Текст книги "Грозненский роман"

Вещи подняли быстро, и в будущей детской зашумело новоселье. Рекой лилось вино, ручьем – коньяк, тост сменялся тостом, и через десять минут Ира забыла о глупых предчувствиях.

– Будьте счастливы! – желали гости.

– Всегда готовы! – отвечал Борис. Ира улыбалась и кивала.

А через месяц грянул ГКЧП.

Как и все, три дня они, не отрываясь, следил за новостями, а потом плюнули, съездили на Каспий и затеяли ремонт.

Славик вынес мусор, вернулся с синяком под глазом и заявил, что больше он тут один на улицу не пойдет.

Вокруг окруженного милицейской цепью обкома шумел митинг, старая власть держалась из последних сил. Борис отремонтировал окна, Ира поклеила обои в детской. Вместе взялись за большую комнату, и тут события закрутились с дикой скоростью.

Из далекой Эстонии в город приехал новый лидер, из Москвы вернулись защитники Белого дома, и старая власть не выдержала натиска. А Борис покрасил полы.

Город заполонили съехавшиеся с сел революционеры, перед Советом Министров начался бессрочный митинг. Мимоходом, поддавшись общей моде, снесли памятник Ленину, оставив на пьедестале один ботинок. Новый лидер обещал жизнь, как в Кувейте, и почему-то золотые краники. Из уст в уста поползли слухи: «Русских будут резать! Надо уезжать!» Начались игры вокруг выборов.

Ира через Министерство достала новый унитаз и шикарную зеленую ванну. Борис поменял трубы, положил кафель. Отец смастерил в туалете полочки. Славик записался в секцию настольного тенниса.

В октябре революционная пружина начала распрямляться еще быстрее, хотя казалось, что быстрее вроде и некуда. Прогремели бунты в СИЗО, закончившееся тем, что узников «прогнившего режима» выпустили на волю, и они с радостью включились в революционный процесс. Естественно, как могли. Вооруженных людей на улицах прибавилось. Гвардейцы это, ополчение или вчерашние обитатели тюрем, разобраться было невозможно. Да и какая разница – революция! В город зачастили высокие руководители из вроде бы еще столицы – то генеральный прокурор, то Руцкой, то Полторанин с Бурбулюсом. Чем они занимались? Наверное, политикой. Тоже, как умели.

Двадцать седьмого октября республика получила первого президента. В магазинах стремительно исчезали продукты. Похолодало.

Борис и Ирина с головой ушли в ремонт. Квартира преображалась на глазах, превращаясь в то, о чем они мечтали. Кухня – маленькая, но уютная, где продумана каждая мелочь. Детская – тоже небольшая, зато отдельная. На стенах веселые светлые обои, удобный стол для уроков, диван. А как блестела зеленая ванна, как отсвечивал новый, темно-зеленый кафель, как сверкали встроенные полочки!

Из цеха уехал еще один работник. Продал квартиру в Черноречье и купил домик в богом забытой деревне где-то под Ярославлем.

– Что ты там делать будешь? – спросил Борис. – Ты ж всю жизнь в городе прожил, кроме завода нигде не работал. Да и лет-то тебе далеко не тридцать. Не боишься?

– Я здесь боюсь, Алексеевич. Мне чеченец знакомый сказал, скоро погромы начнутся.

– Да мало ли кто что сказал? – удивился Борис.

– Не веришь? – усмехнулся пятидесятилетний мужчина. – А плакат не видел? «Русские не уезжайте – нам нужны рабы!» А про штампы в паспортах слыхал? Вот тиснут тебе туда волка чеченского – и куда тогда? Не веришь? Ладно, твое дело. Табачком не угостишь? Денег совсем не осталось.

Вечером восьмого ноября Борис укреплял скрипящие половицы в большой комнате. Ирина тушила нутрию, ароматные волны просачивались через закрытую дверь, лезли в нос, отвлекали. Тихо бубнил включенный телевизор, Борис, разрываясь между половицами и волнующим запахом, внимания на него почти не обращал. «Черт, это невозможно терпеть. Как же вкусно! Может…Стоп! Что это там?!»

– ... положение в Чечено-Ингушетии. Чрез…

Борис бросил отвертку, подбежал к телевизору, крутанул ручку громкости.

– …вычайное положение вводится по всей территории Чечено-Ингушской республики с пяти часов девятого ноября тысяча девятьсот девяносто первого года…

– Что случилось, Боря? – спросила, открывая дверь, Ира.

Борис вдохнул ринувшийся из кухни аромат, сглотнул слюну и убавил громкость.

