Текст книги "Побратимы"

9 сентября 1941 г. работа Горьковского эвакопункта остро критиковалась уполномоченным Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) по Горьковской области. Отмечалась неудовлетворительная организация питания и антисанитарное состояние вагонов поездов и баржей, несвоевременное расселение по общежитиям в городской черте и отправка к местам проживания, что угрожало распространением инфекций и повышению смертности эвакуированных. Вопрос «О недостатках в работе с эвакуированными на Горьковском эвакопункте» вынесли на обсуждение бюро обкома партии. Начальнику эвакопункта был объявлен выговор. Для временного размещения эвакуированных горсовет обязали выделить дополнительные помещения в районе Казанского и Водного вокзалов, оборудовав их для проживания, решить вопрос с питанием. Принимались и другие экстренные меры[889]889
  Там же. С. 399–402, 412.


[Закрыть].

На эвакопунктах прибывшие граждане сначала должны были пройти через санпропускники, а затем уже их следовало размещать в городе. Этот порядок санобработки помогал избежать заражения местного населения дизентерией, сыпным и брюшным тифом, привезенными эвакуированными гражданами и ранеными с фронта. Но не все прибывшие даже организованным путем проходили санобработку: людей было много, а медперсонала не хватало. Были случаи, когда на эвакопунктах население без санитарной обработки находилось в течение нескольких суток. Кроме того, к ним присоединялись беженцы, которые самостоятельно добирались до новых мест жительства. Они, как правило, направлялись в санобработку и получали медпомощь только в случае личного обращения в санпропускник или медпункт. Инфекции, привезенные эвакуированными, создавали в Горьком и районах области сложную санитарно-эпидемиологическую обстановку, вели к увеличению числа больных, в то время как произошло значительное сокращение числа больниц (для гражданского населения) и медицинского персонала. Из справки о санитарно-эпидемиологическом состоянии Горьковской области за 1941 г. видно, что произошел резкий подъем (на 40 % по сравнению с 1940 г.) заболеваемости сыпным тифом. Представителям власти и медицинским работникам пришлось приложить немало усилий, чтобы не допустить массовых эпидемий в регионе, который полностью работал на оборону[890]890
  Сакович Н.В. Медицинское обслуживание эвакуированного населения в Горьковской области // Материалы Всероссийской научно-практической конференции «Сохранение исторической памяти о Великой Отечественной войне: проблемы и решения», посвященной 70-летию Победы в Великой Отечественной войне (1941–1945 гг.). 16 апреля 2015 г.: В 2 ч. / сост. М.А. Марченко, Г.В. Серебрянская. Н. Новгород: Промо Линк, 2016. Ч. II. С. 103–105.


[Закрыть].

С 11 июля 1941 г. также начинают поступать раненые красноармейцы. Горький становится одной из самых крупных не только в РСФСР, но и в Союзе госпитальных баз тыла. Здесь были приняты и размещены 28 эвакогоспиталей на 12 860 коек, передислоцированных из других областей, и сформированы 143 госпиталя на 58 780 коек. В итоге в разные периоды войны в Горьковской области функционировал 171 госпиталь на 71 640 коек [891]891
  Забвению не подлежит. Кн. 3. С. 543; Вопросы истории. 2015. № 5. С. 70.


[Закрыть]. В Горьком размещался главный в Поволжье местный эвакуационный пункт – МЭП 41, который решал сложнейшие задачи, связанные с развертыванием госпиталей и лечением раненых и больных воинов[892]892
  Книга памяти нижегородцев, павших в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов. Т. 18. С. 207–208.


[Закрыть]. Оба эвакопункта действовали одновременно на одних и тех же железнодорожных и речном вокзалах. От их оперативной работы зависела жизнь и судьба опаленных войной людей.

Но, к сожалению, из-за просчетов высшего руководства, внезапности начала войны, быстрого продвижения немецких войск по территории страны, неразберихи с эвакуацией из Ленинграда, зачастую несогласованности между высшими и местными властными структурами довольно трудно и не всегда оперативно, особенно на первом этапе эвакуации, решались проблемы приема, размещения, дальнейшего продвижения эвакуированных ленинградцев к местам проживания.

С первых же дней войны при областном исполкоме был создан специальный отдел по государственному обеспечению и бытовому устройству эвакуированных. Люди прибывали из прифронтовых зон часто в том, в чем их застала война. Особенно это касалось эвакуированных из Ленинграда и Ленинградской области. Многие не меньше месяца добирались до нового места жительства. Часто их выносили из поездов и пароходов на носилках, настолько они были истощены голодом и болезнями. На приобретение продовольствия и другие нужды исполкомы Советов из своих бюджетов выделяли деньги, о чем свидетельствуют многочисленные архивные и опубликованные документы и материалы. За годы войны в Горьковской области были выделены населению, в том числе и гражданам, эвакуированным из Ленинграда и Ленинградской области, 390 387 пар обуви, 588 432 штуки одежды, 1 199 748 м мануфактуры, 24 874 тыс. руб. единовременного денежного пособия[893]893
  Серебрянская Г.В. Промышленность и кадры Волго-Вятского региона Российской Федерации в конце 30-х – первой половине 40-х годов XX века. С. 341.


