Текст книги "Жмот и Жозефина"

8. Оазис, 15 июня, 2112 года, зоопарк

В минуты душевного смятения Президент Оазиса любил посещать зоопарк. Это его успокаивало и укрепляло в нерушимости избранных идеалов и точности взятых ориентиров. Зоопарк был его детищем, созданным по его инициативе и частично на его деньги. В зоопарке были представлены образцы фауны, которая существовала до Большой Лажи. Чудом уцелевшие особи животных отлавливались по всему континенту, с большим риском транспортировались специальными экспедициями полярников. Подлинные волки, лоси, медведи, настоящие ёжики, даже один жираф.

– Народ хочет видеть, к чему надо всем нам стремиться, – говорил Президент. – Мы наглядно должны демонстрировать простым людям великолепие истинной природы. А природа, извращенная Большой Лажей, не может служить настоящим людям. Она для мутантов. И будет уничтожена. Вместе с мутантами. Дайте только срок.

Сейчас Президент, переодевшись в цивильное и без охраны, прогуливался вдоль длинного ряда просторных клеток и с наслаждением вдыхал запах навоза. Этот запах казался ему тоже истинным, натуральным и фундаментально-почвенным. От медитативного созерцания зверюшек его отвлёк громкий детский плач. Президент обернулся.

– Боюся, мама, давай уйдёёём! – ревел упитанный карапуз лет шести.

– Смотри, коровка, – уговаривала молодая мамаша орущего малыша.

– Нееет, – надрывался ребёнок. – Коровки маленькие, с крылышками, это бабайка, я боюююся…

«Корова подлинная, долажовая» гласила табличка на клетке.

Президент вздохнул и направился к лифтам.

9. Поле, 15 июня, 2112 года

Пока Финка лежала над обрывом она ничего не хотела, только побыстрее умереть. С одной стороны гладкая отвесная стена с другой – бездонная пропасть. Выбраться наверх у неё не было никаких шансов, жрать тоже было нечего. Манечка умирала в Кирзачах, и никто не знал, что Финка пошла к Оазису через Разлом. Автомат быстро пришёл в негодность, а то бы она может и вправду застрелилась от отчаяния. А прыгать в жуткую, кипящую багровым туманом пропасть было очень страшно. Оставалось только тихо скулить.

Но потом словно ангел с небес появился этот скалящийся полярник и бросил ей конец тонкой, но очень крепкой верёвки. Финка, разрезая ладони, тут же принялась карабкаться, и Жмот заорал на неё матом, скинул верхонки и пластмассовый жумар. Когда Финка, наконец, выбралась наверх, Жмот спросил:

– А ты как трос на тот край закинула?

– Буропатроном.

– Ишь ты, – восхитился Жмот. Ему нравились сообразительные люди.

– А потом карабин оборвался, и я на эту полку свалилась, – сказала Финка, бинтуя порезанные пальцы.

– У Разлома и тем более над ним металлы приобретают суперпластичность, это даже дети знают, – сказал Жмот. – Чему вас в спецназе учат? Смотри.

Он снял с плеча автомат и легонько покачал его в руке. Ствол автомата мотался как резиновый.

– Если бы ты чуть дальше по тросу продвинулась, то прямо вниз бы ухнула. Понимаешь, бестолочь? – ласково спросил Жмот.

– Я не бестолочь, я Финка, – сказала Жозефина Корхонен.

– А я Жмот, – сказал Жмот.

– Спасибо, Жмот.

– Сочтёмся.

Финка серьёзно кивнула, и они пошли прочь от Разлома. Доценты секли за периметром, пчёлы щипали травку, всё было хорошо. Жмота посетило благодушное настроение, и он начал насвистывать «Yesterday».

– Мне очень-очень надо было спешить, – тараторила Финка. – Иначе я бы через Разлом не пошла, конечно, опасно это, все знают, что к Разлому лучше не соваться. Но там, в Кирзачах, умирает маленькая девочка. Манечка её зовут, Маша. Её из-за меня подстрелили. Били по мне, а ей шальная пуля досталась, понимаешь? Дикие напали, понимаешь, Жмот? Её фермеры лечат, но нужны лекарства, антибиотики нужны! Главное это антибиотики… А она горит вся и в сознание даже не приходит. Пулю достали, но организм у девочки слабенький, мутированный. Если она умрёт, я не знаю, что… Она такая… Она мне как сестрёнка!

