Текст книги "БеспринцЫпные чтения. Вишлист"

Александр Бессонов

Месть композитора

Валентина Петровна всегда приходила на работу за пятнадцать минут до начала рабочего дня. Конечно, скажет читатель, работа интересная! И я полностью с вами соглашусь: работа секретарем районного суда очень интересна.

Этот день начинался необычно: перед дверью в ее кабинет сидел мужчина. Рядом с ним стоял продолговатый предмет в чехле. Валентина Петровна с ходу решила расставить все по местам:

– Вы кто?

– Еремеев Дмитрий Игоревич!

– В чехле ружье или бомба?

– Гитара, – ответил, как мы уже с вами знаем, Еремеев Дмитрий Игоревич.

– Мы открываемся через пятнадцать минут.

– Знаю. Подожду. Он должен за все ответить!

Ровно в 8.30 в кабинет Валентины Петровны зашел уже знакомый нам мужчина с гитарой. Валентина Петровна сказала:

– Слушаю!

– Я хотел бы подать заявление на одного человека. Он подлец.

– Хорошо. Разберемся. Заявление подается по месту проживания человека, на которого вы хотите подать иск. Где он живет?

– Ох. Я, право, не знаю. – Стало понятно, что Еремеев растерялся.

– Ну, значит, не подаем?

– Нет! Он должен ответить! Он ее украл! Пишите. Великобритания. Лондон.

– Ну, голубчик, значит, вам туда надо ехать. И в лондонский районный суд подавать.

– Елки-моталки. – Мужчина погрустнел.

Валентине Петровне стало его немного жаль, и она предложила:

– Давайте подадим по вашему месту прописки. Я надеюсь, вы не в Лондоне прописаны?

– Нет, конечно. Улица Боженко, 26.

– Пишите!

Мужчина взял бумагу и ручку и стал писать. Неожиданно он прервался и спросил:

– Скажите, а Стинг на английском или на русском писать?

– А это кто?

– Это подлый вор! Он украл у меня песню!

– На русском! – почему-то ответила Валентина Петровна.

Валентина Петровна была заинтригована. После того как мужчина написал заявление, она решила прочитать его вслух.

– Певец и композитор Стинг из Лондона, Великобритания, наглым образом украл в 1992 году у Еремеева Дмитрия Игоревича, проживающего по адресу улица Боженко, дом 26, город Анжеро-Судженск, песню «Шейп оф май харт». Я сочинил ее в палатке, во время похода по Горной Шории. Прошу засудить его.

День обещал быть интересным. Валентина Петровна откинулась на спинку стула и сказала:

– Прямо украл?

– Конечно, вот послушайте. Вот его версия, – Еремеев включил на телефоне песню на английском языке.

Когда песня закончилась, Еремеев расчехлил гитару и сыграл «оригинал». Песня Валентине Петровне очень понравилась. У Еремеева даже было лучше, так как иногда вместо английских слов автор пел русские «Родина», «перевал», «спальник», «чаёк».

Валентине Петровне настолько понравилось исполнение, что она предложила Еремееву чай с коньяком. Еремеев от чая отказался, а от коньяка – нет. Они выпили вместе. Валентина Петровна попросила сыграть еще что-нибудь. Еремеев ответил:

– Тоже моя песня. Но я на Леонида не в обиде. Он талантливый. Ну своровал и своровал.

Он исполнил песню Агутина «На сиреневой луне». Валентина Петровна была под таким впечатлением, что приняла заявление от автора и пригласила свою подругу – судью из соседнего кабинета с бутылкой дербентского коньяка. Выпили еще. И Еремеев еще раз спел сворованную Стингом песню. Женщинам так понравилось, что они захотели подать на розыск вора в Интерпол. Но чуть протрезвев, решили сделать то, что в их силах.

Суд над Стингом состоялся в этот же день. Ответчик в суд не явился. Судья зачитывала вердикт заплетающимся голосом под аккомпанемент Еремеева. Стингу запретили исполнять песню «Шэйп оф май харт» в Анжеро-Судженске. Справедливость восторжествовала. Чтобы это отметить, пришлось еще раз сходить в магазин.

