Текст книги "Ксенотанское зерно"

Глава 49

– Я рад! Я очень рад, что вы все собрались здесь! Мы! Мы собрались!

Принц Дитрих и в самом деле был счастлив. Еще бы: прожить всю жизнь в лесу, в замке барона цу Шварцвальда, который даже не пытался сделать вид, что он его настоящий отец. И вот сейчас, не на склоне лет, на заре юности, он, Дитрих цу Роттенблюм, свергнет проклятого короля Вальтера и сам станет королем! И будет править, долго и мудро.

Как и полагается восторженным юнцам, Дитрих хотел, что доброе правление зависит исключительно от личных качеств короля, забота которого заключается только в том, чтобы сидеть на троне и отдавать приказы. Естественно, мудрые. Где вы видели юношей, которые не считают, что с легкостью справились бы с любым порученным им делом? Вы им только дайте возможность, а уж они науправляют, уж они порулят…

Даже сейчас Дитрих успел убедить не только толпу, но и самого себя, что король Вальтер уже благополучно свергнут.

– Долго, – выкрикивал принц, – слишком долго мы все стенали под пятой кровавого тирана!

Спроси кто-нибудь принца, в чем именно заключалось «стенание», он бы не ответил. Ему просто не нравился король Вальтер. Разве это не повод для свержения?

– Но вот, вот наступил счастливый день! Короля больше нет!

– Да!!! – завопила толпа.

– Все! Все довольны, что злодея и колдуна больше нет на троне!

– Не все, – пронесся над площадью зычный голос.

Человеческая масса замерла, люди завертели головами, пытаясь увидеть, кто пошел против воли самого страшного и деспотичного властителя.

Против толпы.

– Не все, – продолжал голос. – Я недоволен.

Над каменными перилами балкона появился человек. Нет, не сам король, как втайне испугались некоторые, не шварцвайсский монах, не королевский гвардеец. Вообще не дворянин.

Молодой крестьянин, в обычной крестьянской одежде: штаны, черная жилетка, белая рубаха; светлые волосы под шапочкой-ермолкой.

В большом зале бывшей фехтовальной школы гвардейцы наводили порядок.

Вынесли изрешеченное пулями тело цу Гольденберга, человека, когда-то загадавшего у Колодца желаний огромную гору золота. Золото у него было, но счастья оно не принесло.

Несколько человек лопатами загружали на носилки черную пыльную труху, оставшуюся от Грибного Короля. Пыль поднималась в воздух, пахло гнилью.

– Никогда больше не буду есть грибы, – скривился Август цу Гроссабгрунд.

– А я буду, – хищно ухмыльнулся отец Тестудос. – Еще как буду.

Король Вальтер стоял у окна. Он глядел на беснующуюся толпу, задумчиво покручивая в пальцах свинцовую пулю.

– Ваше величество… – тихо подошел аббат.

– Да вот, думаю, – невпопад произнес король, – что мне с этими героями делать? Плесень из их голов, как оказалось, никуда не делась. Не расстреливать же их, в самом деле… Кстати, что с герцогскими ведьмами?

– Отец Куникулус…

– Надеюсь, он справится?

– Конечно, – аббат позволил себе улыбку, – они же девушки. Вот только зачем они нам?

– Как это зачем? Мужской монастырь у меня есть, а женского нет.

– Ты кто такой? – прошептал Дитрих.

– Меня зовут Якоб Миллер. – Голос крестьянина был громок. Он не собирался скрывать свое имя. – Я из Черного Холма, и я – за короля Вальтера.

– Ты за короля?! – В представлении Дитриха быть союзником Вальтера мог только дурак или умалишенный.

Якоб, не обращая внимания на принца, обратился к толпе:

– Раньше я думал, что не нахожусь ни на стороне короля, ни на стороне его противников. Я думал, что могу остаться в стороне. Но я вижу, что здесь и сейчас – только две стороны. И я – за короля.

