Текст книги "Африка. История и историки"

История и художественная литература

Наиболее ярко особенности формирования исторических представлений африканских интеллигентов и просветителей проявились в художественной литературе, которая получила мощный толчок в своем развитии в первой трети XX в. И не случайно, что наиболее известные и важные произведения этого периода были написаны в жанре исторической художественной прозы. Речь идет прежде всего о произведениях трех крупнейших африканских авторов Южной Африки начала XX в.: Томаса Мофоло, Джона Дубе и Соломона Плааки. Хотя они и принадлежали к разным этническим обществам – басуто, зулу и тсвана, – у них было много общего в происхождении, воспитании и сфере занятий.

Все трое вышли из среды воспитанников миссионерских станций, получили современное образование, занимались активной общественно-политической деятельностью: издавали газеты, принимали участие в создании политических организаций африканского населения в Южной Африке. Так, Дубе стал первым президентом Южно-Африканского туземного национального конгресса (АНК с 1923 г.), а Соломон Плааки секретарем этой организации. Даже в их творчестве явственно прослеживаются общие черты: они посвятили свои произведения одному периоду южноафриканской истории – мфец’ане/дифаг’ане в конце 1810-х – в 1820-е годы, когда южноафриканские народы прошли через череду потрясений и масштабных конфликтов, изменивших этническую и социально-политическую ситуацию во всем регионе к югу от реки Замбези.

Знаменательным фактом является то, что они обратились к литературному творчеству примерно в одно время. Томас Мофоло завершил работу над своим романом «Чака» («Tshaka») примерно в 1909–1910 гг., но опубликован он был лишь в 1925 г., роман Дубе «Слуга Чаки» («Insila kaShaka») был опубликован в 1930 г., в этом же году вышло произведение Плааки «Мхуди» («Mhudi», роман был написан к концу Первой мировой войны). Эти произведения стали классикой южноафриканской литературы и вместе с тем оказали огромное влияние на весь комплекс представлений африканцев о своем прошлом. В исторической прозе Мофоло, Дубе и Плааки явственно прослеживается влияние европейской культуры: в сюжетной линии, характере героев, моральных оценках и т. д.

В оценках исторических событий для них свойственен провиденциализм – представление о неизбежности воздания за причиненное зло и вмешательстве высших сил в течение земных дел. Так, Плааки, будучи религиозным человеком, искренне верил в идею божественной справедливости. Красной нитью через его роман проходит идея, что каждый получает воздаяние в жизни по заслугам, согласно своим делам. В романе «Мхуди» большое внимание уделяется всевозможным знакам, предрекающим скорое возмездие ндебеле[199]199
  Ндебеле (матабеле) – народ в современной Зимбабве; являются потомками переселенцев из Натала и Трансвааля, территории которых они вынуждены были оставить в результате войн периода мфец’ане/дифаг'ане и Великого трека буров. Сохранившиеся на территории Трансвааля общины ндебеле составили основу современной этнической общности в ЮАР – южные ндебеле. Традиционно в европейской исторической литературе ндебеле изображались как жестокие завоеватели, а их правитель Мзиликази выступал в образе тирана.


[Закрыть] за прошлые преступления. Это и комета Галлея, появление которой интерпретируют как дурной знак для Мзиликази и его подданных, и предсказания прорицателей, которые вещали о наступление времени тяжелых испытаний и многих смертей, прежде чем ндебеле снова обретут покой[200]200
  Plaatje S. Mhudi. An Epic of South African Native Life a Hundred Years Ago. Cape Town, 2009. P. 149.


[Закрыть].

Крушение державы Мзиликази, правителя ндебеле, имеет в романе Плааки и другой важный подтекст. Если власть ндебеле, основанная на насилии и порабощении, пала, что Плааки рассматривал как волю Провидения, то и господство белых в будущем также может быть свергнуто. Хотя эта идея нигде в романе напрямую не высказывается, она вытекает из самой логики развития событий – угнетение противно основам мироустройства, оно не может продолжаться вечно.

