Текст книги "Герои и битвы. Военно-историческая хрестоматия. История подвигов, побед и поражений"

Походы Густава-Адольфа

Прошло сто лет после смерти Лютера, и Германия разделилась на две половины: одна полвина признала учение Лютера, или его последователей, – это протестантская Германия, другая половина оставалась верной Папе, – и называлась католической Германией. Протестантство утвердилось больше в северных владениях, например: в Бранденбурге, Мекленбурге, в Померании, в Саксонии и других более мелких. Католическое исповедание уцелело более в южных государствах, например: в Баварии, в Австрии. Та страна, в которой владетель оставался католиком, считалось католической. Владетельные государи вольны были выбирать себе веру, но их поданные не могли этого делать. Они обязаны были исповедовать ту же веру, что и государь. Такое правило повело к тому, что князья-католики гнали из своих владений протестантов, а протестантские князья гнали католиков. Люди одной и той же христианской веры не могли ужиться, вместо любви они питали ненависть, насильничали, опечатывали церкви, нападали на крестные ходы и ругались над святыней. Гонимым оставалось бежать, искать приюта у соседей; многие обращались в бездомных скитальцев, готовых на все, лишь бы не умереть с голода. Иногда поданные поднимались на защиту своей веры всем народом. Так было в Чехии и Моравии, где владетельным князем считался австрийский герцог, по вере католик. В Чехии дело закончилось печально: защитники нового учения попали в тюрьмы или пошли на плаху, а католики ликовали, празднуя победу. Кроме людской нетерпимости, в те времена распаляла вражду жажда корысти; победители пользовались имуществом побежденных: их домами, землей и всем, что было нажито при отцах и дедах. И корыстовались не только простые люди, а князья, герцоги и графы. Многие из них принимали протестантство собственно для того, чтобы захватить свою казну, богатое имущество монастырей. Сам император, т. е. верховный повелитель всех германских владений, отнимал у враждебного ему князя родовое владение и передавал его своему приятелю или родичу. Кто был силен, тот был и прав. Папа и Иезуиты не могли забыть своей прежней власти; добрую половину утеряв стада, они хотели, по крайней мере, вернуть богатые церковные имущества, захваченные протестантами.

И вот они старались поднять католиков на протестантов; одну половину Германии ополчали против другой. Владетельные князья Австрии считались самыми верными католиками; они же были самыми сильными по количеству родовых земель, и вошло в обычай из князей этого дома набирать императоров.

Так, в 1619 году был избран императором австрийский герцог Фердинанд, человек твердого характера, способный довести святое дело защиты католичества до конца – и правдой, и неправдой. По старинным обычаям, император не мог ничего предпринять в Германии без согласия прочих князей, но Фердинанд не признавал этих обычаев и поступал также самовластно, как в своих наследственных землях; кого хотел – награждал, а недругов, т. е. протестантских князей, лишал не только престола, но и выгонял из Отечества. Особенно силен и страшен стал император с тех пор, как поступил к нему на службу полководец Валленштейн. Этот богатый чех собрал на свой счет стотысячную армию, которая несла в протестантские земли неслыханный грабеж и разорение. Протестантские князья составили союз, чтобы действовать против имперской армии сообща, но не сумели соединить своих сил, терпели в одиночку поражения, за которые следовало полное разорение народа. Тогда на защиту протестантов поднялись Дания и Швеция. Оба эти государства не принадлежали к Германии, но имели в ней свои владения, следовательно, честь и достоинство требовали того, чтобы они вступились за общее дело.

Сначала выступила Дания и, потерпев неудачу, заключила мир. Все надежды протестантов обратились теперь на Швецию, где царствовал тогда «Золотой король»: так называли Густава-Адольфа.

Статный, высокого роста, с кроткими голубыми глазами, король имел осанку и величие истинно царские. Его природные дарования были так велики, что он будучи юношей поражал опытных старцев зрелостью своих суждений. Память у него была такова, что он помнил не только государственные законы, но знал всех своих офицеров и многих солдат, говорил так хорошо, что «побеждал своей речью так же, как и мечом».