– Да он купленный! – выкрикнул из толпы молодой дворянин.

– Купленный кем? – Голос Якоба покрыл поднявшийся было гул. – Королем? Зачем ему покупать крестьянина? Или вы думаете, это он привел меня сюда? Так нет, я сам пришел.

– Правильно! – завопила, срываясь на истеричные нотки, дворянка в роскошном платье, совсем не подходящем для уличных выступлений. – Это же крестьянин! Быдло всегда любит кнут, потому что привыкло повиноваться! Только мы, настоящие свободные люди…

Поднялся недовольный шум. Девушку заставили замолчать, хотя она вырывалась и кричала. На площади было слишком много горожан – купцов, ремесленников, слуг, то есть всех тех, кого дворяне привыкли называть «быдлом». Сегодня горожане пришли сюда вместе с дворянами, в едином порыве, и было лишним напоминать им, что для дворян они люди второго сорта.

– Посмотри на эту площадь, крестьянин! – Дитрих опомнился от первого шока. Его просто колотило от ненависти. Что эти крестьяне вообще возомнили? Что к ним прислушаются? – Посмотри на всех этих людей. Их здесь – две тысячи. Ты – один. Почему мы должны послушаться тебя?

– А почему, господин, вас должны послушаться остальные жители Друдена? Их в городе поболее, чем две тысячи. Почему вас должны послушаться остальные жители Нассберга? Кто дал вам право решать судьбы всех остальных?

– Да потому что остальные, – заголосила все та же неугомонная девушка, – молча терпят королевскую тиранию! И только мы…

– Может, они вовсе не терпят? – Якоб перебил дворянку, хотя крестьянское воспитание протестовало в голос. – Может быть, король генерал Нец всех устраивает?

– Вальтер, – Дитрих побелел от злости, – колдун, тиран, деспот, насильник и грабитель! Он украл мою корону!

– Колдун… – задумчиво проговорил Якоб, глядя на людское море.

Его слушали.

– Король Вальтер – колдун…

– Да! Да, да, да!

– А вы, господин?

– Что? – опешил Дитрих.

– Вы не колдун?

– Да как ты смеешь!

Принц осекся: перед его лицом на простой веревке качался простой предмет.

Маленький медный ключ.

– Дотроньтесь до него, господин. Докажите всем, что вы – человек.

– Эй, парень, ты о чем? – крикнул из толпы высокий, сгорбленный портной.

– У принца Дитриха, – голос Якоба загремел, – за левым ухом белая прядь. Знак Грибного Короля. Ваш принц – слуга лесной нечисти!

– Что?! – в один голос взревели Дитрих и толпа. – Как ты смеешь?!

– Смею, господа. Все, кто еще человек, – закричал Якоб, – посмотрите на своих вожаков, на тех, кто привел вас сюда, на тех, кто обещает вам счастливую жизнь! Посмотрите на них, и у каждого вы увидите белую прядь!

Принц прыгнул на Якоба, забыв о собственной шпаге, попытавшись вцепиться ему в лицо ногтями. Прыгнул и повис в руках Якоба, как пойманный кот.

– И что эта прядь значит? – крикнул портной, ухвативший за рукав крикливую девушку-дворянку.

– Прядь означает, что те, кто привел вас сюда, не люди.

– Это просто мода такая, дурак! – завопила девушка. – Просто мода! Вы не смеете трогать меня!

Толпа забурлила, вскипела. То тут, то там на глаза горожанам попадались белые пряди.

– Серебром их, серебром! – крикнул кто-то.

– Нет! – с балкона прокричал Якоб. – Серебро, золото… Этим дворян не проймешь, они слишком часто держат их в руках. Медь, простая медь – то, чем они брезгуют, то и разоблачит их.

– Отпусти меня, отпусти! – Принц дергался и извивался ужом.

– А-а-а!!!

