Текст книги "Кембриджская история капитализма. Том 1. Подъём капитализма: от древних истоков до 1848 года"

Заключение

В этот краткий обзор вошли две пересекающиеся темы: конвергенция между торговыми мирами прибрежной зоны и внутренних районов субконтинента и непростая, но неизбежная встреча очень разных культур ведения бизнеса. Факт взаимодействия этих двух процессов не может вызывать сомнений, но многие аспекты этого взаимодействия остаются неизвестными.

Глобализация XIX века беспрецедентным образом изменила форму этих процессов. Железные дороги и паровые суда вызвали беспрецедентного масштаба интеграцию на суше и на море. Железные дороги внесли огромные изменения в стоимость ведения торговли на суше. Британская империя, состоявшая из разнообразного набора регионов мира с общим официальным языком и взаимно совместимыми правовыми режимами, снизила транзакционные издержки во взаимодействии частей империи. Империя, следовательно, сыграла решающую роль в увеличении спектра взаимодействия от сырья к капиталу, труду и технологиям. Экономические законы, особенно в сфере торгового обмена, расширили сферу действия контрактов. Железные дороги и новая торговая деятельность привлекли капитал из Лондона. Новые валютные режимы снизили риски заокеанского инвестирования. Уничтожение рабства способствовало импорту рабочей силы из Азии на тропические плантации.

Но несмотря на то что все это происходило в XIX веке, значение этих преобразований нельзя осознать вне контекста конвергенции между внутренними районами субконтинента и его побережьем, начавшейся много столетий назад.

Литература

Грейф, А. (2014). Институты и путь к современной экономике. Уроки средневековой торговли. Москва: ГУ – ВШЭ.

Bagchi, A. K. (1982). The Political Economy of Underdevelopment. Cambridge University Press.

Bayly, C. A. (1983). Rulers, Townsmen and Bazaars: North Indian Society in the Age of British Expansion 1770–1870. Cambridge University Press.

Brenner, R. (1977). “The Origins of Capitalist Development: A Critique of Neo-Smit-hian Marxism,” New Left Review 104: 25–92.

Carlos, A. and S. Nicholas (1988). “‘Giants of an Earlier Capitalism’: The Chartered Trading Companies as Modern Multinationals,” Business History Review 62: 398–419.

Chaudhuri, K. N. (1978). The Trading World of Asia and the English East India Company, 1660–1760. Cambridge University Press.

Collins, R. (1980). “Weber’s Last Theory of Capitalism: A Systematization,” American Sociological Review 45: 925–942.

Das Gupta, A. (2001). The World of the Indian Ocean Merchant, 1500–1800. Oxford University Press.

Desai, M. (1991). “Capitalism,” in T. Bottomore (ed.), A Dictionary of Marxist Thought. Blackwell.

Frank, A. G. (1998). ReOrient: Global Economy in the Asian Age. University of California Press.

Furber, H. (1940). Review of A.Mervyn Davies, Clive of Plassey: A Biography, Charles Scribner’s Sons, 1939, American Historical Review 45: 635–637.

–. (1951). John Company at Work: A Study of European Expansion in India in the Late Eighteenth Century. Harvard University Press.

Greif, A. (2006). Institutions and the Path to the Modern Economy: Lessonsfrom Medieval Trade. Cambridge University Press.

Habib, I. (1964). “Usury in Medieval India,” Comparative Studies in Society and Histo^ry ^6: 393^-4¹9.

–. (1969). “Potentialities of Capitalistic Development in the Economy of Mughal India,” Journal of Economic History 29: 32–78.

Kerr, R., ed. (1824). A General History and Collection of Voyages and Travels Arranged in Systematic Order, vol. VII. London: Hakluyt Society, pp. 178–181.

Kranton, R.E. and A.V.Swamy (2008). “Contracts, Hold-up, and Exports: Textiles and Opium in Colonial India,” American Economic Review 98: 967–989.

Landa, J. T (1994). Trust, Ethnicity, and Identity: Beyond the New Institutional Economics of Ethnic Trading Networks, Contract Law, and Gift-Exchange. University of Michigan Press.

