Текст книги "Стихотворения"

В преисподней

 
Сорвавшись в горную ложбину,
Лежу на каменистом дне.
Молчу. Гляжу на небо. Стыну.
И синий выем виден мне.
 
 
Я сознаю, что невозможно
Опять взойти на высоту,
И без надежд, но бестревожно
Я нити грез в узор плету.
 
 
Пока в моем разбитом теле
Размерно кровь свершает ток,
Я буду думать, пусть без цели,
Я буду звук – каких-то строк.
 
 
О, дайте мне топор чудесный —
Я в камне вырублю ступень
И по стене скалы отвесной
Взойду туда, где светит день.
 
 
О, бросьте с горного мне края
Веревку длинную сюда,
И, к камню телом припадая,
Взнесусь я к выси без труда.
 
 
О, дайте мне хоть знак оттуда,
Где есть улыбки и цветы,
Я в преисподней жажду чуда,
Я верю в благость высоты.
 
 
Но кто поймет? И кто услышит?
Я в темной пропасти забыт.
Там где-то конь мой тяжко дышит,
Там где-то звонок стук копыт.
 
 
Но это враг мой, враг веселый,
Несется на моем коне.
И мед ему готовят пчелы,
И хлеб ему в моем зерне.
 
 
А я, как сдавленный тисками,
Прикован к каменному дну
И с перебитыми руками
В оцепенении тону.
 

12 сентября

Мое – ей
^{Россия
Стихи 1923}

Она

 
В мгновенной прорези зарниц,
В крыле перелетевшей птицы,
В чуть слышном шелесте страницы,
В немом лице, склоненном ниц,
 
 
В глазке лазурном незабудки,
В веселом всклике ямщика,
Когда качель саней легка
На свеже-белом первопутке,
 
 
В мерцанье восковой свечи,
Зажженной трепетной рукою,
В простых словах «Христос с тобою»,
Струящих кроткие лучи,
 
 
В глухой ночи, в зеленоватом
Рассвете, истончившем мрак,
И в петухах, понявших знак,
Чтоб перепеться перекатом,
 
 
В лесах, где папоротник, взвив
Свой веер, манит к тайне клада, —
Она одна, другой не надо,
Лишь ей, жар-птицей, дух мой жив.
 
 
И все пройдя пути морские,
И все земные царства дней,
Я слова не найду нежней,
Чем имя звучное: Россия.
 

Мое – ей

 
Приветствую тебя, старинный крепкий стих,
Не мною созданный, но мною расцвеченный,
Весь переплавленный огнем души влюбленной,
Обрызганный росой и пеной волн морских.
 
 
Ты в россыпи цветов горишь, внезапно тих,
Мгновенно мчишься вдаль метелью разъяренной,
И снова всходишь в высь размерною колонной,
Полдневный обелиск, псалом сердец людских.
 
 
Ты полон прихотей лесного аромата,
Весенних щебетов и сговора зарниц.
Мной пересозданный, ты весь из крыльев птиц.
И рифма, завязь грез, в тебе рукой не смята.
От Фета к Пушкину сверкни путем возврата
И брызни в даль времен дорогой огневиц.
 

Россия

 
Есть слово – и оно едино.
Россия. Этот звук – свирель.
В нем воркованье голубино.
Я чую поле, в сердце хмель,
Позвавший птиц к весне апрель.
На иве распустились почки,
Береза слабые листочки
Раскрыла – больше снег не враг.
Трава взошла на каждой кочке,
Заизумрудился овраг.
Тоска ли в сердце медлит злая?
Гони. Свой дух утихомирь.
Вновь с нами ласточка живая,
Заморского отвергшись края,
В родимую влюбилась ширь.
И сердце, ничего не зная,
Вновь знает нежно, как она,
Что луговая и лесная
Зовет к раскрытости весна.
От солнца – ласка властелина,
Весь мир – одно окно лучу.
Светла в предчувствии долина,
О чем томлюсь? Чего хочу?
Всегда родимого взыскую,
Люблю разбег родных полей,
Вхожу в прогалину лесную —
Нет в мире ничего милей.
Ручьи, луга, болота, склоны,
В кустах для зайца уголок.
В пастушью дудку вдунул звоны,
Качнув подснежник, ветерок.
Весенним дождиком омочен,
Весенним солнцем разогрет,
Мой край, в покров весны одет,
Нерукотворно беспорочен.
Другого в мире счастья нет.
 

