Текст книги "Кембриджская история капитализма. Том 1. Подъём капитализма: от древних истоков до 1848 года"

5. Трансазиатская торговля, или Критика идеи Шелкового пути (древность и Средневековье)
Этьен де ла Весьер

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ история евразийского масштаба – трудная тема, особенно в долгосрочном периоде и с источниками, написанными на всех возможных наречиях и алфавитах: китайский, гандхари, пали, латинский, арабский, персидский, армянский, согдийский, тамильский, арамейский, греческий и итальянский представляют собой лишь некоторые из языков, бывших в ходу у купцов на разных азиатских дорогах в древности и в Средние века. Поэтому вполне естественно, что исследования экономической истории трансазиатской торговли с самого начала имели европоцентристский уклон. Эти исследования в первую очередь ставили своей задачей найти ракурс для размышления об истории и власти Запада, поэтому построить исследования вокруг запада было проще, чем пытаться разобраться с не-западными языками. Вопрос о происхождении европейского капитализма был в этом отношении центральным, будь его истоки в итальянских торговых городах XIII века или в возможностях морского судоходства Европы XVI и XVII веков. Я, разумеется, включу в настоящую главу эту европейскую точку зрения, и в особенности замечательные результаты, собранные специалистами по римским папирусам и итальянским архивам касательно азиатской части торговли, которую вели Рим, Венеция или Генуя. Но я постараюсь тем не менее в самую первую очередь представить азиатскую, а вернее, среднеазиатскую точку зрения на трансазиатскую торговлю, учитывая, что Средняя Азия с Индийским океаном была одной из двух главных артерий торговли в этот период. Торговля в Самарканде совершенно не отражена в западных документах и не имеет очевидной связи с ростом Запада и поэтому была оставлена без внимания в этом европоцентричном поиске истоков капитализма. Я сосредоточусь на торговле шелком, которая, безусловно, была торговлей самой дальней, хотя буду проводить сравнения с более «региональными» случаями, под которыми я понимаю дальнюю торговлю, связывающую лишь отдельные части древнего мира, как, например, торговля перцем в Индийском океане от Малабарского берега до Египта. Я постараюсь провести сравнения для оценки экономической важности этих разнообразных видов торговли.

Краткий хронологический обзор

Безусловно, полезно вначале определиться с хронологией. Трансазиатская торговля, если и была важна в отдельные периоды, обычно весьма непродолжительные, определенно не была непрерывной до XI века. Так называемый Шелковый путь – это не научное понятие, а сравнительно недавно возникший образ (1877) – веками оставался редко посещаемым и не был, как часто думают, постоянным мостом между Востоком и Западом.

Тонкий ручеек китайского шелка мог пересечь Евразию до II века до н. э.: шелк находили в различных древних могильниках Европы и Азии, от кельтских в Гальштате до Керамейкос в Афинах и могильника в Пазырыке. У Шелкового пути был некий проходивший через скифский мир предшественник, о котором мы не знаем почти ничего, за исключением того, что имела место некоторая циркуляция шелка. Однако шелк не был достаточно важен для того, чтобы быть отмеченным в каком-либо письменном источнике – а греческие источники нельзя рассматривать как равнодушные по отношению к Азии. Шелк, перемещавшийся по неизвестным причинам и через неизвестных людей, мог играть только небольшую роль в экономике этих обществ, возможно, как самый редкий и экзотический знак определенного социального статуса наряду с несколькими более важными (см. находки в Пазырыке). Некоторые другие товары намного лучше подходят для анализа дальней торговли в Азии глубокой древности, такие как, например, лазурит, который добывался в уникальном руднике в долине реки Кокчи в районе Памира и продавался уже в IV тысячелетии до н. э. в Месопотамию и Египет, а позже в Индию, но не на север и не в Китай (Herrmann 1968).