Подобные же мотивы мы можем встретить в романах Мофоло и Дубе. Они дают крайне негативные оценки правлению Чаки – создателя зулусской державы. Он выступает у них кровавым тираном, получающим наслаждение от убийства. У Мофоло Чака фактически продает свою душу дьяволу ради достижения могущества и подчинения всех окрестных народов. Убийство становится для него жизненной потребностью[201]201
  Dube J. L. Jeqe, the Body-servant of King Shaka / Trans. J. Boxwell.. London, 2008. P. 26, 29; Mofolo T. Chaka / Trans. D. P. Kunene. London, 1981. P. 153–156.


[Закрыть]. В соответствии с идеей неизбежности воздаяния на тех, кто творил жестокость, обрушивается неотвратимая кара. У Плааки – это разгром и изгнание ндебеле, у Мофоло и Дубе – смерть Чаки.

В произведениях африканских авторов явственно прослеживается влияние европейской литературной традиции. На Плааки большое влияние оказал Шекспир. Он даже осмеливается на прямое заимствование дилеммы из «Гамлета»: быть или не быть (to be, or not to be)[202]202
  Plaatje S. Op. cit. P. 118.


[Закрыть]. И дело здесь не только в том, что он был поклонником творчества великого английского драматурга, ценителем художественной стороны его произведений. Не меньшее значение для него имело то, что он находил в произведениях Шекспира параллели с тем культурным универсумом, в котором жили тсвана. И, как указывает биограф Плааки Б. Виллан, в этом не было ничего удивительного, так как и Шекспир, и Плааки принадлежали по рождению к доиндустриальному миру и мыслили в схожих категориях: родства, власти рока, религиозных предрассудков и т. д.[203]203
  Willan B. Op. cit. P. 331.


[Закрыть] В свою очередь в романе Дубе исследователи усматривают влияние английской приключенческой литературы, прежде всего Хаггарда[204]204
  Gérard A. S. Four African Literatures: Xhosa, Sotho, Zulu, Amharic. Berkeley; New York, 1971. P. 214.


[Закрыть].

Одно из главных предназначений ранней африканской исторической прозы – показать, что африканцы обладали своей собственной богатой историей. Южноафриканская литература начала XX в. была почти исключительно европейской. А значит, места для описания прошлого африканских народов в ней просто не находилось. В лучшем случае об африканцах упоминалось как о противниках белых. Европейцы рассматривались в качестве носителей цивилизации и прогресса, а коренное население – как погрязшее в невежестве и варварстве и не имевшее своей собственной истории.

Африканские авторы пытались показать, что течение южноафриканской истории определялось отношениями среди самих африканцев, а не только вмешательством белых. Поэтому они создают поистине эпические образы своих героев, вкладывают в их мысли и деяния поистине грандиозные замыслы. Чака у Мофоло и Дубе, Мзиликази у Плааки по сути вынашивают планы по созданию континентальных империй. Описание сражений в романах принимает форму эпических битв. Авторы не скупятся на краски при описании творимых жестокостей и понесенных жертв. Правители прошлого, как Чака и Мзиликази, это не только жестокие тираны, но и государственные мужи. И хотя читатель не мог не содрогаться, узнавая об этих событиях прошлого, у него неизбежно должно было формироваться представление о величии собственной истории.

Показательно мнение Т. Д. Мвели Скота о характере правления Чаки, традиционно рассматривавшегося в литературе как кровавый деспот и тиран: «Что Чака, подобно Вильгельму Завоевателю, был великим человеком, не должно ни у кого вызывать сомнения, и утверждать, что он был жестоким королем, – худший комплимент, которым можно отплатить человеку, распахавшему девственную землю и основавшему нацию»[205]205
  Цит. по: Couzens T. Op. cit. P. 8.


[Закрыть]. Подобный взгляд на личность великого правителя зулусов не случаен. Даже у Мофоло, в чьем романе Чака изображается охваченным демоническими силами, признается его историческая роль. Мофоло сравнивает копье с мотыгой, с помощью которой Чака, подобно земледельцу, возделывал свое королевство[206]206
  Mofolo T. Op. cit. P. 46.


