Текст книги "Королевская кобра"

Глава 24

Ленфронт, Чудово – Оять,

28–30 сентября 1941 года

Перед отъездом сунул Саше записку для Волкова, в которой просил максимальное внимание уделить паромам и взорванному жэдэ-мосту через Шелонь. С его помощью можно быстро создать паромную переправу через эту реку. Вместо настила из дерева рекомендовал усилить палубу Х-образными квадратными ребрами из катаного 16-мм металла. В этом случае грунтозацепы перестанут задевать палубный лист. Следы от гусениц на понтоне были глубокими, и в таком виде, как есть, он не годился.

В Чудово едва успел запрыгнуть в последний вагон уже набиравшего ход эшелона со своими танками. Там оказалось два взвода ремроты и часть водителей роты артснаба. Большинство из них спали вповалку, так как все эти дни работали по 25 часов в сутки, проводя различные ТО всему парку батальона. Не спали только два человека: старшина ремроты Ребров и дневальный, незнакомый красноармеец азиатской внешности. Ребров предложил чайку и фронтовые, видать попахивало от Василия, на опохмелку. Увидев шпалу на петлице, сразу сказал, что это повод, и от чести поздравить его с новым званием он не откажется.

– Куда нас потащили, тащ капитан? – спросил он, вытирая усы после водки. – В Ленинград?

– Нет, на Свирь, в Оять. – Скрывать место назначения уже было бессмысленно.

– К финнам? Это плохо. Похуже немцев будут. Пальцев мало заказали. Мин будет – море! Я ж в 7-й армии был в сороковом. Слышь, Жолдуз, че говорят, к финнам едем. Если ты там уснешь, на посту, как третьего дня, они тебе вмиг горло перережут, как барану. Лесные люди, охотники.

– Откуда ты, Жолдуз?

– Узбекистон, тавариш капитон, Андижон, Шахри-хон, Сталино по-вашему. Канал там строил, механик я, доброволно.

– Узбек?

– Таджик, моя двигатель хорошо знает, а мине только с ружьем стоят дают. Работать хочу.

– Будет тебе работа, будет.

Не знали мы тогда, какие золотые руки у этого человека. Как будут оживать под ними убитые двигатели танков батальона, а потом и целого полка.

А сейчас он кинулся показывать капитану, совсем пацану рядом с ним, какой замечательный инструмент он привез для работы. Говорил он по-русски с сильным акцентом. Понять можно было, но приходилось прислушиваться. Вот его в караулах и замучили, так, что на посту засыпать начал.

В Кусино Василий вышел из вагона, как только остановились, и прошел в середину состава, где, по словам старшины, находился капитан Лукьянов, зампотех и начальник этого эшелона. От состава отцепили почти половину платформ и вагонов, на которых стояли под брезентом самолеты без крыльев. Здесь аэродром, который прикрывает мосты в Чудо-во и у Киришей. Прицепили другой паровоз и тронулись дальше в темноту ночи. Пересекли Волхов, Сясь, Пашу и встали под выгрузку в Ояти. Выгружаться здесь особо негде. Это всего-навсего небольшой разъезд на большой дороге. Стоит металлический помост со съездом. Маневровый паровозик подтаскивает к нему платформу, забиваются башмаки, механик на месте разворачивается, да еще так, чтобы не завалиться на противоположную сторону, и спускается по настилу. Один перевернувшийся танк и сломанный помост лежит в нескольких метрах от действующего. Не выдержала конструкция веса танка. Давыдов, и.о. командира, здесь, ему обратно в дивизию, предлагает сдать-принять прямо на станции.

– Почему машину не перевернули?

– Вытащили аккумуляторы, решили дождаться Лукьянова, командир и механик танка говорят, что торсионы могут не выдержать, если переворачивать как есть.

– Что еще хорошего скажешь?

– Строгача получил за твои «Татры».

– Знаю, снимут его, не беспокойся.

– А так боев не было, только налеты. Топливный резерв пришлось оставить в Ермолино, цистерну под него не дали.