Lane, F. (1979). Profits from Power: Readings in Protection Rent and Violence-controlling Enterprises. Albany, NY: State University of New York Press.

Lonsdale, J. (1981). “States and Social Processes in Africa: A Historiographical Survey,” African Studies Review 24: 139–225.

Marshall, P.J., ed. (2003). The Eighteenth Century in Indian History. Oxford University Press.

McAdams, R. H. (2001). “Signalling Discount Rates: Law, Norms, and Economic Methodology,” Yale Law Journal 110: 625–689.

North, D. (1986). Institutions and Economic Growth: An Historical Introduction. Ithaca: Cornell University Press.

Patnaik, U., ed. (1990). Agrarian Relations and Accumulation: The “Mode of Production” Debate in India. Oxford University Press.

Perlin, F. (1983). “Proto-Industrialization and Pre-Colonial South Asia,” Past andPre-sent 98: 30–95.

Prakash, O. (1985). The Dutch East India Company and the Economy of Bengal 1630–1720. Princeton University Press.

–. (1998). European Commercial Enterprise in Pre-colonial India. Cambridge University Press.

Ray, R.K. (1995). “Asian Capital in the Age of European Domination: The Rise of the Bazaar, 1800–1914,” Modern Asian Studies 29: 449–554.

Riello, G. and P. Parthasarathi, eds. (2010). The Spinning World: A Global History of Cotton Textiles, 1200–1850. Oxford University Press.

Riello, G. and T. Roy, eds. (2010). How India Clothed the World: The World of South Asian Textiles 1500–1850. Brill.

Roy, T (2010). Company of Kinsmen: Enterprise and Community in South Asian History 1600–1940. Oxford University Press.

–. (2011a). “Where is Bengal? Situating an Indian Region in the Early Modern World Economy,” Past and Present 213: 115–146.

–. (2011b), “Law and the Economy of Early Modern India,” in D. Ma and J. L. van Zanden (eds.), Law and Long-term Economic Change: A Eurasian Perspective. Stanford University Press.

–. (2011c). “Indigo and Law in Colonial India,” Economic History Review 64: 60–75.

–. (2012). India in the World Economyfrom Antiquity to the Present. Cambridge University Press.

Steensgaard, N. (1974). The Asian Trade Revolution of the Seventeenth Century. University of Chicago Press.

Tavernier, J. B. (1889). Travels in India by Jean Baptiste Tavernier, Vol. II. Macmillan.

Thavaraj, M. J. K. (1984). “The Concept of Asiatic Mode of Production: Its Relevance to Indian History,” Social Scientist 12: 26–34.

Wallerstein, I. (1986). “Incorporation of Indian Subcontinent into Capitalist WorldEconomy,” Economic and Political Weekly 21: PE 28-PE39.

Washbrook, D. (2007). “India in the Early Modern World Economy: Modes of Production, Reproduction and Exchange,” Journal of Global History 2: 87-111.

8. Институциональные изменения и экономическое развитие на Среднем Востоке, 700-1800 годы
ШевкеТ Памук

Введение

С VIII ДО КОНЦА XI века экономика в регионе Среднего Востока была одной из самых оживленных в мире. Экономическое процветание в период так называемого Золотого века ислама основывалось прежде всего на растущей продуктивности сельского хозяйства. Экономика стран, расположенных между двумя крупными морскими пространствами, Индийским океаном и Средиземным морем, а также в центре главных межконтинентальных маршрутов, также характеризовалась мощной сетью городов и широким спектром производственной деятельности. Процессы все более глубокого разделения труда, роста новых профессий и умений в сферах производства и услуг, а также в сельском хозяйстве, высокий уровень грамотности и длинный список технических нововведений указывают на то, что это был период интенсивного роста и экономического расцвета в Ираке Аббасидов. В этот период развились сложные институты предоставления кредитов, коммерческие и другие деловые партнерства, дальняя торговля и судоходство. Эти институты были завезены в Италию в VIII или IX веке, заложив основу европейской комменды и способствуя развитию европейских институтов бизнеса, коммерции и финансов в последующие века (Abu-Lughod 1989; Ashtor 1976; Lombard 1975; Udovitch 1970, 1975). Начиная с XI века, однако, центр притяжения начал перемещаться в направлении от городских центров Среднего Востока к торговым государствам Италии, а позднее Нижних Земель и Англии (Abu-Lughod 1989; Ashtor 1976; Shatzmiller 2011)[19]19
  Автор хотел бы поблагодарить Ларри Нила, Джеффри Уильямсона, авторов других глав настоящего сборника, а также Роджера Оуэна за множество полезных комментариев и соображений по поводу предыдущих версий данного эссе. Термин «Средний Восток» (Middle East) существует не так давно, лишь последние сто-двести лет. Тем не менее я предпочитаю его более раннему термину «Ближний Восток» (Near East) ввиду его удобства.