[Закрыть].

Для эвакуированных в первую очередь строили жилье. 29 сентября 1941 г. исполком Горьковского горсовета вынес решение о строительстве для них бараков, на которые были выделены 300 тыс. руб.[894]894
  Там же. С. 342.


[Закрыть] Но этого явно было недостаточно.

Из 100 заводов, эвакуированных в Горьковскую область, 13 были союзного значения, среди них ленинградские предприятия: завод боеприпасов № 259, часть завода «Русский дизель» (145 вагонов с оборудованием) и мотоциклетный завод «Промет». С последним прибыло 495 чел., в том числе 300 рабочих и 162 чел. ИТР. Те, кто прибывал вместе с эвакуированным оборудованием заводов и фабрик, оставались работать на этих предприятиях[895]895
  Серебрянская Г.В. Волго-Вятский арсенал: Промышленность накануне и в годы Великой Отечественной войны 1938–1945. С. 83; ЦАНО. Ф. 4230. Оп. 11. Д. 91. Л. 17.


[Закрыть]. Ленинградец М.В. Седых, работавший в годы войны старшим технологом моторного корпуса Горьковского автозавода, вспоминал: «Мы, рабочие и ИТР, прибыли в г. Горький в июле 1941 г. Наши составы были поданы на “Красную Этну” и прямо к производственному корпусу. Спешно, день и ночь разгружали вагоны… и через 15 дней начался выпуск мотоциклов[896]896
  На базе Ленинградского мотоциклетного завода «Промет» и Харьковского завода «Серп и молот» был организован мотоциклетный отдел на Горьковском заводе «Красная Этна», а затем 10 октября 1941 г. создан Горьковский мотоциклетный завод № 215 «Серп и молот», выпустивший 6111 мощных армейских мотоциклов с прицепной коляской.


[Закрыть]. В сентябре того же года приказом наркома группа инженеров с мотоциклетного была переведена на автозавод, выпускавший танки Т-60, бронебойные снаряды, вездеходы, грузовые автомобили и другую военную технику… В Горьком нас разместили в порядке уплотнения в домах завода. Наша хозяйка имела две комнаты, она доброжелательно потеснилась, и в одну из них поселилась наша семья…» [897]897
  Цит. по: Забвению не подлежит. Кн. 3. С. 343; ЦАНО. Ф. 70. Оп. 9. Д. 106. Л. 140; Подрепный Е.И., Титков Е.П. Нижегородский арсенал Великой Победы. Арзамас: АГПИ, 2013. С. 399, 401 (о выпуске продукции).


[Закрыть]. И хотя жилищная теснота все возрастала (в Горьком жилплощадь на одну семью составила 3,5–4 кв. м), эвакуированных продолжали селить в городе, ближе к месту работы. В протоколе заседаний Горьковского ГКО от 24 июля 1942 г. указано, что 1300 ленинградских рабочих размещены в Автозаводском районе Горького[898]898
  Серебрянская Г.В. Промышленность и кадры Волго-Вятского региона Российской Федерации в конце 30-х – первой половине 40-х годов XX века. С. 343.


[Закрыть].

В Горький из Ленинграда было также эвакуировано Центральное конструкторское бюро № 18 Наркомата судостроительной промышленности (НКСП) – в то время единственная проектная организация в стране по подводному судостроению, разместившаяся на заводе «Красное Сормово». Нелегко сложилась в Горьком судьба конструкторов этого учреждения во главе с начальником ЦКБ-18 П.А. Апухтиным. Связано это было с возобновлением на «Красном Сормове» (№ 112) в начале января 1942 г. строительства подводных лодок. Государственный Комитет Обороны обязал руководство завода под контролем наркома танковой промышленности В.А. Малышева не позднее сентября 1942 г. наряду с выпуском танков Т-34 достроить и сдать 4 тральщика. В связи с этим с 1 февраля 1942 г. завод освобождался от ремонта танков. Директор завода «Красное Сормово» Д.В. Михалев пытался убедить Совнарком СССР о невозможности в данный момент возобновить судостроение и предлагал помощь в достройке тральщиков на судостроительном заводе № 340 в Зеленодольске, где они находились на консервации. Но руководство Совнаркома оставило в силе свое прежнее решение. В начале января 1942 г. на заводе организовали специальный судостроительный отдел под руководством М.И. Лернера, который работал в тесном контакте с ЦКБ-18. Конструкторов ЦКБ-18 обязали разработать три варианта подводной лодки «Щука». Сроки устанавливались крайне жесткие – 15 марта – 1 июня 1942 г. Между конструкторским бюро и Наркоматом судостроения завязалась переписка, которая отодвинула сроки проектирования до середины осени. К работе над чертежами конструкторы приступили только 11 октября 1942 г.