Гладиолусы

Как-то раз в семье мальчика по имени Степан разразился большой скандал. Причиной стали пять гладиолусов, которые он сорвал с клумбы прямо перед домом, возвращаясь из школы. Цветы Степан подарил маме со словами: «Мам, с обычным вторником тебя!»

Мама была настолько растрогана поступком своего сына, что молча обняла его и тихонько заплакала, не уточнив историю появления букета.

Через тридцать минут в их квартиру влетела разъяренная соседка с криками:

– Тамара, твой Степан совсем сдурел? Где он?!

– Валентина Петровна, вы успокойтесь, пожалуйста. Что случилось? Хотите чаю?

– Он мои цветы выдрал! Я, как на каторге, вкалывала всю весну, чтобы наш двор выглядел прилично! А этот паршивец!.. А с чем чай?

– С мелиссой, душицей и вареньем из черешни.

Соседка моментально оказалась за кухонным столом.

– Ты представляешь, пять самых красивых цветов сорвал! Гладиолусов! Они же все лето силу набирали, в августе чтобы зацвести.

– А хотите запеканку творожную? Только что приготовила!

– С вареньем?

– Да!

– Чуть-чуть. Я ж худею. Но, чтобы тебя не обидеть, попробую.

Тамара поставила перед соседкой тарелку с одним куском запеканки. Соседка продолжала возмущаться:

– Я как папа Карло на этом газоне пашу… Тамара, так ты еще пару кусочков положи. И варенья побольше.

– Конечно, Валентина Петровна, – Тамара доложила пару кусков, сверху щедро полила вареньем из черешни, налила чаю.

Соседка уплетала за обе щеки.

– Ох, как вкусно! Нет, Степа парень, конечно, хороший. Мне тогда с этой клумбой дурацкой помогал. Вскопал по весне ранней.

– Валентина Петровна, я забыла. Мне же свекровь передала немецкий горький шоколад. Мы его не очень. Зато в нем мало калорий. Попробуйте, а если понравится, всю плитку забирайте.

– Тамарочка, ну если ты настаиваешь… Пару раз Степушка воду мне носил. Поливали мы цветочки. Да и луковицы гладиолусов он сам купил. Мальчик очень вежливый, воспитанный. Да, что говорить, дети же – зеркало своих родителей.

Валентина Петровна доедала пятую дольку шоколада.

– Валентина Петровна, я забыла – у меня же настойка на кедровом орехе есть. Только вот сделала.

– Полезная?

– Не то слово! Сосуды расширяет. Кедр – самое благородное дерево! Вот!

– Тамара, а ты знаешь – Степа мне как внук! Люблю его! За Степушку! – сказала соседка и залпом выпила настойку.

– Еще?

– Ох, чувствуется, здоровье прям пошло! Ну, можно еще граммуличку. Тамара, скажу честно, я бы эти цветы сама срезала и на рынке нашем продала алкашу какому-нибудь. А Степа матушке родной принес! Как же я тебе, Тамара, завидую. Давай еще одну – и пойду!

Соседка выпила, взяла оставшийся шоколад и стала обуваться. В это время с работы вернулся отец семейства.

– Валентина Петровна, добрый вечер!

– Ну здравствуй, Миша. Явился – не запылился. И не стыдно тебе?

– Что такое? – удивился муж Тамары.

– Цветы где? Эх ты, сухарь!

– Какие цветы, не понимаю?

– ТВОЕЙ ЛЮБИМОЙ ЖЕНЩИНЕ! Галантным манерам лучше бы у сына поучился! – буркнула соседка и ушла, громко захлопнув дверь.

Письмо Деду Морозу

Привет, дорогой Дедушка Мороз. Меня зовут Полина, я учусь во втором классе. Начну сразу по делу: милый дедушка, подари маме новый сотовый телефон, чтобы она мне подарила свой старый. Теперь объясню почему. Все просто – моя мама самая красивая! Ну и классная… Как и ты! Если не хватит денег, прикладываю все мои накопления – пятьсот пятьдесят рублей.

Если подаришь спортивный костюм, то я разозлюсь и напишу президенту Дедов Морозов, он тебя оштрафует или лишит премии. Я бы на твоем месте подумала, попереживала бы. А почему у тебя в прошлый раз были папины ботинки?

