Текст книги "Кембриджская история капитализма. Том 1. Подъём капитализма: от древних истоков до 1848 года"

6. Китай до капитализма
Р. Б. Вонг

Введение

ВЫЗВАЛ ли капитализм индустриализацию? Было ли это необходимо или достаточно? Многие наши ответы на подобные вопросы зависят от того, как мы будем рассматривать технологические изменения с XVI по XIX век. Если мы считаем, что капитализм как экономическая система сделал возможными технологические изменения, ведущие к индустриализации, тогда в Европе был капитализм, а ни в каких других регионах мира его не было. Если капитализм в той форме, в которой он практиковался в Европе, не произвел решающих технологических изменений, то мы можем использовать термин «капитализм» для описания экономической практики в других регионах мира; по меньшей мере мы сможем отделить проблемы объяснения индустриализации от проблем объяснения капитализма. Преимущества отделения капитализма от индустриализации становятся еще яснее, когда мы переходим к XX веку и рассматриваем опыт индустриализации в Советском Союзе и в Китае. Если мы примем в качестве предпосылки, что для создания индустриализации капитализм не был ни необходим, ни достаточен, мы можем сформировать наше понимание связи между ними в Западной Европе и Северной Америке путем рассмотрения более ранних периодов, как внутри, так и вне западного контекста.

Индустриализация требует мобилизации и концентрации капитала. Крупные частные фирмы и хорошо развитые финансовые рынки второй половины XIX века служат подтверждением тесной связи между требованиями индустриализации и институтами капитализма. Повторяющиеся случаи важнейших технологических изменений, которые сделали возможным создание новых отраслей производства, рынков и товаров, зависели от различных видов финансирования, лучше всего обеспечиваемого хорошо развитыми рынками капитала. Невозможно представить себе современный экономический рост без искусно организованных финансовых рынков и крупных фирм, часть из которых доминируют на своих рынках. Эта непосредственная связь между капитализмом и современным экономическим ростом прослеживалась и в ранних исторических эпохах, направляя историков экономики многих регионов мира на поиски институтов и практик, похожих на европейские. Некоторые из этих научных подходов неявно следуют по пути корректировки эмпирического предположения: от (1) практика раннего европейского капитализма Нового времени создала экономический рост и динамику к (2) только практика раннего европейского капитализма Нового времени могла обеспечить экономический рост к (3) отсутствие практики раннего европейского капитализма Нового времени означает отсутствие экономического роста.

В данной главе проанализирована история китайской экономики до развития в конце XIX века капиталистических фирм и рынков, изменивших китайскую экономику, и сделана попытка исследовать эту последовательность предположений. Для этого я установил различие между экономическим ростом в качестве общей категории и индустриализацией в качестве более специфического вида экономического роста. Я утверждаю, что китайская экономика обладала тремя из четырех признаков, которые, по мнению редактора Ларри Нила, присущи капитализму. Их наличие в экономике, которая не является капиталистической, по крайней мере по критерию наличия крупных фирм, способных накапливать значительные объемы капитала и контролировать важнейшие части своих рынков, означает, что и вне капиталистической системы можно найти права частной собственности, юридически защищенные договоры и рынки, устанавливающие цены. Четвертый признак Нила – «поддержка со стороны правительства» – более сложен для анализа. Нам кажется, что не имеет большого смысла рассматривать в качестве «поддержки» любые действия правительства и его политику, которые не применяются с целью воздействовать на экономические условия и возможности. По этому критерию ведение войн европейскими государствами раннего Нового времени, несмотря на их позитивные экономические последствия, пожалуй, в основном не входит в категорию правительственной поддержки возможностей роста здоровой экономики – если при этом не смотреть только на победителей и не игнорировать потери, понесенные соперниками, стремившимися к достижению выгод, доставшихся другим.