Дружный крик пронесся над площадью. Где-то дворяне выхватили шпаги, где-то пролилась кровь, но слишком многие попали в руки горожанам, которые ткнули в них обжигающей медью.

– Нечисть! – завопила толпа. – Бей их!

Если уж хочешь обмануть кого-то, постарайся хотя бы, чтобы тебя было не так легко разоблачить.

«Хорошо, – подумал Якоб, не обращая внимания на рывки висящего принца, уже полузадушенного. – Хорошо, что слуг Грибного Короля так легко отличить от обычных людей. Будет хуже, если придут чьи-то слуги, в точности похожие на людей. Их так легко не разоблачишь. Они, пожалуй, и победить могут…»

– Аххх!

Не стоит забывать о том, что у тебя в руке: принц Дитрих выхватил церемониальный кинжал, серебряный, короткий, почти не заточенный… Но этого хватило, чтобы проткнуть Якобу предплечье.

Растрепанный принц бросился к перилам. Он не знал, что будет делать, – свергающие тиранов вообще редко задумываются над тем, что они будут делать потом. Не знал, но быть рядом с проклятым крестьянином не собирался.

Дитрих вцепился в перила, собираясь спрыгнуть на площадь. И замер. Поздно.

У ворот грянул дружный залп.

Ведьмочка Ориоль подняла голову. Странно, но голова при этом не оторвалась от подушки. Неудивительно… Такое количество шнапса… Ориоль дала себе слово, что проклянет некстати явившегося парня. Потом. Когда сможет открыть глаза. Хотя бы один…

Вокруг слышалось сонное сопение подружек. Как они, интересно, добрались до комнаты? Ориоль не помнила ничего. Проклятый шнапс… Хотя бы голыми на столе не танцевали?

– Вы уже проснулись, уважаемая? – раздался незнакомый голос. Незнакомый и мужской.

Глаза Ориоль распахнулись. Кто здесь?

Увидев окружающее пусть слегка расплывчатым, она чуть не завизжала, позорно, по-девчоночьи.

Легко быть отважной колдуньей, не боящейся здешних инквизиторов. А вот попробуй их не бояться, когда они в твоей комнате. Да еще и в таком количестве. Человек двадцать. Ориоль прикрыла один глаз. Нет, десять…

– Вы кто? – прошептала она.

Монах – высокий, симпатичный – наклонился к ней. Черные глаза, казалось, заполнили всю вселенную.

– Меня зовут отец Куникулус. У меня есть для вас одно предложение…

– Якоб, бело-серо-черно-коричневое! – На балкон вымахнул Рудольф. – Ты с ума сошел!

Парень взглянул на свой набухающий кровью рукав и медленно перевел взгляд на площадь. На молчащую толпу.

В воротах стоял король Вальтер. Тот самый, которого сегодня уже посчитали свергнутым.

Сейчас он таким не казался. Высокий, в черной одежде, с развевающимся плащом, король пугал.

– Расступитесь. – Голос короля был негромок, но его услышали все.

Толпа зашевелилась и расступилась, образовав проход к дворцу. Короля Вальтера, генерала Неца послушались бы, даже приди он один.

За его спиной стояли монахи и гвардейцы, перезарядившие ружья.

Принц Дитрих отошел в угол балкона. Он бы с удовольствием убежал, но выход перекрывал незнакомый избитый гвардеец, перевязывающий руку кошмарно сильному крестьянину. Не убежишь…

До Дитриха дошло, что он, кажется, сегодня не станет королем.

– Ну, здравствуй, парень…

Перебинтованный, отмытый и даже немного причесанный Якоб стоял перед сидящим на табурете королем Вальтером. Королю, конечно, место на троне, но трон до сих пор оставался в монастыре.

– Здравствуйте, ваше величество! – Якоб поклонился. Низко, от души.

В комнате также находился Рудольф, измазанный лекарскими снадобьями, отчего его лицо напоминало затейливое ругательство: там были и желтый, и синий, и зеленый, и красный цвета.

