Текст книги "Человек. Образ и сущность 2015. Гуманитарные аспекты. Человек ощущающий: Перцепция в современном гуманитарном знании"

Восприятие партнерства и партнерских отношений

С.С. Сергеев

В статье рассматривается вопрос восприятия партнерства и партнерских отношений в жизни каждого человека. Концепт «партнерские отношения» сопоставляется с представлением о супружеских отношениях. Анализируются тексты запросов по проблемам межличностных отношений, посредством которых формируется восприятие партнерских отношений в целом. Отмечается, что в настоящее время представление об отношениях и восприятие отношений формируются в кризисные периоды развития супружеских отношений. В развитие образа отношений основной вклад вносят женщины.

Ключевые слова: партнерские отношения; партнерство; восприятие партнерства.

The article deals with the issue of partnership and partner relations perception in the life of every person. The concept «partner relations» is compared with the notion «spouse relationship». Text published on-line inquiries for psychological help on interpersonal relationships are analyzed. On the author’s opinion, by such texts interaction perception of the concept «partner relations» is being formalized. It’s highlighted that perception of partner relations mostly is forming in crisis periods of spouse relationship development and that women are in advance-guard.

Keywords: partner relationship; partnership; perception of partnership.

Большинство жителей современного мегаполиса переживают хроническую неудовлетворенность своими отношениями с окружающими. Это недовольство сопровождается периодическими обострениями отношений. Исходя из личного опыта, каждый знает, как редко мы говорим о своих отношениях. Описывая свои отношения в паре, человек обычно высказывается либо идеализированно и неопределенно («мы любим друг друга», «наши отношения замечательные» и т.п.), либо же, что более часто, в периоды обострений проблем в отношениях и кризисов в высказываниях об отношениях начинают доминировать обвинения, упреки, оскорбления и даже угрозы5555
  Подтверждение этому мы находим в исследованиях Л.Р. Комаловой (см., например: [Комалова, 2009; 2013; 2014]).


[Закрыть].

Как известно, отношения в паре являются одной из фундаментальных ценностей в жизни человека. Э. Гидденс отмечает, что «сегодня для каждого отношения – это рефлексивный проект» [Гидденс, 2004, c. 200]. При этом «открытый диалог с другим является средством, с помощью которого рефлексивно организуются отношения» [Гидденс, 2004, с. 200]. Попытка выхода на открытый разговор о своих отношениях чаще всего возникает при обращении к третьим лицам, способным обеспечить пару теоретическими, аналитическими и концептуальными ресурсами. Во многом в открытом разговоре о партнерстве в отношениях, опосредованном специалистом, открывается возможность исследования формирующихся партнерских отношений. Потенциальные партнеры, проговаривая сложившуюся в их отношениях ситуацию, обучаются рефлексивно конструировать реальность межличностных отношений, воссоздавая индивидуализированный концепт «партнерские отношения», наполняя его значимыми смыслами о партнерстве, маркируя его содержание относительно динамики развития собственных отношений.

Исследователи выделяют различные факторы, влияющие на развитие партнерства в отношениях. Обычно тему партнерства и партнерских отношений принято рассматривать в рамках деловых отношений, а также супружеских отношений. Зачастую в консультациях по проблемам межличностных отношений можно услышать фразы: «Нам бы хотелось партнерских отношений». Однако по большей части ни у кого из партнеров нет определенного представления о том, что же такое «партнерские отношения». Следует отметить, что для российской культуры восприятие партнерских отношений больше носит умозрительный и теоретический характер, чем имеет под собой практический и опытный базис.

В супружеских отношениях партнерство и партнерские отношения представляют собой равное отношение партнеров друг к другу, а также обязательным и чрезвычайно важным выступает «договорной» характер взаимодействия. Об этом пишет известный британский социолог Э. Гидденс: «Люди стремятся организовывать свои отношения через “договорную приверженность”» [Гидденс, 2004]; это в большей мере можно сказать о партнерских отношениях. Помимо всего прочего, потенциальным партнерам важно отойти от идеальных представлений об отношениях между мужчиной и женщиной, для создания партнерских отношений необходимо создать специфические условия, следовать процедуре выработки взаимоприемлемых договоренностей. И чем тщательнее и дольше проводится подобная совместная работа, тем больше шанс, что партнерство состоится, будет выше. В этом отношении договариваться будет необходимо практически по всем областям совместной жизни: досуг, финансы, отдых, домашнее хозяйство, дети, друзья, родительские семьи, ценности и интересы каждого партнера.