Всю жизнь

 
Всю жизнь служил я богу сил,
Проплыл моря и океаны,
Окрасил солнцем звон кадил,
Молитв расчислил караваны.
 
 
Под серполикою луной,
В бессмертных жатвах соприсущей,
Я обручился с тишиной,
Всегда безмолвием поющей.
 
 
Я предпочел средь всяких стран
Одну – где все мы кровью верим.
Весна в ней – яркий сарафан,
А осень – многоцветный терем.
В ней лето – пламенный пожар,
Душа в ней – песня, даль разбега.
В ней разгадал я тайну чар,
Внимая белой сказке снега.
 
 
Поняв, что лучше не найти,
Чем мне дарованная богом,
Примкнул я пыльные пути
К речным серебряным дорогам.
 
 
Прошел я древние леса,
Псалмы расслышал в птичьем гаме,
Пропел, как дышит полоса
Земли, где кашка с васильками.
 
 
Часами медля близ межи,
Не сыть и белозернь пшеницы,
А чернохлебный колос ржи
Я полюбил в игре зарницы.
 
 
Пустил пастись табун коней
В луга, где свежая прохлада,
По всей округе светлых дней
Берег разбродливое стадо.
 
 
Я ничего не потерял
Из восприятого наследства
И ныне возношу фиал
За правду юности и детства.
Всю жизнь я славлю бога сил,
Отца, и мать, и край родимый,
И я костер не погасил,
Чей к небу огнь и к небу дымы.
 

Полдень

 
Высокий полдень. Небо голубое.
Лик ястреба, застывшего вверху.
Вода ручья в журчащем перебое,
Как бисер, нижет звонкий стих к стиху.
Среди листвы умолк малейший шепот.
Мир – солнечный, а будто неживой.
Лишь издали я слышу спешный топот,
Куда-то мчится вестник верховой.
 
 
Откуда весть? Из памяти давнишней?
Быть может, час – обратный начал ток?
Я сплю. Я мертв. Я в этой жизни лишний.
В гробу сплетаю четки мерных строк.
 
 
Но если я навек живыми, ныне,
На дальней грани жизни позабыт,
Ко мне стремится тень былой святыни,
И ближе-ближе звонкий стук копыт.
 

Я слышу

 
Я слышу гуд тяжелого шмеля,
Медлительный полет пчелы, несущей
Добычу, приготовленную пущей,
И веет ветер, травы шевеля.
 
 
Я вижу урожайные поля,
Чем дальше глянь, тем всходы видишь гуще.
Идет прохожий, взор его нелгущий,
Благой, как плодородная земля.
 
 
Я чую, надо мною реют крылья.
Как хорошо в родимой стороне!
Но вдруг душа срывается в бессилье.
 
 
Я слышу, вижу, чувствую – во сне.
И только брызг соленых изобилье
Чужое море мчит и плещет мне.
 

Сентябрь

 
За утром преждевременно студеным
Июльский полдень в полдень сентября.
В лесах цветет древесная заря
Рубиново-топазным перезвоном.
 
 
Чу! Гончие бегут лесистым склоном,
Разливным лаем зайцу говоря,
Что косвенным прыжком метаться зря,
Что смерть прошла над тайником зеленым.
 
 
Обрызган охрой редкий изумруд.
Шафранные ковры затрепетали,
И лисьим мехом выкрасились дали.
 
 
Излом всех линий в сети веток крут.
«Туда! Туда! Ото всего, что тут!» —
Отчаливая, птицы прокричали.
 