Король подавал пример трудолюбия, умеренности в пище, в простоте жизни, а по своему благородству и высокой честности был выше всех людей того времени. «Я могу спать, – говорил он, – на коленях каждого из своих подданных». И, действительно, Густав-Адольф был истинным отцом Отечества, поучая правде не только своими законами, но и собственным примером. Кроткий и ласковый со всеми, король был особенно ласков со старыми заслуженными солдатами. Многие из них служили во дворце драбантами или телохранителями, и редко случалось, чтобы король, проходя мимо, не сказал им доброго слова. Там был один старик, который участвовал в войнах с Россией; король его особенно жаловал, часто садился с ним рядом и расспрашивал про своего деда.

Густав-Адольф сам был храбрейший из шведов и много раз подвергался большой опасности, он носил на теле девять сабельных рубцов, три раза тонул и, наконец, пал на поле битвы, как простой солдат. Он часто говорил, что «самая лучшая смерть для короля – если он падет за свой народ и за правое дело». Кроме того, Густав-Адольф считается в числе первых полководцев. Он сделал много нововведений, которые подняли военное искусство. До него пехота состояла наполовину из мушкетеров и наполовину из пикинеров. Мушкетеры имели «мушкеты до 15 ф. весом – такие тяжелые, что на плечо пришивалась особая подушечка, а для стрельбы имелась особая подставка. Густав-Адольф уменьшил вес мушкета до 10 ф. и число мушкетеров увеличил до двух третей в каждой роте. Пикинерам, вместо их длинных, в 3 сажени пик, дал алебарды». Благодаря введению бумажного патрона, пехота стала стрелять залпами. Король облегчил и конницу. Кирасирам, вместо тяжелых пик, он дал короткие карабины, а драгунам – мушкеты. Для артиллерии, по приказанию короля, были отлиты новые оружия, гораздо легче и короче прежних. Шведская артиллерия стала так легка и подвижна, что приводила в изумление немцев. Она стреляла ядрами и картечью. Пехота, вместо прежнего глубокого строя, становилась только в 6 шеренг, а для стрельбы – даже в три шеренги: посередине пикинеры, по флангам – мушкетеры, либо вперемежку отделениями. В коннице король вовсе отменил пальбу перед атакой: она с места поднималась в карьер с обнаженным палашом. Армия короля отличалась таким порядком, какого нигде не было; король и здесь подавал пример строгого соблюдения закона. Он награждал только по заслугам и строго наказывал за такие преступления, как насилие, грабеж, распутство, трусость, виновным секли головы или расстреливали. Но зато король заботился, чтобы солдат был накормлен, одет и обут; он также заботился о его детях, для которых устроил особые школы. Дети во время войны следовали, по тогдашнему обычаю, за своими отцами. Вся Германия удивлялась порядку в шведском войске; ничего подобного там не видали. Немецкие войска скорее походили на разбойничьи шайки, жившие грабежами, 20-го мая 1639 года король, окончивший все приготовления, приехал в столицу попрощаться со шведами.

Взявши на руки свою 4-летнюю дочь, Христину, король заставил выборных чинов государства присягнуть ей на верность, если он не вернется. После присяги начали читать постановление об управлении Швецией в его отсутствие. Все собрание плакало навзрыд, и растроганный король не скоро пришел в себя. Он сказал: «Бог свидетель, что я начинаю войну не ради тщеславия. Император жестоко оскорбил моих послов; он преследует моих друзей и братьев, попирает нашу веру. Угнетенные народы Германии взывают к нашей помощи и, если Богу угодно, мы им поможем. Я знаю, что моя жизнь в опасности, но до сих пор Господь чудесно хранил меня. Поручаю вас Вседержителю. Прощаюсь нежно со всеми вами, прощаюсь, может быть навсегда!» На другой день началась посадка войска в одном из приморских городов. Маленькая и бедная Швеция подымалась на спасение единоверцев, и каждый швед это чувствовал; если он не посылал своего сына или брата, то, все равно, уделял из своего скудного достатка. С любовью и гордостью смотрели шведы на своего короля, на его славных сподвижников. Тут был его канцлер Оксенштирна, его боевые сподвижники: Густав Горн, Матвей Турн, Фалькенберг и много других. Всех их уносили корабли в далекую Германию, а кто знает, вернутся ли они?.. На пятый день флот достиг острова Рюгена, у берегов Германии. Он принадлежит нынче Пруссии. Король первый вышел на берег и в присутствии свиты стал на колени благодарить Господа за сохранение своей армии и флота. Так начались военные действия Густава-Адольфа. В его армии было пока 12 тысяч пехоты, или 92 роты, и 3 тысячи конницы, или 116 рот; но это была отборная армия по дисциплине, храбрости и опытности. Большинство ее солдат провели многие годы в войне с польским королем.