Отправная точка Шелкового пути хорошо описана в истории китайских династий. Поскольку династия Хань стремилась к образованию альянса с кочевыми племенами Центральной Азии в конце II века до н. э., китайские посольства были нагружены подарками, среди которых важную роль играли штуки шелка. Таким образом в Центральной и Западной Азии образовался рынок, стремившийся к более регулярным контактам с Китаем вне зависимости от политических событий. Первыми отреагировали на эти политические посольства организацией экспедиции в Китай в I веке до н. э. купцы из индо-иранских пограничных земель, Гандхары (современный северный Пакистан), а затем из Бактрии (северный Афганистан) – областей, которые в скором времени, в I веке н. э., были объединены в Кушанскую империю. Эти купцы были привычны к дальней торговле – в V веке до н. э. торговцы из Балха уже продавали драгоценные камни (лазурит, сердолик?) вдоль Инда. Во II веке до н. э. Чжан Цянь, первый китайский посланник в Центрально-Западной Азии, написал о Бактрии в своем отчете, что «некоторые из жителей – купцы, путешествующие на повозках или кораблях в соседние страны и иногда проделывающие по нескольку тысяч ли» (Shiji, 123.3162; ли примерно равен половине километра). За несколько поколений эти купцы сумели основать торговые колонии на севере Китая. В некотором смысле создание Шелкового пути можно рассматривать как сочетание старой ближневосточной торговли с экспансионистской политикой Хань. Эти системы срослись.

Отправная точка дальней морской торговли была совсем другой. Прямая торговля между Красным морем и западным берегом Индии, где для навигации использовались муссоны, несомненно, приобретала все большую важность с момента «открытия» этого способа Гиппалом около 100 года до н. э. Береника, крупнейший торговый порт римского Египта на Красном море, достигла апогея своего развития в I веке, когда Плиний Старший (xii.41) писал: «по самым скромным расчетам, Индия, Китай и Аравийский полуостров получают от нашей империи 100 миллионов сестерциев ежегодно – это сумма, в которую обходится нам наша роскошь и наши женщины». Из этих 100 миллионов половина отдавалась за арабские духи, и мы не знаем, какая доля от оставшейся половины приходилась на китайский шелк, который ввозился в Индию кушанскими купцами, а также на специи. Учитывая эти объемы, утверждалось, что налог в размере 25 % на импортные товары мог быть важным источником дохода римского государства в I и II веках. Объем этой торговли, как показывают раскопки в Беренике (Sidebotham 2011), резко упал с середины II века до середины IV, а затем, до конца V века, происходил мощный рост.

Материковая торговля могла погибнуть в III веке, когда Китай сотрясали междоусобицы и расколы, в то время как Кушанская империя была разрушена в результате вторжения Сасанидов. Шелк редко упоминается в латинских источниках III века. Два последних свидетельства об этом ушедшем периоде относятся к III веку: текст, в котором упоминается кушанское торговое сообщество в Ганьсу и серия деловых писем, так называемые согдийские Старые письма (La Vaissiere 2005: chapter 2), в которых описывается гибель индийских купцов в 313 году в Лояне. В обоих источниках купцы из Кушанской империи ассоциируются с новыми приезжими, согдийцами. Изначально они были учениками и помощниками кушанских купцов и прибывали из бедных тогда северных районов Центральной Азии (Самарканд, Бухара, Ташкент). Часть слов согдийского делового лексикона имеют бактрийское происхождение, а самые первые согдийские купцы были известны в Индии. Из Старых писем следует, что в главных городах внутреннего Китая и Ганьсу существовали согдийские торговые сообщества, организованные в сети. Есть свидетельства замены в IV веке бактрийских купцов согдийскими и возобновления Шелкового пути в V веке после упадка, а затем и перерыва длиной около двух веков.

С V по первую половину VIII века Шелковый путь, возможно, достиг своей вершины при согдийцах в качестве главных купцов, занимавшихся дальней караванной торговлей в Центральной Азии. В отличие от древнего периода, о котором в лучшем случае сохранились лишь отрывочные сведения, до середины VIII века у нас есть обильные доказательства, как археологические, так и текстовые, непрерывной торговли на суше. Согдийская диаспора была главным проводником континентального экспорта и импорта предметов роскоши для Китая и таким образом контролировала главный трансазиатский торговый маршрут. Кроме шелка, согдийцы торговали мускусом, рабами, драгоценными металлами и камнями, мехами, изделиями из серебра, янтарем, древностями, бумагой, специями, бронзой, куркумой, нашатырем, лекарственными растениями, карамелью, духами и т. д. (Schafer 1963; Skaff 1998b). В VIII веке согдийская торговля была сильно сокращена в результате двух событий. Завоевание Согдианы арабами происходило медленно и тяжело и частично разрушило страну, в то время как сам Китай был опустошен во время мятежа Ань Лушаня в 755 году. У нас очень мало информации о периоде с середины VIII по конец IX века, учитывая отсутствие китайских и арабских источников о Центральной Азии. Непрерывные войны во всей Центральной Азии, безусловно, ослабили согдийскую торговлю. Хотя о некоторых согдийских купцах, путешествовавших в Китай, все еще говорится в источниках первой трети X века, после этого упоминания о них прекращаются.