Первозимье

 
Свертелся заяц в поле чистом,
Беляк, на белом белый жгут,
Мигает хвостиком пушистым,
Сигает там, мелькает тут.
 
 
Он сказку заячью следами
На первом снеге начертил —
И шорк обмерзлыми кустами,
И прыг в свой терем что есть сил.
 
 
Кричали гуси на деревне:
«Окован пруд. Не плавать нам».
И крякал селезень напевней:
«Тепло в закутке. Там, там, там».
 
 
Свой голос не сгустив до лая,
Дворняжка тявкает на снег,
В нем зыбко лапы окуная,
Игривый зачинает бег.
 
 
На елке галка скоком шалым
Стряхнула с ветки бахрому
И глазом сине-полинялым
Глядит, что у людей в дому.
 
 
Горят все печи и печурки,
До неба всходит белый дым.
И бегом вещей сивки-бурки
Несусь я к далям голубым.
 
 
Тоски и мысли сверглась ноша,
Душа открыта и чиста.
Безгрешна первая пороша,
Как подвенечная фата.
 

Медвяная тишь

 
Медвяная тишь от луны округлой и желтоогромной
В сосновом лесу разлилась, дремотный безмолвствует бор.
И только по самым верхам скользит ветерок неуемный,
И между высоких вершин чуть слышный идет разговор.
Далёко родимая Мать от Волги глядит до Урала,
От Белой волны на Закат, глядит чрез Алтай на Восток.
Атлантика мне говорит, что ждать остается мне мало,
К Родимой моей припаду, чуть только означится срок.
 

Горячий побратим

 
Я редко слышу тонкий стук копыт,
Конь осужден людьми на увяданье,
И, чтец времен, поэт и следопыт,
 
 
Я говорю: вам будет воздаянье
За осужденье таинства веков,
Из всех созданий – лучшего созданья.
 
 
О, дни безмерных конских косяков!
Простор степей, покрытых табунами.
О, час руды! Кование подков.
 
 
Когда мой дух глубинно схвачен снами,
Я вижу то, что было искони,
Я прохожу седыми временами.
 
 
Горят в пещерах дымные огни.
Впервые найден пламень человеком,
И пляшет мысль, дремавшая в тени.
 
 
Он будет ковачом и дровосеком,
Строителем крылатых кораблей,
Он поплывет к безвестному по рекам.
 
 
Река ведет к безбрежию морей.
Морская синь уводит в океаны.
Бежишь с горы, – чем дальше, тем скорей.
 
 
Из искры – весь цветной ковер Светланы.
Вся музыка – из пения огня.
В нем жизнь и завоеванные страны.
 
 
Но кто бежит, металлом ног звеня?
Кто смерил все открытые просторы?
Везде в реках увидишь лик коня.
 
 
Леса, луга, пустыни, степи, горы,
Охоты, битвы, все, чего хотим,
Где воля человека ткет узоры, —
 
 
Где замысел судьбы неисследим,
Везде твой бег и звонкий голос ржанья,
Горячий конь, наш вещий побратим.
 
 
Но не в одних играниях стяжанья
Испытан он, дарованный судьбой.
Услышь колосья. Вникни в их шуршанья.
 
 
Постой на ниве ночью голубой,
Когда перекликаются зарницы
Сказаньями из света над тобой.
 
 
Священна рожь. Светло зерно пшеницы.
Как сказка, взвихрен колос ячменя.
Слова одной божественной страницы.
 
 
Но в звон зерна чей звук взошел, звеня?
В нем за сто верст умчавшееся ржанье,
И храп, и вздох, и хруст, и ступь коня.
Взгляни на звезды. Посчитай дрожанья
Всех желтых, всех зеленых, голубых,
Тех свеч тысячелетних обожанья.
 
 
Составь им лист и знай: не больше их,
Чем тайных несосчитанных внушений,
Чьей власти я слагаю ныне стих.
 