Рядом со своим отцом на таком же табурете сидела Ирма, грустная и расстроенная. В углу сидела, пытаясь прикинуться затейливой статуей, Лотта, впрочем, нисколько не напуганная.

– Как тебя зовут?

– Якоб Миллер, ваше величество.

– Крестьянин?

– Да, ваше…

– Прекрати меня титуловать. Я сам – бывший крестьянин.

Якоб поднял глаза.

– Да. Что ты так на меня смотришь? Я этого никогда не скрывал. Откуда ты?

– Из Черного Холма.

Король немного помедлил:

– Из Черного Холма? Ну и как, мельница моего отца еще стоит?

У Ирмы были причины для расстройства. Она поговорила с Якобом перед тем, как его привели к королю.

– Якоб… – Ирма присела на кресло рядом с парнем, лежащим на кровати. – Не вставай.

– Последний час я только это и слышу, – проворчал Якоб. – Что привело вас, госпожа?

– Якоб… – Ирма скомкала носовой платок и бросила его на столик. – Не называй меня госпожой.

– Почему?

– Якоб… – Девушка помедлила, вздохнула, наконец закрыла глаза и медленно произнесла, как будто нырнула в прорубь: – Я люблю тебя.

Наступило молчание. Ирма не выдержала и приоткрыла глаз. Левый.

Якоб смотрел на нее. Внимательно и сочувственно.

– Вы не любите меня, госпожа Ирма, – подчеркивая каждое слово, ответил он. – Вам кажется.

– Мне, – обиделась Ирма, – не кажется.

Она подумала, что тут нужно было бы заплакать, но плакать ей не хотелось.

– Кажется. Вы просто раньше не влюблялись, поэтому приняли за любовь какое-то другое чувство.

– Какое другое?! Мы вместе были в дороге, вместе сражались с монстрами и нечистью, мы делили трудности и тяготы, вместе рисковали жизнью. Разве после этого не возникает любовь?

Якоб подумал, что солдаты, сражающиеся бок о бок, с Ирмой бы не согласились.

– Нет, госпожа. Это другое чувство.

– Какое же?

– Дружба. Просто дружба.

Ирма задумалась.

– Пытаетесь представить дружбу с крестьянином? Любовь представлялась легче? – спросил с улыбкой Якоб.

– Дурак… – Ирма почувствовала облегчение. Она рассмеялась и обняла Якоба. – Ты самый лучший друг на свете!

И все равно было грустно…

– Вы сын Черного Мельника? – медленно произнес Якоб. – Значит…

– Да, я колдун, – с некоторым вызовом сказал король. – А если ты хочешь спросить, правду ли говорят, что корону я получил колдовством… Мне уже надоело оправдываться, поэтому я скажу только одно: это неправда. А верить мне или нет – решай сам.

Якоб помолчал.

– Спасибо тебе от меня за то, что спас мою дочь, и от всех тех людей на площади, – внезапно поблагодарил король.

– А от них-то за что?

– За что? За то, что мне не пришлось приводить их в чувство самому. У меня было только одно средство, а оно не способствует народной любви, да и кровь с булыжников плохо отмывается… Так что спасибо за все, что ты сделал: за Ирму, за выживших на площади, за помощь против заговорщиков… В общем, за все это я хочу тебя вознаградить.

– Чем? – Якоб не чувствовал ни радости, ни желания требовать чего-то особенного.

– Проси что хочешь. Любое желание для спасителя короны.

Что просить? Деньги? Дворянство? Руку принцессы? Так Ирма еще не принцесса… Да и что ей делать в крестьянском доме, которого у Якоба, кстати, еще и нет.

Якоб поднял глаза:

– Ксенотанское зерно. Два мешка.

Король молча снял корону, достал платок, вытер лоб и надел корону обратно.

– Послушай, Якоб… А тебе известно, что такого зерна нет?