Между тем морская торговля с Китаем выросла и в XI веке перевесила континентальную караванную торговлю. Известно, что по меньшей мере со времен Античности дальняя морская торговля достигала Китая. Однако представляется, что в античности восточное направление торговли, между Индией и Китаем, было развито меньше, чем западное, между Индией и Римской империей. Морская торговля между Ираном, Цейлоном, Индонезией и Китаем фактически развилась в эпоху Сасанидов (с 224 по 651 год). На западе сасанидский Персидский залив опередил по значению Красное море. Некоторые остатки сасанидских складов были обнаружены археологами на берегах Персидского залива и Индийского океана, и представляется, что династия Сасанидов вела агрессивную коммерческую политику (Kervran 1994, 1999; Whitehouse and Williamson 1973). Персидские купцы были известной фигурой на морских торговых путях в Южный Китай. Однако имеется текст VI века, написанный несторианцем Козьмой Индикопловом, содержащий иерархию торговых путей Азии, которая указывала на то, что большую часть шелка Персия получала караванами, а не морем (Cosmas Indicopleustes, ii: 45–46). Однако в IX веке упадок материковых торговых путей мог вызвать подъем морской торговли с отправной точкой в Персидском заливе (Сираф, раскопки Уайтхауза). Об этой торговле свидетельствуют несколько арабских и персидских книг, в особенности «Силсилат ат-Таварих». В китайских источниках говорится, что в главных портах южного Китая размещались персидские, зороастрийские, мусульманские и христианские колонии. Что касается археологии, то в ходе раскопок крупного торгового порта в Сирафе были найдены тысячи черепков китайской керамики, а позже и фарфора, так же как и во всех остальных мусульманских портах, контактировавших с Индийским океаном. Для сравнения, в Самарканде после десятилетий раскопок были найдены лишь несколько черепков фарфора (Sokolovskaia and Rougeulle 1992).

В Центральной Азии торговля велась в основном не между западом и востоком, а между севером и югом. В X веке Саманиды возобновили торговлю по старому северо-западному согдийскому пути, проходившему из Ирана в южную Россию и на Урал, а также по северовосточному пути, который вел к тюркским племенам. Эти пути были уже знакомы согдийцам, но в совсем других экономических условиях. Более одного миллиона саманидских монет было обнаружено на востоке Европы. Напротив, в Китае не было найдено ни одной саманидской монеты. Дошедшие до нас археологические и письменные источники не дают нам оснований полагать, что в этот период Китай был связан с Западом активной караванной торговлей.

Представляется, что в X веке дальняя торговля в Азии претерпела изменения. Теперь мы должны говорить не о Шелковом пути, а, скорее, о существовавшей в Азии многогранной дальней торговле. С передачей технологии изготовления шелка на Запад в VI веке Ближний и Средний Восток постепенно обрел самодостаточность (Jacoby 2004), в то время как в самом Китае шелк отчасти уступил серебряным слиткам свою роль средства расчетов. Основная часть оставшейся торговли должна была быть морской: в Центральной Азии существовавшие ранее сети распались пополам на западную мусульманскую сеть, которая, по всей видимости, была политически представлена империей Караханидов – ее территория четко соответствует зоне коммерческой экспансии самаркандских купцов, описанной в географических текстах X века – и на восточную уйгурскую сеть, в которой торговля велась между Турфаном и китайскими государствами. Фактическое взаимодействие между этими сетями было очень ограниченным. Материковый Шелковый путь сократился до очень небольшой тропинки приблизительно с 750 по 1100 год, а после монголов вовсе исчез на фоне нараставшей значимости региональных сетей.