Более года прошло, пока Густав-Адольф прочно утвердился в приморских странах Германии, Мекленбурге и Бранденбурге. Медленно, шаг за шагом, он забирал крепости, укрепленные города, ставил в них свои гарнизоны и снабжал их продовольствием. Свою маленькую армию король, мало-помалу, увеличивал то наемниками, то союзниками. Тут сошлись англичане, шотландцы, датчане, голландцы и немцы. Все они смотрели на короля, как некогда евреи смотрели ни Иуду Маккавея, освобождавшего народ Божий от тяжкого ига римлян. Густав-Адольф искусно уклонялся от боя с противником сильнейшим, но кидался, как молния, на противника слабейшего, наносил ему жестокое поражение и преследовал неусыпно до полного уничтожения. В то же время не было и мысли о грабежах и насилиях.

Между тем на спасение Империи спешил фельдмаршал Тилли Валленштейн, в то время он был уже уволен, а его армия распущена. Этот умный полководец, родом баварец, один понимал силу Густава-Адольфа; император и прочие владетельные князья южной Германии смотрели на него с пренебрежением, даже в насмешку называли шведского короля «снежным величеством», полагая, что он может драться только на севере, в холоде, а если спустится на юг, то растает, как снег. Тилли хотел было ворваться в Померанию, но проходы туда были заняты, лагерь короля неприступен, а потому фельдмаршал повернул на Эльбу, к городу Магдебургу. Тогда король оставил свой лагерь, поднялся вверх по Одеру и явился перед Франкфуртом. На третий день этот большой город был взят штурмом; вся артиллерия досталась в руки шведам. В то время, когда маленькая армия короля подвигалась успешно вперед, ему удалось заключить союз с такой большой державой, как Франция. Она обязалась помогать всеми средствами, что изгнанные протестантские князья получили обратно свои владения.

Карта Германии

Теперь, в союзе с Францией, Густав-Адольф становился уже страшен и императору. Король открыто приглашает князей на свою сторону, и многие откликнулись; другие выжидали, чем кончится первая битва. Так, саксонский курфюрст не хотел пропустить шведскую армию через свои владения, и пока тянулись об этом переговоры, пришло к королю горестное известие о разрушении Магдебурга. Судьба Магдебурга, вконец разрушенного, устрашила протестантских князей; все пришли в негодование, когда узнали, как поступил с несчастным городом Тилли, но дальше было еще хуже. Фельдмаршал начал опустошение земель, князья которых считались главными врагами императора. Бедные поселяне платили за все: их дома сжигали, скот и вся живность шли на нужды солдат. Настали времена Аттилы. Однако между князьями нашлись такие, которые умели мужественно встретить баварского генерала. Он послал к ландграфу Гессен-Кассельскому такое требование: распустить войска, принять в свои города и крепости имперские отряды и заплатить контрибуцию. Князь отвечал: «Принимать чужих солдат в свои крепости и в столицу я не намерен; войско мне нужно самому. Если же генералу Тилли нужны деньги и продовольствие, то пусть отправляется в Баварию: там он найдет и то и другое». Этот князь стал одним из вернейших и надежных союзников Густава-Адольфа, тогда как курфюрста Бранденбургского пришлось почти силой заставить приступить к союзу: дело решилось под самым Берлином.

