Текст книги "Королевская кобра"

Глава 31

Азовская флотилия, Анапа – Севастополь,

март – апрель 1942 года

У меня лично возникли серьезные сложности, так как 10 марта временная разница между моими «подопечными» обратилась в ноль. Разница во времени сократилась до часа, Василий окончательно догнал «лейтенанта», а тот вышел из ремонта и переоборудования, и был передислоцирован в Геленджик. Начавшееся 27 февраля наступление Крымского фронта требовало большого количества боеприпасов и переброску пополнения, и все это требовалось проводить при абсолютном превосходстве немцев в воздухе. Так как катер «лейтенанта» отличался большой дальностью действия, то его «выделили» из звена. Его использовали на «посылках», гоняя большую часть времени в Севастополь и обратно. Для этого между торпедными аппаратами положили два мягких топливных бака с «Каталины». Само собой, наличие такого «довеска» и отражалось на скорости, и не добавляло уверенности в том, что выход не станет последним для его экипажа. Его ТКА-2 перебазировали в Анапу, и он действовал оттуда. Анапа в этом плане была достаточно удобным местом для базирования: рядом был аэродром, налетов авиации было значительно меньше, чем в Новороссийске. Первые три выхода были настолько успешными и безопасными, что он стал предпочитать выполнять эти задания, чем мотаться с подкреплением между Новороссийском и мысом Такил, пробиваясь через несколько плотных минных полей. Керченский пролив был еще забит льдом. Но халява – это тот хлеб, которого на постоянной основе нет нигде. На четвертом выходе он, вместо того, чтобы на полной скорости лететь обратно в Анапу, до самого утра болтался у причала в Казачьей бухте, ожидая какое-то послание для доставки его Горшкову. Скорее всего, кто-то кого-то не мог или не хотел будить. Пакет привезли из города перед самым рассветом, и приказали отходить. Проскочив между ПЗБ № 3 и Херсонесом, легли на курс 180, пытаясь оторваться как можно дальше от глаз немецких наблюдателей. Да какое там! На траверзе мыса Айя стоял заслон из трех немецких «шнелльбутов», которые пошли на перехват, пытаясь прижать катер к ближе к берегу. В бухте Форос их «гнездо» и много артиллерии. Поджиматься к берегу «лейтенант» не стал (пишу в кавычках, он уже десять дней, как стал старшим). Объявил боевую тревогу и пошел на сближение с катерами противника. Я так это напрягся, если не сказать более, но выяснилось, что волновался я напрасно. Лейтенант сблизился на расстояние действительного огня для пушки и спаренного пулемета и заставил противника догонять его. А у немцев на баке ничего не было! Орудие стоит на корме, и спаренные 7,92-мм МГ – тоже. Но немцы вызвали «мессершмитты»! Головной немецкий катер, попав под огонь, получил какое-то повреждение, два катера продолжали преследование, хотя и уступали по ходам, но тем не менее догоняли, так как атаки «мессеров» вынуждали идти зигзагом. К тому же тратить много боеприпасов, количество которых на борту не так велико. Когда самый большой «немец», второй был заметно меньше, попытался вогнать нас в свой сектор огня, командир резко изменил курс, пошел на пересечение и сбросил с большой задержкой четыре глубинные бомбы. Немцу это здорово не понравилось, и они преследование прекратили, отвернув назад. «Мессера» несколько раз повторили атаки, многого не добившись, и ушли. Но через час опять появились на горизонте и вновь атаковали. Так как немецких катеров не было и маневрировать можно было более свободно, то добились попаданий по одному из двух самолетов. И они ушли. Уже на траверзе Феодосии пришлось уйти на экономход. Топлива оставалось совсем немного. Четыре пробоины «украсили» палубу, вытекло топливо из левой торпеды. Четверо раненых. Выведена из строя рация. Боцман, заменивший раненого комендора на кормовой установке, передал по связи:

– Воздух, командир!

