Текст книги "Кембриджская история капитализма. Том 1. Подъём капитализма: от древних истоков до 1848 года"

Реальные показатели: население и другие тренды

Интересно, что едва ли проводилась какая-либо эмпирическая проверка этого пессимистического современного ортодоксального взгляда. Критике подвергался тезис о том, что римская элита не занималась торговлей и производством, но едва ли кто-нибудь пытался измерить реальные экономические показатели: нам всем казалось, что мы знаем о том, что римская экономика не показывала особо выдающихся результатов, и никто из нас никогда не представлял, как мы могли бы эмпирически измерить экономические показатели. Все, что делало большинство из нас, сводилось к обсуждению возможных объяснений стагнации. Реальные же данные представляют собой настоящую проблему, так как за некоторым исключением у нас нет архивных или иных документальных источников, из которых мы могли бы получить статистику. Самое большое исключение представляет собой римский Египет, где благодаря сухим пустынным условиям сохранилось несколько наборов административных документов, написанных на папирусе. Но даже они составляют лишь малую толику тех материалов, которые находятся в распоряжении историков Нового времени, хотя их, без сомнения, достаточно для того, чтобы показать, что во времена Древнего Рима как государственные, так и частные административные записи велись в изобилии.

Кроме Египта, почти вся современная история Древнего Рима была написана на основе античных литературных источников, авторы которых в основном принадлежали к элите. Эти отрывочные свидетельства, как правило, лишены какой-либо надежной количественной информации и, по самой крайней мере, требуют серьезного анализа предпочтений, влиявших на объективность их авторов. Таким образом, непосредственные данные о зарплатах и ценах чрезвычайно скудны. Современные историки, интересующиеся Древней Грецией и Римом, могут не осознавать, что, например, гениальные реконструкции римского ВВП часто бывают основаны на горстке данных (Goldsmith 1984; Hopkins 1980; Lo Cascio and Malanima 2009; Maddison 2007; Мэддисон 2012; Scheidel and Friesen 2009; Temin 2013). Это все равно что реконструировать изменения ВВП США в XX веке на основании данных чуть больших по объему, чем цена гамбургера в Кентукки в 1930-е, автомобиля в Виргинии в 1960-е, зарплата электрика в Сан-Франциско в 1990-е и налоговый доход, полученный с деревни в Луизиане в 1940-е годы (см.: Scheidel 2010, где дается информация о зарплатах и ценах). Иными словами, эти реконструкции составлены из данных, взятых из очень различных регионов и периодов, и не дают возможности дифференцирования во времени и пространстве. Рост как процесс изменения во времени в этих реконструкциях остается невидимым. И все же ничего лучшего попросту нет. Поэтому, хотя большое количество количественных построений могут представляться реальным результатом, это впечатление обманчиво.

Однако в последние несколько лет наметился потенциал совершенно другого методологического подхода к исследованиям. Хотя у нас нет письменных свидетельств об экономической деятельности в Риме, у нас есть материальные остатки римской цивилизации. Современные археологи Рима далеко ушли от стереотипа Индианы Джонса и заняты общей реконструкцией экономической и социальной жизни прошлого (кроме множества других вопросов). Они пользуются прогрессивными методологиями, результаты которых могут ближе подвести нас к реалиям жизни античного мира. Эти новые методологии можно разделить на три группы. Первая группа связана с повышенной детализацией современных раскопок, сюда входит археометрия. Вторая группа – это археология поселений, в частности полевые исследования, включающие сбор данных с большой площади для реконструкции моделей расселения и землепользования. Третья группа включает совокупный анализ классов находок, например столовой посуды, амфор или останков кораблекрушений. Если одно кораблекрушение заключает в себе умеренный интерес, то анализ хронологии и географического распределения всех известных кораблекрушений во много раз более информативен. Следуя профессиональной традиции, археологи зачастую по-прежнему концентрируются на уникальном и частном, однако эта традиция начинает меняться под действием важных исследований совокупных наборов данных. В частности, многие из этих данных позволяют построить временные ряды и, таким образом, проанализировать экономические изменения во времени. С переходом от объяснений культурного характера к реальным показателям использование археологических данных, представляющих собой косвенные источники для определения классических переменных, таких как численность населения, производство и потребление, приобрело большую, чем когда-либо, актуальность.