Финка разрыдалась и остановилась, закрыв лицо перебинтованными ладонями. Ещё ни разу в жизни она так много не плакала, как сегодня. Жмот неловко приобнял Финку за плечи, пробурчал:

– Да ладно ты, может и не помрёт ещё, мутанты они живучие.

Финка глянула на него своими заплаканными голубыми глазищами и спросила:

– У тебя же есть полевая аптечка?

По мере удаления от Разлома металлы начали приобретать прежнюю форму и твёрдость и ствол калаша больно упёрся Жмоту в копчик. Жмот, поправляя, сердито дёрнул ремень автомата и сердито сказал:

– Я тебя из провала вытащил, мало тебе? Ещё и аптечку тебе подавай? Это всё, между прочим, денег стоит.

Ему было совершенно наплевать на фермерскую девчонку. Тем более мутанта.

– Слушай, Жмот, – хрипловатым шёпотом произнесла Финка. – У меня денег нет. Но я ради Манечки на всё готова.

Грудь у неё, как и положено, вздымалась, ресницы трепетали, воротник был соблазнительно распахнут и грудь… хорошая у Финки грудь, чего уж там. И Жмот чтобы отвлечься включил в голове калькуляцию. Нанять спеназовца в дальний рейс было по деньгам сильно дороже одной аптечки. Поэтому он сказал:

– Слышь ты, на всё готовая – у меня, между прочим, невеста есть. А вот лишний ствол в походе не помешает. Так что поможешь мне доцентов до Изгорвола довести.

– Согласна, – не задумываясь, ответила Финка.

– Денег за ходку не получишь, жрачка и патроны за мой счёт.

– Согласна, – повторила Финка. – Но ты стадо фермерам вернёшь.

– Что?! – Жмот задохнулся от возмущения.

– А ты не пыхти, – сказала Финка. – Я этих пчёлок сразу признала, из Кирзачей они. Фермеры на диких грешили, а это ты оказывается под шумок угнал. Поживиться решил? Вернёшь пчёл, а за аптечку я с тобой ходкой рассчитаюсь. Это я добрая такая, потому что ты меня спас. А то могу просто фермерам тебя сдать. Тогда и пчёлы, и аптечки, и снаряга в Кирзачах останутся, а вы в Поле останетесь. Мёртвенькими.

– А не проще мне тебя сейчас пристрелить? – спросил Жмот.

– Не пристрелишь, – уверенно ответила Финка.

– Почему?

– А потому что тот, который бы мог пристрелить, не отказался бы меня за аптечку трахнуть. И прежде чем из провала вытаскивать поинтересовался, есть ли у меня деньги.

Жмот от досады даже новыми зубами скрипнул. На глазах репутация рушилась! Эдак, чего доброго, в Робин Гуды запишут. Был такой весёлый альтруист, читал он про него. В «Топольке» точно засмеют, если узнают, как его девка развела. Но вот сама Финка нравилась Жмоту всё больше. Минуту назад умоляла о помощи, а теперь сама условия диктует. Такая не пропадёт.

– Всех не отдам, – твёрдо сказал Жмот. – Половину отдам.

– Согласна, – в который раз повторила Финка.

— Тогда так, – Жмот повернулся к доцентам. – Саша, дай-ка на карту глянуть!

Саша, недовольно выставив бороду, подошёл к Жмоту с Финкой, вытягивая из нарукавного кармана ту самую карту, о которой доценты ещё в Оазисе все уши Жмоту прожужжали. Он её перед выходом изучил, хохотнул про себя и ничего доцентам говорить не стал, решил ничего, пусть думают, что так оно и есть. Жмот поманил пальцем Финку и, когда она к нему шагнула, тем же пальцем ткнул в карту.

– Виадук знаешь?

– Знаю. Там недалеко анархисты наш взвод постреляли.

– А как ты вообще у фермеров оказалась?

– Так они меня раненую и подобрали.

– Странно, – сказал Жмот. – И свои тебя бросили, и анархист не добили, а фермеры выходит пожалели.

– Выходит так, – сказала Финка.

– Боевая задача у взвода какая была? – спросил Жмот.

– Формально это был обычный рейд, – ответила Финка. – Типа анархистов погонять. Но мы слишком далеко ушли на юг, обычно там рейды не проводятся. И направление у нас было – на Изгорвол.