[Закрыть].

Уже давно ведется спор о том, послужила ли причиной этого отклонения серия внешних потрясений, таких как крестовые походы, монгольское завоевание, «черная смерть» и изменение межконтинентальных торговых путей. Общепризнано, что каждое из этих внешних потрясений оказало значительное и продолжительное воздействие на экономику стран этого региона. Однако «черная смерть» оказала свое суровое воздействие и на другие регионы мира, и больше всего на Европу. Очевидно, что Северо-Западная Европа погасила это потрясение и намного более позитивно ответила на него в последующие века (Borsch 2005; Pamuk 2007). Перемещение межконтинентальных торговых путей в Атлантический океан несомненно повлияло на регион. К этому времени, однако, Средний Восток уже начал отставать от Южной и СевероЗападной Европы.

В этой главе я сначала рассмотрю эволюцию институтов данного региона в трех различных областях, земельном режиме, частных финансах и государственных заимствованиях, чтобы показать, что за тысячу лет от подъема ислама до нового времени произошло много перемен. Хотя эти перемены часто были реакцией на меняющиеся обстоятельства, они также отражали существовавшую социальную структуру и соотношение сил в этих обществах. Я также утверждаю, что то, как города и городские образования были связаны с государством, то, как городские образования были включены в государственную политику, и то, как они влияли на формирование институтов, является ключом к пониманию долгосрочных финансовых и экономических изменений в рассматриваемом регионе. Даже при том, что местные городские советы, во главе которых стояла знать и местные ремесленники, в том числе гильдии в эпоху Османской империи, имели большую автономию, политическая власть в регионе была сконцентрирована в руках правителя и окружавшей его государственной элиты. Напротив, влияние различных социальных групп, не только землевладельцев, но и купцов, производителей и менял, на вопросы экономики, в том числе на политику центрального правительства, оставалось ограниченным. Политическая конфигурация и соответствующие институты сохранились и в новое время. В результате общества Среднего Востока не развили более независимых от государства и государственной элиты и больше благоприятствующих частному сектору институтов.

Долгосрочные тренды в зарплатах и доходе

Я начну с некоторых оценок населения для того, чтобы дать общее представление о масштабе. В Средние века, с VII по XV столетие, численность населения исламских государств Среднего Востока, включая Иран и Северную Африку, но не включая Анатолию, по оценкам варьировалась от 20 до 35 миллионов человек. Эти цифры ясно показывают, что население Среднего Востока было значительно меньше, чем в странах Южной Азии и Китая в тот же средневековый период. Его численность была приблизительно сравнима с численностью населения Южной и Западной Европы в начале Средних веков, но население последних начало опережать население Среднего Востока по численности примерно после 1100 года. Более того, хотя численность населения этих трех других территорий существенно выросла с XVI по XVIII век, численность населения Среднего Востока сильно не менялась до XIX века (Issawi 1981; McEvedy and Jones, 1978).

Достаточное количество данных о зарплатах и ценах на Среднем Востоке в Средневековье и раннее Новое время позволило в последние несколько лет узнать больше о долгосрочных трендах в зарплатах и доходах в этом регионе и сравнить их с существовавшими на соседних территориях. Ниже я предпочитаю приводить полученные выводы в качественной форме, так как связанный с существующими оценками предел погрешности как для Среднего Востока, так и для Европы не допускает высокой точности, особенно в отношении ранних периодов.