Уже почти год мы с мамой живем вдвоем. Как говорит мама: «Папе надо какое-то время пожить одному». Уже год! Нам так-то нормально вдвоем, но иногда мама смотрит в окно часами, а потом плачет. На выходных меня в съемную квартиру берет папа. Он очень добрый и хороший. Подари ему что-то мужское, например молоток. Он тоже вначале радуется, играет со мной, а потом замолкает и тоже в окно начинает смотреть и вздыхать. Чего они там увидели?! Человека-паука, Киркорова – что?

А что самое интересное, как только я возвращаюсь к ним обратно – каждый расспрашивает, как живет другой. Алё, они что, не могут друг у друга спросить? Я, конечно, многое от себя добавляю. Например, что мама научилась летать. Невысоко, правда, десять сантиметров от пола пока, но это помогает ей меня контролировать с уборкой этой тупой. Только кофту на пол брошу – она тут как тут.

Маме я рассказываю, что папа стал бессмертным. Может ножи глотать и волосы на себе поджигать, когда нет денег на парикмахерскую. Они оба ржут, потом обнимают меня. Я, конечно, понимаю, что они сильно поссорились, не разговаривают, но не год же… Я вот максимум пару часов могу выдержать.

Дедушка Мороз, будь человеком, плиз, или кто ты там… Я фильм смотрела, что в Новый год старые обиды остаются позади. Мне ничего не надо. Ну помири ты этих непутевых! Ребенок я, а ведут себя по-детски – они. Пап, она же, блин, любит тебя…

Сергей Тюнькин

Права

На днях гаишник останавливает:

– Вы, – говорит, – пересекли двойную сплошную линию и двигались перпендикулярно движению, да еще в районе пешеходного перехода. Что будем делать?

– Да, – отвечаю, – пересек. Ну и что такого? Я всегда так делаю.

– Да вы к тому же выпивши.

– Да, выпивши, имею право – на дне рождения у друга был.

– Кстати, насчет прав – предъявите.

– Какие права? У меня одни обязанности.

– Нет, я права у тебя заберу.

– Не сможешь.

– Почему?

– Мои права защищены конституцией. Правда, реальным из них осталось только право выпить – а все остальные стали исключительно обязанностями.

– А номер где твой? Уже кто-то до меня снял?

– До тебя. Был у меня номер – пять лет назад «хозяин» снял, когда я из лагеря откинулся.

– А страховка-то хоть у тебя есть?

– Есть, конечно. Я подстраховался.

– Какая у тебя? КАСКО?

– Нет, каска – это для мотоциклистов страховка. Правильно «шлем» называется. А моя страховка в холодильнике стоит.

– Как это?

– А вот так. Завтра проснусь утром – голова болит, руки трясутся, трубы горят… А у меня в холодильнике четвертинка холодненькая.

Теперь вот думаю, а стоит ли вообще права покупать и машину, если к пешеходам так гаишники придираются, и что будет, когда стану автомобилистом и выеду на большую дорогу.

Константин Хабенский

Школьные истории

Те, кто со мной знаком, знают, что я, скорее, слушатель, чем рассказчик. Поэтому мои школьные истории тоже будут выглядеть как попытка прислушаться к самому себе спустя много лет… прислушаться к ярким воспоминаниям, которые до сих пор остались в моей памяти из прекрасной школьной поры.

* * *

Ленинград. Нас, первоклассников, принимают в октябрята!!! Я чувствую какой-то новый этап в моей маленькой жизни! На груди значок с изображением Володи Ульянова (Ленина), а изнутри грудь разрывает невероятное светлое чувство, которым очень хочется с кем-нибудь поделиться.

Я стою весь такой переполненный чувством в рекреации школы. Рядом кучка старшеклассников.

Один из них подходит ко мне, улыбается, поглядывая на свою компанию, я ему тоже улыбаюсь, светясь от торжества момента сегодняшнего дня. Он спрашивает: «Ну что? Октябренок теперь?» Я отвечаю: «Да!!!»

В этом ДА было все! В том числе и то, что мы теперь одна большая школьная семья…

Он продолжает с улыбкой смотреть на меня, потом очень быстро набирает слюну во рту и плюет мне прямо в лицо… компания его дружбанов начинает ржать и быстро уходит с места осквернения октябренка.