В партнерских отношениях как таковая вертикаль власти отсутствует. При этом партнерство создает определенную дистанцию в отношениях. Дистанция обусловливается добровольно принимаемыми правилами, когда возникающие в отношениях переживания и различные поведенческие реакции могут не поддерживаться партнером, а значит, требуется прикладывать дополнительные усилия для того, чтобы адаптироваться к партнерскому взаимодействию. Можно сказать, что восприятие партнерских отношений противостоит классически принятым представлениям о взаимодействии супругов.

Итак, можно сказать, что взаимодействие на основе уважения партнеров друг к другу и рассмотрения позиции и потребностей каждого при решении проблемных ситуаций с учетом достигнутых договоренностей получило название «партнерские отношения».

Настоящее исследование проводится с целью выявить представления об отношениях в паре, типичные для мужчин и женщин в обыденной жизни. Одной из основных задач исследования является определение соотношения реальных представлений об отношениях с тем, что в общественном сознании принято считать идеалом отношений – партнерскими отношениями.

Анализируются тексты запросов на оказание психологической помощи по проблеме межличностных отношений. Анализируемые тексты обращений опубликованы в свободном доступе на интернет-портале Московской психологической службы [МСППН]. Помимо этого, проводится качественный анализ стенограмм очных консультаций пар и индивидуальных консультаций отдельных партнеров, а также анализируются стенограммы терапевтических групп для пар и отдельных партнеров, проводившихся в рамках консультативной практики АНО «Гарант Отношений»5656
  Стенограммы используются с соблюдением соответствующего законодательства РФ. – Прим. авт.


[Закрыть]. Рассматриваются тексты, в которых в исследовательских целях мужчины и женщины описывали свои реальные отношения.

В результате проведенного качественного анализа было выявлено, что восприятие партнерских отношений партнерами является в большинстве случаев неопределенным и абстрактным. Образ отношений может быть охарактеризован как неотрефлексированный концепт. Также можно отметить, что полученные в результате анализа данные о восприятии партнерства не соотносятся с принятым в обществе представлением о партнерстве как об идеальной форме отношений. Применительно к этому Э. Гидденс отмечает, что «интимность – это, помимо всего прочего, дело эмоциональной коммуникации – как с другим, так и с собой – в контексте межличностного равенства» [Гидденс, 2004]. Представление о партнерстве в отношениях формируется в речи, преимущественно женщин, которые обращаются за консультацией (87%). Возраст от 15 до 58 лет, средний возраст женщин, обращающихся за помощью, 20–35 лет.

Выяснилось, что женщины располагают более широким репертуаром лексико-семантических конструкций для описания как отношений в целом, так и партнерства в отношениях в частности. Среди представлений, превалирующих в запросах на консультационную поддержку по проблеме межличностных отношений, ближе всего к концептуальному полю «партнерские отношения» следующие темы:

• восприятие и определение типа отношений, формирующегося в паре, и его качества (семейно-рутинные отношения; серьезные отношения; длительные отношения; напряженные отношения; непостоянные отношения; бесперспективные отношения; виртуальные отношения на расстоянии; теплые доверительные отношения);

• определение, на какой стадии находятся отношения, и их сравнение с идеальным представлением о партнерских отношениях (знакомство; установление отношений; кризисы отношений; разрыв; расставание; завершение отношений; восстановление отношений после разрыва);

• восприятие отношений в кризисные периоды (скука; флирт с другими; измена; отсутствие внимания к партнеру; отсутствие общих интересов; отсутствие сексуального влечения; постоянная критика со стороны одного из партнеров; развод; переезд в собственное жилье; желание одного из партнеров завести ребенка);

• взаимные ожидания партнеров друг от друга и ожидания партнеров от отношений (хочу, чтобы он всегда ухаживал за мной; хочу, чтобы в отношениях был трепет; боюсь, что он меня бросит; он хочет, чтобы я больше ухаживала за собой, похудела, изменила стиль в одежде; хотелось, чтобы он уважал мой труд; не могу ему доверять);