Строительство лодок осложнялось также утратой прежней материальной базы, нарушением связи с поставщиками. Несмотря на объективные причины, руководство ЦКБ-18 обвинили в срыве правительственного задания. На П.А. Апухтина было заведено уголовное дело. Начальником ЦКБ был назначен В. Ф. Критский. Сменили и руководство завода «Красное Сормово», в мае 1942 г. Д.В. Михалева освободили от должности директора, вместо него назначили Е.Э. Рубинчика[899]899
  Серебрянская Г.В. О строительстве подводных лодок в г. Горьком в 1942 г. // Исторический архив. 1999. № 6. С. 47–52.


[Закрыть]. Но в том, что за годы войны сормовичи сдали флоту 22 подводные лодки типа «М», «С», «Щ», или 43,1 % общесоюзного выпуска, была большая заслуга и коллектива эвакуированного ЦКБ-18. За разработку проектов подводных лодок он был награжден орденом Трудового Красного Знамени, а конструкторы В. Ф. Критский, П.З. Голосовский, В.П. Горячев удостоены Сталинской премии[900]900
  Горьковская область в годы войны. Нижегородская народная книга памяти. URL: http://nn-kp.ru/?id=2653 (дата обращения: 03.07.2018).


[Закрыть].

Прибывшие ленинградцы часто становились не только руководителями производств, но и наставниками молодежи. Вместе с предприятиями из Ленинграда эвакуировались учебные заведения системы Трудовых резервов. В полном составе прибыло ремесленное училище № 5, которое влилось в Выксунское РУ № 18 при машиностроительном заводе дробильно-размольного оборудования, перешедшего на выпуск бронемашин Т-60. В пос. Мордовщиково (Навашино) ленинградцы продолжали обучение в РУ № 14, созданного на базе судостроительного завода[901]901
  Горынцев А.П. Выксунские машиностроители – фронту; Корчин Г.Д., Орлов И.В. Навашинцы в годы войны // Горьковская область в Великой Отечественной войне: взгляд через 50 лет. Материалы научно-практической конференции. Ч. II. С. 105, 132.


[Закрыть].

Владимир Иванович Агеев вспоминал, как он оказался в Горьком: «Я после семи классов в ФЗУ завода “Электросила” поступил, потом в училище перевели. До войны успел на “Электросиле” поработать, потом мастером производственного обучения в ремесленном училище. В марте 1942 г. училище закрыли… В июне 1942 г. нас с ребятами из 5-го ремесленного училища эвакуировали. Сами мы через Ладогу переправились благополучно – зенитчики атаку вражеских самолетов отбили, а вот баржа с вещами затонула. Мы сначала расстроились, а когда на берегу целые горы одежды увидели, поняли, что нам повезло: это были вещи тех, кто до восточного берега так и не доплыл… Покормили нас жидкой манной кашей, в товарных вагонах отправили в Горький. Помню, высадили, не доезжая вокзала. Вышли из вагонов на лужайку, тут люди сбежались, угощать нас кинулись, а мы первым делом спрашиваем: “Сколько здесь хлеба дают?” – “800 граммов”. – “Вот это да!”. Поселили в общежитии ФЗУ… и целый месяц выходить не разрешали, кормили понемножку, чтобы истощенный организм постепенно привык, а когда поправились, по заводам распределили. Я попал электриком на 92-й машиностроительный. На пропуск несколько раз фотографировался – слишком худым (до неузнаваемости) лицо на карточке получалось…»[902]902
  Агеев В.И. Никогда не забудем! //Ленинградское блокадное братство. Воспоминания участников обороны Ленинграда и его жителей. С. 8.


[Закрыть].

В 40 РУ, 37 школах ФЗО, 5 железнодорожных училищах Горьковской области, в которых в мае 1944 г. насчитывалось 30 500 чел., было немало и ленинградских подростков[903]903
  Серебрянская Г.В. Промышленность и кадры Волго-Вятского региона Российской Федерации в конце 30-х – первой половине 40-х годов XX века. С. 467.


[Закрыть]. Выпускники ремесленных училищ, школ ФЗО восполняли дефицит рабочей силы на производстве, обеспечивали их бесперебойную работу, молодые квалифицированные кадры – 13–16-летние подростки наряду со взрослыми в полном объеме выполняли сложную мужскую работу, вместе ковали победу в тылу.

В Горький были эвакуированы два ленинградских гражданских высших учебных заведения: кораблестроительный институт и инженеров водного транспорта, а также два военных: Высшее военно-морское инженерное училище, размещенное в поселке Правдинск Балахнинского района, и Ленинградское военно-топографическое училище – в селе Абабково Павловского района[904]904
  Мы с тобой, Ленинград! С. 9; ГОПАНО. Ф. Р-3. Оп. 1. Д. 22767. Л. 1–5; Д. 3401. Л. 48.


[Закрыть].

6 и 26 марта 1942 г. прибыли два эшелона с 257 эвакуированными; в том числе 22 преподавателя, 23 члена их семей, 198 студентов Ленинградского кораблестроительного института (ЛКИ). Приезд их был для руководства Горьковской области неожиданным, так как первоначально ленинградские институты (педиатрический, кораблестроительный и инженеров водного транспорта) должны были эвакуироваться на Кавказ. Однако все изменилось, часть кораблестроительного института прибыла в Горький.