С носовых курсовых углов появились самолеты: девятка Ю-87, под прикрытием 8 истребителей.

– Этого нам только и не хватало для полного счастья! – сказал лейтенант и увеличил ход, отворачивая влево, мористее. Бомб у пикировщиков уже не было, но по одной атаке все самолеты произвели. В самый разгар боя последовал доклад от наблюдателя:

– Человек за бортом!

Оказать помощь командир катера не мог, выбросили спасательный круг и ушли в сторону, отбиваться от наседающих немцев и итальянцев, но после того, как последний из истребителей, не «мессер», «Макки», отвалил, не стреляя, вернулись в точку, где видели человека. Подобрали свой спасательный круг, обежали циркуляцией район. Увы, поздно. Взяли курс на Анапу.

– Человек за бортом!

Целая группа товарищей, держась за плавающие обломки, кто в жилетах, а кто и без, принимала водные процедуры в шестидесяти милях от ближайшего берега.

– Палубной команде подготовить средства спасения, выброски, трап, шкентели с мусингами. Аварийная тревога, человек за бортом. Комендорам боевых постов не покидать!

Ход сброшен, циркуляция, отработали назад. У кого-то не хватило сил в последнюю минуту, не месяц май, вода холодная!

Машинная команда поднялась на палубу. Выловили восемь человек, среди которых четыре женщины, две с грудными детьми. Севастопольцы. Их «гидрограф» вышел, набитый эвакуируемыми и ранеными, 16 часов назад из Камышовой бухты. Та самая «девятка» пустила его на дно, а затем добила большую часть оказавшихся в воде людей, и только наше появление отвлекло их от этого занятия. Сделав еще несколько кругов в поисках уцелевших, ТКА-2 прибавил ход и через два часа подал концы на причал в Анапе.

Пока шли до Анапы, лейтенант разглядывал на баке очень красивую девушку, отказавшуюся спускаться вниз и неотлучно сидевшую возле раненой женщины, на пронизывающем ветру и под кучей брызг. Вечером, когда стало ясно, что ремонт займет несколько суток, он двинулся в сторону госпиталя на Трудящихся, в надежде познакомиться со спасенной. Купание, даже в Черном море, в это время года здоровья не прибавляет, поэтому он нашел спасенную в госпитале, без сознания, с высокой температурой. Оставил немного продуктов из командирского пайка и аварийных пакетов: шоколад, сгущенное молоко, галеты и небольшой букетик цветов, купленный по дороге. Прочел диагноз на фанерке: переохлаждение, двухстороннее крупозное воспаление легких, девушку звали Татьяна, а фамилия у нее была Челышева. Черт! Так вот в чем дело! И все это только ради этого? Совсем у брахманов головы нет! И похоже, что мать ее находится в этом же госпитале. Ну, я попал! Вот это задница! Очень покоробило замечание военврача:

– Забрали бы вы шоколадки, лейтенант. Они нужнее живым. А она вряд ли выберется… Не надейтесь.

«Чёрт, пророк хренов!» – подумал я и, вместо коммерческого ресторанчика, направил стопы моего подопечного обратно к катеру.

По дороге заскочили к начальнику узла связи, поговорили о ремонте радиостанции и получили разрешение следовать в Поти для замены радиостанции «Штиль-К». У местных связистов запасных блоков к ней не было. Семь часов хода, и мы там! Немного протянули с окончанием ремонта и проверкой станции, плюс «срочно потребовалась замена карт в навигационной камере», в итоге к 10.00 мой подопечный был на рынке и разговаривал со странными личностями в больших кепках. Затем с уоррент-офицером британской армии, со львом и единорогом на круглой эмблеме. Отсчитав пять «черненьких» и пять плиток шоколада (его катерникам выдавали в аварийном пайке), сунул в карман кителя двадцать ампул с красноватым порошком в картонной упаковке, с надписями на английском языке. В городе существовала «союзная миссия», члены которой активно подрабатывали на «черном рынке». Успешно избежав какой-то облавы и успев получить навигационные пособия и карты, прибыли на базу и полетели обратно в Анапу.