• выявление личностных характеристик каждого из партнеров на фоне развивающихся партнерских отношений (я несдержанная; я ужасная хозяйка; мой женственный внешний вид; мое дурацкое поведение; он домосед; он слишком спокойный; я активная; с его стороны отсутствует инициатива; реакция на ссоры – я замыкаюсь в себе и начинаю молчать; не могу найти партнера; он очень несдержанный и агрессивный; я очень остро реагирую и воспринимаю очень болезненно);

• формирование восприятия отношений и оценка возможности партнерских отношений (у нас прекрасные отношения; мы в начале отношений были влюблены, а сейчас как-то все ушло; у нас нет взаимопонимания; сейчас у нас кризис отношений);

• восприятие значимым социальным окружением и референтной группой формирующихся партнерских отношений в паре (я не нравлюсь его родителям; я раздражаю его родителей, так как я другой национальности; он боится идти против семьи; его родители не давали нам нормально встречаться; из-за экономического кризиса муж потерял работу, и кризис сказался на семейных отношениях);

• восприятие и распределение ролевых позиций в паре (мужчина должен быть кормильцем и добытчиком; я устаю на работе и с ребенком) и т.д.

Качественное исследование запросов показывает, что актуализация концепта «партнерские отношения», к сожалению, происходит в основном в кризисных для партнеров ситуациях. Соответственно, концептуальное поле, в первую очередь, наполняется номинациями с негативными коннотациями, что отталкивает партнеров от обсуждения этой темы, а значит, ведет к стихийному процессу становления партнерских отношений. В частности, это приводит к формированию примитивного стереотипного представления о паре как о семье из двух человек и восприятию партнера узко в рамках статусно-ролевых оппозиций «муж» / «жена», «кормилец» / «заботящаяся», «мать» / «отец», в крайнем случае: «выше по статусу» / «ниже по статусу», «хозяин» / «рабыня» и т.п. Иными словами, налицо факт асимметрии отношений в паре и смещение восприятия партнерских отношений как отношений равных партнеров (схематично этот союз можно представить как формулу «А и Б = равноценные буквы алфавита») в сторону силовых иерархически обусловленных отношений более сильного с более слабым в паре (буква А предшествует букве Б и является более частотной).

Обращающиеся за помощью пытаются самостоятельно найти выход из кризисных отношений, т.е. изыскивают собственные силы и возможности для стабилизации ситуации. В запросах фиксируется субъективное описание ситуации со стороны одного из партнеров. Проговаривая трудности и потенциальные возможности своих отношений третьему субъекту, партнеры становятся способными разработать возможные процедуры оценки партнерских отношений, определить те изменения, которые происходят в отношениях, а также оценить развитие партнерства в отношениях. Однако, как отмечает Э. Гидденс, «необходимо обеспечивать богатый фундамент теоретических и концептуальных ресурсов для создания рефлексивно упорядоченного рассказа об отношениях в паре» [Гидденс, 2004], а значит, потребность потенциальных партнеров, стремящихся к формированию партнерских отношений, становится более чем очевидной.

Очень часто можно слышать вопрос: «А какие бы вы хотели, чтобы были ваши отношения?». И не каждый на него сможет сразу ответить. Но прежде чем пробовать отвечать на это вопрос, стоит спросить себя, какие отношения у меня сейчас. О.И. Генисаретский отмечает, что «в условиях демократии чувств, когда образ жизни сильно индивидуализирован в эмоционально-ценностном отношении, крайне актуален вопрос <…> наведения межличностных связей. Наша задача – внятно сказать друг другу, как мы отстраиваем свои отношения» [Генисаретский, 2006]. В российском обществе не принято задумываться об отношениях, а уж тем более о них говорит. Но только через разговор о своих отношениях мы начнем их воспринимать и, уже восприняв, попытаться что-то с ними делать. Речевой репертуар описания отношений крайне узок, однако нужно с чего-то начинать, чтобы сделать первый шаг к формированию культуры партнерских отношений.

