Текст книги "Новые направления в игровой терапии. Проблемы, процесс и особые популяции"

Игровой терапевт, постигший основы детской психофармакологии, сумеет лучше защитить интересы ребенка как в игровой комнате, так и в кабинете психиатра. Рассмотрим вопросы психофармакологии, которые могут повлиять на динамику этого процесса.

Прежде всего, занятия игровой терапией с ребенком, которому прописано подходящее лекарство, создают определенные преимущества. Параллельное применение игровой терапии и медикаментозного лечения создает для маленького пациента идеальные условия. Если же ребенку не назначены медикаменты, которые могли бы помочь ему извлечь пользу из игровой терапии, эффективность терапевтического вмешательства снижается. Некоторые авторы утверждают, что параллельное психосоциальное вмешательство играет ключевую роль в устойчивости терапевтического эффекта психофармакологических средств (Campbell et al., 1992).

Психосоциальные влияния на ребенка, принимающего лекарственные препараты, – вполне подходящая проблема для обсуждения в ходе игровой терапии. Необходимость принимать лекарства – причем в течение продолжительного времени! – способна повлиять на самооценку ребенка или подростка. Ребенок, получающий лекарства, будет считать, что у него не все в порядке, и может в дальнейшем рассматривать лекарство как единственный метод контроля. Игровая терапия помогает ему научиться уважать себя, контролировать собственные поступки, самостоятельно делать выбор и принимать себя таким, каков он есть (Landreth, 1991). Голден (Golden, 1983) в своей практике игровой терапии с госпитализированными детьми заметил, что в игре ребенок, принимающий лекарства, может восстановить способность владеть ситуацией: «Цель игрового терапевта состоит в том, чтобы хоть в какой-то мере вовлечь ребенка в процесс собственного лечения и помочь ему вернуть чувство уверенности» (р. 226).

Отсюда следует, что ребенок получает возможность проработать в игровой терапии потенциальную ситуацию, тогда как лекарства представляются скорее принудительной формой поведенческого контроля, нежели лечебным фактором (Gitlin, 1990). Хотя, надо надеяться, что это – исключительная ситуация, возникающая вследствие потребности родителей, учителей и терапевтов в немедленной панацее. В этом случае у детей не только отнимают чувство власти и контроля, но и манипулируют ими, вторгаясь в их личностное пространство. Игровая терапия предлагает таким детям возможности для проработки этих проблем. Ребенок пытается внести организующее начало в свой запутанный мир. Он начинает управлять неуправляемой ситуацией посредством игровой фантазии, выражая горе и гнев, часто возникающие в результате вышеописанного способа контроля.

Вклад игрового терапевта в процесс психиатрического обследования ребенка может быть поистине неоценим. Имея соответствующее разрешение на передачу информации, игровой терапевт оказывается в уникальной позиции, предоставляя лечащему врачу как исходные данные, так и последующий анализ ситуации. Базовая диагностика, необходимая для того, чтобы правильно начать медикаментозное лечение, может оказаться неадекватной, если врач будет полагаться только на сведения, полученные от родителей, или на наблюдения за ребенком в кабинете. Игровой терапевт зачастую имеет возможность глубже проникнуть в душевное состояние ребенка. Поэтому полученная от него начальная информация не только является обязательной с этической точки зрения, но и служит интересам ребенка.

Еще один важный момент, на который должен обратить внимание игровой терапевт, связан с интерпретацией игры. Можно неправильно интерпретировать детское игровое поведение, которое является выражением подавленных импульсов ребенка, серьезно нуждающегося в психофармакологическом лечении, но не получающем его. Например, возбужденный переход ребенка от одной игры к другой может указывать на чувство личного беспокойства, связанного с новыми ощущениями в игровой комнате, с приближением к интрапсихическим темам и т. д. Подобное поведение может свидетельствовать также о том, что ребенок страдает ADHD, не получая при этом соответствующих стимулянтов, так как диагноз не установлен.

Может иметь место и обратная ситуация. Допустим, что ребенок получает медикаментозное лечение у психиатра по поводу симптомов, имеющих, по мнению врача, биологическую основу; на самом же деле поведение ребенка – это реакция на эмоциональную травму или неадекватные отношения с родителями. Например, ребенок, переживший физическое или сексуальное насилие и стремящийся оградить себя от надругательства в дальнейшем, может вырабатывать защитные механизмы, которые могут показаться странными. Некоторые поступки ребенка иногда могут быть интерпретированы как определенная степень психоза и указывать на необходимость применения нейролептиков. В игровой комнате, где безопасные границы и терапевтические отношения делают возможной проработку эмоциональной боли, такие симптомы могут исчезнуть.