– Известно. Вот только один знающий человек сказал, что найти это зерно мне поможет сын старого мельника. Вы сможете.

Король уставился на Якоба остановившимся взглядом.

– Тысячи колдунов, – сказал он, – тысячи колдунов придумывали, как убить врага на расстоянии, как остановить реку, как стереть в песок гору, как превратить свинец в золото, как достичь бессмертия… И никому даже в голову не приходило вырастить для крестьян волшебное зерно. Слишком просто… Слишком мелко… Слишком неинтересно… Якоб!

Король хлопнул парня по плечу:

– У меня целый монастырь колдунов! У тебя будет твое зерно! Два мешка!

Глава 50

Король Вальтер наклонился с трона и повел носом:

– Отец Тестудос, мне кажется или от вас пахнет горелыми грибами?

– Кажется, ваше величество, – поклонился аббат. – Я переоделся.

Монах только что вернулся из Чернолесья, где монахи взяли штурмом замок барона цу Шварцвальда и выжгли гнездо Грибного Короля до основания. Полностью Чернолесье не очистилось, грибница – вещь практически бессмертная, но по крайней мере новый Грибной Король вырастет разве что лет через сто.

– Хорошо. А то в Друдене и так слишком пахнет грибами.

– Откуда бы? – Монах присел на табурет, повинуясь взмаху королевской руки. – Ведь все слуги Грибного пойманы.

– Пойманы… Пойманы-то они пойманы, но что мне с ними теперь делать?

– Так, ваше величество, вы же давно хотели стать тираном. Вот вам шанс. Казните всех, да и проблема решена.

– Лекарство пуще болезни. Перебив всех тех, кто явно против меня, я получу кучу скрытых врагов, тайных мстителей и борцов за попранное что-нибудь. Родители, дети, братья, сестры, друзья казненных… Они все объединятся против меня. Никому же и в голову не придет, что фактически я казнил своих врагов, выступивших против меня. В глазах дворян казненные королем – всегда невинные овечки. Они же не преступники, всего-навсего хотели свергнуть законного короля, что такого? Казнив бедных, заблуждающихся детишек, я превращу в своих врагов половину столицы. И опознать их будет совсем не так просто, как слуг Грибного Короля. Так, глядишь, Друден обезлюдеет…

– Не думаю, что их будет так уж много.

– Открою вам страшную тайну, отец Тестудос. Меня не очень-то любят в столице. И до Грибного Короля у меня было много противников. Взять хотя бы цу Гольденберга… Вот, казалось бы, чего еще надо человеку? Богатый, титул герцога, владения… Твори что хочешь, ан нет. Ты знаешь, он оказался вовсе не крестьянином, он сын дворянина, разорившегося во времена Новой династии.

– Э-э-э… Ваше величество, что-то я не очень понял. А вы-то тут при чем?

– Как это при чем? Я, придя к власти, не основал царство счастья на земле, не накормил голодных, не утешил обиженных. Думаете, это не повод? К тому же, когда родители цу Гольденберга обратились ко мне за помощью, я, мерзавец, не выделил им средств, достаточных, по их мнению, для достойной жизни. Вернее, выделил, но мало. Короче, я мерзавец, и все тут.

– Но…

– Оставим дискуссию. Что с ведьмами?

Отец Тестудос улыбнулся. Ехидно так.

– Наши ведьмочки ропщут, но вынуждены подчиняться требованиям монастырского устава.

– Все шесть?

– Все пять. Одна отказалась. Остальные после этого согласились. Хотя яда, который звучит в их вечерних разговорах, хватит на то, чтобы даже не отравить, а просто утопить половину королевства. Они видели себя красивыми, сильными колдуньями, плюющими на условности, колдуньями, перед которыми все склоняются и наперегонки бросаются исполнять все их капризы… А получили монастырское житье, грубую одежду, скромную еду и требования дисциплины. Жизнь им скрашивает разве что отец Куникулус…

– Всем пятерым?