И вот стоит октябренок, изнутри распираемый светлым чувством, а с фасадной части оплеванный табачной слюной старшеклассника. Стоит в полной растерянности в городе Ленинграде, со значком маленького Ленина на груди и по инерции, еще не веря в происходящее, продолжает улыбаться…

P. S. И все-таки светлое чувство победило, иначе как объяснить спустя три года такое бешеное желание стать пионером?

Но об этом чуть позже.

* * *

Первый класс. Зима. Я уже в городе Нижневартовск. Здесь снег выпадал в сентябре и таял только в середине мая… то есть были только зима и лето, без осенне-весенних кружев. А ведь осень и весна – самое лучшее время для хандры и любви! А я влюблен по уши в девочку из моего класса.

Имени ее я не помню, но образ сохранил. Я смотрю на нее из окна своей комнаты в одноэтажном «бамовском» домике. Она гуляет, волоча за собой санки, и поглядывает на меня. Я машу ей рукой. Фоном играет песня «Не было печали, просто уходило лето…» в исполнении группы «Веселые ребята». Идиллия? Идиллия!

Но, если посмотреть со стороны на все это, то никакой девочки на улице нет. Маленький Костя, раздираемый первой любовью, часами стоял у окна под аккомпанемент ВИА «Веселые ребята», махал в окно, представляя, что машет девочке, но так и не решился за три с половиной года подойти к своей первой любви. Любовь жила в нем и с ним же улетела обратно в Ленинград.

* * *

Тот же Нижневартовск. Я классе во втором или в третьем хожу в полуподпольную студию карате. Мы отжимаемся на кулаках, стоим на коленях на рисе, кидаем друг в друга теннисные мячи, тренируя реакцию… одним словом, познаем внутреннюю красоту и воспитываем силу духа.

После занятий нас поджидают местные гопники и со словами «Эй, каратисты, идите сюда» начинают нас бить. Это происходит регулярно, раз в одну или две недели на протяжении полугода.

Через полгода на традиционное «Эй, каратисты» мы (нас было человек шесть-семь) синхронно исполняем первое ката (последовательность движений нападения и защиты, если проще, то бой с воображаемым соперником).

Гопники, то ли под впечатлением от нашей «хореографии», то ли увидев, что в наших глазах пропал страх, решили ограничиться словесной матерной артиллерией. Они сплюнули и гордо ушли в дальнюю даль искать других начинающих каратистов.

Кстати о драках. Я в школе дрался раза три, не больше. Это случалось только тогда, когда меня доводили до белого каления… тогда я бросался в бой, несмотря на разницу в возрасте и весовой категории, без оглядки!

Остальные раз десять или пятнадцать (не считая время занятий в студии карате) меня просто били, а я не давал сдачи, потому что считал (и до сих пор считаю), что бить человека по лицу нельзя… если, конечно, он не довел тебя до белого каления. Или, как принято сейчас выражаться, не перешел красную линию.

* * *

Итак, вернемся к светлому чувству оплеванного октябренка. Теперь я рвусь в пионеры! Но в самые первые ряды вновь испеченных «взвейтесь кострами» я не попадаю… Причина – длинная челка!

Меня стригла мама, сама. Стрижка называлась «Аленушка», но мама называла ее «а-ля Мирей Матье». Хотя, мне кажется, она скорее походила на «а-ля Джон Леннон в самые хитовые времена», потому что челка закрывала не только лоб, но и частично глаза… Одним словом, леннонов и матье в пионеры не брали. Очень было обидно, и очень хотелось иметь в арсенале красный галстук.

Я пришел домой, взял канцелярские ножницы и срезал челку справа налево по диагонали (у меня даже фотография где-то сохранилась). Вернулся в школу. А до школы было минут тридцать ходьбы на лыжах, чтобы вы понимали мое упорство! И спросил: «А так возьмете???»

P. S. Я думаю, что главная причина таких ситуаций в том, что я родился под созвездием Козерога. Это созвездие до сих пор подкидывает мне руководства к действию, такие, что у многих людей глаза становятся как и у тех, кто тогда принял меня в пионеры.