Пример эффективного воздействия медикаментозного лечения на игровое поведение детально описан в работе Мэйс, посвященной сбору первичной информации в игровой ситуации при работе с гиперактивными дошкольниками. Используя широко известную схему наблюдений за детьми с гиперактивностью, она отметила, что «у гиперактивных детей, получающих риталин, число пересечений квадрантов существенно снизилось в процессе свободной игры, а число смены игрушек снизилось как в свободной, так и в направленной игре» (Mayes, 1991, р. 251).

Последний аспект, на который игровому терапевту следует обратить внимание, – это работа с детьми, не поддающимися психиатрическому лечению. Нередко приходится работать с детьми, которые сопротивляются приему лекарств. В дополнение к основной возможности проработать возникающий у них гнев, фрустрацию или страх, терапевт может, если сочтет это необходимым, использовать директивные техники. В этой ситуации могут помочь структурированная игра в куклы, изобразительная деятельность или неигровые техники сочинения историй.

Игровой терапевт непременно должен разбираться в детской психофармакологии. К этому обязывает и профессия в целом. Бидерман (Biederman, 1992) отмечает, что долгосрочные перспективы детской психофармакологиии зависят от исследовательских попыток уравновесить возможный риск реальной помощью страдающим детям. Игровой терапевт должен стать частью этого процесса, который, несомненнно, будет развиваться в сочетании с игровой терапией или без нее.

Элементом этого процесса может стать желание игрового терапевта сотрудничать с медиками. Разумеется, так же, как игровому терапевту требуется знание психиатрических вопросов, психиатру следует пополнять знания об игровой терапии. Как отмечалось выше, междисциплинарное сотрудничество служит интересам детей и самой профессии. Один терапевт отмечал общее чувство неудовлетворенности и предубежденность по отношению к медикаментозному лечению: «Когда-то считалось позором рекомендовать клиенту лекарства. Это было словно признание твоей неудачи: терапия не работала и ты, терапевт, нуждался в помощи» (Markowitz, 1991, р. 26). На самом деле, стыдно оставаться неграмотным. Если терапевты хотят, чтобы игровой процесс способствовал росту детей, они сами тоже должны расти.

American Psychiatric Association (1994). Diagnostic and statistical manual of mental disorders (4th ed.). Washington, DC: American Psychiatric Association.

Biederman, J. (1992). New developments in pediatric psychopharmacology. Journal of the Academy of Child and Adolescent Psychiatry, 31(1), 14–15.

Biederman, J., Steingard, R. (1991). Pediatric psychopharmacology. In A. Gelengerg, E. Bassuk, S. Schoonover (Eds.), The practitioner’s guide to psychoactive drugs (3rd ed., pp. 341–381). New York: Plenum Medical Book Company.

Bukstein, O. G. (1993). Overview of pharmacological treatment. In V. Van Hasselt, M. Hersen (Eds.), Handbook of behavior therapy and pharmacotherapy for children (pp. 13–27), Boston: Allyn, Bacon.

Campbell, M., Godfrey, K., Magee, H. (1992). Pharmacotherapy. In С. Walker, M. Roberts (Eds.), Handbook of clinical child psychology (pp. 873–902). New York: John Wiley, Sons.

Campbell, M., Spencer, E. (1988). Psychopharmacology in child and adolescent psychiatry: A review of the past five years. Journal of the American Academy of Child and Adolescent Psychiatry, 27, 269–279.

Gadow, K. (1992). Pediatric psychopharma-cotherapy: A review of recent research. Journal of Child Psychology and Psychiatry and Allied Disciplines, 33(1), 153–195.

Gitlin, M. J. (1990). The psychotherapist’s guide to psychopharmacology. New York: The Free Press (Macmillan, Inc.).

Golden, D. B. (1983). Play therapy for hospitalized children. In C. Schaefer, K. O’Connor (Eds.), Handbook of play therapy (pp. 213–233). New York: John Wiley, Sons.