Почти то же самое случилось и с владетелем Саксонии, Иоанном-Георгом, одним из сильнейших владетельных государей Средней Германии. Его обширные и богатые земли по Эльбе лежали между Бранденбургией, с одной стороны, Чехией и Баварией, с другой стороны. Когда фельдмаршал Тилли вступил в Саксонию и оскорбил курфюрста своими надменными требованиями, тогда он сам прислал к Густаву-Адольфу своих послов. Король, будучи недоволен его поступками, потребовал теперь, чтобы он уступил одну из своих крепостей, дал в залог старшего сына, заплатил войскам за три месяца жалованье и выдал своих министров, которые были подкуплены императором. Условия тяжелые, но Иоанн-Георг отвечал с радостью: «Не только крепость, но открываю королю всю Саксонию, отдаю ему в залог все мое семейство, а если этого мало, то отдаю и самого себя». Шведский король сейчас же уменьшил свои требования и пошел навстречу саксонским войскам.

На общем совете решили дать битву и, чтобы упредить прибытие подкреплений к Тилли, союзная армия пошла к Лейпцигу, здесь решалась судьба Северной Германии.

Под знаменами Тилли находилось не более 32 тысячи, фельдмаршал расположился позади Лейпцига, намереваясь дождаться здесь подкреплений, но потом решился дать битву, послушавшись одного из своих генералов, храброго и пылкого Паппенгейма. Войска стали перед Лейпцигом, на склоне небольших высот: пехота в центре, кавалерия по флангам;

28 тяжелых, неповоротливых орудий могли обстреливать всю долину. Версты за 3–4 перед фронтом позиции протекала небольшая речка. Паппенгейм взял 2 тысячи кирасир, чтобы помешать переправе, но после горячей схватки должен был отступить. Союзники беспрепятственно построили свой боевой порядок, 16 тысяч саксонцев стали на левом фланге отдельно; 24 тысячи шведов расположились в две линии, имея сзади пехотные и кавалерийские резервы, вся артиллерия была поставлена в центре 1-й линии. Особенностью в расположении шведских войск была подвижность малых пехотных частей, соединенных в бригады, а между ними – небольшие части конницы. Обе армии стояли параллельно друг другу; правым крылом шведов командовал сам король, имея против себя Паппенгейма. Битва началась канонадой. Ветер гнал облака пыли и дыма в лицо шведам. После двухчасовой пальбы Тилли спустился с высот и атаковал шведов, но отраженный огнем их артиллерии он повернул вправо и обрушился на саксонцев, которые не выдержали и побежали. Сам курфюрст бежал без памяти. Тилли послал уже гонцов в Вену с донесением о победе и стал теперь теснить левое крыло шведов. В это время Паппенгейм повел всю свою конницу на правый фланг. Его встретил король и отбил одну за другой семь стремительных атак; отбитый в последний раз, Паппенгейм обратился в бегство. Тогда Густав-Адольф, не имея впереди неприятеля, завел свое правое крыло и перешел в наступление. Скоро вся тяжелая артиллерия имперцев была в его руках. Шведы стали теперь громить во фланг неприятеля, которому оставалось одно – спасаться, пробиваясь сквозь левый фланг устоявшего противника. Только 4 полка старых солдат могли пробиться в порядке к ближайшему лесу; все прочее бежало врассыпную. Непобедимый до сих пор фельдмаршал едва спас свою жизнь, уже шведский ротмистр занес над его головой палаш, как в эту самую минуту сам упал с лошади. Какой-то солдат выстрелил в него из пистолета. Армия Тилли потеряла под Лейпцигом убитыми и пленными ровно половину.

Теперь все пути были открыты в сердце Германии, в ее внутренние области. До сих пор сюда еще не проникал враг немецкого народа; его защищали не только множество князей со своими войсками, но и многочисленные замки, укрепленные города, большие реки и каналы. В то время, когда князья мало думали об общей пользе, большие немецкие города: Нюрнберг, Франкфурт-на-Майне, Эрфрут и много других, чисто протестантских городов, явно тянули сторону короля; с радостью, со слезами они принимали его войска и снабжали всеми запасами. Он являлся к ним желанным освободителем. С мечом в руке король проходит Германию из края в край, не преграждают ему путь многоводные реки, большие леса, сильные укрепления. Ему, как законному государю, выносят ключи от городов и крепостей, шведские знамена развиваются по течениям Майна и Рейна. Отсюда спасаются бегством три владетельных епископа, уходят восвояси испанцы, защищавшие крепкий Майнц. Король, проведя несколько месяцев в этой пышной столице католического епископа, готовился к походу против главного врага протестантской веры Максимилиана, герцога Баварского.

