Текст книги "За службу и храбрость. Священники – кавалеры ордена Святого Георгия. Неизвестные страницы"

Русско-турецкая война 1828–1829 годов

Русско-турецкая война 1828–1829 годов началась после того, как Россия поддержала греков в их освободительной войне 1821–1832 годов. В 1832 году Греция первой из завоеванных Портой стран начала свое независимое существование. В 1827 году Порта в нарушение существующих договоров закрыла пролив Босфор и стала укреплять дунайские крепости. Россия начала вести военные действия, обступая Черное море с востока (Кавказ) и запада (Балканы). На Кавказе войсками успешно командовал Иван Федорович Паскевич. В Европе главнокомандующими были граф Петр Христианович Витгенштейн (1828) и Иван Иванович Дибич (1829). Численный перевес живой силы был у турок, но на нашей стороне было почти десятикратное преимущество в артиллерии.

После того, как Витгенштейн не достиг успеха в походе на Варну и Шумлу, руководство армией перешло к Дибичу. Он умело использовал ограниченные ресурсы русской армии, предпринимая лишь те действия, которые были действительно необходимы для успешного окончания войны. В итоге, дав одно большое сражение при селе Кулевча и завоевав крепость Силистрию, русская армия смогла совершить переход через Балканы, до сих пор считавшиеся непроходимыми. В Кулевчанском сражении турки потеряли более 5 тысяч убитыми, полторы тысячи сдалось в плен. Потери у русских были вчетверо меньше.

Перевалив через горы, русские войска вышли к Адрианополю, куда Султан Махмуд И перенес столицу. Решительные действия Дибича привели к скорому заключению мира. В результате подписания Адрианопольского мирного договора Турция признавала Лондонскую конвенцию 1827 года, автономию Сербии, Молдавии и Валахии, а также отдавала России Анапу и Поти. Кроме этого, Турция ликвидировала турецкие крепости на Дунае и открывала проливы для торговых судов. За успешную компанию графу Дибичу был пожалован титул Забалканского, чин генерал-фельдмаршала и орден св. Георгия 1 ст., после которого он становился полным кавалером ордена св. Георгия.

8. В священники из дворян
 Священник Иов Каминский

К концу XIX века дворянство в массе своей было мелкопоместным. Доля дворян-землевладельцев составляла около 40 %. Количество богатых княжеских родов с обширными землевладениями с несколькими тысячами крепостных было невелико, на всю Россию их было не более двух сотен. В среднем дворянин имел с десяток дворовых, многие дворяне состояли на государственной службе. Владение землей само по себе тоже не означало хорошего достатка, беднейшим дворянам приходилось, как и крестьянам, самим вспахивать свою землю.

Особенно много дворянской бедноты было на Украине и в Польше. К началу XX века на поляков, составлявших чуть более одного процента по численности населения, приходилось более четверти потомственных дворян. Вследствие этого на Украине были нередки случаи перехода дворян в другие сословия, в том числе и в духовное. В центральной России таких случаев было несравненно меньше.

В целом по сравнению с дворянами духовенство было куда более бесправно. В течение XVIII века священники, подобно представителям податных сословий, могли подвергаться телесным наказаниям. Уже одно это обстоятельство сильно отдаляло священника от офицера-дворянина и ставило его в униженное положение. Окончательно телесные наказания для православных священнослужителей были отменены в 1801 году, для членов их семей – в 1839 году, для церковнослужителей – только в 1863 году.

Дворяне, становившиеся священниками, сталкивались со множеством проблем, изрядную часть которых выпало испытать на себе Иову Саввичу Каминскому, выходцу из польской дворянской семьи.

Родился будущий Георгиевский кавалер в 1796 году в Херсонской губернии. Отец его был военным священником, и Иов закончил специальную армейскую семинарию, устроенную при Императоре Павле I.

В семинарии Иов «изучал богословие, философию, всеобщую и российскую историю, математику, латинский, греческий и немецкий языки». Обучение в семинарии давали качественное. Полковому священнику предстояло выполнять свои задачи на войне, где экстремальные ситуации – часть повседневности. Образованному человеку намного легче было сориентироваться в неожиданной обстановке и найти общий язык с нижними чинами, прибывающими в армейское подразделение со всех уголков России. К тому же, военный священник должен был общаться с офицерами, что также накладывало определенные требования к уровню культуры.

