Текст книги "Кембриджская история капитализма. Том 1. Подъём капитализма: от древних истоков до 1848 года"

От валюты к торговле: шелк в Центральной Азии

Китайские империи расширялись на территории Центральной Азии в основном в эпохи династий Хань и Тан, а объединение Китая с Центральной Азией произошло в монгольский период. Стоимость содержания армий и администрации в Центральной Азии имела большое значение и весьма дотошно изучалась в эпоху Тан (Skaff 1998a: 81ff.).

Самым удобным способом покрытия этих расходов была перевозка свернутого в штуки шелка. Жалованье солдата или администратора высчитывалось сначала в зерне, затем в монетах, а потом конвертировалось и уже выплачивалось в стандартных рулонах шелка. Например, вместо того чтобы посылать 7200 литров проса из внутреннего Китая или 160 килограммов бронзовых монет, администрация в 745 году каждые шесть месяцев выдавала управляющему среднего уровня в армии Дуньхуаня 83,5 штук шелка. Существуют тщательно составленные документы, в которых говорится о том, что армия отправляла в китайские армии и колонии в Центральной Азии груженные тысячами штук шелка конвои, – эта картина сильно отличается от обычной идеи караванной торговли. В один и тот же день два конвоя, везущие в общей сложности 15000 штук шелка, отправлялись из армии, размещенной в Дуньхуане, в государственное хранилище в 700 километрах на восток, возвращая солдатское жалованье (Trombert 2000: 109–111). Определенно то же самое происходило на ранних этапах китайской колонизации Центральной Азии, так как есть документы конца III века, в которых говорится о тысячах штук шелка, хранившихся на китайских военных складах в Центральной Азии, в то время как некоторая часть этого шелка направлялась на покупку зерна для солдат (Lin 1985: 235, 291).

Следующий шаг для этих рулонов шелка в их продвижении на Запад известен из китайских документов и арабских текстов о Центральной Азии: штука шелка была местной валютой, за которую на рынке можно было покупать товар. Целая экономическая система родилась из потребностей китайской армии: например, оптовым продавцам зерна платили штуками шелка за муку для китайских солдат. Похожим образом, когда Самарканд в 712 году сдался арабским армиям, подлежавшие выплате суммы были прописаны в договоре в серебряных дирхамах, а за ними сразу следовали курсы их конвертации в те товары, которыми фактически предстояло выплачивать контрибуцию, и среди этих товаров были стандартные штуки китайского шелка (La Vaissiere 2005: 271). В важные периоды китайского колониального присутствия в Центральной Азии Шелковый путь лучше описать как административный процесс доставки наличных денег на покрытие сделок, заключаемых в различных денежных зонах.

Частная торговля

Возникает вопрос, существовала ли торговля шелком, использовавшимся в административных целях, в дополнение к той, что была создана самими торговцами. В долгосрочном плане в любое время частная торговля, ведущаяся в направлении от Китая на Запад, могла быть приведена в полный хаос или вовсе оказаться разрушенной вмешательством государства. Отправка шелка на Запад с китайской армией или китайскими дипломатами за государственный счет могла только разрушить торговые сети, связывавшие внутренний Китай и Центральную Азию. И наоборот, это открывало возможности для торговцев, действовавших дальше на западе, от контролировавшейся китайцами Центральной Азии до Среднего и Ближнего Востока, о чем свидетельствует готовность Маниаха быть ортаком тюркского кагана между Центральной Азией, Ираном и Византией. Хотя у нас нет точных фактов о частных торговцах в Китае, разорившихся из-за такой практики, социологические данные говорят о том, что в период кульминации китайского владычества над Центральной Азией, когда 5 миллионов штук шелка ежегодно посылались в Ганьсу и Синьцзян, сыновья авторитетных в Китае западных купеческих семей оставляли работу торговцев и караванщиков для того, чтобы отправиться служить в государственном управлении или в армии. Армия нанимала бывших караванщиков для отправки огромных грузов шелка на Запад. Имеются точные социологические данные об этом явлении, которое, по всей видимости, подтверждает вышеприведенное рассуждение о разрушении частных сетей, вызванном китайским завоеванием Запада (La Vaissiere and Trombert 2004: 958).