Как показало недавно проведенное исследование, из-за двух долго продолжавшихся демографических циклов, первый из которых известен как Юстинианова чума, начавшаяся в середине VI века и длившаяся до IX века, а второй известен как «черная смерть», начавшаяся в середине XIV века, а также из-за периода интенсивного роста, известного как Золотой век, покупательная способность дневной зарплаты неквалифицированного работника и средний доход на Среднем Востоке не только продемонстрировали существенные флуктуации в средней и дальней перспективе, но и остались значительно выше прожиточного минимума на протяжении большей части средневекового периода. По оценкам, покупательная способность зарплаты неквалифицированного работника в этом регионе в средневековый период оставалась по большей части от 1,3 до 2,0 раз выше прожиточного минимума, а средний доход оставался в основном в интервале от двух до трех прожиточных минимумов (Pamuk and Shatzmiller 2014).

Прямые сравнения зарплат и доходов на Среднем Востоке и в Европе за период до XIII или XIV века в данный момент невозможны, так как у нас нет надежных оценок реальных зарплат или ВВП на душу населения для большинства европейских регионов или стран. Тем не менее представляется, что с VIII по X век, а возможно, и до более позднего момента приблизительно в XI веке, реальные зарплаты и доходы в наиболее процветавших регионах Среднего Востока были выше, чем в наиболее процветавших регионах Европы. После этого момента, однако, начало возникать расхождение между Средним Востоком и отдельными частями Европы. Части Среднего Востока, Ирак, Иран и Сирия, но не Египет, пострадали от монгольских нашествий в XIII веке, хотя долгосрочные последствия этих вторжений могли и не быть столь существенны, как полагают многие. Более важно, что в Южной, а затем и Северо-Западной Европе начали устойчиво расти зарплаты и доход на душу населения. Различия в доходе и уровне жизни между наиболее процветавшими районами Среднего Востока и Южной Европы, если не Северо-Западной Европы, начали проявляться к первой половине XIV века, перед приходом «черной смерти».

Первоначальные последствия «черной смерти» для Среднего Востока были сходны с последствиями для большей части Европы, так как реальные зарплаты и доход на душу населения резко вырос в обоих регионах. Однако с восстановлением населения реальные зарплаты начали снижаться. Как показывают результаты недавно проведенного исследования, во многих странах Европы реальные зарплаты в конце XVIII века были не выше, чем в XV. Аналогично, согласно недавним оценкам ВВП на душу населения, во многих случаях средние доходы в конце XVIII века были не выше, чем максимальные показатели, достигнутые после «черной смерти» (Allen 2001; Alvarez-Nogal and Prados de la Escosura 2013; Broadberry et al. 2010; van Zanden 1999). Долгосрочные тренды на Среднем Востоке были в этом отношении аналогичны. По нашим оценкам, реальные зарплаты в Каире и Стамбуле около 1780-х годов были не выше, чем максимальные показатели XV века. Крупное исключение из этой картины наблюдалось в Северо-Западной Европе, Нижних Землях и Британии, где, по оценкам, в раннее Новое время, задолго до промышленной революции, доходы на душу населения, но не зарплаты, начали превосходить достигнутые во времена «черной смерти» показатели.

Следует также проявлять осторожность и не переоценивать различия в реальных зарплатах и среднем доходе между Европой и Средним Востоком в эпоху до промышленной революции. Различия в городских зарплатах между более развитыми регионами Европы, то есть Англией и Нижними Землями и Восточным Средиземноморьем до XIX века редко превосходили соотношение два к одному. Различия же между остальной Европой и Восточным Средиземноморьем были еще менее существенными до периода после промышленной революции. Возникающий разрыв был обусловлен не упадком на Среднем Востоке, а ростом зарплат и доходов сначала в Южной, а затем и в Северо-Западной Европе. По этой причине более корректно говорить о подъеме в Европе, чем об упадке на Среднем Востоке в период позднего Средневековья – раннего Нового времени (Özmucur and Pamuk 2002; Pamuk 2007).