До нашего времени дошел любопытный документ – описание книг библиотеки бывшей армейской семинарии, сделанное осенью 1865 года. Кроме серьезных изданий по естественным наукам, истории и богословию на русском языке, в список входят «Книги Еврейские и Греческие – 27 наименований (53 экз.)», книги математические – 10 наименований (14 экз.), на французском языке: филология -10 наименований (36 экз.), литература на немецком языке.

Каминский был рукоположен в священнический сан в 1825 году, почти в 30-летнем возрасте, и определен в Тобольский пехотный полк. Спустя короткое время между ним и командиром полка Яковлевым возникает конфликт. В феврале 1827 года командир полка жалуется в донесении благочинному 17-й пехотной дивизии священнику Демьяновичу: «Иов Каминский неоднократно был мною замечен в неблагопристойных поступках, Сану Его совершенно неприличных, как-то входит в разные собрания, играет на скрипке и поет срамные песни.

Присовокупляя к этому, что вчерашнего числа желая удержать Его, Каминского, от подобных сему непристойных поступков, уговаривал не заниматься этим, но вместо того, чтобы объясниться со мною как должно, он произносил разные нелепости, говоря при том, что я ученый священник и воспитанник Государственный; вследствие этого я прошу Ваше Преподобие подать благий совет Ему господину Каминскому, дабы он сохранил пристойное Ему обращение, впрочем, я вынужден буду сообщить о сем и господину Обер-священнику».

Комментируя эту колоритную характеристику отца Иова, примем во внимание то, что говорилось выше про взаимоотношения офицеров командного состава и военного священника. Вполне возможно, что поведение священника-дворянина, к тому же окончившего сильное учебное заведение, отличалось от привычного. Впрочем, в игре на скрипке и посещении «разных собраний» могло не быть ничего зазорного. Если визиты и впрямь носили предосудительный характер, командир мог бы описать это в менее расплывчатых характеристиках. «Срамные песни» также вполне могли оказаться метафорой. Командиру полка, привыкшему свысока покрикивать на подчиненных, неожиданный отпор мог показаться дерзким, поскольку от обычного священника едва ли можно было ожидать что-либо подобное. Но отец Иов был не просто дворянином, он был малороссом, и больше того – поляком. Поляки же славились своим свободомыслием и гордостью, а также особой щепетильностью там, где можно было усмотреть проявление неуважения к собственной персоне. К тому же дворяне-священники, хотя бы и разорившиеся, имели больше гражданских прав, чем рядовые представители духовного сословия.

Надо заметить, что Малороссию в значительно меньшей степени затронули постоянно проводимые правительством унизительные «разборы» с целью записи «излишков детей» духовенства в податное состояние или рекруты. В такие излишки попадали те, кому по штатам не хватало места на «духовной» службе. Западная часть России вообще жила по иным канонам по сравнению с центральными областями. Сказывалась и близость Европы, и своя история. Это не могло не наложить отпечатка на характер отца Иова.

Интересно также замечание священника, что он «ученый» (в центральной России священники с хорошим образованием встречались гораздо реже) и «воспитанник государственный», а не церковный. В этом виден взгляд духовенства того времени на Святейший Синод как на ведомство православного исповедания, а на себя – как на государственных служителей по этому ведомству.

Вернемся, однако, к отцу Иову. Очевидно, его манера держаться вызывает раздражение не только у командира. Следующую жалобу благочинному пишет майор Чудинов. Он применяет другую тактику и решает атаковать белую ворону со стороны непосредственных обязанностей. Проявляя исключительное радение о духовном окормлении воинов, он пишет, что священник «очевидно, не успевает провести таинство исповеди и причастия во время Великого поста для всех чинов полка». Возможно, это прошло бы мимо священноначалия, но, к несчастью, вскоре после этого Каминский не успевает вовремя сдать отчет благочинному о работе за 1826 год. А отчет – дело серьезное, и инцидент доходит до обер-священника П.А. Моджигунского. Над Иовом сгущаются тучи – в полковую церковь посылается ревизия.

Однако, ревизия не выявила нарушений. Отец Иов отправляет благочинному должный отчет, объясняя задержку болезнью. Он не опускается до объяснений по поводу игры на скрипке и «распевания срамных песен», а прямо отсылает за справками к третьей стороне: «Советую расспросить о поведении моем Штаб и Обер офицеров, что может подтвердить и самый формулярный обо мне Список, который от начальников всегда аттестовался и ныне аттестуется».

