Текст книги "Тайная стража России. Очерки истории отечественных органов госбезопасности. Книга 6"

В годы военного лихолетья

А.Б. Кононов
Антисоветское вооруженное восстание в Ненецком национальном округе Архангельской области в 1943 г

С июля 1929 г. обширная территория, ранее входившая в состав двух уездов на северо-востоке Архангельской губернии, получила окружной статус и стала именоваться Ненецким округом (позже – Ненецкий национальный и Ненецкий автономный округ), входившим в состав Северного края, а с 1937 г. – в состав Архангельской области. Основным видом хозяйствования жителей округа на протяжении веков оставалось оленеводство, имеющее древнюю и непреходящую традицию. Местное население, не смотря на реализованные мероприятия по коллективизации сельского хозяйства и образование оленеводческих и рыболовецких колхозов, в целом сохраняло традиционный уклад жизни. По данным переписи 1939 г., численность населения округа составляла 46 тыс. человек. Поголовье оленьего стада в 1940 г. оценивалось в 167 тыс. голов[290]290
  Народное хозяйство РСФСР за 60 лет. Статистический ежегодник. М., 1977. С. 9, 180.


[Закрыть]. Характерно, что до начала войны коллективизация в Ненецком округе так и не стала сплошной. В частности, по имеющимся оценкам, в обобщенное колхозное стадо оленей к началу войны входило чуть более половины из указанного поголовья.

При всей отдаленности, патриархальности, малонаселенности жители округа приняли самое непосредственное участие и сыграли свою уникальную роль в достижении Победы. За годы войны на северные участки фронта было отправлено более десяти тысяч оленей, принимавших участие в качестве тягловой силы в боевых действиях на Карельском фронте. Хозяйства округа сдали государству 33 500 центнеров мяса, 74 250 штук оленьих кож. Пушным промыслом в округе в тот же период занимались около 700 человек, они сдали государству пушнины на 6158 тыс. рублей. Был увеличен вылов рыбы, в военный период государству было сдано около 280 тыс. центнеров. Для сравнения: в 1940 г. рыбодобыча составила 29870 центнеров. Важным промежуточным пунктом Северного морского пути являлся Печорский порт, через который в 1941–1945 гг. переправлялись лес, воркутинский уголь (до марта 1942 г., когда была пущена железная дорога Воркута – Печора), рыба, хлеб, соль, горючее, цемент и другие народнохозяйственные грузы. Общий грузооборот Печорского порта за этот период составил 196 тыс. тонн. В зимнее время для вывоза из округа мясорыбной продукции использовался санный путь. С 1941 г. в округе стала ощущаться нехватка рабочих рук. Многие оленеводы, рыбаки, охотники, работники предприятий были мобилизованы в действующую армию. Пустующие рабочие места занимали женщины и подростки. 12–14-летние, они наравне со взрослыми трудилась на рыбопутине, в оленьих стадах, на промысле пушнины.

Вместе с тем, именно в Ненецком округе имело место единственное в военный период в Архангельской области вооруженное восстание местного населения, вошедшее в историческую литературу под названием «Мандалада».

Весна 1943 г. в ненецкой тундре выдалась на редкость засушливой. Олени не набирали вес, ушел промысловый зверь. План по сдаче мяса и пушнины, вылову рыбы не выполнялся в условиях возраставших военных налогов. Ответом властей стало прекращение продовольственного снабжения, прежде всего муки – исстари завозимой в суровый нехлебородный край.

Недовольство ненцев вылилось в объединение около 60 хозяйств в «Мандаладу» (с ненецкого – «находящийся в сборе, в куче»), окончательный отказ с их стороны от уплаты каких бы то ни было налогов, с сопутствующим присвоением 61 мешка муки, 10 бочек соли и угоном 95, ранее переданных в качестве военного налога, оленей. Отметим не подвергаемую сомнению организационную роль лидеров движения, агитировавших сомневавшихся ненцев к вступлению в организацию и создание отдельного стойбища в предгорьях Северного Урала, около горы Недь-Ю, в 100 км. от пос. Усть-Кара.

Для ликвидации «Мандалады» из Архангельска была направлена вооруженная ППШ оперативная группа под командованием старшего лейтенанта госбезопасности Земзюлина. 23 июня 1943 г. в ходе вооруженного столкновения с засевшими в горах ненцами был убит один красноармеец, четверо, в т. ч. руководитель группы Земзюлин, получили ранения, погибли шестеро восставших, еще двое получили ранения. Во избежание дальнейшего кровопролития в качестве переговорщиков в горы были направлены остававшиеся на равнине жены участников «Мандалады», сумевшие уговорить мужей сложить оружие. После боя было собрано 37 единиц огнестрельного оружия, в основном – американские винтовки «ремингтон» и берданки, 222 патрона, свыше 1,5 кг. пороха, 500 капсюлей. 36 ненцев (в возрасте от 18 до 78 лет) были доставлены для проведения следствия в Архангельск, чуть позже к ним прибавилось еще трое, задержанных следовавшей, но не поспевшей к месту событий оперативной группой из Сыктывкара.