Для оценки возможностей экономического роста до индустриализации имеет значение эффективность институтов частной собственности, юридической защиты договоров, а также устанавливающих цены рынков. Китайская экономика фактически демонстрировала все эти признаки, хотя и без создания высокой концентрации капитала фирмами, способными доминировать на конкретных рынках. Мобилизация природных и финансовых ресурсов и управление ими в Китае – в отсутствие существовавших в Европе в раннее Новое время различных рынков капитала и фирм, контролирующих значительные капиталы, – указывает на наличие государственной поддержки экономического роста, которую мы не находим в Европе. Хотя эти китайские фискальные механизмы никак нельзя рассматривать просто как заменители, они помогают нам понять, как китайская экономика раннего Нового времени была способна расти без институтов европейского торгового капитализма. Кроме того, наличие торгового капитализма в Европе не означало, что те экономики, в которых торговый капитализм был особенно развит, непременно становились также лидерами в создании промышленного капитализма, что мы видим на примере Голландии. Наконец, те идеи и институты, которые оживляли китайскую политическую экономию до конца XIX столетия, продолжают оставаться ключевыми концептуальными ресурсами и реальной практикой в экономических преобразованиях в Китае ХХ века, даже если и не столь очевидным образом, как в случае европейского перехода от торгового к промышленному капитализму. Без осознания важности политической экономии позднего императорского Китая для последующих экономических изменений было бы чрезмерным упрощением предположить, что китайская практика раннего Нового времени представляет проблемы, а новые иностранные институты представляют возможности. Полуправда позволит пройти лишь полпути.

Сельское хозяйство и сельское ремесленное производство

По одному из европейских представлений об имперских деспотах, установившемуся с начала Нового времени, такой правитель владеет всей землей в государстве. По некоторым европейским воззрениям, в восточных империях нет ни частной собственности, ни реальной разницы между богатством правителя и его государства. В случае Китая представление о правителе, контролирующем по собственному желанию все ресурсы страны с возможностью по своей прихоти присваивать себе землю своих людей, является заблуждением. Ранние правители империи с определенным успехом добивались развития независимых крестьянских фермерских хозяйств, способных платить налоги для поддержки своего государства. Но эти правители были уязвимы по отношению к власти семей, владевших обширными землями, которые могли оградить свои территории от государства и его бюрократического управления. В последующие века политическая идеология делала акцент на сообществе малых землевладений в поддержке государства, в то время как в реальности в сельском хозяйстве сохранялись, и в некоторых местах даже росли, большие поместья. Некоторые из крестьян, обрабатывавших земли таких владений, были обращены в подневольное состояние, что ограничивало их мобильность и доход (Wu Tingyu 1987). Сохранение крупного землевладения в структуре экономики в период поздней Китайской империи, а в терминах мировой истории – в раннее Новое время, происходило в различных формах, но, несмотря на эти проблемы, сельскохозяйственные налоги обеспечивали как минимум половину, а часто более двух третей дохода государства в период с конца XIV по начало XIX века. Позднее имперское государство было способно до некоторой степени соответствовать стремлению ранней империи основывать налоговые поступления на фермерских крестьянских хозяйствах. С X по XIII век, однако, прямые сельскохозяйственные налоги оказывались менее значимыми, чем то, чего можно было ожидать в результате устремлений ранней империи, или то, что продемонстрировала практика поздней империи.

Каковы бы ни были различия в землевладении между богатейшими и беднейшими слоями сельскохозяйственного общества, масштаб сельскохозяйственной культивации почти всегда определялся небольшими участками, которые обрабатывали индивидуальные крестьянские домохозяйства. Общественная организация сельскохозяйственного производства основывалась на семейном фермерстве при изменяющихся природных условиях. Улучшенные технологии пахоты, посева, удобрения, прополки и сбора урожая после III века распространились по всей империи, однако их результатом всегда были усовершенствования в семейном фермерстве, а не другие формы сельского хозяйства. Начиная с X века возникает контраст между северной частью империи, доминировавшей в сельском хозяйстве на засушливых землях, и распространенном на юге возделывании риса на затопляемых полях – феномен, который привел некоторых ученых к утверждению о китайской сельскохозяйственной революции между VIII и XII веками (Elvin 1973: 113–130). Эта «революция» включала улучшения в подготовке почвы, более интенсивном использовании удобрений и в выведении новых разновидностей семян, дающих более высокие, более насыщенные или ранние урожаи. На юге в особенности это означало улучшение технологий орошения и более развитую систему ирригации. Наконец, рост коммерческого спроса на товарные культуры, превосходивший базовые продовольственные объемы зерна, вызвал использование земель, которые ранее не возделывались.