– Чрезвычайное положение вводят. Черт его знает, как они это себе представляют? Что-то не очень мне…Ир, а готово скоро будет? ЧП не ЧП, а кусить-то хочется!

Ночью Бориса пару раз будил гул самолетов. «Тяжелые! Наверное, транспортные. Десант везут? Сказать?» Борис посмотрел на мирно спящую Ирину, тихонько поцеловал ее в шею и закрыл глаза.

Девятого город забурлил. Дороги перегородили бетонными плитами, на площади раздавали оружие. «Прямо Петроград в семнадцатом! – подумал, глядя на очередь перед грузовиком с оружием, Борис. – Жаль, Аланбека нет, можно было б и себе взять».

К вечеру стало ясно, что никакого ЧП нет, и не предвидится, и Борис вернулся к половицам.

Президент вступил в должность под аккомпанемент дождя с мокрым снегом и автоматной стрельбы. Борис посмотрел инаугурацию по телевизору и принялся за двери. Хотелось покрасить их «под дерево».

Ремонт до конца закончить не успели: слишком все-таки отвлекала национал-революционная круговерть. Правда, и осталось совсем немного. Новый год встречали у друзей – тогда они еще не знали, что это последний раз. За окнами падал легкий снежок, в квартире двенадцатиэтажки у роддома гремела музыка, звучали тосты, и казалось, что ничего не изменилось – все как обычно. Стреляют чаще? Подумаешь ерунда, Кавказ все-таки! Разговоры о будущем пошли только, когда все устали, да и то как-то вяловато. Первый раз Борис заметил, что друзья особо не откровенничают с ним на эту тему. Шушукаются между собой, а стоит подойти – замолкают, или сводят все к шуткам. Стало немного обидно: «Что это они? Чего боятся?» Борис вернулся к столу, налил водки, посмотрел на задремавшую в кресле Ирину. «Ну и бог с ними. За тебя, Ира! И за меня. За нас!» – и скривившись, выпил стопку до дна. Домой возвращались рано утром, по еще темным улицам заснувшего города. Под ногами скрипел тонкий снег, на улицах не было ни души. Лишь у Совета Министров дремали двое в камуфляже и с автоматами. Услышав шаги, один понял голову, и Ирина крепче вцепилась в руку мужа.

– Эй! – хрипло произнес охранник, снял автомат, направил ствол в небо и нажал на спуск. – С Новым годом?

Автомат сухо щелкнул. Охранник зевнул и рассмеялся.

– С Новым годом! – облегченно ответил Борис.

В январе квартира была готова. С особым удовольствием Борис доделал спальню. Последний штрих он сделал за один день, пока Ира была на работе. Повесил над тумбой для белья зеркало, рядом приделал бра, перед тумбой поставил пуфик. На тумбу поставил всю Иркину косметику и пошел пить чай.

Вечером Ира, увидев его довольное лицо, сразу прошла в спальню. Села на пуфик, посмотрела на себя в зеркало, зажгла свет. Посмотрела на Бориса, выключила свет, опять повернулась к зеркалу. Борис подошел, положил руки ей на плечи. Ира склонила голову, прижалась к его ладони, снова дернула за шнурок, зажигая бра.

– Нравится? – не выдержал Борис.

– Нравится, – дрогнувшим голосом прошептала Ира, – еще как нравится! Спасибо, Боря! Я же об этом столько лет мечтала…столько лет.…Жаль, что так поздно…

Борис нагнулся, посмотрел на отражение в зеркале.

– Э! Это что еще такое? – повернул Ирину к себе, промокнул губами одинокую слезинку. – Ирка, ты что? Ты же не плакала никогда? Перестань – все у нас будет хорошо!

В ту ночь Ира была неугомонна и как никогда смела. Дважды их души, переплетаясь, улетали на небо, дважды исчезала и, обновленная, снова появлялась вселенная. Смятая простыня свесилась с дивана, упало на пол ненужное одеяло. Тяжело дыша, Борис откинулся на подушку и закрыл глаза. В глазах загорались и гасли звезды. Борис улыбнулся, нащупал гладкое плечо и уткнулся в него носом.

– Не спи Боря, – прошептала Ира, – не спи. Ведь у нас сегодня новоселье?

– Новоселье… – так же тихо ответил Борис. – Волшебный лес. Но я больше не могу, Ирочка.

– А ты отдохни, я подожду, – Ира повернулась и положила голову ему на грудь.

Борис приоткрыл глаза, провел рукой по гладкой спине, снова зажмурился. Огоньки зажигались и гасли, зажигались и гасли.

– Ты уже отдохнул? – спросила Ира.

Борис молча покачал головой.