Список литературы

1. Генисаретский О.И. Обретение формы: Человек становящийся // Человек.ru. – 21.03.2006 [Электронный ресурс]. – Режим доступа: [http://synergia-isa.ru/lib/download/prop/7.doc]; [http://www.antropolog.ru/doc/persons/genis/genis]; [http://nsuem.ru/dt/informRes/izdaniaNSUEM/chelovekRu.php] (Дата обращения: 03.10.2009.)

2. Гидденс Э. Трансформация интимности. – СПб.: Питер, 2004. – 208 с.

3. Комалова Л.Р. Лингвистический аспект конфликтологической компетентности: Дис. … канд. филол. наук. – М., 2009. – 378 с.

4. Комалова Л.Р. Мультикомпонентная парадигма исследования состояния «агрессия» // Междисциплинарный подход в теоретической и прикладной лингвистике. – М.: ИПК МГЛУ «Рема», 2013. – С. 75–85.

5. Комалова Л.Р. Репертуар вербальной реализации ответной агрессии в ситуациях статусно-ролевой асимметрии // Актуальные проблемы литературного перевода. – М.: ФГБОУ ВПО МГЛУ, 2014. – С. 104–116.

6. Московская служба психологической помощи населению (МСППН) Департамента социальной защиты населения города Москвы [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.msph.ru/ (Дата обращения: 11.07.2014.)

Рефераты

Дж. Бурк
История боли: от молитвы до болеутоляющих
Реф. кн.: Bourke J. The Story of Pain: From Prayer to Painkillers. – Oxford: Oxford univ. press, 2014. – 416 P

Ключевые слова: болевое ощущение; болевое поведение; культурная история; ретроекция.

Джоанна Бурк – известный британский историк и культуролог, профессор кафедры истории, классицизма и археологии Колледжа Биркбек Лондонского университета, автор более 10 монографий. В последние годы Дж. Бурк активно занимается исследованием культурно-исторической специфики эмоций и ощущений. Реферируемая работа посвящена исследованию болевого ощущения. Автор рассматривает вопрос о том, как субъективный опыт переживания боли опосредуется социокультурной средой, которая диктует правила и нормы болевого поведения и навязывает способы осмысления и словесной передачи этого опыта.

Работа состоит из введения и восьми глав.

Во введении автор задается вопросом о том, что представляет собой боль. Дж. Бурк указывает на многозначность самого термина и возможность его применения к широкому спектру телесных состояний: от поцарапанного колена до камней в почках. Она ссылается на известного английского врача Питера Латема, который писал о том, что «боль принимает много обличий» (с. 1), и болью следует считать все то, что называет ею сам страдалец. Этот подход, как подчеркивает автор, оказался «высокопродуктивным» (с. 3) в исторических исследованиях боли, поскольку он позволяет реконструировать представления о страданиях, свойственные предыдущим поколениям, не навязывая им единственно возможного, правильного толкования болевого ощущения. Он позволяет нам исследовать то, как понятие «боль» менялось с течением времени, как оно конструировалось в теологических, клинических и психологических дискурсах.

Автор предостерегает читателя от трактовки боли как сущности и предлагает другую ее интерпретацию – «боль как тип события» (с. 5). Дж. Бурк поясняет, что боль является одним из повторяющихся в нашей жизни событий, которое участвует в нашем конституировании себя и другого. Событие обозначается термином «боль», если оно определяется как таковое человеком, испытывающим это состояние. Человек становится человеком, испытывающим боль, или превращает себя в такового посредством процесса номинации.

Автор обращается к вопросу о том, откуда люди могут знать, чтό именно называть болью, если она представляет собой сугубо частный опыт. В связи с этим она ссылается на «Философские исследования» Л. Виттгенштейна, в которых автор показывает, как происходит научение культурному опыту боли, когда взрослые объясняют поранившемуся и плачущему ребенку, каким словом следует обозначать испытываемое им состояние. Тем самым ребенок обучается болевому поведению.