– Черт, и что делать будем? Оно ж на машинах было? Как так?

– Заставили перелить в емкости в Ермолино или отдать в дивизию, я перелил, а топливозаправщики под бомбежку попали, так что двенадцать штук в минусе.

– Что? На хрена ты их в дивизию-то отдавал? Ты ж – отдельный!!! Послал лесом, нету, в ремонте! И все!

– Угу, далеко ты Пинчука пошлешь! Он-то – комдив!

– Да это не он, это Йоси Шпиллера проделки. Он парень вот такой, но он – еврей, и своего не упустит. Он знал, что дорогу бомбят, и свои машины зажал. Где телефон?

– В штабе и на станции. Мы в монастыре стоим, в женском. Правда, монашек нет, и туалеты неудобные.

– Пошли на станцию.

Связь, естественно, барахлила, но до Шпиллера Василий дозвонился. Потребовал забрать топливо в Ермолино и пригнать сюда, сказал, что ТЗ не вернет, и такие подставы, как оставить батальон без ТЗ, он Шпиллеру не простит.

– Прекрати свои одесские шуточки, гони заправщики, позвони с утра Волкову, скажи, чтобы тебе направил новые. Мне без них – полная труба.

Борисыч еще рассказал какой-то бородатый анекдот, но подтвердил, что такой обмен его устраивает. Естественно, что все старые машины он слил в отдельный гвардейский. В общем, еще сутки простаивали, затем появился капитан Захарченко, разведрота.

– Петр Петрович просил напомнить, что за тобой Свирьстрой и песчаный карьер.

– У меня пехоты нет.

– А мы-то на что?

– Тогда другое дело. Приказ есть? Потому как я в резерве 7-й армии.

– Есть.

– Тогда начинаем подготовку.

Танки первой роты были на том берегу Ояти. Они и выгружались там. Сразу за железнодорожным мостом существовал отворот влево, который шел по берегу Ояти параллельно основной ветке. Там находилась Оять – грузовая. Там, за рекой, кто-то сложил наши боеприпасы, там же стоял истребительный полк на И-16, прикрывавший этот участок побережья Ладоги. Военлетам очень не понравилась выгрузка и проход тяжелых танков по их «неприкосновенной территории», поэтому основная часть батальона высажена на противоположном берегу реки, и переправиться она могла, только погрузившись вновь на платформы. Ближайший мост в полутора часах хода вверх по реке в Алеховщине. Да пара бродов с недостаточно прочным грунтом. Но «что имею, то и введу». Деваться некуда, надо ехать к летунам-воякам договариваться, в общем, мороки было больше, чем смысла. Приток боеприпасов и пополнения на этот берег мы оборвали. У финнов есть, правда, Н2П, некогда служивший переправой у Лодейного Поля, но «неожиданный» их выход на правый берег Свири, прямо к мосту, вынудил понтонеров перерубить троса на нашем левом берегу. Мост уплыл к финнам в качестве подарка, а они – народ хозяйственный, сразу из воды его вытащили, потопить не дали, и держат его где-то в лесах. Где и когда они наведут эту переправу – одному богу известно. В общем, пока мы готовились, финны высадились у Коквениц (станция Сегежи), решив отрезать Лодейное Поле от Большой земли. Но через два часа им пришлось рубить концы на переправе и возвращать понтоны их законным владельцам. Пауза, которую мы выдержали, отведя танки в Оять, пошла нам на пользу. Привыкшие к тому обстоятельству, что наши войска и население быстро скатываются к панике, они решили одним ударом разрубить этот гордиев узел. Скорее всего, данные на наш танк они получили. Мост в Алеховщине наши танки пропустить не мог, да и финско-немецкая авиация в тот день его здорово повредила, а то обстоятельство, что танки стоят в монастыре, скорее всего, было им известно. Разведка у них работала прекрасно, особенно учитывая то обстоятельство, что против нас действовал РОВС (Руссский Обще-Воинский Союз). Одним из его почетных членов был генерал или уже маршал Маннергейм. И эти места для некоторых его членов были родными, хуже того: изъятой собственностью. Там, у Коквениц, существовал паром через реку. С его помощью, без всяких катеров, финны вручную установили Н2П и переправились через Свирь, попытались, и успешно, захватить станцию Заостровье, в 18 километрах от Ояти.