Институты и институциональные изменения

Институты и институциональные изменения в последние десятилетия были определены как ключевые переменные, помогающие объяснить большие различия в экономических показателях разных обществ. Исходя из успешного опыта Западной Европы и стран европейской цивилизации, Дуглас Норт и другие утверждают, что долгосрочные экономические изменения достигаются потому, что рамки, в которых происходят эти изменения, последовательно укрепляют стимулы для организаций участвовать в обмене и производственной деятельности. В институциональной экономике и среди историков экономики является признанным тот факт, что институциональные изменения обычно происходят не в направлении самых эффективных результатов, а общество редко приходит к институтам, способствующим экономическому росту, или создает такие институты. В большинстве случаев институты поддерживают деятельность, которая ограничивает, а не расширяет возможности. Точно так же в большинстве случаев государство не укрепляет стимулы к производственной деятельности, а действует в качестве инструмента передачи ресурсов от одной группы другой или содействия своему собственному выживанию за счет других. Иными словами, процесс институциональных изменений не всегда благоприятствует экономическому росту (Acemoglu and Robinson 2012; North 1990; Норт 1997).

Достаточного понимания того, как определяются экономические институты и почему они отличаются друг от друга в разных странах, нет. Институциональная экономика предлагает ряд причин, или определяющих факторов институтов. Наиболее важными среди них являются (1) география, или обеспеченность ресурсами; (2) религия или, вообще говоря, культура; и (3) социальный конфликт, или политическая экономия. На экономические институты на Среднем Востоке, несомненно, повлияла география, или обеспеченность ресурсами. Самый важный пример в этом отношении – Египет, где земельный режим, налоговые институты и роль центрального правительства были сформированы в значительной степени нуждами поливного земледелия. За исключением Египта, однако, в географическом плане или в смысле обеспеченности ресурсами этот регион не сильно отличался от других умеренных регионов мира. Хорошее расположение также может быть существенным стимулом экономического развития. Фактически расположение Среднего Востока между Европой и Азией дало значительные возможности для коммерческого развития, так как позволило этому региону сильнее развернуться в сторону Индийского океана в эпоху Средних веков, когда Европа проходила период мрачного Средневековья. Точно так же трудно отрицать, что перемещение торговых путей в Атлантический океан оказало на регион свое влияние. К этому времени, однако, Средний Восток уже начал отставать от Южной и Северо-Западной Европы. По этим причинам я не рассматриваю географию или обеспеченность ресурсами в качестве главного определяющего фактора для институтов региона или первопричины долгосрочного изменения в его относительном экономическом развитии.

Религия и/или культура давно выдвигается в качестве первопричины различий в экономических результатах между Средним Востоком и Западной Европой. В своем исследовании исламских обществ Вебер акцентирует контрасты между этими обществами и обществами Западной Европы в ряде областей, в том числе в религии и праве, а также в политической системе (Weber 1968; Вебер 2010). В более поздней работе Тимура Курана (Kuran 2010) утверждалось, что препятствия для экономического развития в прошлом, а в некоторых случаях и в настоящем, кроются в том, что институты Среднего Востока уходят корнями в исламское право, в том числе наследственное право, коммерческое право и другие. В результате, заявляет автор, даже при том, что институты Среднего Востока могли не вызвать упадка экономической деятельности, они превратились в помеху, оставаясь действующими на протяжении веков, тогда как Запад развил институты современной экономики. Культура и религия, конечно же, повлияли на институты в регионе. Однако, как и Вебер, Куран минимизировал существенные различия, существовавшие внутри Европы и внутри Среднего Востока, и представил идеализированные версии обществ, институтов и схем долгосрочных экономических изменений в каждом из этих двух регионов. В результате он упустил из виду институциональные изменения в исламских обществах, изменения в исламском праве и разновидности ислама, возникшие как реакция на множество различных условий. Он также склонен минимизировать, если не игнорировать, большой корпус свидетельств, указывающих на то, что исламские общества часто обходили или адаптировали те религиозные правила, которые, как представляется, не допускали изменений, в том числе экономических. Более того, исламское право не было автономной сферой, изолированной от этих обществ. Например, недавно проведенное исследование в архивах Османской империи показало, что политическая власть активно участвовала в интерпретации закона и повседневном отправлении правосудия в Османской империи раннего Нового времени (Gerber 1994; Hallaq 2005; Udovitch 1970). Если допустить, что так называемые исламские правила могут изменяться или обходиться, становится необходимо понять, почему и как это происходит.