Создание Монгольской империи в XIII веке с коммерческой точки зрения было гигантской перегруппировкой этих торговых сетей, так как монголы использовали в разнообразных ролях как мусульманских, так и уйгурских купцов. Унификация Евразии позволила китайскому шелку, который все еще имел сравнительное ценовое преимущество из-за обильного производства в Китае, снова выйти на рынки Европы (Jacoby 2010). Однако это восстановление Шелкового пути как такового стало возможным только при поддержании безопасности и целостности пути на всем его протяжении до Ближнего Востока, а именно при снижении стоимости охраны за счет официальной охраны со стороны монголов. Упадок быстро наступил в XIV веке, когда между различными улусами и внутри них шли усобицы, эффект которых усугубила «черная смерть». После этого образ Шелкового пути больше не актуален, если он когда-либо вообще таковым был, учитывая сложное устройство торговли в Азии.

Экономика шелка

Как основной продукт производства на севере Китая, шелк повсеместно присутствовал в экономической жизни. Он питал как частные коммерческие сети, так и государственную налоговую систему. Налоговая система династии Тан совмещала сбор зерна, трудовой повинности и налогов в натуральной форме, которые выплачивались тканями. В областях с шелковым производством, в основном на севере Китая, этот налог равнялся 20 футам шелка и 3 унциям шелка-сырца на человека. До IX века стандартная штука шелка, которая в середине периода Тан составляла 12 метров в длину и 0,56 в ширину, служила квазивалютой. Крупные суммы могли выплачиваться штуками шелка, а иногда шелк был необходимым требованием. Важная роль, которую он играл начиная с династии Хань до середины периода Тан (VIII век), служила доказательством недостаточного производства монет. Позже его значение уменьшилось – с 780 года налоги должны были выплачиваться монетами вместо товаров – хотя время от времени, в случае дефицита монет, натуральные платежи могли возобновляться.

Так как китайское государство широко контролировало распределение шелка через систему налогообложения, частный коммерческий экспорт, понимаемый как торговля мелких или крупных профессиональных купцов, был лишь одной из двух основных возможностей передачи шелка на Запад; вторая возможность заключалась в действиях государства. К сожалению, в связи с характером имеющихся источников нам известно значительно больше о второй, чем о первой возможности, хотя некоторое сравнение провести можно.

В сфере государственных отношений существовало две главные причины для передачи шелка в другие регионы Азии. Первая из них – дипломатические отношения с кочевниками или уплата им дани, в то время как включение части Азии в торговую сферу Китая представляло собой вторую причину.

Однако также ясно, что на западной получающей стороне были купцы. Если на востоке китайское государство эффективно контролировало экономику, то из Центральной Азии на запад штуки шелка распространялись и продавались с помощью частных сетей центральноазиатских купцов. Поэтому нам следует рассмотреть два пограничных процесса: как шелк тёк из рук кочевой элиты (шелк как дань) или китайских чиновников (шелк как деньги) в руки самих торговцев.

От дани к торговле: торговцы ортак

Понятие ортак чрезвычайно важно для связи аспектов Шелкового пути, относящихся к дани и к коммерции. Чаще всего в долгосрочной перспективе Китаю приходилось покупать мир с северными кочевыми соседями, выплачивая им большую дань, как правило, штуками шелка. Они легко перевозились через пустыню Гоби и были диковинным товаром для кочевых племен при их производственных знаниях и возможностях. Этот шелк мог использоваться для собственных нужд, особенно как социальный инструмент маркирования иерархии среди элиты кочевых племен. Но внутреннего потребления определенно было недостаточно для того, чтобы впитать тысячи или сотни тысяч штук шелка, ежегодно высылаемых китайским государством. Огромные количества шелка были готовы к передаче дальше, на запад, из центров кочевого мира, как правило, из самой Монголии, или с верхней излучины Хуанхэ, или с северной стороны Тянь-Шаня. Здесь можно представить себе несколько возможных вариантов. Безусловно, штуки шелка могли использоваться как валюта внутри империй кочевников: сохранились тексты, свидетельствующие о выплатах воинам Тюргеша в штуках шелка (Tabari, 1689). Однако главными посредниками были торговцы.