[Закрыть]. В свою очередь Мг’айи склонялся к заключению, что жестокость и бесчеловечность Чаки были сильно преувеличены, а заслуги намного превосходят все негативные стороны его правления[207]207
  Mqhayi S. E.K. Op. cit. P. 230–234.


[Закрыть].

Конечно, подобные оценки вклада Чаки в формировании нации зулусов не могут не грешить некоторым преувеличением. Личность Чаки во многом затмила в исторической памяти деяния его предшественников, ему предписывали фактически все новации и усовершенствования в управлении и военном деле зулусов. Однако, как отмечает А. Б. Давидсон, «образование могущественного военно-политического объединения зулусов вряд ли можно приписывать одному человеку. К приходу Чаки почва для этих перемен уже созрела, а некоторые из них уже начали осуществляться»[208]208
  Давидсон А. Б. Сказания далекого края // Риттер Э. А. Зулус Чака. М, 1989. С. 11.


[Закрыть]. В связи с этим можно вспомнить деятельность того же Динги-свайо – правителя вождества мтетва, при котором произошли изменения в военной организации зулусского войска[209]209
  Дингисвайо (ум. в 1817 г.) – правитель вождества мтетва, в которое первоначально входили также и зулусы. При нем значительное развитие получила традиционная система амабуто (ед.ч. – ибуто) – объединений, состоявших из молодых людей одной возрастной группы, проходивших вместе обряд инициации – посвящения мальчиков во взрослых мужчин. Ранее амабуто собирались не на постоянной основе, а по мере необходимости: в мирное время в их обязанности входило возведение новых краалей, участие в охотничьих предприятиях, расчистка полей под посевы и выполнение других хозяйственных работ. В случае войны из амабуто формировались вооруженные силы племени. Судя по сохранившимся преданиям, уже во времена Дингисвайо амабуто превратились в преимущественно военные подразделения – импи. Подробнее см.: Maylam P. A History of the African People of South Africa: from the Early Iron Age to the 1970s. London, 1986. P. 26–31.


[Закрыть]. Но эти трансформации, возможно, начались еще раньше – в первой половине XVIII в.

Особое место в произведениях Плааки, Мофоло и Дубе занимает проблема взаимоотношений с белыми. Наибольшее внимание этому вопросу уделяет Плааки. И это вполне объяснимо. События, описываемые в его романе, происходят в период Великого трека[210]210
  Великий трек – переселение потомков голландских колонистов (буров) в 1835–1840-е годы в центральные районы Южной Африки, приведшее к созданию двух государств – Южно-Африканской Республики (Трансвааля) и Оранжевого Свободного Государства.


[Закрыть].

Проблема взаимоотношений между европейцами и африканцами рассматривается Плааки через призму последующих событий и всей предшествующей истории взаимоотношений между белыми и черными в Южной Африке. Во-первых, автор подчеркивает доброжелательность, с которой баролонги[211]211
  Вождество и субэтническая общность в составе народа тсвана.


[Закрыть] отнеслись к переселенцам из Капской колонии – участникам Великого трека. Морока, правитель баролонгов в Таба-нчу, позволил им поселиться на его землях и заключил с ними союз против ндебеле. При этом Плааки указывает, что соглашение правителей вождеств тсвана с бурами предусматривало, что после разгрома ндебеле все вождества тсвана сохранят независимость и территории, а буры займут лишь те земли, которые непосредственно были заняты ндебеле[212]212
  Plaatje S. Op. cit. P. 154–155.


[Закрыть]. Эти соглашения в начале XX в. приобрели особое значение. В 1913 г. парламентом Южно-Африканского Союза (ЮАС) был принят «Закон о землях туземцев», согласно которому в распоряжении коренного населения Южной Африки оставалось не более 8 % ее территорий. Плааки активно выступал против этого закона, был членом делегации Южно-Африканского туземного национального конгресса, отправившегося в Великобританию с целью убедить британский парламент отменить этот акт. Таким образом, столь пристальное внимание к земельному вопросу, неоднократный упор на то, что лишь благодаря помощи баролонгов бурам удалось одержать вверх над ндебеле, должны были еще раз напомнить белым жителям Южной Африки, кому они обязаны своим положением.