Иванов действовал двумя группами по семь машин в каждой. Василий переправиться к ним не успел, поэтому находился на станции, где испытывалась новая аппарель, сваренная из сломанной «игрушки» НКПС. В ремроте за два дня ее соорудили. Она позволяла вести погрузку-выгрузку танков на любом переезде. Причем скорость погрузки была в 15–20 раз выше, чем с помощью бортового помоста. Поезд подгонялся к переезду и уже установленной аппарели, на которой был узел сцепки с составом. За рельс на середине (по ширине) переезда крепилась стальная полоса, закрепленная костылями. Полоса служила для установки «флажка», в который должен был коснуться танк корпусом. Флаг убирался, и мехвод разворачивал машину на месте до этого же флага, который переносили направо или налево, на другую полосу, вставая точно напротив аппарели. И своим ходом добирался до последнего свободного места в эшелоне. На ЧТЗ трактора и танки грузили на поезда только со стороны хвоста поезда. Поэтому, когда комбат показал «народу», как это делается, все тихо присели и смотрели на это действо через пальцы обеих рук, которыми прикрыли глаза. В армии эстакада считается одним из сложнейших элементов подготовки механиков-водителей. Свалиться с эстакады довольно легко. «Гонял» этому элементу учат на специальной площадке, с которой не упасть. Здесь такой не было, но КВ был хорош именно тем, что мехвод сидел четко посередине танка. Платформ было только пять, на которых приехал первый взвод, машина комбата и ТМР. Они стояли на Ояти-грузовой, но там места для учебы не было. Пришлось «договариваться» с железнодорожниками и использовать большое дневное окно, когда поезда не ходили из-за бомбежек. На всякий случай подготовили к переброске еще пять танков, но они не понадобились. Иванов взял в клещи высадившийся батальон финнов и бил по той стороне переправы, пока финны ее не обрубили на своем берегу или это сделала шрапнель. Остатки финского батальона ушли в болотистый лес между Заостровьем и Шоткусом, места там гиблые, особенно если тебя подгоняют шрапнелью. Закончив под Заостровьем, после того, как подъехал Василий и подвезли боеприпасы и топливо, четыре танка и ТМР ушли к линии фронта, выполнять задание начальника разведки. Увы, мы здесь опоздали. Финны оставили только арьергард, они ушли из Свирьстроя. В Тененичах и Верхних Мандрогах все было заминировано и подготовлено к сожжению. Мы потеряли трал и экипаж ТМР на фугасе. Финны прикопали крупнокалиберную бомбу и мину, служившую детонатором для бомбы, которая взорвалась прямо под танком. Обороняться они умели.