Проведенное в период с 6 июля по 4 сентября 1943 г. следствие обвинило задержанных в преступлениях, предусмотренных ст. 58–2 (вооруженное восстание) и 58–11 (участие в контрреволюционной организации) УК РСФСР. Во время следствия умер один из руководителей «Мандалады» – С. Ного. Оставшихся в живых судил на закрытых заседаниях военный трибунал войск НКВД Архангельской области. Другой руководитель «Мандалады», В.Лаптандер, был приговорен к расстрелу, замененному решением Президиума ВС СССР от 12 января 1944 г. 20 годами каторжных работ, и умер в тюрьме 9 февраля 1944 г. Остальные обвиняемые получили по 10 лет лагерей с последующим поражением в правах на 5 лет и конфискацией имущества. Один из ненцев был оправдан и сразу же отправлен на призывной пункт. Кроме того, 49 ненцев, в т. ч. семеро погибших, проходили по делу, но «не привлекались к ответственности». В июле 1990 г. прокуратура Архангельской области после изучения материалов дела пришла к выводу о том, что «… квалификация содеянного является правильной. Мера наказания определена к каждому из осужденных с учетом личности и степени участия в содеянном. Нарушений норм уголовно-процессуального закона по делу не установлено[291]291
  Поморская энциклопедия в 5 томах. Т. 1. Архангельск: Поморский государственный университет им. М.В. Ломоносова, 2001. С. 238.


[Закрыть].

На этом можно было бы ставить точку. И все-же. Попробуем разобраться.

Материалы данного уголовного дела, в отличие от многих иных им современных, представляют внушительный том и содержат подробные протоколы допросов свидетелей и обвиняемых, которые, в частности, не позволили прокуратуре Архангельской области в 1990 г. в ходе кампании по реабилитации усомниться в справедливости обвинения 1943 г. Однако, именно чрезмерная подробность, обвинительная направленность и «сложносочиненность» показаний способствуют распространению убеждения о несправедливости выдвинутых обвинений. У этого сомнения имеются некоторые основания. Так, в списке 39 обвиняемых по следственному делу, 36 охарактеризованы как неграмотные, а расписывался в следственных документах и вовсе один – Валей Семен, остальные вместо подписи ставили родовые знаки-клейма. При этом в своих, данных через переводчика, показаниях лидер группы неграмотный кочевник – оленевод С. Ного признает себя виновным в том, что (приводим дословно): являлся одним из руководителей вооруженной бандитской группы, так называемой Мандалады, которая в переводе с ненецкого означает «сбор, созыв людей для похода против установленных законов советской власти, короче говоря, восстание против советской власти».

Творчество следователя в данном случае представляется весьма вероятным. Слишком емкое значение приобрело в протоколе ненецкое слово «мандалада». Подобные сомнения вызывают и иные объемные материалы дела – многостраничные переведенные на русский язык протоколы, скрепленные родовым клеймом. А ведь они являются единственным первоисточником для современного исследователя. Ненецкая письменность перед войной только зарождалась в столичных университетах, аудиозаписи не велись.

Указанные обстоятельства порождают спорадические всплески интереса к трагедии в ненецкой тундре. Творческий подход к делу со стороны следователя способствует переосмыслению событий 75-летней давности и возникновению двух крайних оценок.

Так, рядом исследователей действия участников «Мандалады» 1943 г. оправдываются и выстраиваются в общую канву национально-освободительного движения ненецкого народа против русской, в т. ч. советской, экспансии. При этом вспоминаются набеги ненцев на Пустозерск XVII–XVIII вв., волнения в ходе коллективизации[292]292
  Головнев А. В. Кочевники тундры: ненцы и их фольклор. Екатеринбург: УрО РАН, 2004. С. 92; Топоркова Т. А. Структурно-функциональные особенности системы средств массовой информации в Ямало-Ненецком автономном округе: дисс… канд. филолог. наук. М., 2002. С. 18–19, 39. Цымбалистенко Н. В. Литературно-художественное осмысление исторических судеб коренных народов северо-запада Сибири: на материале ненецкой и хантыйской литератур: дисс… д-ра филолог. наук. СПб, 2005. С. 173.


[Закрыть], откуда перекидывается мостик к набиравшему в 1990-е гг. движению по вовлечению ненцев в финно-угорское движение, противопоставляемое многовековой русской колониальной политике[293]293
  Леэте Арт. Казымская война: восстание хантов и лесных ненцев против советской власти. Тарту: [б. и.], 2004.


[Закрыть].

Иной крайностью является поиск в тундре не только ненецкого, но и немецкого следа. Известно, что немецкое командование проявляло к Крайнему Северу самый непосредственный интерес. В годы войны на заполярных островах действовало несколько немецких радиометеостанций, Кригсмарине предпринимал попытки пресечь работу Северного морского пути, в полярных водах барражировали немецкие подводные лодки. Однако никаких свидетельств о причастности Абвера к ненецкому восстанию не имеется, протестует против этого и здравый смысл. Отметим, что в данном случае указанные исследователи обгоняют в своем творчестве даже следователя НКВД, действовавшего в рамках действовавшего уголовного законодательства.