Плааки также показывает жестокость и пренебрежение, с которым переселенцы относились к своим чернокожим слугам. Буры не позволяли пить и есть африканцам из одних с ними чашек, даже если это были их союзники из числа баролонгов. Из подобных фактов становится ясно, что союз с африканцами для буров лишь временная мера, они никогда не будут рассматривать их равными себе.

Плааки вкладывает в уста Мзиликази, после его поражения от объединенных сил буров и тсвана, пророческие слова, предрекающие будущую судьбу баролонгов: «Пусть они радуются сейчас, этот смех им еще понадобится, когда их спасители начнут давать им то же горькое лекарство, что они приготовили для меня. Когда кивас (белые люди) отнимут у них скот, детей и землю, они выплачут свои глаза и им останется лишь иссохшими устами тщетно молить о сострадании»[213]213
  Plaatje S. Op. cit. P. 188.


[Закрыть]. Таким образом Плааки, устами Мзиликази, предсказывает будущее порабощение баролонгов. Круг замкнулся. Ндебеле понесли заслуженную кару за свою жестокость и беспощадность по отношению к своим противникам, но и баролонги, вступив в союз с белыми людьми, не смогут извлечь пользу из своей мести.

Точно такие же пассажи мы можем встретить и в романах Мофоло и Дубе. Мофоло вкладывает в уста Чаки слова, обращенные к его убийцам: «Вы убиваете меня в надежде, что станете правителями (инкоси) после моей смерти, но вы ошибаетесь. Этому не суждено сбыться, так как умлунгу, белый человек, уже приближается, и это он, кто будет править вами, а вы будете его слугами»[214]214
  Mofolo T. Op.cit. P. 167.


[Закрыть]. С похожими слова обращается Чака к своим убийцам в романе Дубе: «Вы можете убить меня сейчас, но вам не суждено править вместо меня. Белые ласточки уже в пути. Они прилетят и будут владеть страной»[215]215
  Dube J. L. Op.cit. P. 35. Под ласточками в данном случае подразумеваются белые, которые строили глинобитные жилища, как ласточки гнезда.


[Закрыть].

Это поразительное сходство в произведениях авторов, принадлежавших к разным народам Южной Африки, говорит о многом. Несмотря на то что африканская интеллектуальная элита очень многим была обязана белым, и прежде всего своей культурой и происхождением, в процитированных словах отчетливо виден взгляд ее представителей на роль европейцев в истории африканских народов. И хотя Плааки, Мофоло и Дубе никогда не выступали с призывами к свержению власти белых, часто открыто признавали заслуги европейцев в распространении просвещения и христианства среди африканцев, в своих мыслях они отчетливо осознавали всю ущербность положения чернокожего большинства в свой собственной стране. С другой стороны, эти пророческие предостережения могут быть истолкованы и несколько другим образом. Чака и Мзиликази поплатились за свою жестокость по отношению к противникам и подданным, за то, что посчитали себя выше человеческих и божественного законов. И они понесли наказание. Но и убийцы Чаки, совершившие предательство, и баролонги, заключившие союз с бурами, также не могли быть спокойны за свое будущее, их так же ждало воздаяние. Об этом напрямую говорится в пьесе зулусского публициста, писателя и поэта Г. Дломо «Дингане» («Dingan»), написанной в качестве продолжения романа Дубе. В ней есть эпизод, в котором дух Чаки обращается к своим братьям после того, как в Стране зулусов появились буры: «Узрите – ласточки прилетели. Белые, они пришли с голубой пеной океанов. Они отнимут у вас корону»[216]216
  Dhlomo H. I. E. Dingane // Dhlomo H. I. E. Collected Works. P. 94.


[Закрыть].

Но если расплата за содеянное неизбежна, то не ждет ли подобная судьба и белых южноафриканцев? Авторы в данном случае предоставляют читателю право делать собственные выводы.