Следует, однако, также сказать, что эти периоды административного включения Китая в жизнь Запада в целом нечасты, так как происходили не более чем на протяжении четырех веков из тех четырнадцати, в течение которых Китай проявлял интерес к Западу до монголов. В любом случае, они более редки, чем периоды, в течение которых Китай платил дань кочевникам. Размер этой дани весьма заметно изменялся и в большинстве случаев был не столь велик, как размер дани, выплачиваемой тюркам или уйгурам в периоды общего политического упадка в Северном Китае.

Нормальной ситуацией должна была стать частная торговля. К сожалению, у нас нет данных, счетных книг или статистики, чтобы оценить ее объемы. Единственная количественная информация, известная нам о периоде Тан, заключается в том, что один богатый купец в Пайканте, небольшом торговом согдийском городе под Бухарой, располагал 5000 штуками шелка для выкупа своей жизни у арабского генерала Кутейба ибн Муслима, когда в начале VIII века арабы вторглись на эти территории (Tabari: 1188–1189). Для периода Монгольской империи у нас есть информация о некотором имуществе богатых итальянских купцов и компаний в Италии, а также о размере некоторых комменд в Иран, Индию или Западную Азию (Bautier 1970: Lopez 1943), но ни одной из Китая. Однако в теоретическом примере из средневекового «Руководства по торговле» генуэзского агента Пеголотти (1866) фигурирует капитал в 25 000 золотых флоринов для торгового путешествия по суше в Китай в первые десятилетия XIV века. В исламских источниках содержатся несколько фактических примеров, доказывающих, что в морской торговле фигурировали намного большие объемы товаров: один каримский купец пять раз проделал путь по морю в Китай, и в последний раз, в 1304 году, он привез оттуда в Египет «300 бухаров шелка [примерно 40 т] 450 ратлей мускуса [195 кг] огромное количество китайских гончарных изделий и великолепную коллекцию инкрустированных золотом сосудов из нефрита, состоявшую из больших блюд» (Lane and Serjeant 1948: 114). Нам известно, что налоги, уплаченные на эти товары, составили 300000 дирхамов, что приблизительно эквивалентно – но только для налогов! – 25 000 флоринов капитала из примера Пеголотти.

Из приведенной выше хронологии следует, что эта торговля была тесно связана с отсутствием каких-либо политических неурядиц. Торговля резко замедлялась или вовсе прерывалась во времена войн, грабежей, вторжений: после нашествия на Ганьсу северной Вэй в 439 году центральноазиатские купцы были схвачены и высланы, вместе со значительной частью населения провинции, в Северо-Восточный Китай, и лишь поколение спустя долгосрочные контракты были возобновлены и царь Согдианы смог прислать посольство, чтобы потребовать их исполнения (Weishu 102.2270). Путешествия в эти трудные времена были возможны только огромными караванами, в которых участвовали сотни купцов, с частной охраной и вьючными животными, что резко увеличивало стоимость транспорта в отличие от значительно меньших групп, перемещавшихся весьма свободно (когда они получали официальный паспорт) в не столь опасные периоды. По всей видимости, проблемы доверия при путешествиях на дальние расстояния решались на семейственной основе.

Количественные данные

Было бы крайне интересно оценить количество товаров, перемещаемых по Шелковому пути в соответствии с этими различными возможностями. Но, если это невозможно, у нас тем не менее есть несколько мыслей относительно того, сколько товаров официально отправлялось на Запад китайским государством. В первой половине VIII века более 5 миллионов кусков ткани – преимущественно шелка, но также и высококачественной конопляной материи – ежегодно посылались правителями династии Тан по Шелковому пути в качестве жалованья войскам и администрации в Ганьсу и Центральной Азии.

