 71. Ст. 695. Гл. III, п. 15.


[Закрыть]. Им надлежало лишь представить «удостоверения от фабрично-заводских комитетов, сельского общества или местного комитета по принадлежности о том, что данное лицо в настоящее время не эксплуатирует чужого труда, живет на средства, добываемые его личным трудом, и вполне доказало свою лояльность к Советской власти»[73]73
  Там же.


[Закрыть].

Инструкция о выборах городских и сельских советов, принятая ВЦИК 13 октября 1925 г., содержала целый ряд нововведений, касающихся определения круга «лишенцев» и технической стороны процедуры лишения избирательных прав. Она намного подробнее, чем ранее, разъясняла, кого следует лишать избирательных прав, но главное – предусматривала предоставление избирательных прав (хотя и со значительными оговорками) крестьянам, ремесленникам, которые использовали наемный труд, применяли труд не более одного взрослого работника или двух учеников[74]74
  СУ РСФСР. 1925. № 79. Ст. 603. Гл. III, ст. 18, п. «а».


[Закрыть]. Впервые избирательные права сохранялись за торговцами, выбиравшими патент первого разряда (торговавшими вразнос)[75]75
  Там же. П. «г».


[Закрыть], вспомогательным персоналом церквей и теми, кто бесплатно выполнял определенные обязанности при церквах[76]76
  Там же. П. 19, прим.


[Закрыть].

Послабление не коснулось лишь бывших полицейских, чиновников царского и контрреволюционных правительств; список лишаемых избирательных прав по ст. 65 п. «д» практически не изменился по сравнению с инструкцией 1924 г.[77]77
  Там же. Ст. 20.


[Закрыть] Более того, несмотря на сужение круга лишенных избирательных прав в инструкции 1925 г., появилась совершенно новая категория – члены семей «лишенцев», о которой ничего не упоминалось ни в Конституциях РСФСР 1918 и 1925 гг., ни в предыдущих инструкциях о перевыборах в советы[78]78
  Там же.


[Закрыть]. С введением этой категории лишение избирательных прав стало наследственным. Главу об определении круга лиц, лишенных избирательных прав, завершала ст. 22, строжайше запрещавшая «дополнять перечень лиц, указанных в настоящей главе»[79]79
  Там же. Ст. 22.


[Закрыть]. Ее появление положило конец произвольной трактовке категорий «лишенцев», перечисленных в Конституции 1925 г. и инструкции.

Инструкция 1925 г. внесла существенные коррективы в сам процесс лишения избирательных прав. В ней для каждой категории приводился подробный список документов, на основании которых человека можно было лишить избирательных прав. Значительно большее время (с 7 до 20 дней) отводилось для составления и оглашения списков[80]80
  Там же. Гл. II, ст. 14, 16.


[Закрыть]. Впервые подробно разъяснялся порядок обжалования решения по лишению избирательных прав в различных инстанциях: срок рассмотрения жалобы комиссиями увеличивался с одних до трех суток, при этом в течение недели заявитель должен был получить ответы от всех инстанций, в т. ч. окружной[81]81
  Там же. Гл. IV, ст. 30, 31.


[Закрыть].

Само восстановление в избирательных правах не оговаривалось особыми условиями, ходатаи должны были лишь документально подтвердить, что «живут на средства, добываемые личным трудом, и не эксплуатируют чужого труда»[82]82
  Там же. Гл. III, ст. 17.


[Закрыть]. Подобную процедуру восстановления в правах можно считать упрощенной и относительно гуманной, поскольку она не предусматривала ведение учета предыдущей деятельности.

Вместе с тем либерализация «по-советски» в 1925 г. имела строго очерченные рамки. До вступления в силу указанной инструкции, 8 мая 1925 г. была принята Конституция РСФСР. Несмотря на смягчение политики, статья в Конституции, ограничивавшая в избирательных правах некоторые категории граждан, осталась неизменной[83]83
  Там же. № 30. Ст. 218. Гл. VI, ст. 69.


[Закрыть]. В Конституцию РСФСР не был внесен пункт о предоставлении избирательных прав крестьянам, нанимавшим рабочую силу, который, по утверждению Ю. Голанда, М.И. Калинин настойчиво предлагал включить в Основной закон[84]84
  Голанд Ю. Политика и экономика // Знамя. 1990. № 3. С. 44.


[Закрыть]. Не рискнув пойти на уступки крестьянству и не закрепив в Конституции 1925 г. возможность найма рабочей силы, большевики тем самым дали понять, что намерены пересмотреть решения, отражающие смягчение курса в отношении крестьян и торговцев.