Эти новые категории исторических свидетельств и новые методы потребовали новых видов объяснения, помимо тех, что опираются на культурные соображения. Современная экономическая теория нерешительно заняла более значимую, чем раньше, позицию в обсуждении этой темы, хотя и сводящуюся к определению соответствующих переменных (Jongman 1988, хотя здесь отражен значительно более пессимистичный взгляд; Jongman 2012b). Наконец, и, опять же, в отличие почти от всех исследований последних лет, здесь потребовались некоторые серьезные количественные построения.

Новые данные временных рядов действительно противоречат современной ортодоксальной точке зрения, согласно которой в древнеримском обществе преобладала крайняя нищета и стагнация и где ничто и никогда не менялось. В самую первую очередь я покажу, что в течение последних нескольких столетий до нашей эры во многих частях Древнего Рима происходил мощный рост численности населения, и не только в центральных его районах, но и на многих недавно завоеванных территориях, а вслед за этим последовал столь же мощный спад, начавшийся по большей части в конце II века (и временное восстановление в период поздней Античности на востоке империи, но не на западе). Хронология этого процесса лучше всего прослеживается в римской Италии, где в результате десятилетий полевых исследований стала видна мозаика изменений в моделях и плотности расселения с железного века до раннего Средневековья (Ikeguchi 2007; Launaro 2011). Сами археологи часто подчеркивали уникальный характер региона, с которым они работали, но сейчас стало уже предельно ясно, что почти все регионы Италии следовали некоторой модели роста населения, вероятно с конца IV или начала III века до н. э. и приблизительно до некоторого момента во II веке (Jongman 2009; Lo Cascio and Ma-lanima 2005). После этого начался демографический спад, иногда резкий. Очевидно, что во времена Римской империи территория заселилась до беспрецедентной плотности, чтобы затем, в период поздней Античности и начала Средних веков, снова резко опустеть. На рис. 4.1 показано наложение двух демографических реконструкций в двух регионах, Неттуно и долины Альбенги, для иллюстрации их поразительного сходства.

Италия, более того, ни в коем случае не была уникальной: в других регионах также видна высокая плотность населения в древнеримский период. В Рейнланде, например, детальные археологические исследования, проведенные в нескольких исключительно хорошо изученных регионах, дали, пожалуй, лучшие оценки очень долгосрочных трендов численности населения в Европе. Во времена Римской империи плотность населения здесь намного превышала плотность в предыдущий и последующий период (рис. 4.2).

Значения плотности населения во многих частях империи того времени были превышены только в современный период, и суммарная численность населения империи выросла по меньшей мере до 60 млн человек, если не намного больше (как утверждают некоторые ученые, до 90-100 млн человек) (Scheidel 2007a). С ростом населения города еще больше увеличились в числе и в размере (см. ниже, с. 134). В Римской империи урбанизация была значительно более глубокой, чем в любом последующем обществе в доиндустриальной истории Европы: городов в ней было больше, они были крупнее и стиль жизни в них был решительно более урбанистическим.

Вопрос на миллион долларов, конечно, состоит в том, хорошо ли все это. Подавляла ли высокая плотность населения производительность труда и, таким образом, уровень жизни (как я когда-то утверждал и как некоторые по-прежнему утверждают), или такая плотность населения была продуктом экономического успеха и процветания (как я начал утверждать позднее) (Jongman 1988, 2007b; Scheidel and Friesen 2009). Достигла ли плотность населения опасной близости к мальтузианскому потолку и объясняет ли это последующий упадок, сначала в конце II века, а потом начиная с середины VI века, когда в империи свирепствовали опустошительные эпидемии? Или уровень жизни не страдал от роста численности населения, а для его последующего снижения существует немальтузианское объяснение? Аналогично, росли ли так сильно города, потому что привлекали массы отчаявшихся и обездоленных крестьян, как утверждается до сих пор, или же это происходило из-за нараставшего благотворного разделения труда между городом и деревней, роста спроса на городские товары и услуги и, таким образом, на городскую рабочую силу (Hopkins 1978; Jongman 2003a)? Развивались ли города из-за растущего благосостояния, становясь двигателями дальнейшего экономического роста? Росла ли динамика численности населения и благосостояния в противоположность суровой мальтузианской теории или нет? Возможно, оба этих тренда были частью одной и той же экономической истории успеха?