Отозвав «пророка» в сторону и, в конце беседы, показав значок мастера спорта по боксу, обеспечили лечение матери и сестры Василия. Я не мог подвести его. Он очень переживал за них и продолжал надеяться на чудо. А я-то чего к нему приставлен? Обеспечить это чудо! Я же, как ни крути, посланник богов, а не шишл-мышл. Древних к тому же. Могу и чудо сделать, зная, что такое пенициллин и как он действует.

Лейтенант оставил письмецо для Татьяны, в тот же день погрузил новую торпеду на левый борт и ушел высаживать разведгруппу на мыс Планерный. Она должна была доставить аккумуляторные батареи какому-то партизанскому отряду в горах. Высадка прошла неудачно, пришлось возвращаться и подбирать остатки группы с пляжа южнее места высадки. Катер обстрелял немецкий пулеметчик. Повредил иллюминаторы в рубке, пробил в двух местах полу реглана командира, пока Иван Беликов его не успокоил из крупнокалиберного. Реглан лейтенанту было жалко, но так даже импозантнее. На отходе, откуда-то слева, со стороны Кайгадора появилось два катера противника, скорость которых была выше скорости катера лейтенанта. Попытались сблизиться и обстрелять его из пулеметов. Катер огрызнулся мощным огнем пяти стационарных пушек и пулеметов, плюс два пулемета разведгруппы, против двух пулеметов на обоих катерах. Противник отвалил в сторону, догонять его было бессмысленно. Позже, по силуэтам определили, что это итальянские MAS. Номер одного из них удалось различить «573». Так что информация разведки о возможной переброске на Черное море катеров противника подтвердилась. В течение трех суток катер участвовал в боях против пяти катеров противника. Самое неприятное заключалось в том, что все катера противника имели значительную дальность действия за счет двигателей экономического хода, которых у нас не было. Не было и средств обнаружения, поэтому два катера звена объединили в один отряд, который еженощно выходил на патрулирование акватории в надежде перехватить катера противника. Весьма призрачной надежды. Усложнилась и доставка грузов в Севастополь. Раньше можно было проскочить в темноте незамеченным, теперь оставлять белый бурунный след за кормой становилось опасным. Плюс приходилось «оглядываться» на луну. Удалиться от берега не позволяло отсутствие топлива в осажденном городе. Бункероваться там разрешалось лишь в исключительных случаях. В общем, к воздушной блокаде Севастополя добавилась морская. Плюс в апреле месяце итальянцы нанесли «визиты» в слабозащищенные портопункты Кавказского побережья и добились некоторых успехов. Немцы со своими S-100 пока нигде не отметились, кроме районов у Севастополя.

Татьяна и Екатерина Александровна пошли на поправку, Таня быстрее, а ее мать медленнее из-за ранения. Но обе были еще «лежачими» больными. Я, через лейтенанта, принес им показать статью про их сына и брата, дескать, часом не родственник? На что ему было сказано, что Вася еще совсем мальчик, и не заканчивал военного училища, как он. Так что, скорее всего, однофамилец. Попросили его узнать адрес полевой почты N-ской гвардейской танковой армии, которой командовал генерал-лейтенант Баранов. До войны Василий писал, что служит у него механиком-водителем. И отправили письмо ему, с просьбой сообщить что-нибудь о судьбе сына и мужа. Письма ходили долго, так что как раз к концу лечения, может быть, придут обратно.