О том, что часть ЛКИ прибудет именно сюда, председателю Горьковского облисполкома стало известно лишь 3 марта 1942 г. из письма Всесоюзного комитета по делам высшей школы при СНК СССР. То есть всего за три дня местные органы власти должны были решить вопрос с принятием и размещением преподавателей и студентов. Как свидетельствуют документы, «весь прибывший контингент личного состава института являлся сильно истощенным. В основном болеют дистрофией… появились заболевания сыпным тифом». Больных (38 студентов и 4 преподавателя) отправили на лечение в больницы. Студентов разместили в помещении Наркомата судостроительной промышленности, профессорско-преподавательский состав и администрацию временно в гостинице. Однако помещения наркомата не были приспособлены под общежитие (отсутствовала вода, не работали туалеты), большая скученность (в среднем на 1 чел. приходилось 2,8 кв. м), недостаток кроватей – все это служило почвой для развития болезней. Согласно распоряжению заместителя председателя СНК СССР Микояна за № 4878/р от 22.3.1942 институту не позднее 3 мая предлагалось развернуть свою деятельность на базе помещений речного техникума Наркомвода[905]905
  Мы с тобой, Ленинград! С. 9–10, 85, 86–89.


[Закрыть].

Еще раньше прибыло оборудование лабораторий и мастерских на общую сумму около 2 млн руб., что позволило начать работу шести основным лабораториям и 12 мастерским. Временно материальные ценности ЛКИ хранились в Горьковском индустриальном институте (ныне Нижегородский государственный технический университет им. Р.Е. Алексеева)[906]906
  Великая Отечественная война 1941–1945 гг. в национальной памяти народов России: кол. научная монография / Т.С. Бушуева, Л.П. Колодникова, В.В. Штоль и др. М.: Типография МПГУ.С. 194.


[Закрыть].

Намечалось продолжить обучение на всех трех факультетах: кораблестроительном, машиностроительном и инженерно-экономическом. Общий контингент студентов с учетом нового приема в 1942 г. должен был составить 650 чел., которые разбивались на 22 академические группы. В связи с этим директор института Михайлов (к сожалению, не удалось установить его имя и отчество) обратился с письмом к секретарю Горьковского обкома партии И.М. Гурьеву с просьбой о выделении жилой площади для руководящего и преподавательского состава (минимум 60 отдельных комнат), учебных помещений, помещений для общежития студентов, дров, 2 га земли для индивидуальных огородов и решения прочих бытовых нужд[907]907
  Мы с тобой, Ленинград! С. 88–89.


[Закрыть].

В условиях военного времени и нехватки площадей не сразу удалось удовлетворить просьбы руководства ЛКИ. Видимо, именно по этой причине летом 1942 г. из Горького в г. Пржевальск (Киргизская ССР), где также размещался эвакуированный ЛКИ, уехали профессора и доценты Г.Е. Павленко, В.А. Ванштейдт, В.К. Васильев, Н.Е. Путов, П.И. Титов и с ними 172 студента[908]908
  Литературный Николаев – НКИ – листая страницы истории. Ч. 1. URL: http:// litnik.org/index.php/nikolaevskaya-starina2/my-nash-my-novyj-1921–1944-gg/nki-listaya-stranitsy-istorii (дата обращения: 16.07.2018).


[Закрыть].

Согласно распоряжению СНК СССР от 20 января 1943 г. ЛКИ возобновил свою работу в Горьком на ул. Минина, д. 7. Директору Горьковского индустриального института им. А.А. Жданова (ГИИ) П.М. Решетникову надлежало перевести студентов и преподавателей ленинградского вуза, а также 50 студентов, набранных на 1-й курс кораблестроительного факультета Индустриального института в 1942 г., в ЛКИ, предоставив им возможность пользоваться лабораториями, мастерскими, кабинетами и библиотекой ГИИ. Наряду с этим было разрешено вызвать в Горький из других городов студентов и руководящий профессорско-преподавательский состав ЛКИ[909]909
  ГОПАНО. Ф. Р-3. Оп. 1. Д. 3401. Л. 10–10 об.


[Закрыть].

Кроме эвакуированных граждан, предприятий, учебных заведений, детских домов в Горьковскую область в июле 1941 г. в огромном количестве поступили на сохранность экспонаты ленинградских музеев: Государственного Русского музея, дворцов-музеев г. Пушкина (Александровский, Павловский, Екатерининский), Петергофа и Государственного этнографического музея[910]910
  Великая Отечественная война 1941–1945 гг. в национальной памяти народов России. С. 196.


[Закрыть].