Формулярный или послужной список представлял собою документ учета, в котором командир воинского подразделения давал характеристику военному священнику. Такие же формулярные списки были у всех офицеров. От этого аттестата зависело продвижение по службе и получение наград.

Невозможность причастить весь полк во время Великого поста священник объясняет дальним расстоянием третьего батальона от штаб-квартиры полка – 300 верст (около 320 км) туда и обратно, а также плохой погодой. Весенняя распутица, Великий пост с ежедневными службами… В общем, можно попытаться нарисовать себе картину. Отец Иов поясняет, что, несмотря на трудности, он успел, в конце концов, причастить все чины полка за исключением полкового штаба, куда был командирован другой священник.

В апреле 1827 года командир полка в письме благочинному признает, что «неблагоприятные поступки свои священник исправил, обратясь к истинному благочестию <…> и приложил максимум усилия, выполняя долг исповеди и причастия в Великом посту». После этого, в мае того же года благочинный докладывает обер-священнику 2-й армии Яковицкому, что Иов Каминский «достоин быть в сонме армейского духовенства». Конфликты были исчерпаны.

Вскоре, во время войны с Турцией 28 мая 1829 года при штурме города Рахова Каминский добровольцем вызвался идти в атаку и переправился через Дунай вместе с передовой группой солдат.

Согласно сообщению Управляющего Главным Штабом Его Императорского Величества генерал-адъютанта Чернышева на имя исполняющего должность Синодального Обер-Прокурора Степана Дмитриевича Нечаева, «отец Иов, при переправе через реку Дунай на неприятельский берег, благословив воинов, в полном облачении сел с ними в лодку и по переезду, при нападении на неприятельскую батарею, вступил на вал с крестом в руках; здесь он был тяжело ранен пулею в щеку навылет, с повреждением челюстей и языка. Государь Император, получив донесение об этом от Главнокомандующего действующей армии от 15 Июня, Всемилостивейше повелеть соизволил удостоить названного пастыря пожалованием Святого Георгия 4 ст.».

Переправа русских войск по мосту на каруцах (телегах) в Молдавии

Кроме того, Николай I наградил пастыря пожизненным пенсионом 500 рублей в год (около 500 000 рублей на наши деньги) и повелел Святейшему Синоду определить Иова вторым священником к Петергофской дворцовой церкви – в Придворное ведомство. О своих милостях, «как равно и об отличном поступке означенного Священника, Император повелел поставить в известность Духовенству» – объявить во всех церквях Империи. В то время нередко важные правительственные распоряжения объявлялись через прочтение в церкви. Святейший Синод дал знать о желании Императора указами Московской и Грузино-Имеретинской Синодальным конторам, всем епархиальным архиереям, ставропигиальным лаврам и монастырям, обер-священнику армии и флота. Таким образом, названный Указ от 29 июля 1829 года за № 9512 был отпечатан «в огромном количестве экземпляров».

Это была первая всероссийская кампания по распространению новости, связанной не с государственным постановлением, а с подвигом военного священника. Позже этот метод будет взят на вооружение. О прочтении указа обер-священнику Н.В. Музовскому шли рапорты примерно такого содержания: «Вышеозначенная Реляция всему народу, бывшему при совершении Божественной Литургии, мною по окончании оной прочтена, и в то же время благодарственное Всевышнему Творцу с коленопреклонением и звоном молебствие отправлено. О чем сим Вашему Высокопреосвященству донести честь имею. Священник такой-то».

При столь благоприятных для Каминского обстоятельствах, его отец, священник Савва Каминский, в августе 1829 года пишет обер-священнику Григорию Мансветову просьбу о переводе его из церкви Херсонского военно-морского госпиталя. Отец Савва, объясняя необходимость своего перевода реорганизацией госпиталя и уменьшением количества прихожан, говорит: «По бедности моей, не имею к содержанию себя и детей моих никаких средств, между тем имею ревностное желание продолжить службу в полках; а по сему всенижайше прошу уважить моим обстоятельствам и долговременной службы переместить меня в пехотный Тобольский полк на место сына моего». Прошение было удовлетворено, и в 1830 году отец Савва прибыл в полк. Вскоре он скончался.

По всей видимости, примерно в это же время, в возрасте около 34 лет, скончался и отец Иов (вероятно, от полученной при штурме раны). В прошении его младших братьев Саввы и Симеона от 11 декабря 1832 года к обер-прокурору о разделе наследства покойного отца братья пишут: «Мы состоим наследниками имения».