Финка подумала, что только сейчас она выболтала служебную тайну случайным людям и в спецназе её за это уже точно к стенке поставят. И она поняла в этот момент, что никогда не вернётся в спецназ. Ни за что. Раньше она просто не хотела возвращаться, но теперь это стало целью её глупой жизни. Остаться у фермеров, во что бы то ни стало. Жить в Кирзачах. Финка очень надеялась на благосклонность Никиты Михалыча после возвращения пчёл. И ещё ей показалось очень странным, что эти странные доценты со странным проводником двигаются в сторону загадочного Изгорвола. Про который у фермеров говорили, что «ходить туда – смерти искать».

– Ладно, – сказал Жмот, доставая из рюкзака полевую аптечку. – Будешь ждать вечером у Виадука.

Карту он вернул Саше, но тут возник Паша, сильно озабоченный.

– Что-то мне это совсем не нравится, – раздражённо сказал Паша. – Сначала мы на сутки задерживаем движение экспедиции, уходим с намеченного маршрута. Теперь в состав группы включаем постороннего человека, совершенно не понятно, как здесь очутившегося. Судя по всему дезертира и саботажника. Как хотите, но я должен сообщить руководству о форс—мажорных обстоятельствах.

Он скинул рюкзак и достал из—под клапана портативную рацию, вытянул длинющую антену.

– Ух ты! – восхитился Жмот. – Дай позырить.

Средства связи после Большой Лажи стали редкостью. Электромагнитное поле Земли, так же как и гравитация, ускорение свободного падения, трение, да и вообще законы термодинамики вели себя зачастую произвольно. Лишь в редких накрытых куполами оазисах остатки человечества, подобно зверью в заповедниках, могли рассчитывать на стабильность природных явлений. А девяносто девять процентов территории планеты были во власти Поля: с мутантами, с чудовищным зверьём и непостижимой эволюцией, с новыми законами физики и химии, невероятными аномалиями, непонятными и малоисследованными артефактами.

Поэтому Жмот, выхватив у растерявшегося Паши рацию, с восторгом разглядывал яркий дисплей и слушал белый шум из динамика.

– Классная штука, винтажная, – наконец сказал Жмот, нажимая на кнопку «вкл/выкл».

– Дайте сюда! – возмущённый Паша попытался забрать у Жмота рацию.

– Э нет, – сказал Жмот. – У меня побудет.

– Послушайте, Жмот, – подал голос Саша. – Это уже слишком. Верните рацию!

– И не подумаю, – сказал Жмот, приподнимая от бедра ствол автомата.

У Саши и Паши оружие висело за спиной, лишь Таня успела перевести свой дробовик в боевую позицию. Но Финка уже тихонько приставила ей в спину свой ствол.

– Вы тоже меня правильно поймите, – сказал Жмот. – У ваших смежников мои родные в заложниках. Как на их судьбе ваши доклады отразятся, я не знаю.

– Если я не выйду на связь в назначенное время, их расстреляют! – выкрикнул Паша.

– А вот это врёшь. До получения сколь—нибудь достоверной информации никто радикальных решений принимать не будет. Так что мне будет спокойнее, если вас будут считать без вести пропавшими. Покамись.

Саша в сторону Жмота сделал успокаивающее движение рукой, придержал Пашу за плечо и сказал:

– Ладно. Покамись пусть так.

Он, передразнивая, форсировал слово «покамись», но Жмот лишь ухмыльнулся. Доценты удалились на совещание, в чём—то усиленно убеждая Пашу, который махал руками и тряс головой. Финка внимательно осмотрела содержимое аптечки: полный комплект антибиотиков, перевязочный материал, наркота, стимуляторы – всё на месте. Это было то, что надо!

Жмот тем временем проделал с половиной стада неприятную процедуру – каждую пчёлку, выбранную им для возвращения в Кирзачи, он сильно дёргал за рудиментальные крылышки. Пчёлы взвизгивали, какались от боли, но после такого надругательства уже отказывались признавать Жмота вожаком стада. А ему это и надо было.

– Финка! – крикнул Жмот. – Забирай копытных. И не забудь к вечеру на Виадук пришлёпать.

– Не забуду, – сказала Финка.

Она сорвала толстый прут, но пчёлы, при её приближении сами начали сторониться, подальше от Финки старались держаться. Так что прут ей не понадобился, двинулось малое стадо в сторону Кирзачей.

– Думаешь, не обманет? – спросил Саша. – Точно придёт?