Вот как вспоминает эвакуацию в Горький П.К. Балтун, исполнявший обязанности директора Государственного Русского музея в годы Великой Отечественной войны: «Ранним утром 1 июля 1941 года началась перевозка экспонатов на железнодорожную станцию. Каждую машину сопровождали научные сотрудники, они сдавали свой груз по описи, а принимающие сотрудники при погрузке в вагоны включали его в вагонные описи; таким образом, точный учет сопровождался и здесь. В пути вскрыли пакет, в котором подтверждалось место назначения: город Горький. Переезд прошел благополучно, хотя и не без дорожных волнений. Так, на одной из узловых станций наш эшелон был зажат с двух сторон воинскими составами. А тут еще – воздушная тревога. К счастью, тревога продолжалась недолго, и наш поезд двинулся вперед.

Встретили нас в Горьком вместе с представителями города наши сотрудники Л. Ф. Галич и П.Я. Козан, которые заранее были командированы музеем для подготовки к приему экспонатов. Нас обеспечили рабочими для разгрузки ценностей, которая продолжалась несколько дней. Коллекции разместили в подсобных и хозяйственных помещениях Горьковского художественного музея. Однако этих помещений для длительного хранения коллекций Русского музея было явно недостаточно. Скученность, невозможность в случае необходимости подойти к нужным для осмотра ящикам делали эти хранилища неудовлетворительными. Вопрос о расширении помещений для собрания Русского музея пришлось отложить на время. Тем более что работникам, сопровождавшим груз, надлежало возвращаться в Ленинград для продолжения консервации музея.

В Горьком временным хранителем эвакуированных грузов была оставлена старший научный сотрудник Л. Ф. Галич. В числе коллекций музея, прибывших в Горький, находились произведения древнерусского прикладного искусства, изделия из золота и драгоценных камней (среди них особо ценные предметы из киевских кладов XII века: ожерелья, диадемы, эмали, змеевики-амулеты и другие). Эти вещи мы передали на хранение в сейфы Горьковского отделения Госбанка»[911]911
  Балтун П.К. Русский музей: эвакуация Горький – Пермь. URL: http://www. worldwar.ru/russkij-muzej-evakuaciya-gorkij-perm/) (дата обращения: 03.07. 2018).


[Закрыть]. Экспонаты Государственного Русского музея находились в Горьком с июля примерно по октябрь – ноябрь 1941 г.[912]912
  Точная дата отъезда Государственного Русского музея из г. Горького не установлена. Ранее считалось, что экспонаты ленинградских музеев находились в Горьковской области с июля по сентябрь 1941 г. Факт того, что Горьковский городской комитет обороны в своем постановлении от 28 октября 1941 г. предложил в срочном порядке, за 6–7 дней, освободить здания Горьковского художественного музея и Горьковского областного краеведческого музея и отправить их в эвакуацию, позволяет сделать вывод об отъезде Государственного Русского музея, как и других эвакуированных музеев, из Горького в начале ноября 1941 г. И связано это было не только с бомбежками Горького, как указывалось ранее, но и со срочным переоборудованием зданий музеев для размещения в них спецобъекта № 74.


[Закрыть], затем были эвакуированы в Пермь (Молотов). В Новосибирск отбыла и основная часть Горьковского художественного музея, который вернулся назад только в 1944 г.[913]913
  ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 3. Л. 261; Ефимкин А.П. В пользовании особого объекта № 74 // Нижегородский музей. 2005. № 1–2 (5–6). С. 3.


[Закрыть]

Эвакуация ценностей дворцов-музеев г. Пушкина Ленинградской области проходила в Горький в три этапа. Уже 30 июня по железной дороге была отправлена первая партия музейных экспонатов; 6 и 13 июля – две следующие партии[914]914
  Культурные ценности – жертвы войны. Т. 2. URL: http: //www.lostart.ru/ catalog/ru/tom2/; Т. 1. URL: http://www.lostart.ru/catalog/RU/tom1/ (дата обращения 03.07.2018); URL: http://gorod-pushkin.info/ Город Пушкин ИНФО (дата обращения: 03.06.2018).


[Закрыть]. Не зная отдыха и сна, научные сотрудники и музейные служители – в основном женщины – под руководством директора В.И. Ладухина отбирали, упаковывали, грузили и отправляли в тыл все ценное и уникальное. В число предметов, эвакуированных в первую очередь, вошли все изделия из драгоценных металлов, хранившиеся в особой кладовой и частично экспонированные в витринах дворцовых залов: янтарные ларцы, шкатулка, шахматы и прочие предметы из коллекции Янтарной комнаты (92 предмета), восточное оружие, отделанное серебром, бирюзой, кораллами, – из Турецкой комнаты Александра II (246 ед. хранения); единственная русская шпалера по рисунку худ. И. Гроота; две итальянских мозаики XVIII в. из Агатовых комнат.

Во 2-ю и 3-ю очереди эвакуации продолжалась отправка объемных экспонатов большой художественной и материальной ценности, а наряду с ними плоскостных материалов иконографического характера. В эти партии включили наиболее ценные бронзовые изделия, в том числе бюст М.В. Ломоносова, отлитый по модели Ф. Шубина; часы Томира и Рентгена; торшеры из цветного стекла с бронзой; ампирные люстры из Екатерининского и Александровского дворцов. Также образцы стульев и кресел из разных мебельных гарнитуров[915]915
  Эвакуация музейных ценностей из г. Пушкина (1941–1945). URL: https:// tsarselo.ru/yenciklopedija-carskogo-sela/velikaja-otechestvennaja-voina-i-okkupacija-pushkina/yevakuacija-muzeinyh-cennostei-iz-g-pushkina-1941– 1945-gg.html (дата обращения: 06.07.2018).