РИС. 4.1.

Тренды плотности населения по данным полевых исследований, суммарные значения по регионам

Источник: De Haas, Tol, and Attema 2010; Fentress 2009.

РИС. 4.2.

Динамика плотности населения в Рейнланде (на км2)

Источник: Zimmermann et al. 2009: 377.

Я утверждаю, что, судя по ключевым показателям деятельности, в производстве и потреблении, как совокупном, так и на душу населения, происходил резкий рост начиная с III века до н. э. или иногда несколько позже, длившийся до того момента, когда древнеримская экономика достигла впечатляющей вершины своего развития в I веке до н. э. – I веке н. э., продержавшись на ней, пожалуй, до середины II века (de Callatay 2005; Hong et al. 1994). Как я уже говорил выше, мы не располагаем серьезными данными о зарплатах в Древнем Риме, не говоря уже о такой информации за сколько-нибудь продолжительный период. Если, однако, проявить некоторую изобретательность, то появится одно хорошее исключение. У нас есть надежная серия данных о предполагаемых ценах на рабов из дельфийских манумиссий (Hopkins 1978: 161). Согласно этим записям, именно в период массового притока рабов во II–I веках до н. э. цены манумиссий, и, следовательно, цены на рабов, росли. Так как цены на рабов представляют собой чистый приведенный будущий трудовой доход выше минимального прожиточного уровня, это означает, что в течение этого периода доходы действительно росли (Domar 1970; Jongman 2007b: 601–602).

РИС. 4.3.

Население и потребление на душу населения в Неттуно

Источник: De Haas, Tol and Attema 2010.

Имеются надежные археологические данные, свидетельствующие о том, что повышение уровня жизни в самом деле происходило. Один из примеров следует из анализа данных полевых исследований о населении и потреблении товаров с высокой эластичностью спроса по доходу. Обратимся еще раз к данным по Неттуно, но на этот раз мы будем сравнивать данные временных рядов реконструированных значений численности населения с данными временных рядов осколков амфор и тонкой посуды. И то и другое представляет собой товары с высокой эластичностью по доходу и поэтому может служить хорошими маркерами увеличения благосостояния. Сами по себе ряды данных о потреблении амфор и тонкой посуды, однако, представляют умеренный интерес, поскольку мы знаем, что выросла и численность населения: мы хотим видеть изменения в потреблении на душу населения. Таким образом, демографические данные для Неттуно, показанные на рис. 4.2, были использованы как делитель при реконструкции показанного на рис. 4.3 тренда потребления амфор и тонкой посуды на душу населения.

РИС. 4.4.

Датированные кости животных в Римской империи

Источник: Jongman 2007b 613–614, на основе King 1999.

Аналогичную динамику можно обнаружить и в данных о рационе древних римлян. Количество костей животных, найденных в местах, населенных римлянами, и используемых в качестве косвенного индикатора потребления мяса, показывает быстрый рост с конца IV века до н. э. в Италии, а также в провинциях после их покорения Римом. На рис. 4.4 показан график этих данных для Римской империи в целом, хотя некоторые регионы, конечно же, представлены лучше других.

Такую же динамику можно увидеть в увеличении установленной мощности рыбоводческих хозяйств и рыбозасолочных установок вдоль берега (Wilson 2006). Очевидно появление торгового спроса на дорогую белковую пищу. Недавно полученные данные из главной клоаки Геркуланума обнаруживают исключительно богатый и разнообразный рацион жителей города в 79 году, и не только среди жителей элитных домов. Аналогично данные о пищевых растительных культурах свидетельствуют о поразительных улучшениях в наборе фруктов и овощей, которые потреблялись на северо-западе Европы после римского завоевания (Bakels and Jacomet 2003). Интересно, что в значительной мере это разнообразие не сохранилось после гибели Римской империи.