Фельдмаршал Тилли, получив приказание защищать границы Баварии, расположился на берегу реки Леха, за Дунаем, в сильно укрепленном лагере. Мосты были сломаны, сильные конные разъезды берегли течение реки. В середине марта 1632 года Густав-Адольф с 45-тысячной армией перешел Дунай и показался на берегу Леха, против баварских укреплений. Мутные воды реки вздымались от частых проливных дождей и от тающих снегов в Тирольских горах. Со стороны шведов берег обрывался вниз, точно крутая стена, а с того берега глядели жерла больших немецких пушек. Верная смерть ожидала храбреца, который бросился бы в пучину реки, в шведском войске храбрейшие робели, почтенные седые воины удерживали короля. «Как? – сказал он Горну: мы переплыли Балтийское море и теперь остановимся перед этим ручьем, Лехом?» – и, выбрав место, приказал заложить три батареи на 72 орудия. Началась канонада. Густой дым заволакивал реку, кроме того, на берегу постоянно жгли костры хвороста и сырой соломы. Под гул выстрелов и под покровом дыма застучали топоры, завизжали пилы: шведы готовили для наводки мосты. Сам король работал, поощряя усердие солдат, сам наводил и метко палил из пушек. Напрасно баварцы пытались разрушить работы: мост был наведен на их глазах. Фельдмаршал Тилли не покидал берега, он не щадил себя, находясь в самых опасных местах и воодушевляя войска надеждой победы, но вместо победы нашел смерть. Ядро раздробило ему ногу. Умирающий фельдмаршал дал совет своему государю, который также находился в лагере, увести войско и запереться с ним в крепости. Густав-Адольф переправился на другой день и узнал, что лагерь пуст – баварцев нет. «Будь я на месте баварца, – воскликнул он, – никогда бы не оставил этого места, хотя бы мне оторвало ядром бороду с подбородком!» Теперь Бавария была открыта победителю. Ее плодоносные равнины обещали изобильное продовольствие, ее богатые города могли заплатить большие деньги на потребности войны. Но горе было шведскому солдату, если он попадал в руки баварцев. Солдаты, которые не веруют в Папу, считались в этой чисто католической стране дьяволами, а их король – антихристом! Густав-Адольф сохранял свою обычную терпимость и никогда не мстил баварскому поселянину, которого науськивали монахи. Вступив в беззащитную столицу, он посетил великолепный дворец курфюрста. Тут все было пусто, его сокровища вывезли раньше. При обыске арсенала оказались одни лафеты, без пушек. Один из работников выдал тайну, сказав, что пушки сокрыты под полом. «Восстаньте из мертвых и предстаньте на суд!» – сказал король. Взломали пол и вытащили 140 огромных орудий, в одной пушке нашли 30 тысяч червонцев, что еще больше обрадовало короля.