– Нет? – удивилась Ира и тихонько засмеялась: – А мы сейчас поможем!

Легкие пальцы пробежались по обмякшему телу, немного задержались на животе, опустились вниз.

– Ой! Действительно не отдохнул. Бедненький – совсем я тебя замучила.

– Это не я, любимая, – прошептал Борис, – Это он.

– Он? – улыбнулась Ира, и в почти синих глазах загорелся вызов: – Он? А если так?

Горячие губы прикоснулись к его груди, прошлись по животу, скользнули ниже. Глаза закрылись сами собой, в темноте опять зажгись звезды. Губы раскрылись, прижались, обволакивая, и Борис помчался к звездам. Ближе. Еще ближе! Еще! Вселенную пронзила терпкая судорога, Борис вздрогнул и дотронулся до звезд рукой.

 
Nie spoczniemy, nim dojdziemy,
Nim zajdziemy w siódmy las…
 

Отражаясь в зеркале, смотрело на них не выключенное бра.

Как один день проскочил февраль: нападения на военные городки, разгром поджог и взрыв складов конвойного полка МВД, продуктовые карточки, постоянные уточнения границ с Ингушетией, бушующие митинги. Мир стремительно менялся, угрожающе закручиваясь воронкой, не замечать этого уже становилось трудно. И они замечали, конечно. Замечали, но что толку? На жилье в России не хватало денег, ехать просто так – в неизвестность – не хватало решимости. И чем яростнее дули ветры, чем глубже увязал город в революционном угаре, тем сильнее их тянуло друг к другу. Ночью в спальне трехкомнатной квартиры включалось бра, и все тревоги улетали прочь. Далеко-далеко, на край земли. А что за окнами все чаще стреляли – что с того? Кавказ…

За февралем пролетел март, незаметно подошло лето. Ремонт давно закончился, и у Бориса появилось много свободного времени. Он ходил на книжный базар, водил Славика на теннис, сам там поигрывал, читал и как никогда много просиживал перед телевизором.

А посмотреть там было на что!

Дудаев предложил предоставить политическое убежище свергнутому руководителю ГДР Эрику Хонекеру. Широким жестом обещал оказать помощь голодающим Москвы и Питера. Министр внутренних дел и известный борец, чемпион мира и Олимпиады, битый час уговаривали с телеэкрана сбежавших из тюрем уголовников сдать оружие.

– Вы не мужчины! – нахмурив брови, говорил чемпион. – Вам поверили, а вы! Сдайте оружие или запишитесь в гвардию. Это последнее предупреждение!

Мэр города, за пять минут отчитавшись о проделанной работе, в течение следующего получаса рассказывал, какой у него замечательный пистолет. Филолог с горящими от возбуждения глазами спешил сообщить всем о своем открытии – чеченский язык является праязыком всех известных в настоящее время языков. Доказательства? Пожалуйста! Есть языки, где только два рода, есть, где три – как в английском или русском. А в чеченском их четыре! Что еще надо?

Почитать прессу тоже было интересно. В «Грозненском рабочем» на всю первую полосу напечатали обращение парламента Ичкерии к парламенту Великобритании. Англичанам предлагалось немедленно признать независимость Чеченской республики, взамен обещалось открыть им, англичанам, тайну их собственного происхождения. Но, видимо, редактор не выдержал, и тайна раскрылась на второй полосе этого же номера: предки англичан являлись выходцами из горной Ичкерии.

Весной из цеха уехал еще один человек, Виктор – начальник отделения. Народу помогать собралось много, контейнер заполнялся вещами на газах. Борис с Виктором остановились перекурить на широкой лестничной площадке старого, еще сталинских времен дома.

– А ты когда собираешься? – деловито поинтересовался Виктор.

Борис посмотрел в окно. Весеннее солнце заливало двор ярким светом, слепило глаза. На деревьях уже распустились первые листочки, в мусорке ковырялись вороны, сосредоточенно вылизывалась, развалившаяся на солнце кошка. Было тихо, пыльно и немного тоскливо.

– На какие шиши? – тихо спросил Борис. – Знаешь, сколько за мою квартиру дают?

Виктор промолчал.

– Ты, говорят, и работу нашел?

– Ага! – оживился Виктор. – Начальником установки. Жуков помог, он там теперь главным инженером. Слушай, может он и тебя устроит?

– Жуков? Да я его и не знал почти. Так – только по работе.

– Ну да, ты же с нами никогда ни на рыбалку, ни пива попить. И вообще.…Сразу домой, к своей. Чем она тебя так?..

– Витя!

– Молчу, молчу! – шутливо поднял руки Виктор и вдруг засмеялся: – А то еще зубы выбьешь! Как Погосову тогда. Что он про твою сказал?