В период монгольской империи монгольские правители и купцы были связаны особыми отношениями, которые назывались ортог, фромортог по-турецки. Торговец ортак в Монгольской империи – это купец, чей капитал обеспечивал монгольский князь или чиновник (Allsen 1989; Endicott-West 1989). В словаре династии Юань это слово объясняется как «название практики, в рамках которой государственные средства, используемые в торговле, распределялись в качестве капитала для получения процентов» (процитировано в: Endicott-West 1989: 130). Семьдесят процентов прибыли отходило государству, а тридцать – купцу ортак (Sen 2006: 431, где цитируется Yuanshi 94.2402). Купцы ортак вскоре стали главными игроками в империи, преуспевая, например, в сборе налогов с Китая и Ирана (Aigle 2005: 12jf., 141Е) для своих монгольских хозяев. Система купцов ортак простиралась далеко за пределы монгольской империи. Например, в конце XIII – начале XIV веков всю торговлю между Малабарским берегом и Ираном контролировали два брата Тиби. Первый брат, Малик-уль Ислам, контролировал главную базу в Персидском заливе, остров Кейс, и служил монголам в качестве ортак, собирая по их требованию налоги с Фарса. Другой брат был визирем правителя Малабарского берега.

Какие бы товары ни привозились из самых отдаленных уголков Китая и Индии в Малабар, его агентам и посредникам предоставлялось право первого выбора, а до этого никому не разрешалось покупать. Когда он выбирал товары, он грузил их на свои корабли или доставлял их купцам и судовладельцам для отправки на остров Кейс. Там тоже ни одному купцу не разрешалось заключать сделки, пока посредники Малик уль-Ислама не выбрали то, что им требовалось <…> и торговля была устроена так, что товары из самых далеких мест в Китае употреблялись на самом далеком Западе (Vassaf 1871: 35).

Далее в тексте историка Вассафа аль-Хазрата мы видим Фахруддина, сына Малик уль-Ислама, выступающего в качестве посла и ортак между иранскими ильханами и монгольской династией Юань в Китае:

с подарками, среди которых ткани, драгоценности, дорогая одежда и охотничьи леопарды, достойные царя, а также десять туманов (сто тысяч слитков) золота были ему выданы главным казначеем для использования в торговом капитале. Фахруддин загрузил запас всего необходимого для своих путешествий на кораблях и джонках и нагрузил их своими собственными товарами и огромными драгоценными камнями и жемчужинами и другими товарами, подходящими для страны Тимур Хана, принадлежавшими его друзьям и родственникам, а также его отцу (Vassaf 1871: 45).

Что касается экономической истории, то важность связи ортак между купцами и монгольским государством заключалась главным образом в том, что она позволяла перемещать дань в собственно торговлю. Это был важнейший экономический инструмент, с помощью которого налоги на Китай и Иран становились капиталом для купцов посредством дани, выплачиваемой монголам.

Нас, естественно, интересует, не уходит ли этот институт своими корнями в еще более далекое прошлое, в особые отношения между согдийцами и турками. Мы можем быть уверены в том, что купцы ортак были хорошо известны до монгольского периода. Это понятие существовало в словаре Кашгари XI века, а до этого упоминалось в уйгурских документах IX и X веков (Hamilton 1986: 138). Однако самое раннее свидетельство, указывающее не на название, но на сам институт, относится к самому началу участия согдийских купцов в экономической жизни Турецкой империи (Тюркского каганата), около 567 года:

Маниах, предводитель согдийцев, воспользовался этой возможностью и посоветовал Сизабулу, что для турков было бы лучше развивать дружбу с римлянами и посылать им свой шелк на продажу, так как они употребляли его больше других. Маниах сказал, что и сам очень хотел бы поехать с турецкими посланниками и что таким образом римляне и турки могли бы подружиться. Сизабул согласился с этим предложением и отправил Маниаха и еще несколько человек в качестве посланников к римскому императору с приветствием, ценным подарком в виде шелка-сырца и письмом (Menander Protector 1985: 111–115).

Маниах был купцом ортак тюркского кагана Сизабула и предлагал повысить прибыль, получаемую им за счет китайской дани, продавая ее на основные рынки Азии, Сасанидам – в предыдущей попытке – и грекам. Однако этот институт на раннем этапе своего существования четко не отделяется от дипломатии; это развитие произошло в течение шести веков, отделявших Маниаха от его монгольских коллег.