Об отце Иове уже ничего не говорится.

9. История переселения села Кулевчи
 Протоиерей Николай Самчевский

Подобно островку сербской земли, о котором мы писали в первых очерках, в Российской Империи был и кусочек Болгарии. Это село Кулевчи. Если посмотреть на карту, болгарское село, у которого происходило знаменитое сражение турецкой войны 1728–1729 годов, нужно искать восточнее г. Варна. Но и на Украине в Одесской области в 20 км от райцентра Сарата мы обнаружим село с таким же названием. Совпадение не случайно. Дело в том, что после заключения Адрианопольского мира вся деревня, опасаясь мести турок, в полном составе ушла с Русским войском и обосновалась в России.

Вскоре после окончания Второй мировой войны село было переименовано Сталиным в Колесное. Сегодня страсть большевиков к новым именам может показаться странной, но изменение названий не так безобидно, как может показаться на первый взгляд. Имя испокон веков считалось сакральным. Не только на Руси в древности существовал обычай давать несколько имен: «настоящее» имя скрывалось от посторонних. Через имя постигается внутренняя суть, не случайно в Ветхом Завете запрещается произносить имя Бога. Словом Бог творит мир, Он призывает Адама, чтобы тот дал имена животным, и через имя сущность обретает бытие. В таинствах крещения и пострижения в монашество человек получает христианское имя, связывающее его с небесным покровителем.

Волна переименований, захлестнувшая Россию после революции, преследовала конкретную цель – прошлое требовалось искоренить из памяти народа и на чистой почве насадить новые семена, из которых взошло бы новое сознание строителей коммунизма. Для этого шла безжалостная борьба с традицией и «пережитками». Вспомним, что после французской революции была точно такая же эпидемия: изменили даже названия месяцев, вернув им дохристианские, языческие имена.

Нельзя сказать, что эта переделка сознания в СССР за 70 лет совершенно не удалась. Одно дело, когда твой город называется Богородск, Святой Крест, Романов-Борисоглебск, Сергиев Посад, и совсем другое – Ногинск, Буденновск, Тутаев, Загорск… Нужно ли напоминать, что Загорск назван в честь секретаря Московского комитета РКП(б), а с Тутаевым вообще вышел казус из разряда исторических анекдотов? Илья Тутаев – красноармеец, отправившийся на пароходике с товарищами на подавление Ярославского восстания в 1918 году. Отряд в пекло не полез и вместо сражения с белыми предпочел пограбить близлежащие дачи, в результате чего и погиб 20-летний Илья Тутаев. Чтобы оправдать дезертирство, была придумана красивая легенда о героическом сражении с бандой белогвардейцев, в которую превратилась супружеская пара, оборонявшая дачу. Так город Романов-Борисоглебск получил свое новое имя.

Селу Кулевча повезло больше – историческое имя населенному пункту было возвращено. Возможно, это произошло именно потому, что жители, вопреки всему, сумели сохранить и свои традиции, и свой язык. Даже в наши дни село практически целиком состоит из болгар. А Свято-Никольский храм в селе Кулевча Господь прославил Своими чудесами. В киоте Казанской иконы Божией Матери на Рождество воскресают лилии, которыми чудотворный Образ украшают на Пасху. После Пасхи киот закрывают, под стеклом остаются засохшие стебли, а к Рождеству из них вновь появляются живые цветы. От Чудотворной Казанской иконы явлено множество задокументированных случаев благодатной помощи и исцелений. В храме обильно мироточили Касперская икона Божией Матери, крест-Голгофа, образы мучениц Софии, Веры, Надежды, Любови, Варвары, Екатерины, св. князя Владимира. Образы свв. Георгия и Пантелеймона запечатлелись на стекле киотов.

«В киоте Казанской иконы Божией Матери на Рождество воскресают лилии…»

В таком обилии чудес в одном храме явно усматривается знамение свыше. Быть может, так Господь хочет указать нам, что настоящее возрождение, подобное появлению живого цветка из засохшего стебля, возможно только там, где люди стойко держатся своих традиций и бережно относятся к собственному историческому прошлому.

Кулевчинское сражение знаменательно еще и тем, что русско-турецкая война 1828 года началась вследствие заступничества России за православное население Балкан. Русской армией командовал граф Дибич-Забалканский, полный кавалер ордена св. Георгия. Георгиевскую награду за сражение при с. Кулевчи получил и полковой священник Николай Самчевский, о котором удалось разыскать некоторые сведения.