Этот набор изменений в сельском хозяйстве Китая, рассматриваются они в качестве революции или нет, произошел за несколько веков до европейских сельскохозяйственных изменений раннего Нового времени, также рассматриваемых некоторыми учеными как революция. Обе эти трансформации демонстрируют улучшенные технологии, делающие возможной более высокую сельскохозяйственную отдачу, которая, в свою очередь, была связана с увеличившимся торговым оборотом зерна и возможностью для сельского хозяйства в некоторых частях Китая и Европы поддерживать более многочисленное городское население, не нуждающееся в выращивании собственных продуктов питания. В других отношениях изменения в сельском хозяйстве Китая были иными. Во-первых, они требовали большего изменения технологий и финансовых инвестиций, так как применение развитых ирригационных систем на больших и разнообразных по ландшафту площадях требовало капитала для построения и обслуживания таких систем. Во-вторых, китайская сельскохозяйственная революция подняла производительность и увеличила производство без изменения основ организации производства в крестьянском хозяйстве; это повышало жизнеспособность существующего общественного устройства, а не продвигало социальные изменения, как в случае английского «огораживания». В-третьих, что, возможно, самое удивительное, три основных признака изменений в европейской сельскохозяйственной технологии XVIII века все вместе ранее наблюдались в северном Китае и вместе они не появляются более нигде – плуг с изогнутым железным отвалом, сеялка и конная мотыга. Другие же революционные новшества, появившиеся в Китае на много веков ранее, например ирригационные технологии, не были теми же, что использовали европейцы, если европейцы вообще их использовали, пока не прошло значительное время после их собственной аграрной революции.

Расширение сельского хозяйства Китая в период династии Сун (960-1279) совместно с улучшениями в транспорте сделали возможным появление новых типов городов, ориентированных на торговлю, в которых ремесленное производство вышло на новый уровень. Эти изменения были вызваны совместными усилиями простых людей по развитию выращивания товарных культур и производства ремесленной продукции и государства, стремившегося улучшить судоходные пути для транспортировки товаров на большие расстояния. Новые институты облегчали рост торговли внутри империи, а также между ее прибрежными районами и областями за ее пределами (Elvin 1973: 131–199). Развитие сельского хозяйства на основе затопляемых рисовых полей позволило повысить интенсивность использования земли для производства риса. Хотя специалисты расходятся в оценках того, насколько распространено было использование затопляемых рисовых полей в эпоху династии Сун, они подтверждают, что масштаб производства риса вырос достаточно для того, чтобы купцы могли вести дальнюю рисовую торговлю, покупая рис и у крестьян и богатых домохозяйств и продавая его брокерам, которые, в свою очередь, поставляли его в розничные магазины больших и малых городов. Развитие сельского хозяйства включало также возделывание новых полей на засушливых землях и выращивание товарных культур. Увеличение объемов ремесленного производства текстиля стало возможно благодаря расширенным посадкам хлопка, конопли и разведению шелковичных червей. Продовольственные культуры, за исключением зерна, стали товарными; сахарный тростник выращивался в южных частях империи, а фрукты и овощи – во многих ее районах. Потребление в Китае лекарственных растений и трав, а также продуктов рыболовства также увеличивалось в коммерческом плане. В лесных районах велись коммерческие посадки деревьев и бамбука; это обеспечивало сырье для производства бумаги, лаковых изделий и корзин (Qi Xia 1987: 139–181).