Green, W. H. (1991). Principles of psycho-pharmacotherapy and specific drug treatments. In M. Lewis (Ed.), Child and adolescent psychiatry: A comprehensive textbook (pp. 770–795). Baltimore: Williams, Wilkins.

Landreth, G. L. (1991). Play therapy: The art of the relationship. Muncie, IN: Accelerated Development, Inc.

Landreth, C, Homeyer, L., Bratton, S., Kale, A. (1995). The world of play therapy literature: A definitive guide to authors and subject in the field. Denton, TX: Center for Play Therapy.

Markowitz, L. M. (1991, May-June). Better therapy through chemistry. Family Therapy Networker, 22–31.

Mayes, S. D. (1991). Play assessment of preschool hyperactivity. In C. Schaefer, K. Gitlin, A. Sandgrund (Eds.), Play diagnosis and assessment (pp. 249–271). New York: John Wiley, Sons.

Patterson, J. E., Magulac, M. (1994). The family therapist’s guide to psychopharmacology: A graduate level course. Journal of Marital and Family Therapy, 2(2), 151–173.

Phillips, R., Landreth, G. (1995). Play therapists on play therapy I: A report of methods, demographics and professional/practice issues. International Journal of Play Therapy, 4(1), 1–26.

Popper, С. W. (1993). Psychopharmacologic treatment of anxiety disorders in adolescents and children. The Journal of Clinical Psychiatry, 50 (Supplement), 52–63.

Глава 6
Юридические и этические вопросы при проведении игровой терапии
Даниель С. Суини

Необходимость использования игровой терапии при работе с детьми возникла из признания того факта, что у них иные, чем у взрослых, способы коммуникации. Психотерапевтическое воздействие на детей связано с вхождением в их мир, который в этой книге обозначен как игра и игровая терапия. Терапевты, работающие с детьми, – это группа особенных, преданных своему делу людей, в центре внимания которых находится уникальная и зависимая популяция.

Хотя в центре терапевтического процесса всегда должен быть ребенок, важно помнить, что с юридической и этической точек зрения клиентом оказывается его законный попечитель, так как малолетние дети считаются недееспособными и не рассматриваются в качестве лиц, обладающих юридической ответственностью, они не могут соглашаться (или не соглашаться) на определенные услуги, или получать конфиденциальную информацию. Такими правами обладает именно законный попечитель (в большинстве случаев – родитель). Поэтому иногда правовой и этический аспекты консультирования ребенка люди, вовлеченные в этот процесс, могут понимать неоднозначно. Томпсон и Рудольф (Thompson, Rudolph, 2000) приходят к следующему заключению: «Права малолетних детей и права родителей на «ведущую роль» могут создать путаницу. Хотя взрослые признают самоценность и достоинство ребенка, тем не менее с юридической точки зрения дети имеют меньше прав, чем взрослые, поскольку считается, что они обладают ограниченным опытом и меньшими когнитивными возможностями для принятия решений» (р. 502).

Несмотря на то, что игровая терапия должна быть целиком сфокусирована на ребенке, было бы неправильно и неэтично полностью исключать из этого процесса родителей. В большинстве случаев они не только являются значимыми опекунами ребенка, но и несут за него юридическую ответственность.

Вообще говоря, этические соображения, которыми должен руководствоваться игровой терапевт, основываются не на модальности игровой терапии, а скорее на этических принципах лицензирующих и профессиональных организаций, к которым он принадлежит. Предполагается, что лицензированные психологи и профессиональные консультанты будут следовать стандартам лицензионной комиссии соответствующего штата, а также правилам Американской Психологической Ассоциации и Американской Ассоциации консультантов, если они являются их членами.

Как правило, дети нуждаются в согласии родителей на лечение. Именно поэтому родители имеют право получать от психотерапевта информацию, касающуюся лечения ребенка. Следовательно, малышам не может быть обещана полная конфиденциальность. Таким образом, терапевт, стремящийся установить психотерапевтические отношения с ребенком, оказывается в затруднительном положении, поскольку он не может обещать своему клиенту, что все, чем тот поделится с ним вербально или невербально, не станет известно его родителям. Данная дилемма будет рассмотрена ниже вслед за некоторыми общими соображениями относительно конфиденциальности.