Азовское море освободилось ото льда, катер перевели в Приморско-Ахтарск, откуда он, в составе отряда кораблей канонерской лодки, двух торпедных катеров, бронекатера и катерного тральщика, совершил налет на порт Мариуполь. Торпедная атака сорвалась, северный вход в порт оказался перегорожен противолодочной и противоторпедной сетью. ТКА-2 выпустил обе торпеды через открытый мелководный южный вход, но обе они взорвались, не дойдя до цели: переброшенного из Германии парома типа «Зибель». Под водой находилось какое-то препятствие, скорее всего потопленное судно. Второй катер звена: СМ-4, пустить торпеды не смог: одна из них затонула, вторая не сошла с аппарата. Конфуз вышел знатный! Так что отдувались за всех два артиллерийских корабля: канонерская лодка типа «Ростов-Дон» и бронекатер. Канлодки выглядели вот так:

Это были грунтоотвозные шаланды, на которые установили по два 100– или 130-мм полубашенных орудия, несколько зенитных «сорокапяток» и зенитных ДШК. Эдакие «самотопы», но из этого рейда все корабли возвратились в Приморско-Ахтарск, не имея даже повреждений. Так как лейтенант все-таки пустил торпеды, и два взрыва зафиксировали все, то Горшков подал наградные на еще один орден Красной Звезды, по совокупности за все проведенные выходы на задания.

– Если бы СМ-4 отстрелялся, «Знамя» бы дал, а так, за своим катером следишь, а все звено без глаза хозяйского осталось.

Что самое удивительное: боевая эффективность этих канонерок была высокая! Что на Ладоге, что на Азовском море. Некоторым из них повезло остаться на плаву до конца войны.

Но катастрофа назревала: во время весеннего «наступления» была разбита 22-я танковая дивизия немцев, но победа оказалась пирровой: практически все танки Крымского фронта были выведены из строя, в том числе все тяжелые. КВ-3 доставить через Керченский пролив не смогли, порты в Камыш-Буруне и Керчи не имели кранов достаточной грузоподъемности. Двадцать один КВ-1, доставленных в январе через порт Феодосии, так и остались единственным тяжелым танковым полком. К тому же его разукомплектовали, придав по семь танков трем бригадам на легких танках. Весной, когда танки начали вязнуть, практически одновременно, с 6 по 15 марта 1942 года вышли из строя последние семнадцать КВ фронта. Погорели фрикционы. Ремонт оказался не по силам в условиях распутья. Танки пришлось подорвать, часть из них была превращена в неподвижные огневые точки, которые расстреляли немцы, у которых тяжелых орудий было в избытке. Через два дня после успеха под Мариуполем лейтенант узнал, что немцы начали массированную воздушную атаку в Крыму на Ак-Монайском направлении. Опять весь сжался в предчувствии большой беды. Судя по реву начальников в штабах, дела на фронте идут совсем паршиво. Его катер вернули в Анапу и вновь начали гонять в Севастополь. Дело было в том, что во время еще второго штурма Севастополя штаб флота был эвакуирован из города загодя, и его командующий тогда дал оценку, что город и военно-морская база не продержится и трех дней. После проведения Керченско-Феодосийской операции специальный приказ Верховного заставил Октябрьского вернуть штаб флота в Севастополь. А Азовская флотилия входила в состав Черноморского флота и оперативно подчинялась Октябрьскому, а заодно Козлову и командующим трех и даже четырех армий фронта. Можете себе представить, сколько команд одновременно сваливалось в штаб флотилии. Да еще и Миус-фронт требовал себе поддержки. А «флотилия» имела в своем составе в основном переоборудованные суда морского, рыбного и технического флота, с восьмиузловым парадным ходом.

Радиостанцию в Севастополе регулярно бомбили и обстреливали, вот и приходилось возить на согласование бумажки, мотаясь туда-сюда из Анапы и обратно. Но прорываться становилось каждый раз сложнее и сложнее. Немцы и итальянцы перебросили сюда, в крымские порты Ак-Мечеть, Евпаторию и Ялту 19 торпедных, 30 сторожевых и 8 противолодочных катеров, 6 итальянских сверхмалых подводных лодок. Проскочить в одиночку мимо такого заслона с каждым днем становилось все сложнее и сложнее.