Рост рынка в середине имперского периода в Китае определенно не затронул все части империи в равной степени, в отличие от средневековой Европы, где коммерция распространилась повсеместно. Свидетельства торгового роста во многих частях империи, однако, не оставляют сомнений в том, что знакомое сочетание сельскохозяйственного роста, урбанизации и развития ремесел имело место в середине имперского периода в Китае. Рост торговли до некоторой степени зависел от создания кредитных инструментов, которые позволяли купцам продавать товары в одном районе и получать плату за них в другом. Использование кредита компенсировало неспособность медной и железной монеты обеспечивать с необходимой скоростью поддержку растущей торговой экономики. Развитие этих кредитных методов было теснейшим образом связано с растущими аппетитами государства Сун к ресурсам, когда оно сталкивалось с военными угрозами. Государство оплачивало снабжение пограничных войск ваучерами, которые можно было погасить где угодно в империи, часто другими товарами, которыми распоряжалось государство. Развился вторичный рынок покупки и продажи кредитных инструментов. Непрерывные усилия государства по увеличению доходов включали избыточную печать бумажных денег, что подрывало денежную и кредитную системы (Mou 2002). Впрочем, до начала этого процесса государство на протяжении около двух веков активно пользовалось преимуществами растущей рыночной экономики.

Развитие экономики решающим образом зависело от распространения интенсивного сельскохозяйственного производства. Импульс от увеличившихся возможностей по формированию природной среды с помощью управления водными ресурсами принес как заметные и позитивные экономические выгоды, так и менее заметные и более тревожные экологические проблемы. Например, осушение земель в нижнем течении реки Янцзы началось в VIII веке и было в основном завершено в XIII веке. Дополнительное осушение земель происходило вдоль берегов залива Ханчжоу к югу от реки (Shiba 1998). Появление отвоеванных у моря осушенных территорий во многом напоминает золотой век голландских проектов по освоению пространств Северного моря, осуществленных примерно через восемь веков после аналогичных проектов у реки Янцзы (de Vries and Woude 1997: 27–32). Первоначальные работы по возведению морских стен, обводных каналов и окруженных дамбами земель были предприняты властями, которые мобилизовали рабочую силу и капитал для освоения земель. Целью этих вложений было не просто создание экономических возможностей для крестьян; целью было позволить большему количеству крестьян платить налоги. В течение более чем ста лет, начиная с 1263 года, правительства Юань и Мин сильно зависели от зерна, собираемого на искусственно орошаемых землях в шести префектурах вдоль реки Янцзы. Во времена династии Юань примерно из 40 % доходов империи, которые поступали от зерна из этих земель, около 40 % поступало из земель, которые государство считало своей непосредственной собственностью (Shiba 1998).

Последующие века оставили нам свидетельства того, как общины распоряжались и оплачивали ирригационные системы, регулировавшие приток и отток воды с затопляемых рисовых полей. Некоторые делали это в виде пропорциональных сборов с домовладений в соответствии с количеством земли, обслуживаемой системой (Li 2012). Такие системы могли поддерживаться в экономическом и экологическом смысле в течение длительного времени. С одной стороны, мы можем думать о таких порядках в коммуне как о примере эффективности общественных институтов и, следовательно, в некотором роде традиционной активности, но мы с таким же успехом можем рассматривать это как систему, основанную на соотношении цена/качество, которая воспроизводит плату за услуги, которые монопольный поставщик мог бы установить в рыночных условиях. Государство также играло роль в управлении водными ресурсами, но уровень производимых им усилий понижался. После эры чиновничьего надзора в XVIII веке государство в значительной степени уступило контроль над проектами управления водными ресурсами местным элитам (Morita Akira 2002). Этот вид самоуправления в значительной мере повторял предпринимавшиеся правительством шаги по отказу от некоторых типов надзора за общинными зернохранилищами, в которых хранилось зерно для использования в голодный весенний период, особенно востребованное в неурожайные годы (Will and Wong 1991). Для управления водными ресурсами это политическое послабление означало, что элиты могли управлять ресурсами общин для извлечения собственной выгоды без присутствия чиновников в качестве арбитров различных интересов. Но оно также означало, что люди, особенно богатые и влиятельные, могли пользоваться менее заметным присутствием государства, получая доход от создания затопляемых рисовых полей при осушении болот и строительстве дамб.