Однако тот же Плааки отнюдь не был пессимистом относительно возможностей мирного сосуществования черных и белых в Южной Африке. Во-первых, власти буров он противопоставляет британское правление. Свое отношение к англичанам автор выражает словами Мороки, правителя баролонгов, когда тот подвергает сомнению утверждения буров о притеснениях, которым они подвергались в Капской колонии: «Мы, баролонги, слышали, что со времен Давида и Соломона[217]217
  В данных словах ярко проявляется одна из особенностей творчества Плааки (и других современных ему авторов), когда он вкладывает в уста героев романа собственные мысли, слабо сообразуясь с историческими реалиями. Естественно, в 1830-е годы африканцы если и имели, то лишь чрезвычайно отдаленные представления о библейской истории. Используя подобный прием, Плааки, возможно, пытался подчеркнуть достоинство и глубину мысли, свойственные африканским правителям прошлого. Тем самым он опровергал глубоко укоренившийся в европейском сознании образ невежественного дикаря.


[Закрыть] не было более справедливого правителя, чем английский король Георг»[218]218
  Plaatje S. Op. cit. P. 88.


[Закрыть]. Другим примером возможного союза между африканцами и белыми является история дружбы Ра-Тахи, главного героя романа «Мхуди», и молодого бура Де Филье. Де Филье не испытывал ни малейшего предубеждения по отношению к Ра-Тахе, он не чурался этой дружбы, обращался к своему товарищу-баролонгу за советом даже в таком деликатном деле, как выбор невесты. Ра-Таха выступает его старшим и более опытным наставником. Тем самым Плааки указывает, что между белыми и черными нет непреодолимой преграды. Их союз может нести с собой самые благотворные последствия и обогатить обе стороны новым знанием и опытом. Плааки оставляет надежду, что межрасовые отношения в Южной Африки еще могут достичь гармонии. Он вряд ли мог думать иначе. Будучи искренне религиозным человеком, Плааки верил в идею божественной справедливости, в равенство всех людей перед Богом.

При этом Плааки осуждал любое расовое смешение между черными и белыми. В апреле 1911 г. в письме, написанном им от имени кхоси (правителя) баралонгов С. Молемы, Плааки указывал, что лишь «полная социальная сегрегация… защитит и сохранит чистоту нашей расы и цвета кожи, которыми мы гордимся так же, как наши европейские учителя – своими»[219]219
  Letter from Silas Molema to Sir H. J. Goold-Adams, Lieutenant-Governor of the Orange River Colony, 11 April 1903 // Plaatje S. Selected Writings / ed. B. Willan. Athens (OH), 1997. P. 74.


[Закрыть]. Это заявление перекликается с резолюцией первой политической организации басуто «Копано я Цоело-пеле» («Союз прогресса»), принятой в 1908 г. В ней, в частности, содержалось требование ввести тяжелое наказание для белых мужчин, вступавших в сексуальные связи с черными женщинами, что должно было послужить «защите народа от этой ужасающей практики»[220]220
  Kunene D. P. Op. cit. P. 26.


[Закрыть].

Таким образом, идея сохранения расовой чистоты и негативное отношение к метисации были так же свойственны представителям африканской интеллигенции, как и белым южноафриканцам. Согласно Мофоло, который был одним из основателей «Копано», границы между народами были созданы Богом[221]221
  Mofolo T. Op. cit. P. 1.


[Закрыть]. Отсюда закономерно следовал вывод, что не во власти человека менять не им заведенный порядок. Можно полагать, что уже в начале XX в. среди чернокожих южноафриканцев получила распространение идея об особом пути развития африканцев, отличном от европейцев, хотя африканские интеллигенты и считали их своими учителями.