[Закрыть]. Экспонаты были размещены на хранение в здании Горьковского областного краеведческого музея.

31 июля 1941 г. специальным распоряжением Ленгорсовета директора Пушкинских дворцов-музеев, Павловского дворца-музея А.М. Кучумова (в качестве его помощника Е.Г. Левенфиш) предлагалось оставить в Горьком ответственным хранителем всех музейных ценностей, эвакуированных из Пушкина, Павловска, Петергофа[916]916
  Культурные ценности – жертвы войны Т. 2.


[Закрыть]. 6 июля, следом за Кучумовым, отправилась Г.Д. Нетунахина, а 13 июля хранитель научно-вспомогательного фонда З.М. Скобликова. Вместе с ними в качестве помощников уехали в эвакуацию научные сотрудницы с детьми. Они числились прикомандированными к музейной экспедиции и выехали налегке в надежде скоро вернуться обратно. Но это оказалось уже невозможным. «Огромные трудности ожидали тех музейных сотрудников, которые были направлены с 3-мя эшелонами в г. Горький (в июле 1941 г. – Г. С.). По прибытии туда ящики с ценностями разместили в старинной Строгановской церкви на высоком берегу Волги. Началась проверка сохранности вещей и частичный ремонт тары». «В Горьковской области, куда я доехала лишь к середине марта 1942 г., начальник эвакопункта, посмотрев на меня, сокрушенно спросил: “Что же это, все такие теперь в Ленинграде?” и выписал мне для укрепления сил “дополнительное питание” – 400 гр. масла, 500 гр. сахара и по ½ литра молока в день в течение месяца… В Горьковской области началась для меня новая жизнь, не прифронтовая, и не музейная, а работа в подсобном хозяйстве знаменитого Сормовского завода… 3-го июня 1943 г., с началом навигации, я отплыла на волжском пароходе (в каюте 1-го класса) из Горького в Сарапул (Удмуртской АССР. – Г. С.). С июня 1943 г. я вновь стала музейным работником – научным сотрудником Ленинградского хранилища музейных фондов», – так написала в своих дневниковых записях об эвакуации из г. Пушкина Ленинградской области сотрудница – хранительница парковых павильонов дворцов-музеев Е.Л. Турова[917]917
  Эвакуация музейных ценностей из г. Пушкина (1941–1945).


[Закрыть].

Большая часть экспонатов пушкинских дворцов-музеев и музейная коллекция дворцов Петергофа находились в Горьком с июля до 8 ноября 1941 г. (благодаря дневниковым записям Е.Л. Туровой удалось установить точную дату отъезда). Затем они были отправлены дальше на восток – сначала в Томск, затем в Новосибирск, так как с октября 1941 г. Горький сам стал прифронтовым городом, подвергавшимся налетам немецкой авиации, оставлять здесь музейные ценности было небезопасно. Как следует из недавно рассекреченных архивных документов, сама Набережная им. А.А. Жданова (ныне Верхне-Волжская наб.) и все находившиеся на ней здания, в том числе музеев, подвергались реальной угрозе уничтожения…[918]918
  Ефимкин А.П. В пользовании особого объекта № 74 // Нижегородский музей. 2005. № 1–2 (5–6). С. 3.


[Закрыть] В самом Горьком была объявлена эвакуация. Горьковский областной краеведческий музей начал 24 ноября 1941 г., через 16 дней после отъезда ленинградских дворцов-музеев, отправку большей части своих экспонатов в с. Тонкино [919]919
  Пестова Л.М. Была война…(о деятельности Горьковского областного краеведческого музея в 1941–1945 гг.) // Горьковская область в Великой Отечественной войне: взгляд через 50 лет. Ч. II. С. 149–150.


[Закрыть].

Как ни тяжело было взрослым обустраиваться на новых местах жительства, тяжелее всего было детям, испытавшим все ужасы войны – бомбежки, голод, смерть близких людей. На них обращалось особое внимание. Из 2927 ленинградцев, поступивших в Горьковскую область 20 августа 1941 г., более половины составляли дети. На 11 октября 1941 г. в 46 районах области уже были расселены 3275 детей, больше всего в Бутурлинском (813 чел.), Починковском (279), Ветлужском (279), Краснооктябрьском (196), Борском (161 чел.) районах[920]920
  ГОПАНО. Ф. Р-3. Оп. 1. Д. 2411. Л. 107–107 об.


[Закрыть]. На 1 января 1942 г. в детских домах на нижегородской земле проживали 5 тыс. детей из Ленинграда и Ленинградской области[921]921
  Там же. Д. 5598. Л. 14.


[Закрыть]. В июле – августе 1942 г. из города на Неве прибыли, как уже указывалось выше, 5282 ребенка.