– Вы же его знаете…

– Знаю… Бедные девочки… Мало им монастырского быта. Что с поисками мельничного подмастерья?

– Ваше величество, это легенда, которая ходит среди крестьян. Легенда о мельничном подмастерье, самом старом и самом сильном колдуне Нассберга. Колдуне, чей возраст никто не помнит, колдуне, который не хочет становиться мастером, хотя при желании легко мог бы стать и королем. Колдуне, который превыше всех ценностей ценит свободу и не допустит, чтобы дворяне и богачи обижали простых людей… Всего лишь легенда.

– Я разговаривал с этой легендой. Он мне нужен. Найдите его.

– Ваше величество, но ведь его никто не видел…

– Его видел я! Ищите! Где бы он ни спрятался – найдите мне эту легенду! Я хочу разговаривать с ним на равных!

– Рудольф, ты дурак!

Август цу Гроссабгрунд прошел туда-сюда. В казарменной комнате особо не разбежишься.

– Знаю, – бесцветным голосом произнес Рудольф цу Фламменден. Да, теперь у него была фамилия. Выбранная самим королем. Будь воля Рудольфа, он подобрал бы что-нибудь менее торжественное, но с королями не спорят.

– Нет, я понимаю, ты дворянин, гвардеец, личная гвардия… Спаситель королевской дочери и все такое. Но как тебе в голову пришло просить у короля ее руки? Да она младше тебя в два раза!

– Ну и что?

– В конце концов, она дочь короля!

– Я люблю ее.

– Рудольф… – Август присел на кровать, на которой лежал гвардеец. Вопиющее нарушение устава. – Рудольф, скажи мне, зачем тебе это? Я всегда считал тебя самым хладнокровным из всех моих ребят. Как тебя угораздило влюбиться?

– Не знаю. – Рудольф пожал плечами и взял гитару. Сыграл несколько аккордов.

– Ты хотя бы у нее спросил, хочет ли она замуж за немолодого, битого, колотого и рубленого гвардейца?

– Спросил.

– И?..

Рудольф промолчал.

– Разрешите проехать?

– Что ты… о, простите, ваше высочество!

Молодой дворянин, только что готовый ринуться в схватку с неосторожной девушкой, толкнувшей его коня, тут же рассыпался в извинениях.

Ирма вздохнула. Идея покататься по городу верхом, чтобы привести мысли в порядок, уже не казалось ей хорошей. Тесно, толчея, дамское седло, назойливые сопровождающие… Хорошо еще, что она смогла заставить их ехать позади. Придворные сразу подчинились, а вот гвардейцы…

Гвардейцы…

Ирма вспомнила утренний разговор с Рудольфом. Неожиданно… Неожиданно, но приятно. Какой девушке не понравится, когда в нее влюбляются, в особенности такие героические мужчины, как Рудольф. Да, немолодой, ну и что? Да, не очень красивый… Дитрих был красавчиком, и что?

Рудольф – хороший человек… Вот только что ему ответить?

– Эй ты! – Дворянин быстро нашел на ком сорвать злость. – Убирайся с дороги! Не видишь, из-за тебя я толкнул госпожу!

– Да, господин.

Немолодой крестьянин привычно поклонился и потянул в сторону своих волов, запряженных в повозку, груженную мешками.

– Поживее!

– Да, господин.

Ирму неожиданно царапнуло по сердцу. Казалось, обычное зрелище – дворянин приказывает, крестьянин повинуется. Раньше она и не обратила бы внимания. Но после знакомства с Якобом…

Теперь она знает, что крестьяне бывают умными, честными, верными и добрыми. Что они такие же люди. Да, им можно приказывать. Но нельзя считать их безответными скотами.

Это… неправильно.

– Да пошевеливайся ты! – Дворянин замахнулся плеткой.

– Да, господин.