– Не обманет, – уверенно сказал Жмот. – Ты же видишь, ей самой интересно.

А Финка гнала пчёл в Кирзачи и думала о Манечке, о Жмоте, о Изгорволе. Она понимала, что судьба её снова круто изменилась и совсем этому не радовалась. Но видимо так надо было Полю, о котором Финка пока ещё ничего не знала, хотя была умелым бойцом и по праву полагала себя человеком, приученным к жизни за куполом.

10. Поле, 15 июня, 2112 года

Капитан Карпов не считал себя опытным полярником, несмотря на сорок девять глубоких рейдов по самым отдалённым секторам Поля. В рейдах спецназовцев постоянно сопровождали проводники, и Карпов не раз поражался невероятному чутью этих отморозков, способных по им одним ведомым приметам опознавать гибельные аномалии. А как они умудрялись ориентироваться в постоянно меняющейся топографии Поля – без компаса, в зыбком ландшафте – это оставалось загадкой и отдавало мистикой. Но Карпов был человеком практичным, в мистику не верил, поэтому просто продвигался вперёд с максимальной осторожностью. Он взял за ориентиры геостационарные объекты – Разлом, Виадук, Руины – и потихоньку нагонял Жмота с доцентами. На ходу Карпов грыз козинаки, запивая витаминизированной водичкой. А курить капитан никогда не курил. Он с уважением относился к своему здоровью.

Карпов был служакой, твёрдо усвоившим принцип: «Ты начальник, я дурак…». Он не жалел и не уважал подчинённых, напротив, любил демонстрировать свою власть, третировал младших по званию, использовал служебное положение нагло и корыстно. Ему и в голову не пришло, что Президент явно перегнул палку, столь по—хамски общаясь с ним, строевым офицером. Нет, всю вину за перенесённое унижение он взвалил на Жмота, и теперь жаждал лишь одного – найти и убить. А заодно положить рядышком настырных доцентов, из—за которых и разгорелся весь сыр—бор. Но спокойно, без суеты, взвешенно и обдуманно. Чтобы самому ненароком не сгинуть в аномалии или не нарваться на пулю.

Неожиданно Карпов понял, что краснопесчаный овражек, вдоль которого он продвигался, знаком ему даже не внешним видом, а скорее запахом ароматной свежести зарослей мать—и—мачехи. Он вспомнил, что вон там, где ложбинка круто сворачивает влево, два месяца назад и был бой и в этом бою полегла половина его взвода. А таких потерь не случалось со времён миграции западных мутантов, и начались тогда у капитана неприятности по службе. Премии его лишили, поэтому и согласился он на выгодное, как сперва показалось, предложение доцентов – поприжать несговорчивого полярника. И денег—то взял, тьфу! – пятьсот рублей, а такие последствия…

Так и есть: за поворотом неопрятными холмиками лежали трупы спецназовцев. В своей работе Карпов давно забыл о брезгливости, и он хладнокровно прошёл вдоль останков, собирая личные жетоны бойцов. Оружие и снарягу забрали анархисты. Подбросив на ладони бирки, капитан подумал – что-то не так. Пятнадцать. А должно быть шестнадцать. Он внимательно оглядел поле боя и понял – нету этой строптивой девки, Корхонен!

11. Оазис, 15 июня, 2112 года, грузовые шлюзы

Грузовые шлюзы Оазиса были вечной головной болью Президента, предметом пристального внимания спецназа и источником крамолы, разврата и свободомыслия. Оттуда по уровням расползались инфекция, контрабанда и плюрализм. Туда сбегали от долгов, закона об обязательном размножении и слишком пристального внимания властей. Там у Жмота были обширнейшие связи, местное отребье симпатизировало циничному, но щедрому на выпивку полярнику. А Жмот, угощая шлюзовой сброд смажкой, всегда знал, кто сможет ему, когда надо будет, калиточку в периметре приоткрыть. Ну, «калиточка» это только так говорится, а вообще—то герметичные двустворчатые ворота сдерживали кумулятивный заряд гранатомёта и приводились в движение мощной гидравликой.

В этот раз его впустил дежурный на седьмом аварийном шлюзе – спившийся таможенник Витя Капустин. Служитель периметра был облачён в мятый мундир с плохо замытыми пятнами свежей блевотины и трясло его так, что не сразу ключами в замок попал. Витино гостеприимство обошлось Жмоту в сто рублей. Получив обычную мзду, таможенник побежал опохмеляться, забыв запереть калитку. Жмот сплюнул от досады. Надо было сунуть алкашу флягу с бухлом и все дела. Жмот всерьёз опечалился, что, судя по всему, за время, проведённое в больничке, подрастерял коммерческие навыки.