Николай Акимович родился в 1810 году в семье священника Черниговской епархии. В Военное ведомство поступил в 1827 году, и уже в скором времени ему пришлось выступить в поход. С июня по ноябрь 1828 года отец Николай был при переправах через реки Прут и Дунай, участвовал в походах по Молдавии, Валахии, Болгарии, находился при блокаде крепости Силистрии Витгенштейном. С апреля по май 1829 года – переправа через Карасу, новая осада Силистрии и участие в битве при селе Кулевчи. С июля 1829 года до заключения мира находился при переходе через Балканские горы и взятии Киркилиса.

31 августа 1829 года был пожалован наперсным крестом на Георгиевской ленте «за поражение неприятеля при Генеральном сражении при селе Кулевчи, когда в сражении 30 Мая Командиру полка приказано было овладеть высотами и сбить неприятельские орудия, поставленные левее дороги и наносившие вред Нашим войскам и когда он, двинувшись со вторым батальоном вперед, приблизился на картечный выстрел, священник сей, презирая опасность, духовными советами подвизал людей идти смело и не страшиться смерти, внушая, что Вера, Царь и Отечество несравненно дороже жизни».

К 1831 году отец Николай уже успел поучаствовать в сражениях при Вильно, Ковно, в штурме Варшавы, переправе через Неман, преследовании польских мятежников в Пруссии, переправе через Вислу, и только в 1834 году он возвратился в пределы Российской Империи.

В мирное время, в конце 1830-х годов между священниками 15-й пехотной дивизии и командирами полков дивизии возник раздор. Как выявил исследователь Вячеслав Михайлович Котков, старший священник Замосцкого полка Николай Самчевский обвинялся в «неспокойном характере», ослушании полковому командиру, а дивизионный благочинный священник Модлинского полка Мазюкевич – в поблажке отцу Самчевскому и некоторых нескромных выражениях о собственном военном начальстве. В деле разбирался обер-священник В.И. Кутневич.

Дознание показало, что поводом к обвинению, выдвигаемому против командиров, были неоднократные донесения Самчевского «о небытии на исповеди и причастии православных штаб– и обер-офицеров Замосцкого полка во главе с командиром». Не говели офицеры уже несколько лет. Что касается самого Самчевского, поводом к его обвинению в ослушании послужило словесное приказание полкового командира немедленно перенести церковь в лагерь, что священник замедлил сделать, согласовывая этот вопрос с благочинным.

Изучив множество документов по истории российского военного духовенства, мы можем констатировать: нам не известен ни один пример, когда в случае конфликта со священником был бы наказан командир полка. Этот раздор не стал исключением. Благочинный Мазюкевич получил взыскание обер-священника за резкие выражения в письменных отношениях с военным начальством, а Николай Самчевский в 1843 году был «по собственному желанию» уволен из Военного ведомства и переведен в Литовскую епархию.

Однако его битва с командирами, не соблюдавшими поста и «долга исповеди», не прошли даром. В Святейшем Синоде было инициировано рассмотрение вопроса о степени подчиненности полковых священников их воинским начальникам, а также «могут ли полковые командиры и дивизионные начальники делать с них какие-либо взыскания».

В результате появилась Резолюции Синода за № 14875 от 19 октября 1841 года, согласно которой «полковые командиры и тем более высшие военные Начальники вправе требовать как от полковых священников:, так и от поставленных над ними Благочинных, дабы они неукоснительно исполняли все то, что в отношении к порядку службы по военным учреждениям лежит на их обязанности и оказывали во всяком случае должное уважение военным властям», но «право взыскания с Священников за неисполнение ими своих обязанностей всегда принадлежало непосредственно одной Духовной власти на основании церковных правил и государственных постановлений и потому Военным Начальствам надлежит о таковых проступках Священников, смотря по вине их, сообщать или местному Благочинному, или установленному над ними высшему Духовному Начальству для рассмотрения и определения меры взыскания».

Послужив, пока все не улеглось, в Епархиальном ведомстве, Николай Самчевский в 1850 году возвратился на военную службу в лейб-гвардии Драгунский полк.

В итоге конфликт не повлиял на его карьеру: он дослужился до почетной должности настоятеля Преображенского всей гвардии собора в Санкт-Петербурге и прослужил в священном сане более 50 лет. Скончался 16 марта 1878 года, родив четырех дочерей.