Автор особо подчеркивает, что термином «боль» описывается то, как мы переживаем определенное состояние, а не само состояние. Например, когда мы говорим, что у нас болит зуб, боль не является свойством зуба, а представляет собой наш способ восприятия этого зуба. Иными словами, «боль не есть неотъемлемое свойство чистого ощущения; она есть способ восприятия опыта» (с. 7). «Боль есть модус восприятия; это не сама травма или болевой стимул, а то, как мы оцениваем травму или стимул. Боль есть способ бытия в мире или способ номинации события» (с. 8).

Будучи типом события, боль представляет собой действие. Люди производят боль разными способами. Бурк называет боль контекстуально обусловленным событием. В разных ситуациях так называемый болевой стимул может послужить источником страдания (ситуация телесного наказания) или удовольствия (мазохизм). Кроме того, не существует прямой зависимости между интенсивностью воздействия на тело и степенью испытываемого страдания; испытывает ли человек «боль» или просто «давление», зависит от его ожиданий.

Дж. Бурк указывает на ряд преимуществ, которые дает трактовка боли как события. Во-первых, она позволяет учитывать любое описание боли как валидное, не отдавая предпочтения одному исторически специфичному значению термина «боль» перед другим. Определение боли как «типа события» нейтрально по отношению к «истинностной ценности» любого философского или научного определения. Онтология боли никогда не бывает неизменной. Автор напоминает нам о том, что научная практика всегда есть социальное действие. Определение характеристик боли требует усилий философов, ученых, клиницистов и историков. «Мы изобретаем, а не открываем боль» (с. 12).

Второе преимущество заключается в том, что предлагаемый подход позволяет интерпретировать боль как исторически сложное событие. Опыт боли есть многоаспектное сенсорное, когнитивное, аффективное, мотивационное и временнόе явление. Люди воспринимают боль сквозь призму всего своего жизненного опыта, включая физиологические и эмоциональные состояния, когнитивные установки и статус, который они имеют в различных сообществах.

Боль существует исключительно в акте ее оценки. Она имеет свойство «принадлежности мне» («mine-ness») (c. 15). Опыт боли – это не то, что происходит, не то, что вторгается в человека извне. Это событие в том смысле, что люди активно конструируют его сенсорно, когнитивно и мотивационно. Интерпретация боли как «типа события» позволяет нам разграничить болевую ситуацию и болевой опыт: вполне возможно находиться в болевой ситуации, не испытывая при этом боли, и, напротив, испытывать боль, не находясь при этом в болевой ситуации. Боль, подчерчивает Дж. Бурк, может ощущаться по-разному, в зависимости от приписываемого ей значения. Кроме того, люди интерпретируют свою боль не как самостоятельные, изолированные, независимые телесные существа, но во взаимодействии с другими телесными существами в определенных социальных условиях. Большое значение имеют, по убеждению автора, когнитивные факторы. Есть большая разница между интерпретацией боли как проникновения в тело разъяренного божества, дисбаланса в приливе и оттоке жизненных соков, наказания за неправедную жизнь или вторжения микробов. Язык и тело не могут изучаться в отрыве от своего культурного контекста. Тело – это не просто сенсорный индикатор. Оно не просто регистрирует возникающее ощущение, но и немедленно оценивает его как неприятное и вызывающее страх или негодование. «Тело никогда не является чистой сомой: оно создается в социальном, когнитивном и метафорическом мирах» (с. 17).

Третье преимущество предлагаемого им подхода автор видит в том, что боль рассматривается как явление социальное. По убеждению автора, не существует такого явления, как частное болевое событие. С самого момента рождения человек посвящается в культуру боли. Получив представление о том, что такое болевое событие, посредством языка, мимики и жестов, человек учится тому, как следует реагировать на боль. Эти коммуникативные акты являются нормативными. Они не просто фиксируют разные способы, которыми люди реагируют на страдание, но заключают в себе скрытые указания на то, как следует себя вести. Человек, испытывающий боль, подчиняется этим указаниям вследствие множества причин, большая часть которых им не осознается. Правильное поведение вызовет желаемый отклик и позволит получить необходимую медицинскую помощь, заботу и сочувствие. Неудивительно, что социальные нормы, предписываемые для выражения боли, всегда различались в зависимости от пола, классовой принадлежности, рода занятий и возраста «страдальца». Они претерпевали изменения с течением времени по мере того, как люди, испытывающие боль, творчески исполняли болевой акт. В этом смысле боль можно рассматривать как «усвоенную экзегезу» (learned exegesis) (c. 18). «Физиологическое тело является активным репозиторием социальных и политических смыслов» (с. 18), и опыт боли всегда социален.