Участники «Мандалады» были осуждены по двум статьям УК РСФСР: 58–2 (вооруженное восстание) и 58–11 (участие в контрреволюционной организации). При этом последняя не могла выступать в качестве самостоятельной, а лишь подчеркивала организованный характер преступного деяния. Диспозиция статьи 58–2 фактически исключала возможность вооруженного восстания без влияния извне: «Вооруженное восстание или вторжение в контрреволюционных целях на советскую территорию вооруженных банд, захват власти в центре или на местах в тех же целях и, в частности, с целью насильственно отторгнуть от Союза ССР и отдельной союзной республики какую-то часть ее территории или расторгнуть заключенные Союзом ССР с иностранными государствами договоры…». Официальный комментарий к статье полностью исключал всякую двусмысленность: «При морально-политическом единстве советского народа вооруженные восстания мыслимы в СССР только как акт международной контрреволюции, засылающей на территорию СССР своих агентов для организации выступления против советской власти». В качестве санкции предусматривались: «высшая мера социальной защиты – расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением гражданства, … и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда, с допущением, при смягчающих обстоятельствах, понижения до лишения свободы на срок не ниже трех лет с конфискацией всего или части имущества»[294]294
  Трайнин А., Меньшагин В., Вышинская З. Уголовный кодекс РСФСР. Комментарий. М.: Юридическое издательство НКЮ СССР, 1941. С. 65, 73.


[Закрыть].

Таким образом, немецкий след в ненецком восстании по сути являлся частным случаем объективного вменения, предусмотренного текстом уголовного закона. В самих следственных материалах и тексте приговора он отмечен не был. И только теперь, спустя десятилетия вновь безосновательно обнаруживается отдельными авторами[295]295
  Жеребцов И.Л., Таскаев М.А. «Мандалада» 1943 г.: к вопросу об антисоветских движениях в национальных регионах СССР в годы Великой Отечественной войны // Значение сражений 1941–1943 гг. на юге России в Победе в Великой Отечественной войне: материалы Всероссийской научной конференции (Ростов-на-Дону, 3–6 июня 2015 г.). Ростов-на-Дону, 2015. С. 178–185.


[Закрыть].

В заключение согласимся с выводом о признании преступным характера действий участников «Мандалады», пошедших на вооруженное выступление против власти в военное время. При этом трудно отрицать наличие определенной преемственности восстания июля 1943 г. от имевших место волнений в ходе коллективизации 1930-х гг., его схожесть с инцидентами военного периода в ямало-ненецкой тундре, а также снижение доверия среди местного населения к советской (центральной) власти, вызванное формой и результатами подавления восстания[296]296
  Толкачев В. Ф. Россия. Крайний Север. Власть // Ненецкий край: Сквозь вьюги лет: Очерки. Статьи. Документы. Архангельск: Поморский государственный университет им. М.В. Ломоносова, 2000. С. 297–312.


[Закрыть]. Необходимо учитывать, что основной побудительной причиной действий участников «Мандалады» являлись не подрывные усилия немецкой разведки и не «акт международной контрреволюции», а социально-экономические трудности, вызванные сложнейшими условиями военного времени и особенностями местного жизненного уклада – сохранением традиционных форм хозяйствования, информационной и даже некоторой политической обособленности от центра страны. Вместе с тем, отметим, что указанные особенности не повлияли на бесценный вклад жителей Нененецкого округа в достижение многонациональным советским народом Победы в Великой Отечественной войне.

А. М. Демидов
Борьба органов госбезопасности с преступлениями, наносившими ущерб экономике СССР в годы Великой Отечественной войны

Одним из важнейших элементов системы обеспечения экономической безопасности СССР в годы Великой Отечественной войны были территориальные органы государственной безопасности. Согласно поставленным задачам, они вели борьбу с контрреволюционными и иными преступлениями, нарушавшими бесперебойную работу объектов военной экономики и наносившими ущерб экономической безопасности СССР в целом. В первый же день войны директивой № 127/5809 от 22 июня 1941 г. нарком госбезопасности В. Н. Меркулов потребовал нацелить агентурно-осведомительную сеть на своевременное вскрытие и предупреждение возможных вредительско-диверсионных актов на объектах народного хозяйства. Наряду с «изъятием» разрабатываемого «контрреволюционного и шпионского элемента» необходимо было оперативными мерами немедленно пресекать любые попытки государственных преступлений: шпионажа, террора, диверсии, восстаний, бандитизма, забастовок и саботажа[297]297
  Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Сборник документов. Т. 2. Кн. 1. Начало. 22 июня – 31 августа 1941 г. М.: Издательство «Русь», 2000. С. 35.


[Закрыть].