– Витя! – угрожающе напрягся Борис.

– Не, Боря, все-таки ты псих! – пожал плечами Виктор, торопливо затянулся и выбросил окурок. – Ладно, не расстраивайся – все будет хорошо. Пошли, что ли, водка стынет.

Летом поток отъезжающих возрос. Борис раз шесть грузил вещи друзьям и знакомым. «Ты так профессиональным грузчиком станешь», – шутила Ирина. Борис принимал душ и снова включал телевизор.

Осенью во Дворце Спорта завода «Красный Молот», куда Славик ходил на теннис, остались работать всего три секции, народу тоже поуменьшилось. И все-таки, они работали. Книжный базар тоже заметно оскудел, впрочем, книг меньше не стало. Продуктовые магазины сверкали пустыми полками, на базаре цены стремительно ползли вверх. Нутрии, однако, по-прежнему продавались, а остальное Ирина доставала через министерство.

Славику купили в «Промавтоматике» компьютер, маленький сверкающий «Спектрум». Знакомый подсоединил его к телевизору, принес целую магнитофонную кассету с играми, и, когда по экрану побежали, долбя друг друга дубинками, маленькие человечки, Славик счастливо засмеялся и от неожиданности пукнул. С этого момента телевизор стали смотреть меньше: отец и сын сидели целыми часами, давя на кнопки, а по экрану летали самолетики, мчались яркие автомобили, и разделывался с врагами Робин Гуд.

Девяносто третий год встречали дома – друзья тихо и незаметно уехали, Борис узнал об этом случайно. Закрылась секция настольного тенниса, а Дворец Спорта, по слухам, должны были вот-вот отдать под казармы. Книжный базар еще работал.

На заводе сменился директор. Старый уехал в Россию, а новым оказался однокурсник Бориса, Алихан. Сразу стало легче с получением зарплаты: Алихан никогда не отказывал старому знакомому.

Завод постепенно останавливался, работало только несколько цехов, да и то далеко не на полную мощность. Почти то же самое происходило и на других заводах. Зато пышным цветом расцвели всевозможные самодельные «заправки». В ход шло все – сливали остатки из резервуаров, просверливали или простреливали трубопроводы, а то и просто копали ямы. За почти век грозненской нефтепереработки под городом образовалась целая линза из керосина, бензина, нефти и бог еще знает чего. Кое-где линза подходила почти к самой поверхности – только копни.

И копали.

Борис сам видел несколько ям разной глубины, из которых черпали бензинокеросиновую смесь. Как это потом очищалось, и что на этом потом ездило, Борис не знал. Но что-то, похоже, ездило, потому что у каждой ямы был один или несколько хозяев, ревностно следивших за суверенитетом.

Трубопроводы теперь не сверлили – их простреливали. Иногда не совсем удачно. Вечером к эстакаде, проходящей вдоль дороги, подъехала белая «шестерка». Милиционер с канистрами в руке подошел к трубопроводам, вытащил пистолет. Хлопнул выстрел, из трубы с ревом вырвалось пламя, стоящий на остановке народ бросился врассыпную. От машины остался обгоревший остов, от милиционера – горстка пепла.

В парке завода Анисимова сцепились в очереди на «заправку» несколько водителей. Один занервничал и дал по машине конкурента очередь из «Калашникова». Пуля пробила емкость с гексаном, та загорелась. Водители, забыв обо всем, дали по газам, работники парка вызвали пожарных. Подтянулись охранники, милиция. Емкость потушить не удалось, огонь перекинулся на вторую. А потом они, одна за другой, взорвались, и последняя, поднявшись в воздух на столбе ревущего пламени, вдруг замерла, повернула и, словно фашистская ФАУ, помчалась вдоль дороги. Народ рванул в стороны быстрее американских спринтеров.

Тащили с заводов все, что можно. Тащили цветной металл, пустые бочки, масляные выключатели, лабораторную посуду, оконные рамы. Что нельзя – тащили тоже. Прямо с территории ЦГФУ сперли здоровенный, метров пять в длину, холодильник-конденсатор. Видимо, позарились на нержавейку и латунные трубки. Оперативники из Следственного комитета только диву дались, увидев след от троса на заборе – явно тянули краном. Вокруг собралась куча зевак – охрана, пацаны на великах из Алхан-Юрта. Опера переглянулись и заговорили громко между собой:

– Все, достали! Дудаев вертолет дает, Алхан-Юрт облететь. Сказал, у кого во дворе найдут холодильник – всех с пулемета прямо с воздуха гасить.