Несмотря на подавляющее превосходство советского флота в акватории обоих морей, командование флота не решалось поставить жирную точку на потугах гитлеровцев блокировать Севастополь. Ссылались на недостаток авиации и слабую ПВО кораблей флота. Но, говоря откровенно, неудачи на Крымском фронте поставили жирный крест в мозгах командования на судьбе СОР, Севастопольского оборонительного района.

Глава 32

Прибалтийский фронт, Псков – Москва,

28 апреля – 1 мая 1942 года

В небольшой деревеньке Атаки на тот момент оставалось целыми 14 домов. Деревушке повезло, несмотря на то что через нее проходило «шоссе», ведущее к крупному мосту через Великую у Филатовой Горы. Четыре каменные опоры моста были взорваны в сорок первом, а немцы на Литовском броде сразу повернули на Череху и Псков. Мосты здесь никто не восстанавливал. Немцы первое время пользовались дорогой вдоль Великой на станцию Череха, а затем подошли по Ленинградскому шоссе из Острова. И в массовом количестве появились здесь только в марте 42-го года. Второй мотострелковый полк взял деревню ночью и без боя, просочившись буквально в тыл противника после взятия Черехи. Задачей ударной группы было выйти к переправе через Великую. Немцы готовили позиции на Многе, это чуть дальше от Великой, за Ленинградским шоссе. Шоссе и железная дорога плюс довольно ровное место считалось ими как танкоопасное, и они готовились нас там встретить: на выходе из леса и на переправе через Многу. Там активно шумело несколько наших рот. Основные силы полка форсировали Многу у Барбашей, возле южного полигона, места-то родные для многих командиров в полку. И ударили немцам во фланг, быстро заняв эти места. На тот берег Великой полк не пошел, эту задачу давно сняли, но остался контролировать брод и танкоопасное направление между Подборовьем и городом Остров. Штаб полка расположился в этой деревне. За ней горушка, с нее дальше достает радиостанция. Бои еще шли маневренные, снег только начал таять.

Сейчас – благодать! Около 10 градусов тепла, начинает припекать на солнышке. Все ждут, когда земля просохнет. Василий упорно ухаживает за какой-то девицей в деревне. Чем бы дитя не тешилось! В момент очередного свидания с ней, когда казалось, что «вот-вот оборона рухнет», раздается голос начштаба:

– Василий Иванович! Ты где? К телефону, срочно!

Оставив до этого глубоко и возбужденно задышавшую молодуху, поправив обмундирование, Василий зашагал к дому из хлева, в котором происходило свидание.

Майор Минаев, улыбаясь и понимая, что все совершенно не вовремя, приоткрыл дверь в избу:

– «Блондин» на связи, тебя требует. – У командующего бывшей 60-й, теперь Третьей Ударной, с незапамятных времен была такая кличка.

Почесав затылок и глотнув из графина холодный компот, Василий вытер губы, кашлянул и взял протянутую трубку телефона:

– 18-Тэ, слушаю.

– Где тебя черти носят? – спустя минуту раздалось в трубке.

– Воздухом дышал, тащ «три».

– Сорокаградусным?

– Вечно вы со своими подозрениями!

– С журналом боевых действий и всеми наградными ко мне. Дела сдай Строеву, рассчитывай на три-пять дней. Мероприятие намечается. Давай, жду.

– Есть! – ответил Василий и посмотрел на часы. Что-то поздновато для мероприятий! Хотя от Пономаренко всего можно ожидать. Весьма неуемный товарищ попался. А вроде говорили, что его снимать собрались?

– Строев где? – спросил он у начштаба.

– Да только что здесь крутился, спать вроде пошел. Позвать?

– Да, и Федорчука тоже.

– Что-то не так? – переспросил АИ (Алексей Иванович).

– Блондин или Пономарь что-то затеяли, просят журнал БД и все наградные за два месяца. Им же все переправили, помнится.

– Бригкомиссар вчера убыл на переаттестацию, вместо него кого-то прислали из 49-й армии, но пока я не слышал кого. Официального приказа не было, Василий Иванович.