Директивой СНК СССР и ЦК ВКП (б) от 29 июня 1941 года руководство Советского Союза потребовало энергичных мер на местах по всесторонней помощи действующей армии. Надлежало укрепить армейский тыл, организовать охрану заводов, электростанций, мостов, телефонной и телеграфной связи, повести беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами, распространителями слухов, уничтожать шпионов, диверсантов и вражеских парашютистов. Директива повлияла на усиление начатой к тому времени территориальными органами госбезопасности контрразведывательной защиты важнейших объектов военной экономики. Здесь следует подчеркнуть, что атмосфера всеобщей подозрительности, сформировавшаяся в 1930-е годы, сказалась на выборе неоправданно широкого круга объектов экономики, подлежащих усиленной охране в глубоком тылу, к которым реальных подрывных устремлений германских спецслужб в начальный период войны не фиксировалось[298]298
  Содержание нормативных актов лета 1941 г. показывает, что в число объектов экономики, подлежавших усиленной охране, входили: предприятия наркоматов авиационной промышленности, вооружения, боеприпасов, машиностроения, химической, нефтяной промышленности, электростанций и связи, железно дорожного транспорта (пути сообщения, депо, мосты, станции, водокачки, линии связи и сигнализации, вагонные парки), аэродромы, водопроводы, нефтепроводы, водохранилища, электросети, банки и т. д.


[Закрыть]. Постановлением ГКО № 433сс от 8 августа 1941 года верховное руководство страны потребовало усилить охрану важнейших промышленных предприятий и обязало органы НКВД СССР принять в этом самое непосредственное участие[299]299
  Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Сборник документов. Т. 2. Кн. 1. С. 461–462.


[Закрыть].

Меркулов В.Н.

Кроме усиления охраны особо важных объектов экономики, был ужесточен режим передвижения по стране в целом, въезда в отдельные города – крупные промышленные центры, области[300]300
  Перевод городов и областей на положение режимной местности 1‐й или 2-й категории сопровождался последующим выселением в административном порядке лиц, признанных социально опасными, и запрещением их въезда в эти города и области.


[Закрыть], а также усилен пропускной режим на заводах оборонных отраслей промышленности. Во изменение паспортного режима провели перерегистрацию паспортов. У всех работающих в промышленности паспорта были изъяты, эвакуированных и беженцев переписали и взяла на учет. Одновременно с допуском к секретным работам и документам предпринимались меры по удалению с оперативно обслуживаемых объектов политически неблагонадежных лиц. Этому в немалой мере способствовало введение политического контроля за почтово-телеграфной корреспонденцией и телефонной связью граждан из мест расположения особо важных промышленных предприятий.

С августа 1941 г. деятельность многих городских и районных подразделений и вновь созданных экономических отделов территориальных органов НКВД была подчинена важнейшей задаче – обеспечению военной перестройки народного хозяйства. Согласно директиве НКВД № 314/9404 от 8 августа 1941 года «Об организации работы экономических отделов НКВД-УНКВД по оперативно-чекистскому обслуживанию предприятий оборонной промышленности» требовалось решительно пресекать малейшие попытки вредительства, диверсии и саботажа. Находившиеся в оперативном обслуживании территориальных органов госбезопасности объекты промышленности должны были работать без перебоев и обеспечивать стремительно возросшие потребности фронта в военной продукции[301]301
  Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Сборник документов. Т. 2. Кн. 1. С. 463.


[Закрыть].

В связи с рядом крупных аварий с большими человеческими жертвами и материальным ущербом более чем в миллион рублей появилась одна из очередных директив наркома внутренних дел – № 213 от 26 августа 1941 года «Об организации противодиверсионной работы на предприятиях оборонной промышленности». 28 августа директиву № 216 аналогичного содержания в отношении транспорта подписал заместитель наркома внутренних дел комиссар госбезопасности 3-го ранга Б. З. Кобулов[302]302
  Там же. С. 544–546.


[Закрыть]. Этими документами во главу угла было положено форсированное насаждение противодиверсионного осведомления на уязвимых в диверсионном отношении участках. Исходя из наличия таких мест, определялась количественная потребность в противодиверсионном осведомлении. Кроме того, ставилась задача обеспечить через осведомителей изучение работавших там лиц, в первую очередь обращая внимание на так называемый «подучетный элемент» во всех производственных сменах. Расширение военного производства, строительство новых заводов создавало и новые производственные структуры, где согласно директивным указаниям полагалось иметь осведомителей. В наращивании их количества виделось тогда одно из решений противодиверсионной защиты объектов промышленности. Форсирование насаждения массовой противодиверсионной осведомительной сети породило упрощенный подход к ее формированию, но несмотря на это аппарат противодиверсионного осведомления удалось в основном сформировать лишь к концу 1942 г. К этому времени противодиверсионная осведомительная сеть ряда территориальных Управлений НКВД исчислялась тысячами человек, на каждого оперработника приходилось по несколько десятков осведомителей. Материалы периодических проверок органами госбезопасности состояния охраны особо важных объектов и пропускного режима отражают серьезные недостатки в этой работе. Так, широко распространенным явлением были грубые нарушения своих служебных обязанностей личным составом военизированной и вахтерской охраны, утрата бдительности при несении службы. Территориальными органами госбезопасности принимались решительные меры по улучшению качественного состава стрелков-охранников, устранению вскрытых недостатков.