 
Наш мир внутри – дорога отражений.
Мы обручальным скованы кольцом
С звериным царством светлых наваждений.
 
 
О человек, ты с царским был венцом,
Когда умел, в сознанье вещей связи,
До конской шеи припадать лицом.
 
 
Кто был Кентавром в двойственном рассказе?
Не человек ли, скованный с конем?
Где ночь черней, чем в грозном конском глазе?
 
 
К кому в беде мы в дикой скачке льнем?
С кем в юность делим бурные восторги?
Топча змею, разившую огнем,
 
 
Не на коне ли был святой Георгий?
 

Воскресенье

 
Слава доброму мышленью,
Слава доброму реченью,
Слава доброму деянью,
Вечность – ярким трем огням.
Кто к благой склонился мысли,
Он склонен к благому слову,
Он идет к благому делу,
Слава верным трем путям.
Мысль – зерно, а слово – стебель,
Дело – колос пышной жатвы,
В триединстве – завершенье,
Трижды слава трем лучам.
Троекратной скрепой света
Опоясан к битвам жизни,
Вопрошатель Заратустра
Стал о смерти размышлять.
Вопросил свое он сердце,
Но молчало грустно сердце,
Вопросил Агурамазду:
«Смерть возможно ль победить?»
Свет миров, создатель жизни,
Лунноликий, солнцеокий,
Отвечал Агурамазда,
К Заратустре говоря:
«Ночь – лишь краткий отдых солнца,
Ночь поит росой расцветы,
Воскресеньем человеков
Смерть вовек побеждена».
И упавши Заратустра
Пред лицом Агурамазды,
Ноги звездные целуя,
Сомневаясь, вопросил:
«Тело было, стало прахом,
Ветер пыль давно развеял.
Как возможно воскресенье
Праха спутанных путей?»
В гром и молнию одевшись,
Балдахин взнеся из радуг,
Отвечал Агурамазда,
К Заратустре говоря:
«В час, когда я строил небо,
Без стропил и без подпорок,
Лишь из сущности рубина
Изводя широкий свет, —
В час, когда моею волей,
Восприемница зачатий,
Прародительница жизней,
Встала круглая Земля, —
В час, когда зерно возникло,
Как продольный крепкий жемчуг,
Чтоб, рассыпанное в прахе,
Многократно стать живым, —
В час, когда в деревьях, в травах,
Силой духа волевого,
Сокровенно заиграли
Чары тайного огня, —
В час, когда из поцелуя
Там, во чреве материнском,
Стали в первый раз слагаться
Руки, ноги и глаза, —
В этих всех победах жизни
Над пустотами безличья,
В этих всех изводах ликов
Из глубин небытия
Было больше трудной тайны,
Чем в восторге воскресенья, —
В настоящем и в прошедшем
Есть грядущее всегда.
Не из прошлого ковал я
Настоящее мгновений,
Не из бывшего я вынул
Синь эмали верховой, —
Изумруды всех былинок
И рубины всех расцветов
Из небывшего исторг я
Волей творческой мечты.
Так настолько же мне легче,
Взяв металл отяжелевший,
Дунуть в горн и в плясках красных
Жидкость ковкую ваять.
Подниму тяжелый молот,
Опущу гремучий молот,
Пламя любит быть веселым,
Жизнь живет, и смерти нет.
Только помни три завета,
Мысль, и слово, и деянье,
Возрожденье – в недрах воли,
Воскресенье – не обман».
И, восставши, Заратустра
Услыхал, что гром уходит,
Увидал на небе синем
Семицветную дугу, —
Увидал под склоном горным
Нивы, пастбища и дом свой,
Услыхал в древесной чаще
Звонкий голос соловья.
 

Золотой обруч

1

 
Красивы блески царственного злата,
Добытого в горах и руслах рек.
В нем силу солнца понял человек,
В нем страсть, любовь, и бой, и гуд набата.
Чтоб клад достать, утроба тьмы разъята,
Оплот гранита жаждущий рассек.
Подземный Вий, из-под тяжелых век,
Признал и в краткодневном смелом – брата.
 