У терапевтов нет полного согласия касательно различия между понятиями «приватность», «конфиденциальность» и «особое право». Стадлер (Stadler, 1990) отмечал, что «приватность» означает наличие у людей права выбирать, какие именно сведения о них могут быть доступны посторонним, «конфиденциальность» – этические обязательства терапевта уважать и ограничивать доступ к личной информации, касающейся клиента; «особое право» указывает на юридическую ответственность терапевта за сохранение конфиденциальности по отношению к клиенту. В сущности, конфиденциальность – это этические обязательства, принимаемые терапевтом по отношению к клиенту (следовательно, конфиденциальность принадлежит клиенту), и сведения, сообщенные пациентом врачу, являются юридическим понятием, защищающим права клиентов на неразглашение информации.

Терапевтически конфиденциальность может быть определена как право клиентов на конфиденциальное общение, которое не должно быть раскрыто третьим лицам без четко сформулированного разрешения. Глэддинг был более категоричен, заявляя, что конфиденциальность – это «этический долг по выполнению договора с клиентом или данного ему обещания о том, что информация, открывшаяся во время терапии, будет защищена от недозволенного разглашения; невыполнение этого долга становится предметом юридической ответственности…» (Gladding, 1995, р. 336).

Для несовершеннолетних ответственным лицом, обладающим юридическими полномочиями, выступает родитель или опекун. Именно он может санкционировать лечение и получать информацию о диагнозе, прогнозе и плане терапии. Такая юридическая ответственность может быть передана также лицу, назначенному попечителем, в соответствии с законом того или иного штата. Любой терапевт, работающий с детьми, должен знать законы штата и местные инструкции о правах родителей.

Конфиденциальность по отношению к детям иногда сложно соблюсти. Обсуждая эти трудности, Хендрикс (Hendrix, 1991) полагал, что не всегда абсолютная конфиденциальность бывает желательной, и при работе с детьми нельзя требовать ее соблюдения в полном объеме. Он считал, что конфиденциальность благотворна для клиента, однако иногда другие факторы способны перетягивать чашу весов. Примером тому может служить ответственность перед родителями и случаи, когда закон обязывает передавать ту или иную информацию в соответствующие органы. Но ситуация меняется, когда дети достигают подросткового возраста, т. е. когда клиент становится достаточно взрослым, чтобы нести юридическую ответственность. Хендрис считает, что при работе с такими детьми желательно получить их согласие.

Игровому терапевту необходимо прояснить вопрос о конфиденциальности в самом начале терапевтического процесса. Хотя маленький ребенок порой недостаточно развит в интеллектуальном отношении, чтобы понять такую абстрактную концепцию, как конфиденциальность, всегда лучше объяснить особенности процесса всем его участникам. Гольдберг предлагает процедуру, которая может оказаться полезной: «Как и многие другие специалисты, работающие с детьми и подростками, я обычно считаю, что лучше всего обсудить тему конфиденциальности совместно с родителями и ребенком на первом же занятии, тем самым помогая родителям признать право ребенка на личную жизнь. Я всегда заверяю их, что непременно дам им знать, если возникнет опасность для ребенка или другого лица» (Goldberg, 1997, р. 104).

Все терапевты должны быть осведомлены об основных исключениях из правила конфиденциальности. Незначительно варьируясь в разных штатах, они в основном сводятся к следующему: обнаружение насилия над ребенком или взрослым; разоблачение намерения причинить вред себе или другим; письменное разрешение от родителей или опекунов; юридический процесс, начатый против терапевта по инициативе клиента; сообщение информации по постановлению суда. Терапевту важно знать законы об обязательной передаче информации, принятые в штате, где он практикует, а также иметь представление о других судебных прецедентах и законодательных актах, которые могут касаться конфиденциальности в терапевтическом процессе. Передавая конфиденциальную информацию, терапевт должен ограничиться минимумом секретного материала, необходимого в данной конкретной ситуации.

В связи со возрастающим использованием техники игровому терапевту важно держать конфиденциальную информацию в уме. Записи, хранящиеся в компьютере, должны быть зашифрованы, их нежелательно сохранять на жестком диске. Если терапевт отдает компьютер в ремонт, а жесткий диск заполнен историями болезни, нельзя гарантировать соблюдение конфиденциальности. Электронная почта тоже должна шифроваться, а за информацией, получаемой по факсу, надо тщательно следить. Телефонные разговоры с клиентами не следует вести по беспроволочному или мобильному телефону, поскольку они работают на волнах, которые могут быть отслежены или записаны. Если родители пользуются небезопасными средствами для связи с терапевтом, именно он отвечает за принятие надлежащих мер, гарантирующих соблюдение конфиденциальности.