РИС. 4.5.

Хронология эксплуатации угля в римской Британии

Источник: Malanima 2013; Smith 1997: 322–324.

Производство сырья и производственных товаров также демонстрирует аналогичную динамику. Как показывают результаты анализа ледяных кернов в Гренландии, с I века до н. э. по II век н. э. отмечались моменты сильного роста металлического загрязнения в результате горнодобывающей деятельности, которую вели римляне, а динамика эксплуатации угля в римской Британии (рис. 4.5) также указывает на рост в ранний римский период, снижение во время кризиса III века, восстановление в IV веке и, наконец, полный упадок с окончанием римского правления (de Callatay 2005; Hong et al. 1994; Malanima 2013).

Дендрологические данные из Германии говорят о том, что строительная деятельность пережила всплеск в период Римской империи, после чего резко уменьшилась. Замечательное свойство дендрологических находок заключается в том, что возраст предметов из дерева определяется по древесным кольцам, и хронологическое разрешение, таким образом, составляет всего один год. На рис. 4.6 показано количество найденных деревянных предметов в год.

РИС. 4.6.

Хронология потребления древесины в Западной Германии (количество датированных дендрологических находок в год). Автор очень благодарен д-ру Томасу Франку из лаборатории дендроархеологии Кельнского университета за получение и оцифровку этих данных

Источник: Holstein 1980.

РИС. 4.7.

Строительство общественных зданий в римской Италии (количество зданий)

Источник: Heinrich 2010.

Недавно проведенная реконструкция хронологии строительства общественных зданий в римской Италии (рис. 4.7) указывает на устойчивый рост количества театров, амфитеатров, галерей, общественных бань и тому подобных зданий приблизительно до 170 года, затем резкий обрыв этой тенденции и мощное снижение с начала III века (Heinrich 2010). Это, конечно же, мерило не только покупательной способности общества, но и приверженности элиты гражданской культуре и общественной жизни. Я пишу «элиты», потому что эти строительные проекты финансировались именно местной элитой.

Таким образом, римская экономика не только показывала существенный и непрерывный рост численности населения и совокупных объемов производства, но древние римляне также в течение некоторого времени имели высокий доход на душу населения, как видно из улучшения их рациона и материальной культуры. Я считаю, что существуют надежные основания полагать, что Древний Рим достиг таких уровней экономического развития, которые еще долго не могли быть воспроизведены, разве что, пожалуй, в Британии и Нидерландах Нового времени.

Наконец, важно подчеркнуть, что процветание не ограничивалось немногочисленной элитой, состоявшей из имперских магнатов. Римская материальная культура достигала даже скромных домов в отдаленных провинциях. Столовая посуда из красной керамики, терра сигиллата, производилась в колоссальных объемах, экспортировалась и затем копировалась в имперских масштабах, после чего обнаруживалась археологами как в городах, так и в небольших крестьянских хозяйствах. В городском обществе видно присутствие крупного процветающего класса субэлиты. В Помпеях, например, могла существовать политическая элита, состоявшая, вероятно, из сотни семей, однако в городе было по меньшей мере около пятисот очень больших и искусно украшенных домов, в которых могли жить только обеспеченные семьи, владевшие полудюжиной или дюжиной домашних рабов (Wallace-Hadrill 1994). Кроме сотни семей свободнорожденной городской элиты, многие, если не большинство владельцев остальных четырех сотен этих роскошных домов были вольноотпущенниками, которые после выкупа свободы продолжили карьеру, начатую еще в рабстве в качестве секретарей, счетоводов, торговых посредников и т. п. (Jongman 1988; 2007a; Aubert 1994). У этих людей существовало много возможностей для социального продвижения. В результате, что, пожалуй, удивительно, социальное неравенство в Риме было, возможно, не столь велико, как в некоторых других обществах доиндустриальной эпохи (Milanovic, Lindert, and Willamson 2011). В течение некоторого времени древнеримское общество было не только весьма процветающим, но и относительно инклюзивным (ср.: Acemoglu and Robinson 2012).