Авторы последних работ по институциональной экономике, которые объясняют экономические институты с помощью социального конфликта, или политической экономии, утверждают, что, так как различные группы и отдельные лица обычно получают выгоду от разных экономических институтов, как правило, имеет место конфликт по поводу выбора экономического института. Институциональные изменения, даже в том случае, если они благоприятны для общества, будут встречать сопротивление со стороны тех социальных групп, которым угрожает утрата экономической ренты или политической власти. Следовательно, процесс институционального изменения включает существенный конфликт между различными группами, который в итоге разрешается в пользу групп с большей экономической или политической властью. Распределение политической власти, в свою очередь, определяется политическими институтами и распределением экономической власти. По этой причине политическая экономия и политические институты часто рассматриваются как основные определяющие факторы экономических институтов и направления институциональных изменений (Acemoglu and Robinson 2012; Ogilvie 2007; Rodrik, Subramanian, and Trebbi 2004).

В той же научной литературе также утверждается, что для долгосрочного экономического роста институты должны не только предлагать стимулы узкой элите, но и открывать возможности более широкому слою общества. Возникновение институтов, обеспечивающих стимулы для инвестирования в землю, физический и человеческий капитал или технологии, более вероятно тогда, когда политическая власть находится в руках относительно широкой группы с существенными инвестиционными возможностями. Государство может быть крупным игроком в этом контексте, так как часто именно оно принимает решения о правилах и часто обеспечивает принудительные меры для их исполнения.

В недавнем исследовании на эту тему (Acemoglu, Johnson, and Robinson 2005a) предложено объяснение тому, почему сильные права собственности возникли в Западной Европе, особенно в Британии и Нидерландах, начиная с XVI века. Авторы утверждают, что Атлантический океан – открытие путей в Новый Свет, Африку и Азию, а также построение колониальных империй – способствовал процессу роста Западной Европы с 1500 по 1850 год не только за счет прямого экономического эффекта, но также косвенно, вызвав фундаментальные институциональные изменения. Атлантическая торговля в Британии и Нидерландах изменила баланс сил, обогатив и укрепив торговые интересы за пределами королевского круга, включая различных заморских купцов, работорговцев и колониальных плантаторов. Через этот канал она способствовала возникновению политических институтов, защищавших торговцев от королевской власти. Иными словами, они утверждают, что торговля в Атлантическом океане сыграла ключевую роль в укреплении сегментов буржуазии и в развитии капиталистических институтов в этих странах. Напротив, подчеркивают авторы, там, где власть короны была относительно бесконтрольной, например в Испании, Португалии и Франции, эта торговля была монополизирована и регулируема, корона и ее союзники стали главными выгодополучателями экспансии в Атлантический океан, и этих вызванных атлантической торговлей институциональных изменений не произошло. Те регионы, у которых не было простого выхода в Атлантический океан, например Венеция или Генуя, с другой стороны, не получили ни прямой, ни косвенной выгоды от торговли в Атлантическом океане.

Этот аргумент также означает, что причинно-следственные отношения между институтами и экономическим развитием не обязательно направлены в одну сторону, от институтов к экономическому развитию. Экономическое развитие или его отсутствие также влияет на институты и их эволюцию. Иными словами, точно так же, как экспансия торговли в Атлантическом океане помогла торговцам сформировать капиталистические институты в Северо-Западной Европе, низкий уровень экономической трансформации в экономике стран Среднего Востока мог ограничить экономическую и политическую власть, которой располагали торговцы и производители. Этот низкий уровень экономического развития помогал поддерживать другой набор институтов, не благоприятствовавший торговцам или частному сектору в целом.