Большое место в первых исторических произведениях африканских авторов занимает описание роли и значения власти традиционных правителей в африканском обществе. Они выступают настоящими покровителями и хранителями своих народов, без чьей власти простые общинники не мыслят своего существования. Например, характеризуя отношение баролонгов к своим бакхоси (правителям), Плааки вкладывает в их уста следующие слова: «В Библии говорится, что когда дети Израиля имели над собой лишь одного правителя – Бога, они не давали ему покоя, пока он не миропомазал им короля. Мы, баролонги, подобны им и не можем обходиться без двух людей: жены – души дома – и короля[222]222
  Следуя сложившейся в сочинениях европейцев традиции, Плааки называет африканских правителей королями.


[Закрыть], который призывает нас к порядку, разрешает наши споры и предводительствует над нами во время битвы»[223]223
  Plaatje S. Mhudi. P. 88.


[Закрыть]. Не случайно и то, что завершает свой роман Плааки словами Ра-Тахи: «<…> кроме зова вождя, я буду прислушиваться лишь к одному зову – твоему голосу, Мхуди»[224]224
  Plaatje S. Mhudi. P. 200.


[Закрыть]. В свою очередь Дубе рисует в своем романе картину мирного процветающего общества свази, находящегося под управлением мудрых и одаренных правителей[225]225
  См. описание обычаев свази: Dube J.L. Op. cit. P. 81–86.


[Закрыть].

Однако – как любое художественное произведение – сочинения африканских авторов были полны вымысла, предвзятых оценок в трактовке исторических событий и назиданий. По сути, они стали творцами новых исторических мифов, многие из которых живы и по сей день (как, например, идеализация обычаев и порядков, существовавших в африканских обществах в доколониальный период).

На пути к национальному самосознанию

Первые опыты историописания среди африканцев носили по большей части ненаучный характер, а некоторые объяснения исторических событий были несколько наивными, тем не менее историческая литература начала XX в. сыграла огромную роль в формировании национального самосознания африканских народов Южной Африки. Происходит постепенный отход от видения подчиненной роли африканцев, которые должны достигнуть цивилизации под руководством белых.

Подобная трансформация особенно заметна на примере творчества Г. Дломо. Еще в 1935 г. в пьесе «Девушка, убившая, чтобы спасти (Освободительница)» он видит в миссионерах и английских колониальных чиновниках главных проводников цивилизации, а Тийо Сога, который появляется в последнее сцене пьесы, олицетворяет собой будущее, к которому должны стремиться африканцы. В 1932 г. в эссе «Чака. Переоценка» Дломо писал, что его политика имела крайне негативные последствия для будущего развития зулусов: «Нация, которая постоянно находится в состоянии войны, напрасно растрачивает свою энергию и свой гений в милитаризме и физических упражнениях. Ее лучшие умы не имеют ни времени, ни стимулов для творчества. Искусство и все остальные интеллектуальные и духовные формы деятельности и производства пребывают в небрежении и даже более того – презираются». Тем самым, как указывал Дломо, правление Чаки оказало крайне негативные последствия, утвердив в зулусском обществе косность и закрепив многие социальные институты, являвшиеся атрибутом прошлого[226]226
  Dhlomo H. I. E. Tshaka. A Revaluation // Umteteli wa Bantu. 1932. 18 June. URL: http://pzacad.pitzer.edu/NAM/newafrre/writers/hdhlomo/umteteli/18_6_32.gif


[Закрыть]. Но уже в 1936 г., когда правительством Дж. Герцога через парламент был проведен закон, лишавший африканцев избирательного права в пределах Капской провинции – последнего, что сохранилось из наследия так называемого «капского либерализма»[227]227
  «Капский либерализм» – этим понятием обычно в исторической литературе обозначают особенности политической системы Капской колонии 1870–1910 гг., в которой политическими правами были наделены не только белые, но и цветные чернокожие. В 1910–1914 гг. членом законодательного собрания колонии был У. Рубусана. До 1994 г. в Южной Африке больше нигде и никогда не существовало подобной практики.


[Закрыть], Дломо выплескивает всю свою накопившуюся горечь и разочарование на страницах пьесы «Кечвайо». В ней устами зулусского воина он дает уничижительную характеристику христианам: «Христиане не воюют. Это не по-христиански. Они мошенничают, разрушают, притворяются, находят слабое место и губят людей…»[228]228
  Dhlomo H. I. E. Cetshwayo // Dhlomo H. I. E. Collected Works. P. 127.