Что способствовало успеху

Если древнеримская экономика действительно была столь успешной, как я полагаю, то кое-что нуждается в объяснении. Самое скептическое объяснение заключалось бы в утверждении, что все это было продуктом римского империализма и длилось ровно столько времени, сколько доход от этого империализма прокладывал себе путь через (итальянскую) экономику (Scheidel 2007b). В пользу этого объяснения говорят три обстоятельства. Во-первых, это объяснение обращает должное внимание на масштаб римской ненасытности и жестокости на этапах формирования империи. Рим вкладывал в войну колоссальные усилия, но колоссальным было и первоначальное перемещение капитала (в том числе и рабского человеческого капитала) и последующий поток доходов от вымогательства и налогообложения (и не всегда легко отличить одно от другого). Во-вторых, оно обращает внимание на важность Рима как крупной политико-экономической единицы. В предыдущих исследованиях империя часто рассматривалась как множество городов с их территориями, не более. Размер, безусловно, имеет значение. В-третьих, в этом объяснении заключается обоснование последующего экономического упадка империи.

Нет сомнений в том, что огромные суммы переводились из провинций империи в ее центр, однако последствия этого не столь очевидны. Много лет назад Кейт Хопкинс выдвинул альтернативную оптимистическую модель: римское налогообложение в богатых внутренних провинциях, таких как Малая Азия, и расходование этих денег в итальянском центре и в пограничных провинциях стимулировало эти внутренние провинции к развитию экспорта с целью заработать обратно те деньги, которые они выплатили в качестве налогов (Hopkins 1980, 2002). Затем это дало стимул для интеграции далеко отстоящих друг от друга территорий, которая оказалась полезной всем.

Для реальной проверки этих моделей итальянские примеры совсем не подходят, так как и сценарий роста, и сценарий эксплуатации в результате привели бы к процветанию Италии. Настоящая проверка должна установить, что происходило в провинциях: процветали они или бедствовали под властью Рима? На мой взгляд, они процветали, и я считаю, что мы располагаем достаточной информацией для подтверждения этого. В демографическом плане нет сомнений в том, что после первоначального завоевания численность населения выросла во многих, если не во всех, захваченных провинциях. Столь же очевидно, что эти провинции были все сильнее связаны с имперской экономикой. Они начали производить продукцию для отдаленных рынков и потреблять продукты и производственные товары из других далеких земель.

В недавнем исследовании римской Бетики (современная Андалусия) очень подробно показано, каким образом этот регион был присоединен к римским рынкам и какую пользу он из этого извлек, отчасти благодаря экспорту оливкового масла в город Рим (Haley 2003). В самом Риме Монте Тестаччо, искусственный холм, состоящий в основном из выброшенных амфор из-под масла из Бетики, указывает на размер этого экспорта. Он составляет 580 000 кубометров, что указывает на импорт 7,5 млн литров оливкового масла в год только из этого источника поставок. Район Рейна и римская Британия представляют собой другие очевидные и хорошо изученные примеры провинциальных регионов, которым пошло на пользу пребывание в составе Римской империи: как уже говорилось выше, рацион жителей этой части Европы с приходом Рима испытал невероятные улучшения, так же как и домашние условия, или материальная культура внутри дома. Как известно любому полевому археологу, римские слои несравнимо богаче тех, что находятся под и над ними. В них больше гончарных изделий и они более высокого качества, больше кухонной утвари, которая также более высокого качества, а также намного больше железа и бронзы в инструментах, замках, петлях, плитах и множестве других предметов. Кроме того, есть явные признаки множества технологических нововведений, произошедших после римского завоевания. Жить в Римской империи было хорошо, и хорошо было быть завоеванным Римом. Зачем еще было варварам пытаться проникнуть в империю, если не ради пользы, которую они могли от нее получить?

Если римский империализм не может служить объяснением процветания, которое распространилось далеко за пределы имперского центра, то нам нужно другое объяснение этого успеха, а также последовавшего за ним упадка. Поэтому мы сосредоточимся на классических факторах, таких как институты, разделение труда и технологии, и нам следует различать факторы, объясняющие первоначальный рост, и факторы, объясняющие наступивший в итоге упадок (это могут быть, а могут и не быть, одни и те же факторы).