Это количество следует сравнить с количеством штук шелка, которыми выплачивалась дань северным кочевым племенам. Как правило, эти цифры весьма туманны. Например, один из текстов говорит о том, что в период наибольшего укрепления могущества тюрков, в 560-е и 570-е годы, боровшиеся за власть над северным Китаем династии Чжоу и Ци выплачивали тюркам по 100 000 кусков шелка ежегодно в обмен на ненападение и, возможно, помощь в борьбе с другой династией (Zhoushu 50.911). Обе династии, таким образом, опустошали свою казну, чтобы завоевать расположение тюрков и получить их военную поддержку. Тот шелк, который Маниах и его согдийцы предлагали кагану продавать в Персидской империи, представлял собой ту самую дань. Однако 100 000 здесь означает «множество», а не какое-либо точное количество. Однако что касается первых десятилетий IX века, то здесь мы на более твердой почве: китайские источники называют цифру 500000 штук шелка, ежегодно выплачиваемых уйгурам (Beckwith 1991). Эта цифра подтверждена независимым источником, мусульманским послом в Уйгурском каганате (Tamm b. Bahr, 1948: 283).

Монгольский период уже был совсем другим, поскольку серебро и бумажные деньги сменили шелк в этой роли, так что в этот период в Центральной Азии мог бы возникнуть серебряный путь. Однако представляется, что если исходить не из текстов, написанных средневековыми историками или писателями, а из реальных уйгурских документов, то мы увидим, что налоги, теоретически исчислявшиеся в серебре, фактически довольно часто выплачивались в натуральном выражении, особенно в шелковой пряже. Оживление торговли шелком на европейских рынках может быть связано не только с динамикой деятельности мусульманских купцов в империи, но и с явлением, в точности напоминающим зафиксированное в период Тан, то есть с ролью шелка как валюты (Schurmann 1956).

Благодаря этим цифрам становится очевидно, что административный поток шелка на Запад был максимальным в периоды китайского военного превосходства в Центральной Азии и тогда, когда шелк был валютой, то есть в периоды династий Хань и Тан. Известные нам объемы шелка в качестве дани и шелка как валюты соотносятся как один к десяти. Хотя тексты ничего не говорят об этом, может оказаться неслучайным, что арабы преследовали очень агрессивную политику завоеваний в Центральной Азии именно в период наибольшего выхода шелка из Китая династии Тан на Запад в первой половине VIII века.

Китайская армия в Центральной Азии с ее колоссальными тратами шелковых рулонов создала некоторые потоки весовых товаров. Например, в одном армейском документе из рутинной практики описывается, как 600 килограммов стали были отправлены из района Тянь-Шаня в китайскую армию, примерно в 2500 километрах к востоку (Trombert 2000: 99), а согдийский правитель предложил доставить зерно в китайскую армию, ведущую военную кампанию, примерно в 1000 километрах к северо-востоку.

Однако по количеству товаров, караванная торговля значительно уступала морской. К примеру, один текст описывает огромный караван VI века в 600 верблюдов, которыми управляли 240 согдийских купцов. Среди прочих товаров в нем были 10000 штук шелка, то есть приблизительно 5 тонн шелка из потенциальной общей загрузки порядка 120 тонн. Есть упоминание и о еще большем караване в начале X века между Центральной Азией и Верхней Волгой, состоявшем примерно из 3000 вьючных животных, которые, если это были верблюды, могли нести на себе около 600 тонн. Однако прибывший с Малабарского берега Индии примерно в 150 году корабль, описанный в папирусе из Музириса, который, к сожалению, уникален, мог иметь груз, эквивалентный целому большому каравану, а средний корабль из тех, что использовал Рим в торговле с Индией, имел грузоподъемность 300 тонн (De Romanis 2012). Сто двадцать таких кораблей в I веке ежегодно отправлялись в Индию с суммарной загрузкой около 36000 тонн; для перевозки такого веса караваном потребовалось бы 180000 верблюдов. Из источников явно следует, что такие огромные караваны отправлялись нечасто и что в периоды ослабления трансазиатской торговли их было всего несколько в год. В то время как караванная торговля не могла развиваться технологически, китайские джонки XIV века могли перевозить втрое больше, чем корабль из Музириса (Sen 2006: 425).