Исполнение паспортного режима также имело существенные недостатки. Как отметил в своих циркулярах № 223 от 6 мая и № 247 от 13 мая 1943 г. начальник Главного управления милиции НКВД СССР комиссар милиции I ранга А. Г. Галкин, нарушения паспортного режима носили массовый характер: в результате поголовной проверки, проведенной в январе-феврале 1943 г. в 52 областях, краях и республиках, было выявлено 222 662 нарушителя. Проверка вскрыла большую «засоренность» режимных городов «уголовно-преступным и всякого рода пришлым элементом». Комиссар милиции подчеркнул, что территориальные органы милиции поддержанием режима так, как того требует обстановка, не занимались, вследствие чего имело место огромное количество фактов многомесячного проживания по поддельным и фальшивым документам и даже вовсе без документов, удостоверяющих личность, и без прописки.

Вопросам режима отдельные руководители предприятий порой уделяли настолько мало внимания, что его практически не было вовсе. Нередко при массовом поступлении «рабочей силы» на заводах не успевали должным образом оформить пропуска, и люди ходили на работу по спискам без предъявления документов, удостоверяющих личность. В условиях, когда каждые рабочие руки были на счету, на работу зачастую принимали людей не только вопреки отказу им в допуске органами госбезопасности, но и вообще не имеющих никаких документов. Только в течение 1942 г. на заводе им. Кирова и им. Колющенко в Челябинске было принято без паспортов и прописки 9478 человек, на завод № 24 и № 1 в г. Куйбышеве – 1100 и 800 человек соответственно, на завод № 70 в г. Москве – 911, на завод № 176 в г. Туле – 409, на завод № 8 в г. Свердловске – 356 рабочих. Интересы обеспечения фронта военной продукцией, необходимость выполнения планов любой ценой заставляли использовать непосредственно на режимном производстве не только личный состав расформированных в 1942 г. строительных батальонов и рабочих колонн, но и труд заключенных, передвижение которых по заводу не всегда удавалось регулировать в точном соответствии с инструкциями.

Отношение подобных руководителей к вопросам режима наиболее ярко выразил директор завода № 33 А. Г. Солдатов на объединенном пленуме Молотовского областного и городского комитетов партии в декабре 1941 г.: «Мы сейчас работаем над вопросом ужесточения всего режима работы завода. Завод был проходным двором, рабочих выпускали из завода все, кому не лень. Люди больше думали о картошке, чем о работе. Сейчас категорически запретили выходить с завода без личного разрешения директора завода, а ночью – без личного разрешения дежурного по заводу. Если раньше с завода уходило по одной тысяче человек, то в последнее время с завода выходит не больше пятнадцати»[303]303
  РГАСПИ. Ф.17. Оп. 22. Д.1725. Л. 117; Оп. 43. Д. 1208. Л. 46.


[Закрыть]. Для этого командира производства режимные меры служили более важной, с его точки зрения, задаче – не допустить ухода рабочих с вверенного ему завода в течение производственной смены.

По результатам проверок, проведенных несколько месяцев спустя после начала войны, стали появляться выводы, что система охраны того или иного объекта не обеспечивает безопасности от проникновения посторонних лиц. Такое положение могло сложиться лишь в условиях, когда реальная подрывная деятельность противника в глубоком тылу не ощущалась, а потому и не осознавалась. Вопреки реальности руководство центральных и местных партийных органов, и органов НКВД не сомневалось, что агенты германских спецслужб в советском тылу активно действуют. Иные мнения подвергались резкой критике. Решительный и беспощадный отпор получали рассуждения об отсутствии агентов врага на той или иной территории. Отсутствие фактов диверсий, вредительства и террористических актов как аргумент безапелляционно отвергалось. Следуя рекомендациям Л. П. Берия, работники наркомата внутренних дел зачастую оказывали неприкрытое давление на сотрудников местных Управлений НКВД и ради получения нужных показателей агентурно-оперативной работы требовали решительных действий, которые вступали в противоречие с законом. Так поступали не только заместители наркома Б. З. Кобулов и С. Н. Круглов, но и их подчиненные. Например, заместитель ЭКУ НКВД Д. Г. Родионов, будучи в Свердловске, руководил расследованием крупной аварии в системе Уралэнерго, обесточившей на несколько часов большое количество оборонных предприятий. При заведении уголовного дела по факту аварии он настоял, чтобы расследование велось по статье 58–9 УК PCФСP (диверсия). Следователю Tитовy, который намеревался возбудить уголовное дело по статье 111 УК РСФСР (халатность) и проявил при этом принципиальность, Родионов выразил политическое недоверие, обернувшееся вскоре исключением Титова из ВКП(б) и увольнением из органов НКВД. Материалы по факту аварии передали другому следователю, и тот выполнил, что от него требовалось: на допросах получил от обвиняемого «признательные» показания о группе работников Уралэнерго, которые якобы длительное время занимались диверсиями в системе электроснабжения[304]304
  Центр документации общественных организаций Свердловской области (ЦДООСО). Ф.423. Оп.1. Д.121. Л.231–240; Д.122. Л. 101–107.