Если говорить о каком-либо долговечном аспекте наследия Древнего Рима, то это, конечно, римское право, вернее, римское гражданское право. До сегодняшнего дня оно остается фундаментом многих современных правовых систем, успешно справляясь со множеством сложных проблем, которые могли бы повредить экономике. Оно гарантировало частную собственность, препятствовало нечестному поведению в бизнесе и позволяло с относительной легкостью приводить в действие условия контрактов, даже по прошествии длительного времени. Сейчас нам известно, в противовес прежнему скептицизму, что закон применялся в реальной жизни широко и грамотно, как в крупных, так и в мелких контрактах, в судебных разбирательствах и в административных документах (Terpstra 2013). Эти юридические документы сохранились на деревянных табличках для письма в окрестностях Везувия, во влажной почве вдоль Адрианового вала в Британии и в еще меньшем количестве в некоторых других регионах. Они также сохранились в большом количестве на папирусах римского Египта. Закон применялся и упрощал сделки.

Таким образом, римское право, безусловно, сыграло свою роль в истории римского экономического успеха. С другой стороны, трудно понять, каким образом оно может объяснить начало этой истории. Оно развилось, по всей видимости, относительно поздно и в основном как реакция на спрос со стороны все более усложняющегося общества. Наконец, его самые впечатляющие моменты проявились лишь в поздний период империи, а именно когда экономика испытывала реальные трудности. Поэтому римское право не может объяснить ни возникновение роста, ни наступивший в итоге упадок.

Мы также можем видеть, что как государство, так и частные предприятия широко применяли администрирование для содержания в порядке своих дел. По каждому налогоплательщику в римском Египте сборщик налогов хранил записи предыдущего года вместе с записями текущего, чтобы проверять их соответствие, а воинские части вели подробные записи выплат и других финансовых операций: солдаты получали значительную часть своего жалованья в виде записей на свой сберегательный счет, который вела администрация части. Сохранились хозяйственные записи одного крупного поместья в римском Египте, и снова мы видим подробное ведение дел (Hopkins 1991; Rathbone 1991). Выдача зерна (порядка 400 кг в двенадцати ежемесячных порциях по 33 кг каждая) приблизительно 200000 взрослым гражданам мужского пола в городе Риме была хорошо отлажена, так как получатель должен был предъявить индивидуальный жетон в определенный день у определенной стойки, одной из сорока пяти, в Porticus Minucia, где хранились списки порядка 150 получателей в этот день и за этой стойкой (Jongman 1997). Велись также реестры точных обмеров земли для целей налогообложения и для учета собственности и земли под залогом. Точно так же центральная администрация города Рима вела записи о каждом отдельном солдате (которых было 300 000 человек или в отдельные моменты даже больше) и причитающихся ему выплатах. Уже в начале своей истории Рим каждые пять лет проводил перепись населения и собственности. Ведь до введения профессиональной армии в 107 году до н. э. требовалось вести учет способных к службе, а также учет состояния граждан, так как от богатства в значительной степени зависели политический статус и право голоса (Nicolet 1976). Таким образом, империя решительным образом зависела от письменной документации, а также достаточного распространения грамотности для ее полноценного использования (Hopkins 1991). Однако нет указаний на то, что, кроме переписи населения, на ранних этапах экономического подъема в Риме использовалась какая-либо еще письменная документация. Конечно, записи велись в Египте и до времен Рима, но в самой Италии как сами записи, так и письменная хозяйственная документация, по всей видимости, скорее последовали за экономическим расцветом, чем вызвали его.