В то время, когда шведы окончательно овладели Баварией, их союзники – саксонцы, вступили в Чехию. Готовилось соединение обеих армий, чтобы вести войну в наследственные земли императора. Он оставался теперь без войска, с подданными, которые разорились от непомерных и частых налогов. Уже нельзя было вести войну за чужой счет и дошло до того, что надменная Австрия ожидала врагов в своей столице. В отчаянии Фердинанд решился сам принять начальство над армией, потом хотел назначить сына, но недоставало самого главного – армии, ее надо создать! А создать ее мог только один человек, живший теперь в глуши, уволенный за ненадобностью в отставку. Это был Валленштейн, герцог Фридландский, бывший владетель Мекленбурга, человек высокомерный и не прощавший обид. До взятия саксонцами Праги он проживал в столице Чехии с царской пышностью. Знатные дворяне считали за честь служить при его дворе. И двор этот был также велик, как двор любого государя. У него воспитывалось 60 пажей, его переднюю охраняли 50 драбантов, за столом подавали не менее 100 блюд. Большого роста, худощавый, с короткими рыжими волосами и маленькими блестящими глазками Валленштейн всегда был мрачен, скрытен, молчалив. Его голова была занята одним: как бы отомстить императору за свое оскорбление? Эта мысль мучила его и днем, и ночью, она лишала его сна и покоя. Какова же была душевная радость этого мстительного и честолюбивого полководца, когда к нему явились от императора послы с просьбой собрать армию и принять над ней начальство! Валленштейн не сразу согласился, он заставил себя просить, умолять и, наконец, взялся собрать и вооружить армию, но начальствовать над ней только 3 месяца. Он знал, что его опять будут просить! Вся Германия смеялась над этими обещаниями. Однако не прошло и трех месяцев, как армия в 40 тысяч, набранная в Чехии, Моравии и немецких областях императора, готова была выступить в поход. Она была снабжена всем необходимым, имела опытных офицеров, старых солдат, уже испытавших счастье Валленштейна, знавших его царскую щедрость, его заботу и храбрость. Герцог пожаловал 200 тысяч талеров собственных денег, давал помощь бедным офицерам, обещал чины, награды, а главное – объявить, что в его армии могут служить и протестанты, и католики, что тем и другим будет одинаково хорошо. Через 3 месяца Валленштейн предложил свои условия. Он требовал, чтобы в его распоряжения никто не вмешивался, ни даже сам император или его наследник. Все занятые земли он отдает кому захочет, а после войны оставляет себе герцогство Мекленбургское и одну из собственных областей императора. Эти тяжелые и оскорбительные условия для императора надо было принять: иначе эта армия могла также скоро растаять, как скоро собралась. Тот, кто ее собрал, тот только и мог вести ее к победам.

Быстрым движением в Чехию Валленштейн успел овладеть Прагой и всеми укрепленными местами, занятыми саксонцами. Их армия удалилась в свою страну, Чехия снова покорилась законному государю. Максимилиан, курфюрст Баварский, запертый в крепости, стал просить Валленштейна помочь ему. Это был самый заклятый его враг, именно он упросил императора уволить его в отставку. Мстительный герцог не забыл этого и заставил Максимилиана явиться к себе, как бедного просителя. Баварцы соединились с имперцами, собралась армия в 60 тысяч человек, с которой уже трудно было тягаться шведам. Король отошел на север, к Нюрнбергу. Две недели работали здесь войска, горожане и крестьяне, пока успели укрепить город; на валах поставили 300 пушек. Король разослал своим генералам и союзникам приказания спешить на выручку. У него под ружьем находилось не более 16 тысяч, а между тем приближался Валленштейн. Против своего обыкновения, герцог действовал на этот раз очень медленно: он надеялся извести шведов продолжительной осадой, но не рассчитал того, что весь окрестный край был лишен запасов: их заранее свезли в город; войскам Валленштейна приходилось подвозить продовольствие издалека, а шведы этим пользовались. Однажды двигался из Баварии огромный транспорт под сильным прикрытием. Король это узнал и выслал драгунский полк: прикрытие было уничтожено, 1200 человек угнали в лагерь, а тысячу повозок сожгли на месте. Герцог выслал из лагеря семь полков; тогда выступил сам король и разбил этот отряд. Герцог стал жалеть, что упустил много времени, а теперь уже поздно, и без того сильные укрепления Нюрнберга так выросли, что делали всякое нападение невозможным. Когда канцлеру Оксеншерну удалось провести в город 40-тысячную армию с 60-ю орудиями, Густав-Адольф сделал попытку вызвать имперцев на открытый бой, но Валленштейн не тронулся с места. Тогда король решился его атаковать. Войска герцога были расположены на высотах между двух речек – Рединцем и Бобером; глубокие рвы, частые засеки и острые палисады защищали доступы к горе. Шведы переправились в полном порядке через Рединец и стали подыматься, мгновенно высокая гора затуманилась клубами дыма, железный град осыпал кучку бойцов. В то же время тяжелая конница разорвала их ряды и погнала обратно. Сто человек осталось на месте. Король послал своих финнов, но и те отступили. Он послал другой, третий, четвертый полк – и так до семи раз, посылая прямо на убой. Наступившая ночь прекратила кровавую бойню; 2 тысячи трупов лежали точно завалы. В первый раз король не одержал победы. Через две недели Густав-Адольф вывел свою армию из Нюрнберга; Валленштейн его тревожил. Обе стороны потеряли за время стоянки по 20 тысяч, они потеряли бы гораздо меньше в самой кровопролитной битве. Вся окрестная страна обратилась в пустыню; деревни были выжжены; ограбленные поселяне умирали на дорогах, опустошительная зараза еще долго свирепствовала между людьми и животными. Горе тяготило землю.