[Закрыть].

Как в этом, так и во многих аналогичных случаях сказывалось влияние четко обозначившейся в правовой практике военного времени тенденции переквалификации приобретавших повышенную социальную опасность административных и дисциплинарных проступков в уголовные преступления[305]305
  В частности, согласно постановлению СНК СССР и ЦК ВКП (б) «О повышении для колхозников обязательного минимума трудодней» от 13 апреля 1942 г., невыполнение такого минимума из дисциплинарного проступка превращалось в уголовное преступление, другой пример: постановлением от 25 декабря 1941 г. Пленум Верховного Суда СССР потребовал квалифицировать как уголовные преступления нарушения трудовой дисциплины, совершенные с целью увольнения с работы.


[Закрыть]. Устойчивой тенденцией можно считать и ужесточение санкций за неосторожную вину работников промышленности и транспорта при наступлении тяжелых последствий, которые виновный хотя и не предвидел, но мог и должен был предвидеть. В постановлении от 12 февраля 1942 г. Пленум Верховного Суда СССР подчеркнул, что причиненный ущерб государству, государственным предприятиям является существенным обстоятельством при оценке общественной опасности преступления и должен соответствующим образом влиять на определение судом меры наказания. Более того, под влиянием судебной практики и толкования законодательства тяжесть наступивших (или возможных) последствий преступления из отягчающих вину обстоятельства превращалась в существенный признак, образующий состав иного преступления. В дополнение к сказанному следует учесть, что по объекту и объективной стороне некоторые хозяйственные преступления – выпуск недоброкачественной продукции, нарушение технологической дисциплины, бесхозяйственность, срыв договорных поставок и другие – по оценкам того времени входили в систему преступлений против обороны Советского Союза[306]306
  Почти за год до начала войны, 10 июля 1940 г. был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР, согласно которому выпуск недоброкачественной или некомплектной продукции и несоблюдение обязательных стандартов промышленными предприятиями приравнивался к вредительству.


[Закрыть]. Аналогично обстояло дело и с должностными преступлениями и преступлениями в области трудовых отношений. Самовольный уход с предприятий[307]307
  Самовольный уход рабочих и служащих с предприятий военной промышленности Указом от 26 декабря 1941 г. как преступление приравнивался к дезертирству, которое каралось тюремным заключением сроком от 5 до 8 лет.


[Закрыть], прогулы, отказ от перехода на другую работу в связи с сокращением штатов, уклонение от трудовой мобилизации и повинностей и ряд других преступлений этого вида были отнесены к той же системе преступлений, за которое усиливалась уголовная ответственность. Указанные выше факторы, схожесть объекта и объективной стороны названных видов преступлений с контрреволюционными преступлениями отчасти объясняют случаи сравнительно легкого перехода при квалификации юридических фактов к статьям УК РСФСР о диверсии, вредительстве и саботаже[308]308
  Характерным в этом отношении является определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 28 октября 1942 г. по делу электрослесаря одной из угольных шахт Чванина, который более месяца по поддельному больничному листу не выходил на работу. Было принято во внимание, что укрепление трудовой дисциплины и повышение производительности труда на предприятиях угольной промышленности в условиях военного времени имеют особо важное значение, и всякий ущерб являлся особенно ощутимым. Поэтому содеянное рабочим квалифицировалось как саботаж. Этим примером подчеркивалось, что речь шла об умышленных действиях, заведомо для виновного ведущих к подрыву производства, хотя и без «прямой контрреволюционной цели».


[Закрыть]. Единственное доказательство умысла – так называемые «признательные показания» – добывались в ходе следствия. Практически в каждом Управлении НКВД были следователи – «мастера» по воздействию на обвиняемых в целях получения от них подобных признаний. В Куйбышеве, например, таким «ценным» сотрудником был некий Шкуренков, который в короткие сроки умел добиваться от подследственных нужных показаний о их участии в государственных преступлениях[309]309
  В 1948 г. Шкуренков был осужден на 10 лет лишения свободы за злоупотребления служебным положением, хищения социалистической собственности и разглашение государственной тайны. В 1963 г. амнистирован.