Это подводит меня к более общему вопросу управления и бюрократии. Римские императоры I и II веков постоянно говорили о важности хорошего управления. Мы можем цинично проигнорировать такую претензию, но в Риме правил закон. Римские императоры советовались с юристами, чтобы обеспечить соответствие своих решений правовым прецедентам. При Августе система сбора провинциальных налогов, ранее приватизированная, была переведена в центральное управление, хотя бы для того, чтобы избежать злоупотреблений предыдущего периода. Также со времени Августа развилась система имперской бюрократической администрации с отдельными департаментами, такими как казначейство, в которой работали как имперские рабы, так и вольноотпущенники (Millar 1977; Weaver 1972). Ничего подобного ранее не существовало, даже при том, что Август в обычной манере воспользовался прежней моделью, по которой действовали старшие римские чиновники, использовавшие своих личных слуг для государственных дел. Разница заключалась в масштабе, и это была большая разница.

Это центральное правительство обеспечивало инфраструктуру, такую как дороги для империи, гавани, огромные складские комплексы, как те, что были в Остии и Портусе, баснословно дорогие акведуки, которые часто оставались главными каналами городского водоснабжения до Нового времени, а также выплаты для города Рима и других (Hodge 1992; Keay et al. 2005; Laurence 2002; Rickman 1971; Robinson and Wilson 2011). Римляне республиканского и начала имперского периодов были скорее гражданами, чем подданными, и имели право на связанные с этим статусом привилегии. Например, граждане Рима иногда получали крупные денежные выплаты. Ежемесячно им выдавались щедрые порции зерна для покрытия примерно половины потребностей семьи в продуктах питания. Каждый день можно было видеть, как около семи тысяч римских граждан мужского пола возвращаются домой со своей месячной порцией пшеницы весом 33 кг – наглядное напоминание о преимуществах имперского правления. Во II веке жители городов Италии получали выплату аналогичного размера монетами (alimenta) (Jongman 2002). Гладиаторские бои представляли собой великолепное развлечение в Риме и многих других городах империи (Hopkins 1983). В Риме эти бои устраивались на деньги императора, поэтому никто не мог затмить его, но в других городах за эти представления в основном платили местные чиновники.

Одним из преимуществ римского правления была внешняя и внутренняя безопасность. Начиная с эпохи Августа pax Romana обеспечивал большую безопасность, чем могло достигнуть какое-либо из доиндустриальных государств, и, конечно же, на пике экономического успеха в ранний имперский период значительно сократились пиратство и разбой. В этот период римские города не нуждались в защитных стенах и их не имели. То же самое относилось и к внешней безопасности в то время. Профессиональное римское войско не только крайне редко проигрывало сражение, но часто одно лишь присутствие его превосходящей военной мощи производило настолько устрашающее впечатление на потенциальных врагов, что они даже не задумывались о вступлении в бой (Campbell 1984). Римские легионы были лучше обучены, лучше оплачены, лучше вооружены и лучше управлялись, чем какие-либо их противники. До конца II века они, безусловно, экономически окупались тем миром, который поддерживали.

Деньги – еще один важный институт развитой экономики, и снова нет сомнений в том, что Рим и в этой сфере добился впечатляющих результатов. В период ранней империи Рим, по сути, создал (хотя и с некоторыми исключениями) единую интегрированную и стабильную денежную систему, покрывавшую большую часть его территории и содержавшую номиналы, достаточные для расчетов в любых сделках, от фидуциарных мелких бронзовых монет до серебряных денариев и далее до дорогих золотых ауреусов стоимостью почти равной минимальному годовому запасу пропитания одного человека (Burnett 1987). Последние исследования показали, что чеканка монет применялась очень широко. Денежный запас на душу населения был чрезвычайно велик по стандартам доиндустриальной экономики, и сейчас имеются многочисленные свидетельства широкой монетизации мелких сделок даже в отдаленных районах (Duncan-Jones 1994; Harl 1996; Harris 2006; Howgego 2009; Jongman 2003b). Система также хорошо работала в том смысле, что до конца II века инфляция или вовсе отсутствовала, или была крайне незначительной, а ее буйство началось уже гораздо позднее. Успешное создание и поддержание этой денежной системы на протяжении четырех самых благополучных веков римской экономической истории, таким образом, является свидетельством достижений Древнего Рима, но опять же, трудно представить себе, каким образом это можно использовать в объяснении начала его подъема или наступившего впоследствии упадка.