* * *

Классе в шестом я начал запоем читать Александра Дюма, Фенимора Купера, Рафаэля Сабатини, Майн Рида, Мориса Дрюона, Джека Лондона и так далее… Пропитавшись насквозь этой замечательной литературой, я сел писать мой ответ классикам приключений! Решил, что поэма подойдет лучше всего.

В конце зимы я начал рифмовать тексты о благородной крови, шпагах, интригах, лошадях, пистолях и красавицах. Месяца полтора я упорно этим занимался, но весна в том году началась очень рано, и я сбежал от своего незаконченного бестселлера во двор, гонять мяч и сбивать колени об асфальтовую спортивную площадку…

* * *

Ленинградская школа номер 486. Седьмой класс. Я участвую в школьной самодеятельности. Даем сцену из Гамлета на большой (и единственной) сцене актового зала. Я играю Гамлета на английском языке! Не могу сейчас вспомнить, какую именно сцену мы разыгрывали. Помню точно, что половины выученных мною слов я не понимал абсолютно… НО! Но, друзья мои! На мне джинсы и свитер, почти такой же, какой был у Высоцкого в спектакле на Таганке! А что еще надо для исполнения роли Гамлета?!

* * *

Я не знаю, как сейчас, а раньше у нас был предмет под названием НВП. Начальная военная подготовка. Нас учили разбирать и собирать автомат Калашникова, быстро надевать противогазы и сидеть в них до одури и, самое главное, если мы увидим «грибок ядерного взрыва», обязательно ложиться ногами в его сторону (гарантия стопроцентного спасения). Одним словом, я со школы готов к любым ядерным катаклизмам!

Преподавал этот предмет нам мужичок пенсионного возраста, ветеран, немного контуженный то ли во время войны, то ли уже в мирное время…

Вот один из монологов, которым он разразился, чтобы объяснить нам, что мы все дебилы:

«Нас прижали к болоту. Отступать некуда. А впереди немцы. Всё ближе и ближе. Командир командует: „Вперед! На прорыв!!!“ И все побежали прорываться… А я – хрен! – (Слово он произнес менее литературное.) – Я за камешек спрятался и думаю: „Все равно ведь обратно прибегут“. И действительно минут через пятнадцать прибежали обратно. Правда, не все обратно прибежали… Так что С ГОЛОВОЙ ко всему подходить надо, ребятки! С ГОЛОВОЙ!!!»

Как они тогда вышли из окружения (или в плен попали), он нам уже не рассказывал… но я в этот момент для себя понял, что война бывает и такая, а не только как о ней написано в учебниках и книжках про пионеров-героев…

* * *

В комсомол меня не приняли. Причина – заполнял дневник чернилами разного цвета! Да уже не очень-то и хотелось. Я тогда подумал, если эти ребята придираются к такой ерунде, обращая внимание на цвет чернил, а не на содержание написанного этими самыми чернилами, то нам с комсомолом явно не по пути.

Через год-полтора комсомол развалился. А вслед за ним и страна под названием СССР. Я думаю, разноцветные чернила сыграли непоследнюю роль в этом процессе…

* * *

В то время, как все получали среднее образование за 10 лет, я умудрился потратить на это 11 лет. Поясню: 8 лет в школе, а потом 3 года в техникуме авиационного приборостроения. Когда я наконец-то утвердился в том, что техническая профессия – это не мое, сдав все экзамены за третий курс техникума, я попросил выдать мне свидетельство о среднем образовании (так как все дисциплины средней школы были мною пройдены за три года в техникуме). Но мне отказали, предложив доучиться шесть месяцев, за которые я должен был пройти практику и получить диплом специалиста. Я был настроен категорично и ушел… ушел в вечернюю школу рабочей молодежи сдавать экзамены экстерном.

Я учился хорошо, поэтому проблем с экзаменами не было… кроме сочинения. Одна из предложенных тем была «Современная поэзия». Я написал сочинение «Современная рок-поэзия». К тому времени я уже неплохо был знаком с Ленинградским, Свердловским и Московским рок-клубами… Сочинение у меня отказались принимать, так как я отошел от темы. Сказали, чтобы ждал вердикта главной литераторши вечерней школы. И вот я сижу один в классе и жду, когда придет эта самая литераторша. Я почти час ждал. Потом в класс вошла, а точнее вползла старенькая сутулая бабулечка. Я понял, что шансов нет, и стал думать, на какую тему переписывать сочинение заново.