 
Не говори о золоте слегка.
Колдуют долго солнечные чары
По руслам рек и там, где срывны яры.
 
 
Власть перстня обручального крепка.
Всесильны желто-алые пожары.
Изыскан огнь осеннего листка.
 

2

 
Изыскан огнь осеннего листка,
Когда, лиясь, внедряются рубины
В белесоватый страх в листве осины
И кровь сквозит в листве березняка.
 
 
В персидских шалях липы. Нет цветка
Краснее ягод вызревших калины.
В них бусы вспева пламенной былины.
По ржавым листьям пляска уголька.
 
 
Лесная глушь – расплесканное море.
От искры искра, зыбь и цепь огней,
Многорасцветный праздник головней.
Душа ликует в красочном просторе.
Что в дали той, что вовсе далека?
До моря путь – чрез три страны река.
 

3

 
До моря путь – чрез три страны река.
Поток весны – через пороги лета,
И осень, пред зимой, в огонь одета.
В тройном запястье тайна глубока.
 
 
Бездонный ров. Над ним лежит доска.
Пройди туда, где явь иного света,
Не торопя оправданность обета,
И, выпив радость, знай: нужна тоска.
 
 
К нам, в наших днях, должна прийти утрата.
У сердца с правдой мира договор.
Нам осенью поет о нем узор —
 
 
Кровавого разорванного плата.
И, эхом к нам идя сквозь гулкий бор,
Волнует зов минувшего «Когда-то».
 

4

 
Волнует зов минувшего «Когда-то»,
Кричит «Ау!» пустынею лесной,
И помним мы, как хорошо весной,
Как вся она открыта и богата.
Мы ценим утро только в час заката.
Мы красочною тешимся волной,
Настурций увидав цветочный зной,
Когда осенней грустью сердце сжато.
 
 
И благо. Радость в боль обрамлена.
Какие бы мы были, не тоскуя?
Мы недостойны были б поцелуя.
 
 
Привет тебе – в час осени – весна.
Как камень, в воду брошенный со ската,
Люблю в весне разливы аромата.
 

5

 
Люблю в весне разливы аромата,
Веселая, она не хочет тьмы,
Секирой льдяной сшибла рог с зимы,
Поет, хоть от сугробов даль горбата.
 
 
И рухнула – из льда и снега хата,
Просыпай снег последний из сумы,
Ручьи бегут на праздник кутерьмы,
И рой сорок стрекочет воровато.
 
 
От всей земли, из каждого куска,
Дыханье разогретой жадной хоти.
Путь к радости – на каждом повороте.
 
 
С Егорья доходи до семика.
В русальных торжествах святыня плоти.
Весна, как степь, светла и широка.
 

6

 
Весна, как степь, светла и широка.
Всегда, веснуя, дух наш весь веселье.
Весна – от солнца данное нам зелье.
Весна равняет с богом червяка.
 
 
Ко взору взор, к руке идет рука.
В веснянке – хмель, в весеннике – похмелье.
Кто полюбил, тот принял ожерелье,
Где жемчуг – солнцелунные века.
 
 
О, стебель мая с завязью июня,
С июльской чашей мака! Жаркий сказ.
Весна и лето, как люблю я вас.
 
 
Но мил мне также лёт бесшумный луня.
Весна, как вспышка вещих снов, ярка.
Прекрасней осень. Смерть душе близка.
 

7

 
Прекрасней осень. Смерть душе близка.
Хотя б царем, безоблачно, беспечно,
Жить на земле я не хотел бы вечно.
На всем, что здесь, я вижу знак: «Пока».
 
 
Всегда ли мне смотреть из уголка?
Когда вверху, мостообразно, млечно,
Звездится Путь, он манит бесконечно
Туда, откуда наша глубь мелка.
 