Несколько пацанов вскочили на велосипеды. Через полчаса один вернулся: «Нашли трубу, нашли! В лесу была – не надо вертолет!» Следом приехали грузовик с холодильником в кузове и автокран. Через полчаса кран прямо через забор поставил холодильник на место. Дудаев, ясное дело, ни о вертолете с пулеметом, ни о холодильнике знать ничего не знал. Скорее всего, он даже о существовании ЦГФУ не подозревал…

О существовании Химзавода Дудаев знал точно: весной неожиданно нагрянул с инспекцией. Объехал несколько цехов, поинтересовался проблемами. Рабочих, живших в большинстве в Черноречье, волновало только одно – мягко говоря, усложнившаяся продажа квартир из-за действий Алдынского комитета. Об этом президенту, конечно, никто ничего не сказал, пожаловались только на перебои с зарплатой. Дудаев рассказал про экономическую блокаду и поинтересовался, почему завод не работает на полную мощность.

– Так завод Ленина сырье не дает, – сказал директор.

Дудаев вопросительно глянул на директора завода Ленина.

– Мы даем! – заявил тот.

Президент нахмурился.

– Оно не подходит, – попробовал объяснить директор Химзавода. – Слишком тяжелое.

– Тяжелое? – помолчав, переспросил президент и тут же принял решение: – Облегчайте!

– Понял, что делать надо? – спросил Алихан Бориса на следующий день. – Облегчать! А ты зарплату просишь… Ладно, давай подпишу.

Летом вновь поменяли деньги, и от Советского Союза теперь остались только паспорта. В августе, когда до конца срока обмена оставалось еще больше недели, Борис стал свидетелем занятной картины. Он ехал на троллейбусе из Микрорайона. Возле библиотеки Чехова троллейбус обогнал кортеж из нескольких автомобилей. Из головной машины высунулась рука с автоматом, раздалась длинная очередь. Пассажиры почти не обратили на это внимания: привыкли. Но следом из машины посыпались деньги, много денег. Разноцветные советские купюры летели по ветру, устилали асфальт, словно опавшие листья. Троллейбус резко остановился, водитель выскочил на дорогу и стал судорожно собирать деньги, запихивая их в карманы и за пазуху. Дверь троллейбуса он успел закрыть, и это позволило ему выиграть немного времени. Совсем немного: через несколько секунд двери открыли, и на мостовую выскочила целая толпа. Пять минут – и на асфальте не осталось ни одной купюры.

Осенью они продали квартиру, слишком быстро уж падали цены. Деньги несли домой в обычном полиэтиленовом пакете. Денег было много – несколько тяжелых пачек, похожих на кирпичи и, глядя на них, с трудом верилось, что купить на них сейчас в городах России можно разве что гараж. И то не везде.

В течение ближайшего времени эти несколько кирпичей должны были начать работать и подарить своим владельцам то, о чем они мечтали.

Борис занялся бизнесом.

Три человека – два чеченца и один армянин давно мечтали пристроиться к бурно процветающей продаже нефтепродуктов, и им не хватало немногого – наличности и некоторых знакомств. И то, и другое принес Борис. Схема была довольно проста – в Грозном покупались цистерны с нефтью, затем их перегоняли в Прибалтику и продавали. Цистерны по всему пути сопровождали двое из команды, обеспечивая с помощью взяток «зеленый путь». Деньги гнали назад наличкой, на обычной машине.

Три операции прошли, как по маслу. Кирпичей стало заметно больше; Борис и Ирина смотрели на них завороженным взглядом и видели трехкомнатную квартиру где-нибудь в Краснодаре или Саратове. А может, в Москве? Ведь если добавить совсем немного, хватит и на Москву, и родителям на домик в деревне. И идет все так хорошо. Еще всего лишь раз, один только разок.… Ох, как заманчиво!

И они решились.

Все прошло хорошо. Цистерны дошли до Латвии без задержек, покупатель расплатился сполна. Последний телефонный звонок был из Ростова: «Все идет по схеме – ждите». Через день третий участник группы должен быть встречать «купцов» на границе.

Они не появились.

Ни через день, ни через два.

Нашли их только через неделю. В Ростове. Обоих – и армянина, и чеченца. Избитых до неузнаваемости и с огнестрельными ранениями.

В морге.

Машина и деньги растаяли, словно их и не было.

Так же растаяли и мечты. Краснодар, Саратов и Москва снова стали такими же далекими и недоступными, как и Австралия, а мир опять съежился до размеров столицы непризнанной республики. Даже меньше.

Покраснели листья каштанов в опустевших скверах, полетели по ветру кленовые вертолетики – незаметно подкралась осень 94-го года.

Последняя осень.