[Закрыть]. По одному из сфабрикованных при его непосредственном участии уголовных дел была осуждена группа несовершеннолетних рабочих завода № 179 Наркомата танковой промышленности. Их обвинили в том, что они в целях уклонения от выполнения производственных заданий по выпуску продукции, идущей на вооружение Красной армии, по предварительному сговору проводили контрреволюционный саботаж путем умышленного членовредительства: обливали кисти своих рук керосином и поджигали, причиняя себе ожоги. Семнадцатилетний формовщик литейного цеха Татаринцев пытался объяснить: «Работа была непосильной, я хотел отдохнуть и все… За бюллетень мне не платили, но я его брал для того, чтобы не работать. Работа у меня была тяжелая, и я просил начальника цеха перевести меня на легкую работу, но он сказал, что нет такой работы. Я набивал коробки землей, была норма три коробки в день. Я это делал, но уставал, так как часть земли приходилось приносить и самому… Совершая умышленное членовредительство, я не думал о том, что это преступление квалифицируется как контрреволюционный саботаж. Если бы я это знал, что членовредительством никогда бы не занимался, ибо я не являюсь человеком, настроенным против Советской власти…»[310]310
  В период войны факты членовредительства и незаконного получения больничных листов в иных формах распространились настолько, что стали предметом обсуждения на заседаниях бюро и пленумах обкомов ВКП (б). Партийные органы обязывали прокуроров и судей активизировать борьбу с «позорным явлением», энергично проводя следствие и не допуская мягких приговоров. К этой борьбе подключали и органы государственной безопасности (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 43. Д. 1048. Л. 59; Д. 1771. Л. 65; Д. 1056. Л. 20).


[Закрыть].

Аналогичными мотивами пытались объяснить свои действия и другие участники этой группы, но следствие в таких пояснениях не нуждалось. Они не были приняты во внимание и на закрытом заседании судебной коллегии по уголовным делам Куйбышевского областного народного суда: семеро несовершеннолетних «государственных преступников» получили каждый свой срок – от пяти до восьми лет лишения свободы с последующим поражением в избирательных правах от двух до пяти лет – за контрреволюционный саботаж и организационную деятельность, направленную на подгтовку и совершение государственных преступлений.

Под обвинение в контрреволюционном саботаже нередко попадали те командиры производства, которые, получив дополнительные задания по выпуску военной продукции, не бросали сразу все силы на их выполнение, не переводили рабочих на казарменное положение, а вместо этого старались избежать произвольно завышенных плановых заданий, не обеспеченных сырьем, материалами, без достаточного количества рабочих соответствующей квалификации и необходимого оборудования. Если руководители заводов пытались опереться на инженерные расчеты и обосновать перед вышестоящими инстанциями нереальность спущенных сверху производственных планов, то вероятность быть репрессированным значительно возрастала. Архивные материалы отражают далеко не единичные факты, когда партийные органы в лице членов бюро обкомов ВКП(б) на своих заседаниях квалифицировали невыполнение производственного задания в срок как государственное преступление и передавали «виновных» в саботаже в карательные органы по сути дела лишь для того, чтобы там оформили уголовное наказание[311]311
  В г. Горьком директор завода «Двигатель революции» и главный инженер станкозавода вместо выполнения напряженных военных заказов заручились поддержкой подчиненных и начали писать во все партийные и правительственные инстанции о нехватке станков, отсутствии рабочих нужной квалификации, выдвигали ряд других требований, без которых, по их мнению, было невозможно в заданном количестве и с достаточным качеством изготовлять вооружение для Красной армии. Упорство командиров производства затягивало практические действия по выпуску военной продукции и ставило под сомнение дееспособность городского комитета обороны, членом которого был начальник местного Управления НКВД. Результатом вмешательства органа государственной безопасности явился вывод: возможности для освоения и производства военной продукции по заданной ГКО программе имеются на обоих заводах, а все «упирается в нежелание» директора и главного инженера, ставших на «путь уклонения» от работы по снабжению Красной армии. Тот и другой были арестованы и осуждены на 10 лет лишения свободы каждый за саботаж.


[Закрыть]. Если в результате подобного вмешательства производительность труда возрастала, то вместе с этим в партийно-государственных органах росла уверенность в наличии «злой воли», которая ранее мешала нормальному развитию производства. Эта уверенность побуждала все шире использовать карательные методы для решения производственных задач.

Сходная картина вырисовывается и по материалам, отражающим борьбу органов государственной безопасности с вредительством на объектах экономики. Отсутствие разоблаченных диверсантов, вредителей, как и саботажников, считалось серьезным недостатком в работе подразделений НКВД, поэтому установки выявлять эти контрреволюционные преступления следовали систематически. Более того, прямо говорилось, что начальники городских и районных аппаратов НКВД увлекаются выявлением антисоветских высказываний и их документированием, в то время как контрреволюционно настроенный человек не ограничивает свою деятельность разговорами, агитацией, а вместе с тем вредит, саботирует, готовит диверсионные и террористические акты, занимается шпионажем. Считалось, что человек, высказывающий недовольство властями, не может честно работать на Советскую власть, и у него обязательно должны быть преступные связи. Оперработник в каждом зафиксированном случае антисоветских высказываний был обязан искать «направляющую руку» немецкой разведки. Ту же «руку» искали и в ходе расследований многочисленных аварий и выхода из строя промышленного оборудования, из-за которых лихорадило производство[312]312
  Нe могла идти речь о нормальной работе такого завода как, например, «Красное Сормово», выпускавшего танки Т-34, если даже в сравнительно благополучном по аварийности 1943 г. произошло 477 аварий, и оборудование в связи с этим простояло 14203 часа. По официальному мнению директора завода Рубинчика, неправильная эксплуатация и небрежность привели к поломкам и авариям в 70 % случаях. Однако обращает на себя внимание, что только пять «аварийщиков и станколомателей» были отданы под суд. Этим косвенно признавалось иное соотношение истинных причин высокой аварийности на заводе, в том числе значительная изношенность оборудования: половина станочного парка находилась в эксплуатации со времен Первой мировой войны, а прессовое оборудование – с 80-х гг. XIX в.