Четвертым преимуществом автор считает то, что в его подходе социальное соединяется с физиологическим. Акт номинации влияет на телесные реакции. Другими словами, «тело испытывающее боль, – это не просто сущность, которая ожидает социальных предписаний (что подразумевает метафора “тело как текст”), но активная действующая сила, которая созидает боль и, в свою очередь, созидается ею» (с. 19–20). При постоянном повторении одного и того же наименования боли возникает ответная реакция со стороны физиологического тела. Образные языки могут влиять на вегетативное возбуждение, реакции со стороны сердечно-сосудистой системы и сенсомоторные действия. «Номинация может подсказывать телу, как реагировать» (с. 20). Этот феномен получил название «ретроекция». Автор поясняет, что ретроекция – это процесс, в ходе которого метафоры, телесные образы и символы начинают ощущаться внутри тела.

Тело, язык и культурная модель находятся во взаимодействии, вступая в динамические взаимоотношения. Любое изменение в одном из этих компонентов неизбежно повлечет за собой изменения в других.

И наконец, модель боли как события разрушает дихотомию «тело – разум», стирая границу между физическим и душевным страданием. «Язык участвует в диалоге с физиологическими телами и социальным окружением» (с. 22).

Автор подчеркивает, что при исследовании проблемы боли он опирался главным образом на вербальные репрезентации болевого ощущения, полагая, что язык, к которому прибегают люди, испытывающие боль, может много сказать об испытываемых ими ощущениях. Автор работает с британскими и американскими текстами, датируемыми периодом с 60-х годов XVIII в. до настоящего времени. Он ставит перед собой задачу определить, может ли изучение способов вербализации боли свидетельствовать об исторических изменениях в ее переживании.

В главе второй работы, озаглавленной «Отстраненность» (Estrangement), Дж. Бурк исследует факторы, препятствующие коммуникации болевого опыта. Она подчеркивает, что большинство чувственных состояний с трудом поддается вербализации, и боль является лишь одним из них, хотя и следует признать ее особую «резистентность» к коммуникации. Рассматривая причины этого явления, автор заявляет, что боль отчуждает страдальца от его собственного тела. Существует разрыв между «я» и «моим телом, испытывающим боль». Боль начинает восприниматься как «предательство» тела. Экстремальная боль часто вынуждает человека искать уединения, что также не способствует ее выводу в речь. Кроме того, она канализирует внимание человека и лишает его возможности полноценного взаимодействия, в том числе и вербального, с внешним миром. Важным признается и то обстоятельство, что попытки сообщить о боли напоминают человеку о том, какие страдания он испытывает, превращая его в «свидетеля собственной агонии» (с. 34). Человек может избегать разговоров о своем ощущении и потому, что он хочет оградить близких ему людей от собственных страданий. Замечено, что рассказ об испытываемой боли способен вызвать болевой отклик у слушателя. Автор предлагает три объяснения этому феномену: 1) рассказ вызывает воспоминания о собственном пережитом опыте боли; 2) он может расстроить слушателя, который силой своего воображения вызывает у себя аналогичные ощущения; 3) эмпатия запускает нейронные процессы и приводит к тому, что в сознании слушателя происходит симуляция болевого ощущения.

Автор отмечает также, что «коммуникации» болевого опыта препятствуют три дополнительных обстоятельства: 1) болевая ситуация может показаться человеку унизительной, особенно в случае заболеваний, на которых лежит «социальная стигма» (СПИД, рак, сифилис и т.п.); 2) попытки сообщить о боли могут рассматриваться как обвинение в недостаточной и неправильной медицинской помощи либо уходе; 3) они могут вызвать нежелательный отклик со стороны свидетелей.