Бабулечка прочитала все до конца, потом посмотрела на меня сквозь толстенные диоптрии и сказала: «Вы знаете, молодой человек, я ведь тоже очень люблю БГ».

Выражаясь профессиональным киноязыком, то, что она сказала, и то, как она выглядела, – это был полный несинхрон! Полнейшая несостыковка!!! Поэтому я сразу не понял и переспросил ее: «Что?»

Она сказала: «БГ. Это Борис Гребенщиков. Вы что, не знали?» Я выдохнул, улыбнулся и ответил: «Знали».

P. S. Я получил диплом о среднем образовании в вечерней школе рабочей молодежи и дальше пошел по жизни в поисках дела, которым бы я хотел заниматься.

* * *

Может быть, многие из этих историй не совсем про школу, но они из школьной поры. Лет семь-восемь назад я оказался рядом с моей ленинградской школой номер 486 и увидел, как выросли маленькие березки и клены, которые мы сажали в пятом классе на субботнике. Теперь они смотрели на меня, на крышу школы, на детишек, которые заходили внутрь… смотрели уже с высоты своих прожитых лет-колец…

Юлия Камильянова

Акула

Антон никогда не хотел стать акулой. Его увлекала простая жизнь на природе, в красивом доме, с кучей детишек, и чтоб жена в выходные пекла черничный пирог и угощала соседей.

Жену Татьяну в отпуск он тянул в деревню на быструю реку Сосну, лежать на песочке и глазеть на местных птах, пятками задевать нагревшуюся июльскую воду и лениво поправлять дымящийся костерок. А в костерке – печеная картошка, а рядом холодное пиво. Но Татьяна, однажды съездив туда с Антоном, сказала, что мечтает о подводной охоте на Гавайях. Антон был немного разочарован. Отсюда, из небольшой деревухи под Ельцом, была его мама, да и родня вся тут.

На работе Антон был очень терпелив. Он был профессиональным программистом и прошел курс известного психотерапевта, обучавшего гипнозу. Способность гипнотизировать людей голосом Антон заметил у себя еще в детстве. Стоило ему что-то сказать хорошо поставленным голосом, даже не очень громко, все его друзья слушались и делали, как он говорил. Мама считала, что из него бы вышел хороший военный командир. Но армию Антон не любил, отслужил там без особой охоты после физтеха. Хотя его оставляли в аспирантуре, он не согласился. Антон хотел зарабатывать большие деньги, занимаясь чем-то красивым и используя все свои способности. После армии он поработал в банке, где изучил всю кухню работы с банковскими программами, потом ушел оттуда в небольшую компанию, где дослужился до заместителя директора – тут в ход пошли его качества гипнотизера. Его слушали все, завороженно, влюбленно. Что-что, а харизма у него была. В этой компании он и встретил Татьяну.

Татьяна, в отличие от Антона, всегда мечтала стать акулой. Никаких рюшек, розовеньких балеток, кудряшек и прочей мишуры для одноклеточных она не носила. Ее мама умерла сразу после того, как Таня родилась. Остались отец и его мать Софья Григорьевна. Слово «бабушка» Татьяна ненавидела. Софья Григорьевна была для нее «мать отца», упрямая гордая женщина, запихивавшая в нее манную кашу и доказывавшая, что никогда не станет «бабушкой». Софья Григорьевна хотела быть вечно молодой. С поклонниками, в модных одеждах, на каблуках, с непременной сигаретой и… никаких пеленок. Таня больше всего мечтала вырваться из дома матери отца и познать весь мир. Одевалась она, как ее бабушка, и так же стриглась: ровное черное каре, обтягивающие юбки и брюки, черно-бело-красное. Красная помада появилась в 16 лет. Еще в подростковом возрасте она начала вести дневник, в котором писала о себе, как о серебристой рыбке, превратившейся в кровожадную акулу. Познакомиться с программистом Таня мечтала давно: в 20 лет у нее родился грандиозный план, как жить припеваючи и не пахать, как все пашут.