[Закрыть] Белый торговец Джон Данн выступает у Дломо сосредоточением всех пороков: сладострастия, властолюбия, чувства расового превосходства, алчности и т. д. Именно Данн является в пьесе главным зачинщиком и подстрекателем англо-зулусской войны 1879 г., в результате которой была фактически уничтожена независимость Страны зулусов. Ради этой цели он объединяет усилия всех врагов Кечвайо и зулусов: завистников инкоси из числа его соплеменников, миссионера и торговца – ведь у каждого из них была своя причина желать гибели Кечвайо. В отличие от своих более старших современников, воспитанных в либеральных традициях и разделявших веру в цивилизаторскую миссию белого человека, Дломо не видел разницы между англичанами и бурами, он ставил вопрос по иному: «Буры или англичане – это не вопрос. Белые или мы – вот настоящая проблема»[229]229
  Dhlomo H. I.E. Cetshwayo // Dhlomo H. I. E. Collected Works. P. 140.


[Закрыть]. Именно в таком свете он видел противостояние в англо-зулусской войне, так же, вероятно, он оценивал современную ситуацию в Южной Африке. Дальнейшая эволюция взглядов привела Дломо к разрыву с либеральной традицией, и он стал на позиции африканского национализма. Он был членом Молодежной лиги АНК, образованной в 1943–1944 гг., и даже некоторое время исполнял обязанности президента ее на-талского провинциального комитета[230]230
  Couzens T. Op. cit. P. 262.


[Закрыть]. Если в 1932 г. Дломо критически разбирал влияние правления Чаки на будущее развитие зулусов, то к 1950-м годам он полностью пересмотрел свои взгляды. Он писал в 1954 г. в статье «Чака: его характер, философия, политика и достижения», опубликованной в газете «Иланга ласе Натал» («Солнце Натала»): «Чака был великим строителем нации. Пройдя через суровые испытания, он создал из незначительного клана великий и гордый народ. Подобная задача требовала, чтобы человек обладал нестандартным мышлением, сильным характером, упорством в достижении цели и высокими идеалами»[231]231
  Цит. по: Masilela N. Te Cultural Modernity of H. I. E. Dhlomo. Trenton; Asmara, 2007. P. 32.


[Закрыть]. С точки зрения Дломо образца 1954 г., создав великую и могущественную нацию и вовлекая другие этнические группы в содружество наций, Чака воплотил в жизнь «идеал национализма»[232]232
  Цит. по: Masilela N. Te Cultural Modernity of H. I. E. Dhlomo. Trenton; Asmara, 2007. P. 32.


[Закрыть].

Таким образом в личности Дломо реализовалась особая роль африканской исторической литературы – воспитание духа национализма, отход от первоначальных установок на сознательное подчинение руководящей роли белых, поиск собственных ориентиров развития без строгой привязки к системе европейских ценностей. Со стороны африканских интеллектуалов начинают предприниматься попытки по выработке своей ценностной шкалы. Однако смещение акцентов от преклонения перед европейской культурой к поиску собственных исторических корней не означало полный отказ от западной интеллектуальной традиции – она уже прочно обосновалась в умах африканских интеллигентов. Несмотря на критику британской колониальной политики и деятельности правительств ЮАС, африканские интеллектуалы не отвергали саму идею прогресса. Они критиковали не из чувства неприятия западной модели развития, но скорее из-за чинимых властями препятствий на пути модернизации африканского общества[233]233
  В качестве примера см. статью Г. Дломо «Развитие банту» в приложении к данной статье.


[Закрыть].