С начала войны и до 6 октября 1942 г. Горьковская область приняла 86 детских домов и интернатов, в том числе 43 ленинградских детдома (практически половина), из них 28 из Ленинграда и 15 из Ленинградской области. В связи с тем, что ряд детских домов имели в своем составе до 200 чел. и больше, их вынуждены были разделить на 2–3 детских учреждения, так как подготовленные помещения не могли вместить большое количество воспитанников. Ленинградских детей отправили в 27 районов области, где для них было организовано 42 детских дома[922]922
  Мы с тобой, Ленинград! С. 11; ГОПАНО. Ф. Р-3. Д. 2505. Л. 246.


[Закрыть]. В первую очередь расселяли ребят, оставшихся без родителей. Сразу же по прибытии в июле 1942 г. был организован детский дом для 250 маленьких ленинградцев в селе Филинском Вачского района. В Городецком затоне стояли 4 парохода, где проживали 170 ленинградских детей. Затем для них и их семей работниками Навашинской судоверфи и завода были отремонтированы 38 зданий, построен многоквартирный дом, а для сирот в деревне Тяблино открыта здравница. В трех детских домах (Навашино, Коробково, Монаково) также воспитывались ребятишки из города на Неве[923]923
  Великая Отечественная война 1941–1945 гг. в национальной памяти народов России. С. 194–195.


[Закрыть].

Екатерине Ивановне Серовой из Всеволжска Ленинградской области было семь лет, когда началась война. «Отец ушел на фронт. От голода умерла мама, и мы с сестрой остались вдвоем, сестренке было четыре года. Мы лежали, как выживать, конечно, не знали. Опухли от голода. У меня был большой живот, точно надутый. Хорошо, что по квартирам ходили с проверками, нашли нас, обессиленных, передали в детский дом… В июле 1942 г. Всеволжский детский дом был эвакуирован через Ладогу в Горький. Я чудом осталась жива, так как должна была из-за болезни остаться, а тот корабль, на котором я должна была уплыть, наполненный детьми, фашистские летчики потопили. Я долго числилась в списках погибших.

В Горьком мы с сестрой попали в детский дом в село Филинское Вачского района. Несмотря на тяжелую военную жизнь, мы были окружены заботой и вниманием. Все ребята из детского дома подружились, это было действительно братство детей блокадного Ленинграда»[924]924
  Серова Е.И. Чудом осталась жива… //Ленинградское блокадное братство. Воспоминания участников обороны Ленинграда и его жителей. С. 77.


[Закрыть].

Два детских дома, прибывших из Ленинграда, разместили в с. Малая Пица Дальне-Константиновского района[925]925
  Мы с тобой, Ленинград! С. 129.


[Закрыть]. Директор Малопицкого детского дома Е.В. Кузьмичева так вспоминала о приезде маленьких ленинградцев: «Июль 1942 г. В школе готовились к встрече эвакуированных из Ленинграда детей. Подготовлены спальни, столовая, кухня. Кровати-раскладушки обтянуты вновь. Привезли белье… (сшитое промкомбинатом и очень дорогое). Простыни и наволочки черные. Стало известно, что приедут вечером. Подготовили ужин. Хлеб с маслом, чай, сахарный песок. Посуда из бывшего районного пионерского лагеря. Стемнело, а не едут… Наконец увидели фары автомашины на горе. Едут. Пошли навстречу. Много подвод и одна автомашина. На подводах лежали дети – грязные, очень худые. Они не спали, но и не шевелились. Окружили детей, встречающие так и шли рядом, пока въезжали в городок. Подъехали к столовой, но взрослые, сопровождающие детей, сказали, что дети кушать не хотят. Тогда подвели их к новому дому, там на полу была солома. Разложили их на соломе. Смрадный запах заслонял собой все… Я объяснила, что в спальни только после бани дети пойдут… Рассветало. А подводы все подъезжали… Всего было 60 подвод и 20 автомашин, в том числе багаж взрослых»[926]926
  Там же. С. 164–165.


[Закрыть].

Далее Елена Васильевна вспоминает о жизни своих воспитанников в детском доме: «Плохо было с обувью. Валенки были только у малышей, а школьникам не хватало даже ботинок. Ноги зябли, но никто не пропускал уроков. В середине зимы получили валенки (шерсть дали колхозы, а валенки сделал промкомбинат)… Пальто было не у всех, гуляли по очереди»[927]927
  Там же. С. 167–168.


[Закрыть]. Обеспеченность инвентарем – кроватями, матрасами, подушками была также явно недостаточной. Приходилось спать на деревянных топчанах, вместо матрасов – на мешках, набитых соломой. Острую нужду детские дома испытывали в постельном белье, кухонной и столовой посуде, керосиновых лампах и многом, многом другом. Но особенно в топливе. И это был один из лучших детских домов, где воспитывались ленинградские дети.