 
Есть бег, есть взлет к иной лучистой цели,
Светлей того, что здесь светлей всего.
И тщетно ль наши свечи здесь горели?
 
 
Есть лучшее, и я найду его.
В часах, чья власть когтиста и рогата,
Что лиц милей, ушедших без возврата?
 

8

 
Что лиц милей, ушедших без возврата?
Мы были вместе. Память их жива.
Я помню каждый взгляд и все слова.
Они слышней громового раската.
 
 
Как запахом – раздавленная мята
Сильней, чем вся окрестная трава,
Так слышен некий голос божества
В том, что любил, в твоем, что смертью смято.
 
 
Насмешкой был бы мир, все было б зря,
Когда бы жизнь сменялась пустотою.
Не на песке мою часовню строю, —
 
 
О правде воскресенья говоря.
И год, скруглившись, слушает со мною,
Как звонок светлый воздух сентября.
 

9

 
Как звонок светлый воздух сентября.
Благословеньем синего амвона
Какая тишь нисходит с небосклона,
В сознанье светят свечи алтаря.
 
 
Творец любил, творение творя.
Земля – неисчерпаемое лоно.
В селе, вдали, поплыли волны звона,
В душе поют бездонные моря.
 
 
Шуршанье листьев – музыка живая.
Спадает лист зажженный за листом,
Вещанье тихим шелестом свевая:
 
 
Разрушен дом, – в три дня восстанет дом.
И тонкий, как укол тончайшей спицы,
Хрустален свист мелькающей синицы.
 

10

 
Хрустален свист мелькающей синицы.
Он говорит, что, если мир лучист,
Он скоро будет хрупок, бел и льдист.
Ловите миг цветущей огневицы.
 
 
По зову этой милой птицы,
На ветке каждый яхонтовый лист,
Впивая луч, трепещет, пламенист.
И падают цветные вереницы.
Отдохновенье – мудрость бытия.
Но жизнь жива под мертвыми листами,
И пахнет крепким запахом, груздями.
 
 
Растет их головастая семья.
Богатство до весенней нам денницы.
В амбарах рожь. Душистый клад пшеницы.
 

11

 
В амбарах рожь. Душистый клад пшеницы.
В сарае столько сена, посмотри,
Что до весенней хватит нам зари,
Когда у ней раскроются ресницы.
 
 
Не покладали рук жнецы и жницы,
Точили косу звонко косари.
Земля богата. Хочешь, так бери.
И мед есть в ней, и воск есть для божницы.
 
 
И оттого, что там трудились мы,
Что сосчитали труд наш закромами,
Приятно нам пришествие зимы.
 
 
Нас тешит журавлиный крик над нами.
Желанен, как земная нам заря,
Весь лес, – в рубинах, в меде янтаря.
 

12

 
Весь лес, – в рубинах, в меде янтаря,
В расцветностях, которых не измерим, —
Нам выстроил, пред смертью года, терем,
Всю пышность в час прощания даря.
 
 
Не льстись своей клюкой поводыря.
Живи лишь вровень с древом, с птицей, с зверем.
В людское наше мы чрезмерно верим,
Напрасно мир и смысл его коря.
 
 
Тяжелый жернов знает путь вращенья,
Он должен свой умол перемолоть.
И в куколке, до мига воплощенья,
 
 
Всю зиму мотылек лелеет плоть.
Не сетуй же, что белою зарницей
Уж скоро глянет иней бледнолицый.
 

13

 
Уж скоро глянет иней бледнолицый.
Из мглы болот всползет седой туман.
Стремясь от нас к теплу далеких стран,
Чу, журавли подвижною станицей.
 
 
Взревет метель забытой львами львицей.
Застынет облак белых караван.
Весь мир, как Ледовитый океан,
Раскинется безмерною гробницей.
 