Жмот сам задвинул ворота и повёл стадо по тоннелю, слабо освещённому лампами дневного света. Лампы гудели, пчёлы цокали копытцами по бетону и ещё на пределе слышимости доносился какой-то гул, как будто много людей собрались в одном месте и делят деньги. Или уже морды бьют. Навстречу, шуганувшись от пчёл, словно впервые увидали мутированную живность, пробежали двое оборванцев с подозрительно оттопыренными карманами грязных камуфляжных штанов. Тогда Жмот на всякий случай тихонько сдвинул автомат ближе к бедру.

– … предупредить полярника, – услышал Жмот сдавленный шёпот за спиной.

– … не упирался!

– … сказать, не по-людски это.

Жмот цыкнул зубом, подавая сигнал пчёлам, и они остановились. Он быстро обошёл стадо и, уже находясь под прикрытием пчелиных туш, громко спросил:

– Что хотели, бродяги? Говорите, не бойтесь, я Жмот.

– … слыхал про него, – донёсся обрывок фразы.

Потом один шагнул вперёд:

– Знаем тебя, полярник, – хрипло сказал он. – Ты когда сотую ходку обмывал, бочонок пива нам выкатил.

– Было дело, – усмехнулся Жмот.

– Ты прямо не ходи, – продолжил хрипатый. – Заваруха там. Спецназ рейдом на шлюзы пошёл и не как обычно – проверка документов там, справка о недоимках – а начали тупо прессовать: били, в луноходы без разбора кидали. Ну, братва встрепенулась! Сейчас площадь у Семецкого перекрыли, толковище ведут. Но мы решили не дожидаться, когда до стрельбы дойдёт и слиняли.

– А дойдёт? – спросил Жмот.

– Как пить дать. Злые все – и наши, и спецура. Так что остерегись.

Бродяги сгинули в сумраке тоннеля, а Жмот в растерянности присел на корточки. Памятник Семецкому был центром нелегальной торговли, туда выходило большинство шлюзовых тоннелей. Там он и планировал по-быстрому спихнуть пчёл за полцены. Перед вечерним временем они бы влёт разошлись на мясо для многочисленных шлюзовых шашлычных. Теперь же приходилось думать, куда девать стадо до утра. Можно было отсидеться в одном из многочисленных боковых тоннелей, но вечером его будет ждать Финка и доценты.

– Вот же эпидерсия, – пробормотал Жмот.

Послышалась автоматная пальба. Жмот встал. На него шумно дыша и матерясь десятками глоток, неслась толпа инсургентов. А в спины им стреляли спецназовцы. Трассеры красиво рикошетили от металлических стен. Не раздумывая, на рефлексе Жмот стеганул длинной очередью по пчёлам (минус восемь тысяч рублей, твою мать!). Животинки попадали, образуя поперёк тоннеля импровизированную баррикаду.

– Прячьтесь! – заорал Жмот. – За туши валитесь!

Но люди, которым в спину летел свинцовый рой уже и сами без приглашения шлёпались за укрытие, плотно вжимались в окровавленные пчелиные шкуры. Немногие вооружённые отстреливались, но экономно, патронов у них было не густо. Спецназ же бил не щадя казённого боезапаса и уж тем более не щадя шлюзовых людишек, из-за которых доблестные воины, опора Президента и надежда выжившего человечества вынуждены скакать в грязных тоннелях, вместо того чтобы в стерильных условиях красного уголка прослушать политинформацию да и разбрестись по койкам. Жмот в спецназ стрелять не стал, он с ним пока не ссорился, а прилёг и начал высматривать пути отхода. Он помнил, что сзади, метрах в двадцати было ответвление. Быстро перебирая локтями, коленями, елозя животом по бетонке, Жмот пополз назад, волоча за собой рюкзак. Обгоняя его, на четвереньках пронёсся Витя Капустин. Даже в этом положении его изрядно пошатывало.

Юркнув в боковой тоннельчик, Жмот побежал. За спиной стреляли, орали, матерились, там была смерть: мучительная, бессмысленная и обидная, такая же, как и вся жизнь обитателей цокольного яруса Оазиса.