Раиса Михайловна Каретникова с горечью описывает свое пребывание в другом детском доме на нижегородчине: «Когда мама умерла, нас отправили в приют… Поехали в Горьковскую область, до станции Ветлужская. Там часть детей оставили в детдоме. А мы попали в другое место – в село Владимирское Воскресенского района, в пустую школу. Есть было нечего, сидеть не на чем. Все были сильно истощены, началась цинга, были и вши от грязи, и чесотка. Ходили по деревням и мы, и воспитатели. Плохо, тяжело жилось нам долго. Постепенно стали обживать это место благодаря настойчивости директора детского дома, тоже эвакуированной из Смоленска с двумя сыновьями, восемь лет мы провели в детском доме»[928]928
  Каретникова Р.М. Нас отправили в приют…// Ленинградское блокадное братство. Воспоминания участников обороны Ленинграда и его жителей. С. 35–36.


[Закрыть].

Органы власти, предприятия, колхозы, общественные организации старались принимать меры, чтобы обустроить быт эвакуированных детей. 17 августа 1942 г. исполком Горьковского областного Совета депутатов трудящихся принял решение «О размещении ленинградских детских домов и подготовке помещений к зиме»[929]929
  Мы с тобой, Ленинград! С. 11.


[Закрыть]. Детские дома, несмотря на всю тяжесть военного времени, в первую очередь старались обеспечить всем необходимым для жизни, в том числе организовать медицинское обслуживание. Во всех детских домах и интернатах проводились прививки против дифтерии, брюшного тифа, оспы, дизентерии. Но не хватало вакцины против малярии и туберкулеза, из-за которых имели место смертельные случаи. Не хватало медперсонала. Из 280 детей, поступивших с эвакуированным Домом малютки Ленинграда в 1942 г., 57 умерли в первые два месяца после прибытия[930]930
  ГОПАНО. Ф. Р-3. Оп. 1. Д. 3616. Л. 18–19; Мы с тобой Ленинград! С. 130.


[Закрыть].

Более всего ленинградские дети умирали от дистрофии. Ставшая известной по своим дневниковым записям ленинградская школьница Таня Савичева, вывезенная в Горьковскую область из блокадного города с детским домом № 48 в июле 1942 г., два года прожила в с. Красный Бор Шатковского района. Четырнадцатилетняя девочка поступила туда 20 июля 1942 г. Вместе с Таней прибыли еще 124 воспитанника и 10 сотрудников[931]931
  Николаева И.И. Таня Савичева в Ленинграде и на шатковской земле (по материалам архивов) // Нижегородский музей. 2010. № 20. С. 111, 112.


[Закрыть]. Жизнь детей в Красноборском детдоме можно воспроизвести по акту его обследования инспектором облоно в присутствии исполняющей обязанности директора детдома М.И. Ульяновой от 20 июня 1943 г. В разделе документа, посвященного состоянию здоровья детей и санитарному состоянию помещений, указывалось, что «питание в детдоме вполне удовлетворительное. Воспитанники выглядят хорошо, окрепли, загорели, но есть случаи кожных заболеваний: 3 случая чесотки, один случай стоматита и выявлен один случай туберкулеза»[932]932
  Там же. С. 111; Документ хранится в: ГОПАНО № 2. г. Арзамас. Ф. Р-1541. Оп. 1. Д. 1. Л. 1–1 об.


[Закрыть]. Красноборским колхозом для детдома была выстроена баня. Каждую неделю детям меняли постельное и нательное белье. Они были обеспечены молоком и мясом, так как детдому принадлежали лошадь, три коровы и поросята, за которыми ухаживали женщины-колхозницы.

Инспектор отмечала, что коллективом детского дома была проделана большая работа «по восстановлению здоровья воспитанников, созданию в детском доме уюта и поднятия успеваемости»[933]933
  Там же.


[Закрыть].

Все ленинградские дети выжили, кроме Тани Савичевой. Медсестра Красноборского детского дома Н.М. Середкина вспоминала, что Тане Савичевой приходилось уделять внимания больше, чем другим детям, «потому что Таня была самая тяжелая истощенная голодом больная. Она не могла самостоятельно передвигаться и находилась в отведенном под изолятор частном доме. По складу своего характера Таня была симпатичной, уважительной и доброжелательной девочкой. Была очень вежливая, несмотря на болезнь. Уравновешенная с окружающими. Чувствовалась в ней высокая культура города и порядочность в бывшей семье. Просиживая с ней дни, а порой и ночи, мы с ней много обо всем говорили. Особенно она любила говорить о Ленинграде, о его достопримечательностях и, конечно, о родных и близких. Говорила, как ей было тяжело, когда все Савичевы умерли[934]934
  Воспоминание Середкиной Н.М. о Тане Савичевой // Из фондов Шатковского историко-краеведческого музея.


[Закрыть]». Середкина возила ее в больницу в Шатки и Арзамас. Через девять месяцев, по словам воспитательницы А. Карповой, Таня начала вставать. Но, как оказалось, это было временное улучшение. Болезнь не отступала: стало пропадать зрение, тряслись руки и ноги[935]935
  Нижегородский музей. 2009. № 18. С. 105.


[Закрыть].