Цены и расходы

Для мирного периода первой половины VIII века цены и расходы поддаются расчету. Транспортные расходы плюс доход купцов удваивали стоимость штуки шелка между Дуньхуанем на восточной окраине Центральной Азии и Самаркандом с 14 до 28 серебряных монет (La Vais-siere 2005: 271), при этом следует учесть, что серебро в Дуньхуане было значительно более редким. При тех же данных в Самарканде 1 грамм золота имел покупательную способность 84 граммов шелка. На западном конце этого пути максимальная цена на шелк в Византийской империи при Юстиниане была законодательно зафиксирована на уровне 8 номисм за фунт, что эквивалентно 36,4 грамма чистого золота за 324 грамма шелка-сырца, то есть в соотношении 1 к 9, а в более поздний период правления Юстиниана в соотношении (Oikonomides 1986: 34), что указывает на высокую волатильность цен в зависимости от политического контекста (войны с турками и персами для византийских императоров означали войны со своими поставщиками шелка).

Во время краткого оживления Шелкового пути в результате повышения безопасности перемещения по суше из-за объединения степей монголами, то есть с 1290-х до начала 1340-х годов, перед самым прекращением его использования, цена простого шелка, доставлявшегося из Китая в Италию, утроилась (Lopez 1952: 75). В книге «Руководство по торговле» дается довольно точное описание системы безопасности на дорогах в первой половине XIV века, а также представление о фактических транспортных расходах отдельно от расходов на обеспечение безопасности:

Можно подсчитать, что купец с драгоманом [переводчиком] и двумя слугами, имея товаров на 25 000 золотых флоринов, должен потратить на путешествие в Китай от 60 до 80 сомми [слитков] серебра и не более, если он будет умело их расходовать; а на весь путь обратно из Китая в Тану [на Азовском море], включая расходы на жизнь и жалованье слуг, а также другие нужды, потребуется около пяти сомми на одно вьючное животное или несколько меньше. Вы можете считать, что один сомми стоит пять золотых флоринов. Вы можете также считать, что на каждую повозку с бычьей запряжкой потребуется по одному быку, и в такую повозку войдет десять кантаров генуэзского веса; что на каждую повозку с верблюжьей запряжкой потребуется по три верблюда и в такую повозку войдет тридцать кантаров генуэзского веса; и что на каждую повозку на конской тяге потребуется по одной лошади, и такая повозка, как правило, вмещает шесть с половиной кантаров шелка, при этом кантар равен 150 генуэзским фунтам. Можно считать при этом, что один кантар шелка соответствует 110–115 генуэзским фунтам (Pegolotti 1866: 153–154).

Это должно было означать крайне низкие, порядка 3–4 %, общие транспортные расходы для монгольской части путешествия.

Через несколько лет, когда из-за волнений начались перерывы с поставкой шелковых рулонов в Монгольскую империю, цена шелка на рынках Италии мгновенно удвоилась.