– Ну, замечательно. Бумаги готовьте и охранение.

Строев, зам командира по строевой, пришел через несколько минут, жил в соседнем доме, а комиссара полка в районе штаба не было, убыл в первый батальон и еще не вернулся. Но бумаги передал его помощник. Василий сел в штабной БТР, рыкнули двигатели и, разбрасывая во все стороны липкую грязь, бронетехника двинулась в сторону Черехи. Так как командира прикрывало два танка, то на шоссе не выходили, за это можно и по шапке получить. Танки сопроводили маленькую колонну только до переезда через «железку». Дальше их таскать за собой было ни к чему. Вышли на шоссе и прибавили хода. Командующий жил в гостинице «Октябрьской», там, где еще недавно располагался штаб группы армий «Север». Добежали до Крестов и свернули на Октябрьскую улицу. Несколько постов комендантского патруля, и хотя они и знают, чьи это транспортеры, все равно останавливают и проверяют на каждом из постов. Хотя, с моей точки зрения, эти их посты выставлены курам на смех. Движение они не блокировали. Это придет много позже, в ходе других войн появятся бетонные перемычки в шахматном порядке и несколько линий обороны поста. Пока жезла и фонарика хватает, хотя не всегда.

Пуркаев принял Василия сразу, недовольно осмотрел его форму.

– Вот это все – не пойдет! Марш на склад, и через час быть при полном параде, в Москву едем. Остапчук! Проводи командира переодеться. Скажи, что я велел одеть с иголочки.

– Не понял, тащ генерал! Вот-вот ведь просохнет, и они снова начнут.

– Приказы не обсуждаются. Это раз! Второе: товар нужно всегда показывать лицом. Верховный собирает совещание, совместно с ГПУ. Ну, ГПУ, понятно, будет говорить о пролетарской солидарности, праздник все-таки, а командующие армиями и фронтами будут отчитываться о проведенных наступательных операциях. Наш командующий фронтом распорядился взять с собой тебя. Выполняйте приказание, – сухо, без эмоций, сказал генерал-лейтенант, блеснув круглыми очками.

Они еще только срабатывались, кроме боев на Черехинском плацдарме, вместе не проводили ни одной операции. Но понятие «маневренная группа Челышева» ввел в обиход именно он, ставил задачи и вызывал на совещания на дивизионном и бригадном уровнях. В оперативно-тактические тонкости не вмешивался, когда требовалась его поддержка авиацией или артиллерией, то безотказно предоставлял ее. То, что не всегда достаточную, ну что делать?

Армия на ходу и в боях становилась Ударной из Резервной. Навязанная нам немцами тактика маневренных боев требовала скорости реагирования на угрозы, и не была свойственна нашей армии. Времени на построение эшелонированной обороны перед Псковом немцы не дали, и приходилось огнем и гусеницами поддерживать закапывающуюся пехоту и инженерные соединения. Удержав плацдарм, мы создали условия для наступления на Остров и Опочку. Это направление выводило нас в тыл группы армий «Центр».

С одеждой и правда дело обстояло не слишком хорошо: гимнастерка, галифе и комбинезон на нем были довоенные, красноармейские. Стираные-перестираные. Комбез – так еще и в дырках от кислоты. Больное место на КВ, батареи часто кипели, регулятор зарядки отсутствовал как класс: его заменял примитивный реостат, с помощью которого можно было уменьшить или увеличить ток зарядки вручную, но в бою, когда механик дергает двигатель и таскает тяжелые рычаги, ему не до этого. «Вешали» это на стрелка-радиста – результат был одинаковый, плюс у него была «своя группа», он больше и чаще следил за ней. Там стоял полуавтоматический прибор, управляющий зарядкой, но при стрельбе он частенько «стряхивался» и переставал работать. Так что приходилось часто замерять плотность ареометром и добавлять в аккумуляторы дистиллят. А пары смеси кислоты и воды разъедают одежду не хуже её самой.