Заместителя директора Антона она приметила сразу. Он не заигрывал ни с кем из сотрудниц, задерживался допоздна на работе, Татьяна выяснила, что по образованию он программист, и это стало решающим фактором. На одном из корпоративов, выпив немного вина, она подсела к Антону ближе. Открытая блузка, кожаная юбка лишь усиливали стройность силуэта. Острое черное каре загадочно оттеняло красивый профиль, а за изящно откинутой прядью вдруг возникали волнующие глаза. Не пойми что было в них, сила какая-то, мощь, не секс даже, а энергия – действенная и опасная. Эта опасность и покорила Антона. Он вдруг просто положил ладонь на колено Татьяны и придвинулся ближе. На новогоднем корпоративе Антон сделал Татьяне предложение. После свадьбы пара быстро уволилась из офиса и через некоторое время открыла свое дело. Это была небольшая контора по продаже офисной техники и всяких канцтоваров. В конторе было все, что помогало демонстрировать диктофоны, миниплееры, была даже отдельная кабинка для проверки качества звука. Контора в удобном месте, кроме Татьяны и Антона там работал один продавец, дела ладились. Машины улучшались, из поездок были Доминикана, Гавайи, Мальдивы.

Татьяна вела Антона как удачную добычу. Быстро поделилась с ним своей мечтой – стать богатой по-настоящему. Не тратить деньги на жилье, а путешествовать, испытывать что-то новое. Пока никаких детей. А бизнес очень понятный: хакерство клиентов банков. Место – удобное, своя контора. Работа непыльная. Если что – быстрый побег из страны. Никто и заметить не успеет, в стране такой бардак. Номера телефонов выкуплены, никто и не спросит, для чего они.

О том, что Татьяна была акулой, Антон узнал случайно. Как-то в отсутствие жены он искал деловые письма и обнаружил в столе незнакомый блокнот, прикрытый бумагами, и открыл его в неуверенности. И чем дальше он читал, тем больше узнавал неизвестные стороны своей супруги. Это акулье Антон начал чувствовать и до того, как нашел блокнот. Особенный оскал был у Татьяны, когда в день удавались несколько взломов. Она открыто радовалась, когда лишались средств обычные люди, особенно учителя, медики, инженеры, искала их в соцсетях и потом следила, как там отражались их потери.

Однажды Антон обчистил карту молодого человека на кругленькую сумму, не испытав при этом ничего, кроме чувства деловой удачи. Татьяна залезла ВКонтакт и углядела, что у молодого человека семья с маленьким ребенком.

– Оп, молодые родители попались. Прощайте ваши планы на отдых втроем, будете сидеть все лето в своей тьмутаракани.

– Стой, ты что, радуешься, что ли, этому?

– Нет, блин, я печалюсь. Ты смеешься? Ты ж сам папашу хакнул только что.

– Я исполнял техническую сторону. Я не подглядывал, кто он. Если бы я знал, что это молодой отец, может и не стал бы его ломать.

– Ой ли? Не придумывай.

Это был, пожалуй, первый случай, когда Антон всерьез задумался о душевном здоровье, Татьяны и своем. Он проанализировал все и понял, что сам не стал бы заниматься этим «бизнесом».

Прошло немного времени, парочка совершила несколько десятков удачных взломов, деньги сыпались в карман. Их ждала поездка на пляжи Гоа за расслабоном и океанской охотой. Их потянуло куда-то на экзотический восток, где есть то ли Будда, то ли Шива… Неприятный разговор забылся, дневник остался миражом. Татьяна перестала на глазах у Антона залезать в соцсети. У него же вдруг проснулся рабочий энтузиазм. Скучно стало просто взламывать, тупо воровать с сайтов или с карт, хотелось какого-то эксперимента.

Антон в свое время увлекался книгами по психологии, изучал устройство политических моделей общества, различные фобии. И его осенило.

– Слушай. Я придумал, они сами будут нести нам деньги. Даже взламывать ничего не нужно будет.

– Что-то новенькое?

– Да. Попробуем. А потом сразу на Гоа.

Для нового витка мошенничества Антон решил использовать свой голос и мышление жителей постсоветского пространства.

– Сектантское мышление, мышление коммунистов, не сдающих своих товарищей, – проговаривал он себе и Татьяне новую концепцию. – Это сработает на сто процентов. Эту страну не переделать. И даже год рождения не важен. Здесь все любят тайны, и почти каждый знает, что такое военная дисциплина. Не говорить, молчать, врагом может оказаться каждый. Играем на этом. Будем формировать резервную капсулу.