Из-под Нюрнберга герцог Валленштейн направил свои войска в Саксонию; ему хотелось отделить от короля этого важного союзника и заключить с ним отдельный мир. Обычными средствами Валленштейна были: разрушение церквей, сожжение деревень, истребление жатв, грабеж, убийства – вот что обозначало путь этих варварских полчищ.

Город Лейпциг сдался; то же самое угрожало столице Саксонии – Дрездену. Шведский король был в это время в Баварии; он собирался покончить с баварской армией, а потом идти на Вену. Известия из Саксонии заставили его бросить все надежды и спешить на выручку союзника. В конце октября шведы перешли границу Саксонии. Народ сбегался толпами, чтобы взглянуть на героя, великого короля, который являлся им защитником веры, имущества и законной власти. Перед ним падали с молитвой на колени, спорили о счастье коснуться его одежды. «Я боюсь, – сказал король своим друзьям, – чтобы Господь не покарал меня за эту суету!»

Шведская армия окапалась под городом Наумбургом на реке Заале; Валленштейн подумал, что она здесь будет зимовать. Тогда он расположил свои войска неподалеку на зимние квартиры, а графа Паппенгейма с сильным отрядом услал на помощь к городу Кёльну. Как только шведский король узнал о разделении неприятельских сил, то быстро двинулся навстречу противнику. Валленштейн не мог выставить более 12 тысяч, тогда как у короля было до 37 тысяч. Валленштейн послал гонцов вернуть Паппенгейма, а сам, поднявшись долиной Заалы, окопался между этой рекой и каналом Флосграбен, как раз на перекресте пути в Лейпциг. Король прошел через город Люцен и выстроил свою боевую линию против имперцев.

План Люценского сражения

Фронт обеих армий был обращен к большой дороге, которая вела из Люцена в Лейпциг. Впереди и позади дороги Валленштейн посадил в окопах мушкетеров; за ними, посредине боевой линии, поставил батарею в 7 больших орудий, другую батарею из 14 полевых орудий поставил на правом фланге, у Люцена, на небольших высотах; пехота имперцев расположилась за дорогой в пяти больших неповоротливых бригадах, кавалерия – на флангах. Все погонщики и денщики получили приказание сесть верхом и пристроиться к левому крылу, чтобы растянуть фронт. Герцог надеялся удержаться в этой позиции до возвращения генерала Паппенгейма.

Накануне боя Густав-Адольф расположил свою армию по другую сторону дороги, ее боевой порядок был почти тот же самый, что и под Лейпцигом, только на левом крыле командовал теперь немецкой конницей герцог Веймарский, Бернгард.

Наступила ночь с 5-го на 6-е ноября 1632 года. Воины обеих сторон ждали зари. Завтрашний день должен был окончательно решить: кто первый полководец в Европе? Каждый солдат ревниво оберегал честь и славу своего вождя; каждый солдат горел желанием доказать, что он служит под знаменами славнейшего из полководцев. Жестокая кровавая битва ждала, как праздник героя, как торжество победителя. Обе армии были невелики, но их составляли отборные войска; здесь были лучшие бойцы Германии, Швеции, почти половина Европы.