Экономические последствия: раннее Средневековье

Экспансия Китая в Центральную Азию обсуждалась при дворе императора, и при этом звучали различные варианты «за» и «против» этих походов. Из этих обсуждений, велись ли они в эпоху Хань или в эпоху Тан, вполне очевидно, что Китай никогда не рассматривал эти завоевания как экономически выгодные. Их очень высокие расходы служили поводом для резкой критики, в то время как фактическими аргументами служили только военные или дипломатические соображения (Skaff 1998a: 62ff.). Поскольку внешняя торговля с Центральной Азией была всецело в руках центральноазиатской диаспоры, от китайских купцов не исходило никакого внутреннего социального импульса в пользу этих завоеваний. Однако источники, рассказывая о некоторых целенаправленных обсуждениях этих вопросов, иногда упоминают торговлю. Один из аргументов, повторяющийся в текстах, – создание потока центральноазиатских купцов в Китай: блокада и высокие налоги, установленные правителем Турфана, были причиной, выдвинутой императором для завоевания оазиса в 640 году, хотя этому шагу противились некоторые придворные, говоря о высокой стоимости содержания армии так далеко от центральной равнины. Более того, династия Тан осознавала пользу этих иностранных купцов с точки зрения снижения стоимости содержания армии: на северо-восточной границе, в Маньчжурии, вдали от центральной Азии, династия Тан применяла систематическую политику формирования сообществ иностранных купцов (La Vaissiere 2005: 143). За счет активного торгового присутствия, возможно, снижались непомерные расходы на военное присутствие династии Тан в этих отдаленных регионах. В широком смысле возможно, что правительство обязывало согдийцев отмечаться в реестрах населения наравне с китайцами, с тем чтобы облегчить себе задачу отслеживания их деятельности и передвижений по китайской территории. Правительство также позволяло этим иностранным купцам расплачиваться на рынках серебряной монетой. Распространение согдийской торговли в китайских провинциях и сосредоточенный в руках согдийцев контроль над определенными аспектами торговли в столице были плодами осознанной политики династии Тан, направленной на продвижение роли иностранных купцов в торговле. Хотя обычно считается, что весьма негативное отношение образованных китайцев к коммерческим профессиям закончилось только со второй половины VIII века – что привело к возникновению торговой цивилизации династии Сун в XI веке, – на практике династия Тан с момента своего прихода к власти прибегала к эффективным услугам этих иностранных купцов (La Vaissiere and Trombert: 2004).

Нас, естественно, интересует, привело ли это развитие согдийской торговли в самом Китае и ее ориентация на шелк к эволюции в сторону некоторых форм раннего капитализма. Действительно, один текст, весьма изолированный и исходящий из литературного источника, интригует:

Хэ Юаньмин из Диньчжоу был очень богатым человеком. Он управлял тремя почтовыми станциями. Возле каждой из них он устроил гостиницы, где могли остановиться купцы, которые были преимущественно приезжими согдийцами. [Его] состояние было огромно, а у себя дома он держал пять дамасских ткацких станков (Taiping guangji, глава 243, перевод в: Qi 2005: 118).

Учитывая имя Хэ Юаньмина, предполагается, что он сам был согдийского происхождения. Этот пример указывает на интеграцию дальней торговли с производством и на отделение капитала от работы. Есть похожие примеры из Центральной Азии, относящиеся к X веку, но касающиеся только региональной торговли (Sims-Williams and Hamilton: 1990).

Рассчитать общий дисбаланс участия Китая в Шелковом пути невозможно, учитывая скудный набор имеющихся документов, однако такой расчет потребовал бы учесть не только огромную реальную стоимость поддержки там китайского присутствия и частную торговлю купцов Центральной Азии на караванных путях, но и участие этих купцов в торговле в Китае, возможное повышение объемов производства – если пример Хэ Юаньмина может быть обобщен – и снижение расходов для Китая. Хотя при династии Тан существовало несколько очень мощных китайских коммерческих компаний, тем не менее иностранцы, по всей видимости, могли предложить нечто такое, чего у китайцев не было. Шелковый путь был еще и путем коммерческих навыков, характер которых нам неизвестен из-за нехватки каких-либо юридических текстов.

Очевидно, что международная торговля играла важную роль в деятельности этого оазиса в Центральной Азии, и считается, что торговля сыграла также важную роль в развитии находящихся там государств. Однако на самом деле у нас нет никаких количественных данных, а текстовые данные о древнем периоде очень ограниченны. Существует одно текстовое доказательство тому, что экономика царства Крорайна, в III веке находившегося на Таримской равнине, зависела от китайского шелка, который был предметом крупнейших сделок. Китайский паломник, проделавший путь в Центральной Азии в эпоху Тан, написал о Согдиане: «Как родители, так и дети думают о том, как стать богатыми, и чем они богаче, тем больше их уважение друг к другу <…> Крепкие телом возделывают землю, остальные [половина] зарабатывают деньги [занимаясь бизнесом]». И далее о Самарканде: «здесь собраны ценные товары из множества других государств». Другие китайские источники прибавляют: «Они превосходные коммерсанты и любят прибыль; как только мужчина достигает двадцатилетнего возраста, он отправляется в соседние страны; они есть всюду, где есть возможность заработать». Эти свидетельства подтверждаются и другими наблюдениями современников о согдийцах. Так, один армянский географ пишет: «Согдийцы – богатые и трудолюбивые купцы, которые живут между Туркестаном и Арианой» (La Vaissiere 2005: 160).