Пошло просто на ура.

Начинала Татьяна.

– Ало, Алевтина, это охранное отделение банка А. Сегодня наша служба зафиксировала попытку списать с вашего счета десять тысяч рублей. Вы не знали об этом? Но мы предотвратили эту попытку. Сейчас нужно будет заблокировать вашу карту, но прежде все средства, которые у вас есть, мы переведем в безопасное место, сформируем защитную резервную капсулу. Вы меня слушаете? Сейчас нужно будет автомату, не мне, продиктовать номер вашей карты и секретный код. А затем я передам вас специалисту по формированию резервной капсулы.

Дальше вступал Антон.

– Алевтина, вы меня слушаете? Где вы сейчас находитесь? Дома? Понимаете, мошенники могут прямо сейчас взламывать вашу карту, пока мы сдерживаем эти попытки, оставаясь на связи. Вам нужно сейчас выйти из дома, вы же хотите узнать, кто пытался совершить мошеннические действия с вашей картой. Вы идете в ближайшее отделение банка В … да, да, банка В, потому что это структура, родственная банку А. Идите. И запомните, вы не должны сообщать эту информацию никому. Потому что любой может оказаться тем, кто пытался взломать вашу карту. Так, Алевтина, что вы сейчас делаете?

Голос Антона действовал гипнотически. Клиент, в страхе включенный в игру, снимал свои средства в банке В и по наставлению Антона перекладывал их на счет Данилова Захара Александровича, «охранника, ответственного за формирование резервной капсулы».

В последний раз им попалась девушка, которая была напугана, все исполняла и все время читала какую-то молитву: «Господь, пожалуйста, защити…» Они перемигнулись: «Набожная какая-то…», забрали у нее всё по полной и посмеялись от души.

Пляжи Гоа ждали. Таксист приехал на помятом «хюндае». Антон не хотел садиться в такую машину, но Татьяна зашипела, мол, опоздаем на рейс, и почти втолкнула Антона на переднее сиденье, а сама села назад. В воздухе повисло какое-то четкое ощущение – то ли смерти, то ли нафталина. Хотелось выброситься из машины. Антон открыл окно.

– Я очень устал. С этой последней было как-то по-настоящему тревожно… Не знаю. Наверное просто хочу отдохнуть.

– Ничего, милый, скоро будем лежать на пляже. Всё забудем, а потом поохотимся.

Охота уже началась. Водитель скорой помощи не спал вторые сутки, его некому было сменить, а вызовы сыпались один за другим. Он ехал по своей полосе, засыпая, сместился на близлежащую полосу и, нажав во сне по полной педаль газа, налетел на черный «хюндай». «Хюндай» протащило вместе со скорой и выкинуло за трассу. Он перевернулся, скорая, пролетев несколько метров, замерла на месте.

Акула открыла глаза и ощутила невыносимую боль в ногах… Скорая приехала минут через двадцать. Акулу вынесли на носилках. Водитель пустой скорой был отправлен в больницу. Антона и водителя такси доставили в морг.

* * *

Через полгода сильно хромавшая Татьяна выходила в Гоа из храма, где только что сидела со вздрагивающей спиной перед милостивой формой Дурги Деви. Бледность ее лица еще напоминала о страшной потере крови, отросшее каре выглядело неопрятно, по всей голове протянулись серебристые пряди. Она направилась к океану.

– Светлая пустота, если ты знаешь, кем я была, кем я буду, прими меня такой, как я есть.

С этими словами Татьяна бросилась в океан, и огромные волны стали бросать ее как маленькую щепку и уносить прочь от берега все дальше и дальше. Океан бил ее, нещадно, наотмашь, а она не сопротивлялась. И когда очередная волна больно ударила ее в грудь, она вдруг зарыдала, и из глубины ее существа вырвался страшный крик: «Прости, ну просто прости меня, Антош!!! Прости меня, Бог. Простите меня все…» Татьяна ушла под воду. «Акула», – мелькнула мысль. Неожиданно волны усмирились и мягко потащили ее к берегу, где спасатели-индусы уже садились в катер.