Глава 25

Ленфронт,

1 октября – 28 октября 1941 года

В тот день началось наступление немцев на Брянском фронте, но в связи с обострением обстановки у Лодейного Поля Василий даже пикнуть не смел о том, что он попусту здесь теряет время. Целый месяц продолжались вылазки финнов вдоль всего течения Свири. То на одном, то на другом участке появлялись их передовые отряды. Пришлось распределить повзводно танки с пехотным охранением, чтобы успевать реагировать на действия противника. С Московского направления вести шли плохие. Я не беспокоился за Москву, ибо знал, что немцев остановят. А вот финны старались изо всех сил. Это был «их» шанс и их выбор. Наконец полковник Волков привез эшелонами новый ТМП (тяжелый мостовой парк). 21-я дивизия смогла расширить плацдарм на правом берегу всего на километр вглубь и выйти на том берегу к рабочему поселку напротив Подпорожья. В Лукинской, на станции Свирь, в Важино и Юрьевщине сидели финны. Дело портил «финский» бронепоезд, захваченный ими где-то в Карелии. Он маневрировал между Важинским портом и станцией Свирь, и пехота с легкими танками ничего сделать с ним не могла, тем более что перед насыпью было большое топкое болото. В общем, наступление на станцию захлебнулось. Болото и лес справа от станции не давали возможности развернуться для боя со стороны Рабочего поселка. Оставалась одна возможность: высадиться в Важино. Выбрали два места для переправы: у Юрьевщины, напротив Кабацкого ручья. Это – правый берег Важинки, притока Свири, всего 148 метров между берегами, и с обеих сторон стоят столбы для паромной переправы. И в само село Важино, 230 метров, но с риском попасть под огонь проклятого бронепоезда. Собственно, и первое место могло быть обстреляно им, но не на прямой наводке. И хотя там дополнительно требовалось форсировать еще одну реку: Важинку, чтобы выйти к станции, было решено воспользоваться бродом у Курпово, а переправляться через Свирь в Юрьевском. Разведка ушла за реку, автомашины, на которые был погружен ТМП, красноармейцы вручную, чтобы не прошуметь, толкали четыре километра. Рота Захарченко сработала чисто и беззвучно. Понтонеры спустили шлюпку и перебросили проводник на тот берег. Разминировали столб с блоком для переправы, залили подшипники маслом, чтобы не скрипело, протянули трос обратно на противоположный берег и завели его на лебедку. Дальше тишина кончилась! Заговорила наша артиллерия, прикрывая шум моторов, плеск воды и рев моторов катеров, протаскивающих мост к тому берегу. Первой, естественно, пошла пехота, затем легкие танки, ну, а после этого дали команду и первой роте заводиться и следовать к переправе.

Василий сам сел за рычаги, первой машине тяжелее всех, остальные движутся по кормовому огню, а водитель первой правит в полной темноте. Чтобы сорвать корректировку огня противника, и саперы, и артиллеристы активно дымили, им помогали катера понтонеров, так что видимость около нуля, ну, чуточку больше. Мост раскачивался, но в целом уверенно держал танки. Но ближе к середине реки регулировщик подал сигнал снизить скорость движения, чтобы снять непонятно откуда взявшуюся поперечную раскачку моста. Еще пятьдесят метров, другой регулировщик уже машет: «давай-давай», подгоняет! Скрип берегового понтона о камни берега заглушил даже звуки двигателя. До третьего перекрестка летели еще в дыму, дальше он кончился. Еще один регулировщик направляет машину в сторону от деревянного моста, к броду, через который навалена куча бревен, вместо моста. Кабацкий ручей позади, разворачиваемся в боевой порядок. Василий пересел на место командира и, дождавшись соседей справа и слева, подал команду вперед. Бой шел уже на той стороне Важинки.

У Курпова на броню сели разведчики. Легкие танки проскочили по мосту. А в реке, в некоторых местах по грудь в воде, стояли саперы с шестами, обозначая разведанный брод.

– Держись, разведка! Подмочу! – крикнул механик Серега, но сам сбросил ход, перешел на пониженную передачу, как учили, и двинулся вперед, предварительно опустив кресло и закрыв люк. Брод в некоторых местах был на пределе, но обошлось, благо что каменистый.

– ТМР «03», «02», вперед! – подал команду капитан, пропуская разградители, которые еще и переправу чуток поправили, завалив пару ям грунтом.

Дальше пошли лесной дорогой, обходя узел сопротивления финнов слева, прямиком на станцию. На станции полно зениток, поэтому требовалось действовать аккуратно. В лесу темно, как у негра в одном месте, ТМР «03» выскочил на просеку, где стояли финские или немецкие батареи, и повернул влево. Ему их огонь, как слону дробина. Только если в борт. Но следом за ним идет пехота. Сложность на первом участке была в том, что на просеке две дороги целых триста метров, и на обеих стояли зенитки, 16 штук, вот и пришлось пропускать вперед две машины. «03-я» прикрыла тралом «02-ю», и та проскочила на вторую дорогу, между ними метров пять-семь. Закопали пушки и вернулись назад. Василий уже подбил бронепоезд и его паровоз. Головной вагон взорвался изнутри. Паровоз во все стороны пустил пар, уйти со станции он не успел. Явно шел на прорыв. Еще две позиции зениток были за путями и их скрывало какое-то здание. Пропустили вперед ТМРы и разведку. Остальной десант занял круговую оборону. В штаб 21-й доложили, что держим северную горловину, не мешайте, они продолжали накрывать станцию артиллерией. Полковник Гнедин орет, требует, чтобы второй взвод немедленно взял южную горловину. А ТМРы все у нас и работают.