Густой туман скрывал восходящее солнце, только в полдень он стал подниматься и на равнине засверкали копья, палаши, латы, заколыхались перья. Шведский король встал на колени, вся армия склонилась к земле и запела молитву; музыка тихо заиграла гимн. Затем король сел на лошадь. Полки провожали его радостным криком: «С нами Бог!», – а в это время раздавалось в рядах имперцев: «Иисус, Мария!» – то был их боевой клич. По данному сигналу, шведы тронулись вперед. Мужественно они выдержали страшный огонь, заняли батарею и повернули 7 орудий назад, одна за другой три неприятельских бригады опрокинуты. Но герцог вовремя останавливает свои полки, устраивает их и смело врывается в ряды шведов. В тесноте и давке дерутся один на один, врукопашную. Подавленные шведы отступили; батарея брошена; тысячи трупов устлали равнину. Зато на правом крыле король имел полный успех, его тяжелые финские кирасиры рассеяли легкую польскую конницу и кроатов[9]9
  Кроаты – легкая конница Австрии, как и панудры, относилась к иррегулярным войскам, существовавшая в эпоху Тринадцатилетней войны, комплектовавшаяся главным образом из кроатов (хорватов, откуда и пошло их название).


[Закрыть], прочие скрылись. В эту минуту королю донесли, что пехота центра отступила, а левое крыло сильно терпит от огня дальней батареи. Король во главе конного полка спешит восстановить здесь бой. Его благородный конь несется стрелой, скачет через рвы и ямы, но следовавшие за ним эскадроны понемногу отстают. Чтобы высмотреть слабое место противника, король подъезжает так близко, что его замечают, к несчастью, он был очень близорук. «Стреляй в него! – говорит ефрейтор своему мушкетеру, – это должен быть знатный господин!» Мушкетер сделал выстрел, которым раздробил королю левую руку. В это мгновенье подлетели эскадроны; по фронту разнесся отчаянный крик: «Король в крови! Король убит!» – «Пустяки, за мной!» – воскликнул король, но почувствовал, что не удержится в седле и попросил вывести его за фронт. Герцог Лауэнбургский делает с королем далекий объезд и в то время, когда они поворачивают к своему правому крылу, новый выстрел поражает короля в спину. «Будет с меня, брат, спасайся сам!» – сказал умирающий король, свалился с лошади и испустил дух под разбойничьими руками кроатов. Бегущий окровавленный конь разносил всюду тревожную весть…

«Теперь не стоит жить!» – подумали шведы; как разъяренные львы, кинулись вперед упландские, смаландские, финские и готские полки. Над осиротевшим войском принял начальство отважный герцог Веймарский, любимец покойного короля. Казалось, что дух Густава-Адольфа невидимо носился и водил полки в битву. Левое крыло неприятеля совершенно разбито, а левое крыло шведов устроилось, отняло страшную для него батарею и стало палить из нее же в имперцев. Центр тоже перешел в наступление, завладел вторично 7-пушечной батареей, а потом напал на пехоту. Она сопротивлялась, но гораздо слабее, потому что сзади у нее на воздух взлетали бомбы из зажженных ящиков. И спереди, и сзади – ад. Еще минута – и все рассыплется, битва клонится к концу. Но все сразу изменяется, когда имперцы увидели, что к ним скачет на помощь Паппенгейм с 8-ю конными полками. Он собирает беглецов, приводит их в порядок и со страшной силой вторгается в истомленные полки шведов. Они не могут сопротивляться пылкой отваге храброго кавалерийского генерала; тихо отходят назад и вторично покидают батарею. Левое же крыло шведской армии удержалось на месте. Паппенгейм летал по полю битвы; он искал глазами короля, как некогда рыцарь искал своего врага. Густаву-Адольфу тоже хотелось при жизни видеть своего противника, но их соединила смерть: две ружейные пули свалили Паппенгейма с коня. Когда его несли за фронт, он услышал о смерти короля. Огонь блеснул в его глазах: «Передайте герцогу, – сказал он, – что умираю с радостью, зная, что непримиримейший враг моей веры пал в один день со мной!»