Например, в районе среднего течения Янцзы было две волны расширения возделывания риса при создании затопляемых рисовых полей, одна из которых началась в конце XIV века и закончилась в начале XVII, а вторая началась в конце XVII и в XVIII веке и спала к концу XIX века. Это произошло в результате осуществленного во всей империи нововведения первого императора династии Мин (правил в 1368–1398 годы) по созданию временного штата чиновников, которые должны были организовывать строительство и ремонт 40987 резервуаров и запруд, 4162 каналов и 5418 дамб и плотин в различных частях империи. Когда базовая инфраструктура управления водными ресурсами была построена или отремонтирована, забота о содержании и иногда расширении проектов управления водными ресурсами ложилась на местное население. Возможности местной элиты действовать в собственных интересах за счет интересов других означали, что чиновники бывали иногда вынуждены применить принуждение, чтобы установить другое распределение выгод. Использование государством административных методов было направлено на выявление интересов общества, которым угрожали искатели личной выгоды, нарушавшие экологический баланс, делая территорию более подверженной наводнениям (Perdue 1982; Will 1985).

Развитие проектов управления водными ресурсами для повышения продуктивности сельскохозяйственных земель и улучшения транспортных путей включало сочетание государственного управления распределением ресурсов, рабочей силы для выполнения крупных проектов и усилий местных общин по управлению затратами и доходами, зависящими от ирригационных каналов, необходимых для сельского хозяйства затопляемых рисовых полей. Совместные усилия государства и общины по управлению водными ресурсами были связаны с товарным производством и обменом. Организационные усилия чиновников, направленные сверху вниз, как и организационные установления местных элит и обычных людей, направленные снизу вверх, способствовали обслуживанию и развитию рыночной экономики, в которой многие продукты сельского хозяйства и ремесел происходили из аграрных хозяйств, служивших первичными элементами товарного производства и потребления. Помимо изменяющейся роли государства в проектах управления водными ресурсами, в середине эпохи императорского Китая для экономики имело большое значение то, что чиновники раннего Нового времени поддерживали распространение передового опыта на отсталые районы. Эти усилия включали селекцию семян, повышение урожайности, а также ремесленные технологии. И чиновники, ученые составляли сельскохозяйственные руководства, детализировавшие информацию об урожайности и методах культивирования. Опубликованная в 1708 году энциклопедия по ботанике Гуань Цюньфанпу («Увеличенная флора») включала раздел о зернах, о растениях для текстильных волокон, овощах и деревьях. Император из династии Цин Цяньлун лично написал предисловие к обширному сборнику по сельскому хозяйству, озаглавленному Шоуши тункао («Компендиум работ и дней») (Deng 1993).

Дошедшие до нас скудные данные, с помощью которых можно вычислить или предположить уровень продуктивности земли, указывают на улучшения, произошедшие с X по XVIII век по крайней мере в некоторых районах. Некоторые из немногих ученых, которые собрали разрозненную информацию, не согласны друг с другом в вопросе относительной важности технологических улучшений и роста урожайности (Li Bozhong 2003; Liu 2013). Вне зависимости от точных уровней урожайности и их изменения с течением времени, или различий между регионами, в условиях сельского хозяйства с затопляемыми рисовыми полями земля могла быть заселена более плотно, чем в зонах с фермами, возделывающими сухие земли. Благодаря нараставшему развитию ремесленной продукции домашних хозяйств в раннее Новое время возникла аграрная экономика, где рынок был базовым институтом, который в значительной мере поддерживался государственной политикой, осознающей выгоды рыночного обмена.