Схожую эволюцию мировоззрения претерпел и Н. Мандела, бывший в 1940-е годы одним из лидеров Молодежной лиги АНК, объединявшей африканских политических лидеров нового поколения. В своей автобиографии «Долгий путь к свободе» («Long Walk to Freedom») Мандела вспоминал, какое огромное впечатление на него произвело выступление С. Мг’айи. Будущий лидер АНК на всю жизни запомнил его слова о взаимоотношениях европейской и африканской культур: «Мы не можем позволить этим иностранцам, которых не заботит наша культура, владеть нашей нацией. Я предвижу, что однажды силы африканского общества достигнут решительной победы над этими непрошеными гостями. Уж слишком долгое время мы уступали фальшивым богам белого человека. Но мы восстанем и отбросим эти иноземные понятия»[234]234
  Mandela N. Long Walk to Freedom. London, 2011. P. 48.


[Закрыть]. Не меньше слов Манделу впечатлил наряд Мг’айи, который вышел на сцену перед студентами семинарии в Хидлтауне одетым в традиционную меховую накидку, держа в своих руках два копья. Подобное поведение шло вразрез с уже укоренившейся практикой, когда образованность и просвещенность прочно ассоциировались с европейскими костюмом и манерами.

Таким образом, историческая литература стала одним из мостов, открывшим путь к формированию африканского национализма. Эта дорога отнюдь не была прямой и короткой. Задачу воспитания национального самосознания могла выполнить лишь интеллигенция, обладавшая достаточной эрудицией и инструментами для этого, но она долгое время была слишком малочисленна и находилась под сильным влиянием своих европейских учителей. Дж. Т. Джабаву достаточно образно, но в то же время вполне ясно выразил отношение первых африканских интеллигентов к власти белых. По его мнению, они должны были исполнять по отношению к африканцам хорошо знакомую пастухам роль «коз, ведущих овец»[235]235
  Testimony of J. Tengo Jabavu, before the Select Committee on Native Afairs, June 15, 1920 // From Protest to Challenge. A Documentary History of African Politics in South Africa, 1882–1990 / eds. T. Karis and G. M. Carter. Stanford, 1972. Vol. 1. P. 112.


[Закрыть]. Но даже первые, еще не систематизированные попытки по собиранию фольклора и исторических преданий, осмысление их и реинтерпретация событий прошлого заложили основание будущего африканского национального самосознания.

Этот процесс во многом зависел от того, как сами африканские интеллигенты воспринимали прошлое и настоящее – в этом среди них не было единого мнения. Но, несмотря на различия, их объединяло одно – желание избавить прошлое своего народа от забвения, ощущение единства судьбы всех коренных народов Южной Африки, формирование чувства гордости за свое происхождение. Первые африканские историки принадлежали к разным народам и этническим общностям, но все они стремились написать общую историю, которая объединяла бы все чернокожие народы Южной Африки.

Формирование исторических представлений африканских интеллигентов и просветителей происходило под мощнейшим воздействием европейской культуры – практически все первые африканские историки и писатели получили образование в учебных заведениях, связанных с миссионерскими обществами, выросли в особом микроклимате общин новообращенных христиан. Однако это не помешало им глубоко проникнуться ощущением принадлежности к культуре своего народа, что было хорошо заметно на примере даже такого европеизированного интеллигента, как Тийо Сога. Но одновременное смешение в одном человеке двух противоположных культур рождало серьезные внутренние противоречия, что нашло выражение и в творчестве первых африканских интеллигентов. Они были так же внутренне расколоты, как и африканское общество в целом. В последнем Дломо выделял следующие группы в соответствии с их отношением к европейской и африканской культурам: африканцы, живущие «племенным» укладом жизни, сохранившие патриотизм и гордость за свои традиции; те, кто не мог ощутить себя в полной мере ни африканцами, ни полностью европеизированными; и «новые африканцы» – гордые, патриотичные, деятельные, но при этом лишенные каких-либо расовых предрассудков, готовые сотрудничать с любым человеком, разделяющим с ними «одну и ту же философию цивилизации и здравого смысла»[236]236
  Couzens T. Op. cit. P. 32–36.


[Закрыть]. Все эти противоречия мы можем найти и в африканской исторической литературе конца XIX – первой трети XX в., которая стала своеобразным зеркалом, отражавшим внутренний мир африканской интеллигенции.

© Воеводский А. В., 2013