[Закрыть]. Случалось, получали объективные данные о прямом умысле. Установления такого факта было в то время достаточно, чтобы возбудить уголовное дело и привлечь злоумышленника пo статье 58–7 УК РСФСР за вредительство. Состав контрреволюционного преступления считался в наличии, если удавалось установить (или получить признания), что обвиняемый желал или сознательно допускал ослабление экономической мощи СССР[313]313
  В ходе реализации агентурного дела «Злоумышленники» Ульяновским горотделом УНКВД по Куйбышевской области в мае 1942 г. были допрошены семнадцатилетняя Ливанова и Витяева, восемнадцати лет. Обe станочницы завода № 3 Наркомата вооружения признали себя виновными в том, что умышленно выводили из строя станки, на которых сами же работали. Несмотря на пояснения девушек, что ломали станки с целью получить дополнительно несколько десятков минут отдыха во время рабочей смены, пока идет ремонт, на допросах речь шла о вредительстве, делались попытки получить сведения на лиц, которые, как полагали сотрудники НКВД, толкали работниц на преступление. Принимая во внимание незначительный ущерб и социальное обвиняемых из социально близкой среды (одна – дочь рабочего, другая – из крестьян), и несмотря на настойчивость следователя, наличия контрреволюционного умысла установлено не было. Ограничились обсуждением на собрании рабочих цеха, исключением из профсоюза и увольнением с работы, лишив возможно единственного источника их существования. Факты умышленного вывода из строя станочного оборудования отмечал в циркуляре № 89 от 4 марта 1943 г. и заместитель наркома внутренних дел Б. З. Кобулов.


[Закрыть].

В одном из спецсообщений в Челябинский обком партии начальник местного УНКВД Булкин довел до сведения первого секретаря, что на заводе № 13 Наркомата вооружения при монтаже турбогенератора обнаружены неправильно поставленная прокладка, а такие посторонние предметы: гайка в турбине, кусок медной проволоки и металлическая пластина в генераторе. Руководство УНКВД квалифицировало перечисленные факты как попытки путем порчи оборудования помешать нормальной работе завода. Наличие на нем вредителей они объясняли большой засоренностью промышленного объекта антисоветским элементом. Характерно: расследованием еще не было установлено ни одного конкретного лица, которое можно обоснованно подозревать в контрреволюционном преступлении, а вывод о вредительстве носил официальный характер и был безапелляционным. Следует признать, что органы государственной безопасности выявляли факты умышленной порчи оборудования и уклонения от обязательного труда по мотивам личного интереса обвиняемых (чаще из-за непомерно тяжелых условий труда), но нередко квалифицировались эти факты как саботаж и вредительство. Будучи нацеленными на борьбу с контрреволюционными преступлениями, такие действия оценивались как вклад в повышение качества военной продукции. Дело в том, что существовавшая и в предвоенные годы проблема качества[314]314
  О наличии этой проблемы свидетельствует факт принятия Указа Президиума Верховного Совета СССР «Об ответственности за выпуск недоброкачественной или некомплектной продукции и за несоблюдение обязательных стандартов промышленными предприятиями» от 10 июля 1940 г.


[Закрыть] значительно обострилась с форсированием темпов военного производства. Резкое увеличение количества продукции для фронта неизбежно вело к возрастанию брака. Высшее руководство страны это понимало и сознательно шло на такой шаг, так как требовалось восполнить боевые потери в кратчайшие сроки[315]315
  Только в первые две недели войны ежесуточные потери Красной армии составляли почти 700 танков, 235 самолетов и около 1110 орудий и минометов. В первые 18 суток войны Красная армия лишилась свыше 11700 танков, 3985 самолетов, около 18800 орудий и минометов (Гриф секретности снят: Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах: Статистическое исследование. М.: Воениздат, 1993. С. 368).


[Закрыть]. Известный конструктор артиллерийского вооружения В. Г. Грабин вспоминал о словах И. В. Сталина, сказанных по телефону 10 августа I941 г.: «Очень прошу Вас, сделайте все необходимое и дайте поскорее как можно больше пушек. Если для этого потребуется пойти на снижение качества, идите и на это»[316]316
  Грабин В. Г. Оружие победы. М.: Политиздат, 1989. С. 520.


[Закрыть]. Услышанное ошеломило и поразило конструктора, привело его в замешательство: по предвоенному опыту ему было прекрасно известно, что даже за чисто профессиональную неудачу можно было попасть под обвинение во вредительстве согласно указу oт 10 июля 1940 г., который отменен не был. В военное время выпуск недоброкачественной продукции квалифицировался как вредительство.