Однако все еще предстоит показать, что глобальный рост, который, вне всякого сомнения, происходил в Центральной Азии с IV по X век, был связан с международной торговлей, а не прогрессом в сельском хозяйстве. Например, распространение согдийских поселений к северу, в район Семиречья, у северных предгорий Тянь-Шаня (северная Киргизия), обычно представляется как следствие того, что таким образом проходил Шелковый путь. Однако результаты археологических раскопок показывают, что с самого начала это были сельскохозяйственные предприятия, организованные на неосвоенных землях знатью, которая создавала эти города, и что лишь позже торговцы стали их использовать для остановок в пути. Более того, если мы обратимся к общей картине по всей Азии, то важность международной торговли в Центральной Азии должна была уравновешиваться относительно скудным населением этих регионов. Если согдийцев могло быть несколько сот тысяч, то численность населения в Турфане, одном из поворотных пунктов Шелкового пути, никогда не превышала 50000 человек (Skaff 1998: 365ff.). Эти цифры следует сравнить с 70–80 миллионами ханьских китайцев при династии Тан (Pulleyblank 1961), а также с миллионами жителей других крупных государств того времени. Даже в Турфане, как было недавно показано, большая часть населения никоим образом не была связана с международной торговлей (Hansen 2005).

Однако в центре спора об экономическом значении Шелкового пути в экономической истории древности и средневековья, собственно, находятся страны-получатели, а не Китай или страны, лежавшие на пути оттуда. Утверждается, что, каким бы малым ни был объем торговли предметами роскоши, ее значение для обществ-получателей было тем не менее огромно. Валлерстайн в своем исследовании капиталистического роста в Европе XVI века, пренебрегая торговлей роскошью в пользу торговли весовым товаром, по всей видимости, сильно недооценил тот факт, что каждый предмет роскоши, который привозился издалека, представлял огромную ценность, которая компенсировала небольшое количество этих предметов. Более того, в антропологическом смысле предметы роскоши были главным инструментом социальной дискриминации (Schneider 1977). Действительно, это хорошо видно на примере раннего Средневековья: в Византийской империи шелковая одежда была основным политическим инструментом имперского порядка, ношение которой строго регламентировалось. Специальная официальная организация была создана для ведения дел, относившихся к торговле шелком, и контроля его распределения в Византийской империи (Oikonomides 1986: 34Е). Позднее различные мусульманские империи и монголы использовали жалование роскошной одежды правителем или его представителями в качестве основного инструмента выделения выдающихся представителей элиты (Allsen 1997: 79f.). Однако такой переход к антропологическим причинам оставляет открытым главный вопрос о том, стал ли сам по себе шелк источником более активной экономической деятельности, чем другие товары внутреннего производства, которые точно так же могли использоваться как инструмент социальной дискриминации. Использование шелка, возможно, ослабило внутренний рост стран-получателей, так как товар на вершине иерархии был импортным, не играя никакой роли в увеличении производства в стране. Создание промышленности представляет собой уже другой вопрос, предполагающий передачу технологии – всем известна история о монахах, которые привезли в Византию яйца шелковичных червей в своих посохах – или по меньшей мере постоянный поток сырья, что в условиях транспорта того времени означало производство в соседних странах. До этой передачи и говоря об очень дальней и хрупкой торговле с исходной точкой в далеком Китае, нет оснований предполагать наличие какого-либо экономического роста, вызванного этой торговлей роскошью.