– Роту остановил я, КБ-ноль первый. Лезть в лоб на 88-е «флаки» нет никакой необходимости. Станция уже наша. Выкуриваем. Не требуются лишние потери.

Что тут началось, но я ушел с этого канала. Своей работы хватает. ТМР закончили разбираться с зенитчиками, но им мешал бронепоезд. Бил, зараза, во все, что движется по станции, хвостовые два вагона оставались целенькими. Пришлось поменять позицию и ударить с другого ракурса. Не совсем удачно, потеряли гусеницу на мине. Финны успели поснимать предупреждения о них. Пришлось менять палец и трак. Но дурацкий «голубой вагончик» огрызаться прекратил. Завершили работу и ТМР. Сзади подошел еще один батальон пехоты и полностью взял станцию. Докладываю в штаб десантной операции, что станция наша, и что пошел к Купецкому (там склады финские и есть чем поживиться). Про это мы, конечно, промолчали! В ответ ругань и требование дождаться командования 21-й.

– А что, ему передали командование? Когда и кто? Генерал-лейтенант Попов и генерал-майор Евстигнеев (само собой не их фамилии, а позывные) мне таких указаний не давали. Я не придан 21-й. Иду к Купецкому! Связь кончаю.

Улыбающаяся рожа Захарченко:

– Лихо ты их! С меня гешефт. По коням! – махнул он своим архаровцам, и мы двинулись «грабить банк».

Чего там только не было! Поджечь его «финики» попытались. Они как раз занимались погрузкой на автомобили всего самого ценного. Они-то лучше знают, где что лежит. Сдуру ткнули горящим факелом в стену, облитую бензином, но мы этот угол снесли выстрелом, оторвав его от здания. Добив охрану и водителей, стали разбираться с трофеями. За этим занятием нас и «поймало» начальство. Но, кроме Гнедина, среди «встречающих» находились генерал Евстигнеев и генерал Баранов. Так что нам достались все пряники, делиться с кем-либо мы не собирались. Все трофеи взяли мы и разведчики. Нам их и сдавать. Ваши тут совершенно ни при чем.

Само собой, что Гнедин попытался наехать за то, что не выполнил младший по званию приказ старшего.

– У меня – свое начальство, товарищ полковник. И своя задача. И я умею добиваться исполнения этой задачи, – показал ему рукой на нарисованную звезду Героя и три ордена на башне танка.

– С той стороны еще одна звездочка, а вообще, у нас танк – трижды геройский.

В разгар событий появляется еще один генерал, с тремя звездами. Все его знают, кроме нас с Василием. Гнедин докладывает:

– Товарищ командующий…

Получается, что минимум командарм. Так! 21-я передана из резерва Ставки в 7-ю армию, командовать ей должен Мерецков, но это не он. Тот – генерал армии, а этот – генерал-лейтенант. Ничего не понимаю! Нос – картошкой, глаза с сильным прищуром, крупный подбородок. Выручил Баранов, назвав сначала имя-отчество, а затем и фамилию генерала.

– Доброй ночи, Филипп Данилович! Давненько не виделись, товарищ Гореленко, прошлый раз месяцев восемь назад. Или семь?

– Семь, Виктор Ильич, семь. Твои, что ли, помогали? – ответил генерал, пожимая руку начальникам АБТУ и разведки фронта.

– Ну, кто кому помогал, это еще вопрос. Мои. Первый гвардейский батальон 1-й дважды Краснознаменной. Ну и резерв фронта, выделенный Петром Петровичем.