На основании принципов уважения и автономии в психотерапии все клиенты имеют право принять или отвергнуть услугу. Основное право людей, приходящих к психотерапевту, состоит в принятии решений, от которых зависит их благополучие; следовательно, нужно взвесить потенциальные преимущества и опасности таких решений. Применительно к любому психотерапевтическому вмешательству (включая игровую терапию) информированное согласие подразумевает решение клиента о том, стоит ли начинать лечение, что будет происходить в процессе терапии и какую информацию терапевт может передавать третьим лицам (DeKraai et al., 1998).

Существует несколько составляющих процесса получения информированного согласия. Во-первых, терапевт должен предоставить клиенту всю релевантную информацию о психотерапевтическом лечении. Это означает не только принципиальное обсуждение политики, проводимой в кабинете, но и – что особенно важно – логическое обоснование сущности и процесса игровой терапии, зачастую недостаточно ясных как ребенку, так и родителю. Еще один компонент информированного согласия состоит в понимании клиентом полученной информации. После того как терапевт убедился в том, что клиент понимает изложенную информацию, следует подписание документа, свидетельствующего о добровольном согласии клиента участвовать в психотерапевтическом процессе без принуждения и давления. Эти вопросы будут рассмотрены ниже.

Информированное согласие, являющееся основным юридическим и этическим документом, должно быть дано клиентом добровольно, сознательно и в дееспособном состоянии. Эта задача осложняется при работе с маленьким клиентом. Считается, что несовершеннолетние дети не способны принять решение добровольно, сознательно и с пониманием. Игровые терапевты предпочитают использовать игру как способ общения с детьми, поскольку те еще не обладают достаточными речевыми навыками, которые позволяют работать с ними в психотерапевтическом плане так, как обычно работают со взрослыми клиентами. Концепция информированного согласия является весьма сложной и абстрактной и как таковая противоречит базовым принципам игровой терапии. Тем не менее информированное согласие остается психотерапевтическим императивом.

Дети редко являются добровольными клиентами; чаще всего их приводят к психотерапевту родители. Ребенка трудно рассматривать в качестве сознательного клиента ввиду его интеллектуальной незрелости. То же можно сказать и о правомочности. ДеКрай с соавт. пишут: «В большинстве случаев компетентность клиента, дающего согласие, принимается как нечто само собой разумеющееся: то есть считается, что он, или она обладает достаточными когнитивными способностями, чтобы дать юридически состоятельное согласие на лечение» (DeKraai et al., 1998, р. 541). Однако у детей такие когнитивные способности отсутствуют. Следовательно, в случае с детьми возникает презумпция некомпетентности.

Поскольку дети считаются юридически неспособными дать согласие на процесс игровой терапии, решение об обращении за психотерапевтической помощью должен принять кто-то другой. В большинстве случаев это делает родитель или установленный законом опекун. В случаях, когда родители недееспособны, терапевт должен удостовериться, что лицо, дающее согласие, имеет на это законное право. Бабушка или другой родственник, не являющийся опекуном ребенка по закону, такого согласия дать не могут. Тем не менее, поскольку одним из принципов терапевтического процесса является защита интересов ребенка и поскольку лицо, принимающее решение, заменяет неправомочного ребенка, есть основания думать, что согласие могла бы давать третья сторона. Разумеется, крайне желательно, чтобы терапевт получил на это официальное разрешение.

Сталкиваясь с ситуацией развода, терапевту важно знать законы штата, касающиеся опекунства и родительских прав. Далеко не во всех штатах закон позволяет любому из родителей, независимо от того, кто из них был назначен официальным опекуном ребенка, давать согласие на лечение (а также просматривать записи в истории болезни).

Кроме того, в разных штатах существуют различные исключения из общих правил относительно родительского согласия на лечение. Они могут касаться ситуаций, требующих экстренного лечения; случаев освобождения несовершеннолетних от родительской опеки; лечения детей (от 12 лет и старше) от алкоголя и наркотиков; консультаций по регулированию рождаемости, беременности или болезней, передающихся половым путем; и других особых положений, оговоренных в законе. В приложении А приводится пример формы информированного согласия.