Мероприятия по ужесточению политики в экономической и политической сферах в 1926 г. проводились параллельно. Государство приняло ряд мер, призванных вытеснить мелких собственников города и деревни или по крайней мере ухудшить их положение[85]85
  Подробнее см.: Голанд Ю. Кризисы, разрушившие НЭП. М., 1998. С. 40–43.


[Закрыть]. Ограничение роста частного сектора в экономике сопровождалось ужесточением в отношении к непролетарским слоям в сфере политики. Одним из инициаторов этого был И.В. Сталин. 15 марта 1926 г. на заседании Оргбюро ЦК он резко осудил избирательную инструкцию ВЦИК, в которой был очерчен более широкий, чем в Конституции РСФСР, круг лиц, пользующихся избирательным правом. Сталин подчеркивал: «У целого ряда наших советских товарищей в последнее время страшно развилась эта готовность пойти на уступки непролетарским элементам»[86]86
  Известия ЦК ВКП(б). 1926. № 16/17. С. 2.


[Закрыть]. По его инициативе было решено создать комиссию под руководством Молотова (далее – комиссия Молотова), которая должна была пересмотреть инструкцию и устранить из нее положение о «расширении круга».

В проекте постановления «Об исправлении избирательной инструкции», представленном комиссией 21 августа 1926 г., и в докладе Молотова на июльском объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в вину как центральным, так и местным советским органам власти ставились «ошибки и извращение партийной линии»[87]87
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 19. Л. 83.


[Закрыть], которые заключались в «неправильном понимании нового курса партии (оживление советов, развитие общественной самодеятельности) в том смысле, что к политической активности должны быть призваны новые слои населения, до сих пор не пользовавшиеся избирательными правами»[88]88
  Там же. Д. 102. Л. 72.


[Закрыть].

Инструкция о выборах городских и сельских советов, которую ВЦИК принял 26 ноября 1926 г., в полной мере учитывала замечания и рекомендации, высказанные комиссией Молотова. Эта инструкция существенно отличалась от предыдущих – расширился круг тех, кто мог быть лишен избирательных прав, изменились процедура составления списков «лишенцев», порядок рассмотрения жалоб и восстановления в избирательных правах. В инструкции 1926 г. появилась отдельная глава, посвященная вопросам восстановления в избирательных правах. Глава «О лишении избирательных прав» была дополнена разъяснениями об условиях лишения или нелишения избирательных прав каждой категории. Наиболее подробно комментировались пункты о применении наемного труда крестьянами, кустарями и ремесленниками. С 1926 г. крестьяне и ремесленники лишались избирательных прав за применение наемного труда, если оно не было вынужденным в случаях болезни, мобилизации, избрания на общественную должность с отрывом от производства (для крестьян), а также не диктовалось условиями производства (для кустарей и ремесленников)[89]89
  СУ РСФСР. 1926. № 75. Ст. 577. Гл. II, ст. 15, п. «а», «д».; ст. 16, п. «а», «г».


[Закрыть]. По новой инструкции в полном соответствии с партийными решениями лишались избирательных прав все частные торговцы, вне зависимости от разряда патента, который они выбирали, а также священнослужители и вспомогательный персонал церквей независимо от того, получали ли они за исполнение своих обязанностей вознаграждение[90]90
  Там же. Ст. 16, п. «ж»; ст. 15, п. «м».


[Закрыть].

Перечень бывших чиновников, которые лишались прав по ст. 69, п. «д» Конституции РСФСР 1925 г., в 1926 г. также претерпел изменения. В соответствии с рекомендациями партии к «лишенцам» отнесли бывших белых офицеров и военных чиновников белых армий, а также руководителей контрреволюционных банд[91]91
  Там же. Ст. 15, п. «к».


[Закрыть]. В примечании к этому пункту говорилось, что не должны лишаться избирательных прав «те из бывших белых офицеров и военных чиновников, которые впоследствии состояли в рядах Красной армии и Красного флота и принимали активное участие в вооруженной защите советских республик»[92]92
  Там же. Ст. 15, п. «к», прим.


[Закрыть]. Однако формулировка «активное участие» ввиду ее расплывчатости не раз становилась поводом для многочисленных запросов край– и губисполкомов.

В инструкции 1926 г. по сравнению с предыдущей значительно ужесточились правила восстановления в избирательных правах для всех категорий. Лишенные избирательных прав по ст. 15 могли быть восстановлены только по постановлениям Президиума ВЦИК при условии, что они доказали лояльность по отношению к советской власти и занимаются общественно-полезным трудом[93]93
  Там же. Гл. III, ст. 18.


[Закрыть]. Для представителей других категорий, имевших пятилетний трудовой стаж и доказавших лояльность советской власти, возможность восстановления связывалась с постановлением краевых, областных или губернских избирательных комиссий[94]94
  Там же. Ст. 19.


[Закрыть].