– А чего сам здесь, ты ж теперь начальство? Кстати, когда танки дашь?

– А я что, не дал?

– Так то ты не мне дал, это ты ему дал, – показал рукой командарм на Евстигнеева. – Что ж это за армия: без танков?

– Так я ж тебе давал, целый полк, 2-й танковый.

– Ну, брат, ты вспомнил! Когда это было?

– Да не так давно, в июле. Так где он?

– Нету, мы потом из него 51-й батальон создали, но отвести его не смогли. Так что вечная память твоему полку.

– А сорок шестая бригада?

– Здесь, на правом фланге. У Вознесения. Там финны покоя не дают, а твои туда и носа не суют.

– Ну, а чего соваться, если у тебя там целый танковый полк, почти сотня танков.

– Да какая сотня, Ильич? Нет никакой сотни, и потери имеем, и техника старая, латаем, латаем, а все без толку.

– Я таких сведений не имею. На 25-е – более чем удовлетворительная сводка, 11 процентов потерь, половина из которых – возвращаемая. Благодарность Копцову объявил.

– Танки давай! Новые, вот такие.

– Танки распределяю не я, Москва. Две бригады туда ушло, третью грузим, четвертую комплектуем, а я их для своей 1-й армии готовил.

«Во как! Похоже, что ситуация начала потихоньку меняться в лучшую сторону. По крайней мере на Ленфронте. Интересно, почему о применении этих танков на других фронтах не слышно? Появляются и исчезают? Странно, казалось бы, их должны были сунуть в бой прямо с эшелонов. Но пока об этом молчок. Так-так-так! Что там было в это время поблизости? А, 8-я танковая должна была перерезать железку между Ленинградом и Москвой. Надо будет спросить Ильича», – продолжал я обдумывать услышанные новости.

– Да ладно, Данилыч, не дуйся, роту тяжелых получишь, еще до праздников. А старые КВ сдашь на ремонт и модернизацию. Есть в плане такое, если ничего не изменится. Нас продолжают растаскивать, у Пинчука целый полк изъяли, перебросили левее, латали дыру у Крестцов. Теперь никак не могу вернуть его, хотя бои там закончились. Развезло дороги, грунт тяжелые держать перестал.

Тут я понял, в чем я ошибался! И действительно! Со второй половины октября шли дожди, небесная канцелярия «сводила баланс» и выливала излишки. Здесь дожди были, но не затяжные, дороги еще держались, только речки вспухли. А первое немецкое наступление на Москву захлебнулось именно в грязи. А КВ-3 грязи не любит. Так что все танки пошли в резерв Ставки. А Большую Вишеру взяли те части немцев, которые были на правом берегу Мсты, а их туда Черняховский в этот раз не пустил. Единственная дорога на Большую Вишеру там находится. Так что, верно действует Ставка, изматывая противника и держа в рукаве козырный туз.

Тут появился Евграфыч, и не с пустыми руками, он и Иван тащили пару каких-то ящиков, сверху на которых стояли красиво украшенные коробки. Увидев начальство, они решили поставить «награбленное» на землю, покурить и переждать, пока темно и начальство их не видит. Как же! Баранов выцепил взглядом обоих и понял, что они не просто так стоят за деревом. Пришлось делиться «Мартелем», да еще и со всеми, и самим организовывать «стопочку для сугреву» начальству на навесной полке «01-го». И «За взятие станции Свирь». Потом «За уничтоженный бронепоезд». Тут Гореленко расщедрился и наградил экипаж «01-го» «Звездочками» и «За отвагу». Он, единственный из присутствующих, кто имел на это право. Остальные могли только ходатайствовать. В конце концов начальство устало топтаться у танка и расположилось в конторе склада, оставив нас с экипажем у машины. Их адъютанты начали «соображать», чем угостить начальство. Мы тоже все забрались в машину, ибо вновь начался дождик, закусили, чем бог послал, и бросились в объятья Морфея. Бой закончен, до утра никуда не двинемся.