Одновременно с этим автор подчеркивает, что попытки коммуникации болевого опыта могут служить средством создания и консолидации сообществ. Люди, испытывающие боль, проживают свои страдания в общем пространстве – в кругу семьи, в больницах, клиниках и хосписах. Боль может объединять людей. Автор упоминает в связи с этим феномен кувады – испытываемых мужем схваткообразных болей во время родов его жены. Кувада, по мнению Дж. Бурк, способствует объединению семьи и счастливой совместной жизни. В XXI в. развитию особых «болевых сообществ» в значительной степени способствовал Интернет. Благодаря таким сообществам человек обретает особый болевой язык и получает возможность поделиться своим опытом с понимающими и сочувствующими им людьми.

Глава третья работы озаглавлена «Метафора» и посвящена исследованию образных средств номинации болевого ощущения.

По утверждению автора, коммуникация боли перестает быть «безнадежным мероприятием» (с. 54) благодаря тому, что человек имеет возможность использовать образные языковые средства. Язык боли «пронизан метафорами, сравнениями, метонимиями и аналогиями» (с. 53), источником которых служит социокультурная среда.

Автор поясняет, что под «образными средствами» он имеет в виду «риторические фигуры речи, которые используют ассоциацию или сходство, как, например, в аналогии между двумя вещами (“pain gnawed at his stomach” – букв. “боль грызла ему желудок”), сравнении (“the pain felt like a rat, gnawing his stomach” – букв. “боль была словно крыса, грызущая его желудок”) и метонимии (“the gnawing continued” – букв. “грызение продолжалось”)» (с. 54). В дальнейшем автор обозначает все эти фигуры речи общим термином «метафора». Ссылаясь на Р. Гиббса, автор напоминает, что метафора не просто служит украшением речи, но является механизмом мышления, позволяющим осмыслять абстрактное через конкретное. Автор подчеркивает, что метафорические концепты возникают из опыта телесного взаимодействия с окружающей средой, которое включает в себя как минимум два компонента: физическое взаимодействие с объектами и социальное взаимодействие с другими людьми. По убеждению автора, культура участвует в создании не только метафорических систем, но и самого физиологического тела. Именно поэтому анализ образных средств выражения болевого ощущения в источниках разных периодов позволяет выявить не только то, как люди обозначали, но и как они действительно переживали боль.

Метафоры, по мнению автора, оказываются особенно полезны в ситуациях, когда человек пытается передать опыт, «сопротивляющийся выражению» (resistant to expression) (c. 55). Так, метафорически связывая боль с воздействием на тело некоторого предмета, человек получает возможность передать хотя бы некоторые компоненты своего трудно выразимого ощущения (например, «it feels as if there’s a nail sticking into the bottom of my foot» – букв. «такое ощущение, будто мне в стопу воткнулся гвоздь») (с. 55). Принципиально важным автор считает то обстоятельство, что с помощью метафоры, выносящей ощущение во внешний мир, человек пытается упорядочить собственный телесный опыт. Метафора помогает ему понять боль, справиться с ней и сообщить о ней собеседнику.

Автор переходит к рассмотрению групп метафор, регулярно используемых в нарративах болевых ощущений. Автор заявляет, что любые телесные события, включая болевой опыт, «испытывают пределы конвенционального языка» (c. 59). Их описания являются результатом изобретательства и экспериментирования. Примером тому служат контексты типа «the pain was like a bowl of Screaming Yellow Zonkers popping hard behind my forehead». В данном описании фигурирует название продукта, который выпускался в 60-х годах ХХ в. и представлял собой попкорн в желтой глазури, и головная боль описывается буквально как «миска попкорна, который взрывается у меня за лбом». Другими примерами окказиональных авторских метафор являются: «a family of snakes squirming in my buttocks» (букв. «семейство змей, извивающихся у меня в ягодицах»), «like a demand from Her Majesty’s Inspector of Taxes» (букв. «как требование налогового инспектора Ее Королевского Величества»), «my back hurt so bad I felt like I had a large grapefruit down about the curve of the back» (букв. «спина болела так сильно, словно у меня на изгибе спины был большой грейпфрут»). Такие описания, по наблюдению автора, наиболее характерны для художественной литературы и поэзии, но встречаются и в повседневной устной речи.

Наряду с окказиональными образованиями существуют устойчиво повторяющиеся описания, основанные на одном и том же наборе метафор. Автор описывает четыре основные группы метафор.