Переодели неплохо, все обмундирование старшего комсостава, комбинезон – импортный, американский, куртка, правда, «бронекопытная». Такие поставлялись вместе с бронетранспортерами, но верх у нее был замшевый, с меховым полосатым воротником. Енот, по всей видимости. Зачем? На улице – весна! Но с начальством не спорят. Перед отъездом познакомился с бригкомиссаром Литвиновым, новым членом Военного Совета армии, передав ему бумаги, подготовленными в штабе полка. Получил легкий втык, потому что не привез бумаги 2-го мотострелкового. Но их успели доставить к отходу поезда. В таких вагонах он еще никогда не ездил: в купе две койки и обе нижние, туалет и душевая одна на два купе. Диваны – мягкие, обитые кожей. Позолоченные ручки, серебряные подстаканники и невероятно душистый чай. В середине прохода на стенке виден след от «двуглавой курицы», бывшего герба бывшей империи. Кругом одни генералы и их адъютанты. Эти и Василия попытались расспросить о Пуркаеве. Узнав, что он – фронтовик, а не адъютант, недоверчиво покосились на новенькую форму. Я лично понял, что режиссера из Пуркаева не выйдет. Но, может быть, в Москве это будет не так заметно? Вполне возможно, что там и такая «пурга» пролезет. Василию же стало неудобно за свой вид, поэтому из купе он более не выходил.

Впрочем, Пуркаев и сам понял свою ошибку и приказал комбинезон снять, надеть куртку прямо на шевиот. Да, гимнастерка была совершенно новая, зато награды видны, а то, что танкист, видно по бэтэшкам на петлицах. Глаза адъютантов надо было видеть, когда Василий утром вышел за чаем из купе. У них у всех в руках было по несколько стаканов: на себя и на того парня, а у Васи – один, зато две «Звезды», два «Ленина», три «Знамени» и «Звездочка». Чай он получил без очереди.

В Москве у каждой армии существовала «авторота», на случай вызова сюда «начальства». Так что в метро Василий сразу не попал, хотя хотел еще раз взглянуть на сияющую красоту метрополитена. Под совещание отвели Советский зал, бывший Георгиевский. Зал на меня большого впечатления не произвел, не люблю произведения раннего соцреализма, да и позднего тоже. Праздничную часть пустили впереди. Вы пока порадуйтесь, а потом не взыщите. Отчитывались по фронтам, начиная с Карельского. И хотя взятие Петрозаводска и моста через Свирь происходило под управлением Ленинградского фронта, там впервые была упомянута фамилия Василия. Отчитывался незнакомый Челышеву генерал, а я никак не мог вспомнить его фамилию, пока ее не произнес Сталин.

– Товарищ Фролов, как командующий 14-й армии, ви хорошо справились с задачей, стоявшей перед вами в начале войни. И совершенно справедливо указываете, что отступление на Медвежьегорском участке фронта и по всей Карелии происходили с армиями Северного и Ленинградского фронтов. Ви, дэйствитэлно, получили эти армии под свое командование позднее. Но почему ви тогда приписываете себе заслуги 7-й отдельной армии и Ленинградского фронта? Потому что сейчас эта армия придана вашему фронту? Более чем странная подоплека. В течение зимы на участке вашего фронта не происходило никаких изменений! Бои местного значения. Беломорско-Балтийский канал до сих пор перерезан противником и не может функционировать. А ви рассказываете нам сказки о том, что ви сделали для обороны Советского Заполярья.

«Зря он так, конечно. Силенок Карельский сейчас не имеет. И местность такая, что без массированного применения артиллерии там ничего не сделаешь. Но послушаем товарища Фролова, что он скажет в свое оправдание?» – подумал я, с интересом наблюдая за поведением командарма на трибуне. Тот вытер платком лоб и затылок, достал снизу пачку заявок и начал зачитывать каждую Верховному. Тот остановил его:

– Товарищ Фролов, мы это прекрасно знаем, мы в курсе того, что выделить дополнительные силы в ваше распоряжение Ставка не могла. Требовался, и требуется, ото всех, товарищи генералы, подробный анализ: почему не выполнен Приказ Ставки о переходе в стратегическое наступление. Мы для этого вас здесь и собрали. Садитесь, генерал Фролов.