Ирма не успела остановить дворянина – тот нанес удар…

Промахнулся по не вовремя поклонившемуся крестьянину, подпруга лопнула, и дворянин рухнул на землю, сопровождаемый смехом своих товарищей.

Вот так… подумала Ирма. Дворяне и крестьяне. Одни – наглые и считающие, что им все позволено (она помнила свой опыт переодевания в крестьянку), другие – тихие и безответные, ничего не желающие видеть, кроме своего зерна, как… некоторые.

Крестьяне и дворяне. И Рудольф.

Что же ему ответить?

Ирма проехала мимо поднимающегося с земли дворянина, глубоко задумавшись, поэтому даже не улыбнулась.

Крестьянин низко поклонился ей. Может быть, он улыбался, но понять этого было нельзя.

Лицо крестьянина скрывала большая широкополая шляпа.

По пыльной дороге, мимо сжатых полей и скошенных лугов, ехала повозка, запряженная двумя серыми волами. Правого звали Налево, а левого – Направо.

Якоб лежал на повозке, смотрел в небо и думал. Под его головой лежали два мешка с волшебным ксенотанским зерном, колос которого занимает всю соломину сверху донизу.

Король не обманул.

Хотя, конечно, нужно еще посадить зерно, дождаться, пока оно вырастет, и тогда только можно будет точно сказать, соврал король или нет. Вот только заниматься этим Якобу не хотелось.

Прав, трижды прав был старый Ганс, когда оставил младшему сыну в наследство только повозку с волами.

Проехав через полкоролевства, побывав в столице, сразившись с нечистью, встретившись с самим королем, Якоб понял, что спокойная и размеренная крестьянская жизнь не по нему.

Не то чтобы ему нравились приключения – для них Якоб был слишком спокойным и флегматичным, – ему нравилась дорога.

Кто-то растит ксенотанское зерно, а кто-то его ищет.

Якобу понравилось странствовать.

Он отвезет зерно братьям – вот обрадуются! – и отправится дальше, за новой мечтой. Может быть, потом он остепенится и осядет, заведет семью, детей. А пока – дорога.

Ведь столько всего на свете интересного…

Нет, Ирма не смогла бы быть с ним, а он – с ней. Они слишком разные.

Якоб лежал на повозке и смотрел на облака, проплывающие над ним. Вот это похоже на огромную гору, это – на дворец… Это – собака, это – кувшин…

А это – перевернутое лицо Лотты.

– Спишь?

– Нет. Просто лежу.

Девчонка увязалась за ним. Чем-то ей, наверное, приглянулся спокойный парень, которого Лотта и видела-то пару раз. Как Якоб ни объяснял, что у него нет ни дома, ни земли, что он собирается отправиться в путешествие, Лотта не отставала. Она была готова жить в палатке, ночевать у костра, лишь бы вместе с ним. В конце концов Якоб согласился.

Лотта своей бесшабашностью напоминала Фукс, разве что без злобы и грубости, без ненависти к людям. Может, и правильно, что она поехала с ним. Вдвоем веселее. Тем более Якоб чувствовал, что Лотта не станет жаловаться на тяготы пути.

Живость и активность девчонки будут хорошим дополнением к спокойствию и неторопливости Якоба. Они разные, но они похожи.

Вместе они составят отличную пару.

Якоб улыбнулся про себя. Пару? Пока они еще просто друзья, но судя по взглядам Лотты…

Девушке надоело смотреть на Якоба сверху вниз. Она ловко перепрыгнула через него, прижалась горячим боком к парню, обняла…

– Лотта! Что ты там затеяла?

– Ничего, – промурлыкала девчонка, – здесь слишком светло. Я подожду ночи…

Показалось ли Якобу, или волосы Лотты на самом деле сверкнули огненной рыжиной, а глаза на мгновение стали сиреневыми?

– А ту золотую пуговицу, – прошептала она, – я тебе когда-нибудь припомню!