 
Но в час, как с вихрем бьется снег в окно,
Как хорошо в тиши нагретой, дома,
Припоминать все бывшее давно.
Крутить мечту дорогой кругоема.
И ярки звезды в ночи декабря.
Тот любит смерть, кто прожил жизнь, горя.
 

14

 
Тот любит смерть, кто прожил жизнь, горя.
Не утаил себя, как раб лукавый, —
Лелея луч внутри светящей славы,
Постиг, что спор с творцом пустая пря.
 
 
Какое счастье – расточать, беря
Из житницы, где звери, птицы, травы,
И в миг свой – боль, и в час свой – все забавы.
В деснице быть Верховного Царя.
 
 
Лишь сам себе ты облик супостата,
Когда своею краткой волей в бой
Вступить ты хочешь с Волей мировой.
 
 
Твоя хоругвь до солнца в высь подъята,
Когда ты явишь цвет цветка собой,
В красивых блесках царственного злата.
 

15

 
Красивы блески царственного злата,
Изыскан огнь осеннего листка.
До моря путь – чрез три страны река.
Волнует зов минувшего «Когда-то».
 
 
Люблю в весне разливы аромата,
Весна, как степь, светла и широка.
Прекрасней осень. Смерть душе близка.
Что лиц милей, ушедших без возврата?
 
 
Как звонок светлый воздух сентября.
Хрустален свист мелькающей синицы.
В амбарах рожь. Душистый клад пшеницы.
 
 
Весь лес – в рубинах, в меде янтаря.
Уж скоро глянет иней бледнолицый.
Тот любит смерть, кто прожил жизнь, горя.
 

В раздвинутой дали
Поэма о России
1929

Уйти туда

 
Уйти туда, где бьются струи,
В знакомый брег,
Где знал впервые поцелуи
И первый снег.
Где в первый раз взошел подснежник
На крутоем,
Где, под ногой хрустя, валежник
Пропел стихом.
Где звук жужжанья первой мухи
В конце зимы,
Как луч в дивующемся слухе,
Разъял все тьмы,
Где ярким сном былинной были
Нам громы вдруг
Молниеносно тучу взрыли,
Как черный луг.
Из тучевого луга книзу,
Решив: «Пора!»,
Метнули злата в божью ризу
И серебра.
Уйти – уйти – уйти – в забвенье.
В тот вспев святой,
Уйти туда – хоть на мгновенье,
Хотя мечтой.
 

Хочу

 
Хочу густого духа
Сосны, берез и елей.
Хочу, чтоб пели глухо
Взвывания метелей.
Пастух пространств небесных,
О ветер далей русских,
Как здесь устал я в тесных
Чертах запашек узких.
Давно душа устала
Не видеть, как цветками
Дрема владеет ало
Безмерными лугами.
Пойти по косогору,
Рекою многоводной,
Молиться водам, бору,
Земле, ни с чем не сходной.
Узнай все страны в мире,
Измерь пути морские,
Но нет вольней и шире,
Но нет нежней – России.
Все славы – мне погудки.
В них душно мне и вязко.
Родные незабудки —
Единственная сказка.
Ребячьи мне игрушки —
Красоты, что не наши.
Напев родной кукушки —
Вино бездонной чаши.
Уютной, ветхой няни
Поет жужжанье прялки.
Цветут в лесном тумане
Ночные нам фиалки.
От севера до юга,
С востока до заката —
Икона пашни, луга,
Церковность аромата.
Пасхальной ночи верба —
Раскрывшаяся тайна,
Восстанье из ущерба
Для жизни, что бескрайна.
Лишь тот, кто знал морозы
И вьюжное круженье,
Войдет в такие грозы,
Где громы – откровенье.
Лишь нами – нами – нами
Постигнуто в пустыне,
Как петь колоколами
От века и доныне.
Кто жаждет благолепий,
В чьем сердце звучны хоры,
Тому – от бога – степи,
Ему – леса и горы.
Хочу моей долины
И волей сердца знаю,
Что путь мой соколиный —
К Единственному Краю.