Его показательно высекли, чтобы пресечь на корню попытки присвоить себе чужое и раздать шишки оппонентам и предшественникам. Далее выступал Говоров, который оказался значительно более подготовленным к тому, что придется говорить за себя. «Трех писем» он не писал, то есть не валил на прежнее руководство. Наоборот, сказал, что в должность вступил недавно, но его начальник штаба подготовил аналитическую записку по действиям Северного и Ленинградского фронтов за период с июня 1941 года по настоящее время. И что он сам лично не стремится присваивать себе чужие заслуги или перекладывать вину за неудачи на другого человека. Записка достаточно интересная, с точки зрения разбора ошибок начального периода войны, и там много говорится о накопленном опыте проведения наступательных операций в лесистой и горнолесистой местности в условиях недостаточной ПВО и захвата противником господства в воздухе. Что он планирует передать эту записку в Ставку для оценки и изучения. А сейчас готов отчитаться о проведенной операции по освобождению Пскова, начатой фронтом под командованием генерала Попова, а законченной им.

– Генерала Попова я вижу в зале, мы не возражаем, чтобы он отчитался о своих действиях. – сказал Сталин и начал набивать свою трубку, пока генералы менялись местами.

Речь Маркиана Михайловича достаточно сильно отличалась от общего уровня командующих. Практически не было сорных слов, и он редко вчитывался в ту бумагу, которую держал под рукой. Память у него была развита. Поговорив о первоначальных промахах, он отдельно заострил вопрос о том, что в ходе оборонительной операции, хотя первичные установки требовали наступательных действий, ему пришлось, по приказу начальника Генерального штаба, срочно перебрасывать на расстояние до полутора тысяч километров свои войска, чтобы прикрыть Ленинград с западного и юго-западного направления. Этим обстоятельством и объясняется успех финских войск на начальном этапе войны. Они выдержали паузу, дождались конкретных результатов со стороны немцев, которые взяли Псков и быстро продвигались к Ленинграду, не имея перед собой наших войск, способных на сопротивление. Через две недели после этого приказа финны начали генеральное наступление, имея шести-восьмикратное превосходство над силами, им противостоящим. Ему же помогло то обстоятельство, что один из командиров дивизий, генерал-майор танковых войск Баранов, сумел быстро укомплектовать по довоенным штатам свою дивизию, большую часть которой растащили по разным участкам фронта, а затем усилить ее, доведя ее численность примерно до сорока процентов штата механизированного корпуса, причем моторизованной пехотой, обеспечив танки плотным прикрытием пехотой и отличным взаимодействием между воинскими частями. Особенно отличился в действиях усиленный батальон старшего лейтенанта Челышева. В общем, спустя некоторое время Верховный задал вопрос о нем.

– Майора Челышева мы внесли в списки приглашенных на это заседание, и он должен быть в зале. Его полковая маневренная группа, в составе двух полков, была придана 3-й Ударной армии, которая теперь выведена из состава нашего фронта, товарищ Сталин, и вошла в Прибалтийский. Был разговор о том, что я его и возглавлю, однако там пока командует генерал-майор Сидельников.

Вставать пришлось и и.о. командующего фронтом, и самому Василию. Слова ему не предоставили, рыл… пардон, рангом не вышел, но после упоминания его фамилии еще тремя командующими и первым заместителем Верховного товарищем Жуковым, который, видимо, успел переобуться на ходу и сказал пару слов о том, что лично знаком с дважды Героем и подписал на него представление, за действия под Ржевом, к Василию подошел командир НКВД и попросил во время перерыва со своего места не уходить. Он подойдет, как только выйдут участники.