Жмот бежал пока хватило дыхания, потом брёл, спотыкаясь, потом он понял, что заблудился. Он выпил всю воду, под ногами шмыгали крысы. Это было плохим признаком, это означало, что занесло его совсем в нехоженые места, потому что крысы, хоть и пережили Большую Лажу без мутации, характером сильно изменились. Теперь они держались подальше от людей, что жрали неведомо и были очень, очень опасны, могли наброситься. И опять Жмот бежал, спотыкался и падал, и не было этому конца. Кололо в печени, не хватало воздуха, и поднималась из живота паника, которую он давил безжалостно со всей силы. Пытался отвлечься мыслями об убиенных пчёлах, упущенной выгоде, но понимал, что насрать ему сейчас на деньги, выбираться надо.

Тогда Жмот совершил поступок, граничащий с кощунством. Он активировал «джипоес». Этот артефакт был редким, одноразовым, стоил очень дорогого и никогда бы его Жмот не купил, не было у него таких денег. Он его в карты выиграл у пьяного Рубильника и отношения у них после этого стали чуток натянутыми, но «джипоес» прижимистый Жмот старому другу так и не вернул. На чёрный день хранил Жмот «джипоес», единственный свой капитал.

Жмот сжал арт в кулаке и выронил сиреневый клубок, который быстро покатился, оставляя за собой путеводную нить. Жмот, ориентируясь по тонкой синей линии, ещё долго плутал по бесконечным тоннелям, которые то сужались, то ширились вверх и в стороны, то были ярко освещены, а то погружались во тьму и неожиданно вышел на самую обычную купольную улочку, грязную, заставленную жмущимися друг к дружке разномастными домишками. Это была невероятная удача, он и не подозревал о существовании этого прохода. Это надо было запомнить и никому не рассказывать. Жмот стоял и хлопал глазами, не веря, что всё закончилось.

Он понял, что оказался на своём первом уровне, совсем рядом с родительским домом. Жмот посмотрел на часы. Не так уж и долго он скитался. Оказывается до заката ещё два часа, а до Виадука опытному полярнику в хорошем темпе не больше часа пути. Вот только не выдержит Жмот хорошего темпа, подустал, очень хотелось пить и есть. Надо было отсидеться, перевести дух и он решил зайти домой к родителям, ключи у него были. А когда он подошёл к домику, сколоченному отцом из панелей радиационной защиты, совсем уж настоящим шоком для Жмота стало то, что возле дверей родного дома он почуял ни с чем несравнимый запах. Пахло мамиными грибными щами.

Жмот мягко толкнул дверь и отец сказал:

– Заходи, ты как раз во время, сейчас ужинать будем.

Почувствовав, что на глазах наворачиваются слёзы, Жмот уселся за стол. Совсем у полярника нервы не к чёрту стали, пора видать, к молодильному озеру прогуляться.

– Хитоми заходила, – сказала мама, разливая щи по тарелкам.

– Это хорошо, – рассеянно сказал Жмот.

Он ложкой разбалтывал в щах соевую сметану и прикидывал, как бы поаккуратнее выведать, что было с родителями за последние сутки. Неужели доценты блефовали, и никто предков в заложники не забирал? За такие шутки Жмот не поленится Пашу, Сашу и Таню до жидкой земли довести да там и похоронить…

– Ничего хорошего, – сказал отец. – Скоро ей надоест ждать, и останешься ты без невесты. Могут и привлечь по административке. На первый раз, конечно, штрафом отделаешься, но потом сложнее будет хорошую девушку найти.

– Я уже много раз говорил! Пока не скоплю хотя бы тысяч семь – не женюсь. Я не хочу, чтобы мои дети росли в этой клоаке, не хочу, чтобы они стали полярниками! Не хочу даже чтобы Хитоми рожала здесь. Сразу надо купить большую квартиру на втором уровне, чтобы нормальная школа, больница, приличные соседи. Свадьба нормальная! Всё. А Хитоми подождёт, она девушка скромная, умненькая. Вы сами её подзуживаете, а я с ней давно обо всём договорился!

Жмот понял, что говорит очень зло, а ложка в его руке сильно дрожала. И что папа с мамой внимательно смотрят на эту самую ложку. Он похлебал немного щей и сказал:

– Простите меня. Устал я немного. Заказ сложный, на Изгорвол группу провести, а время поджимает.

Папа с мамой переглянулись. Ну, сейчас начнётся, напрасно Жмот про ходку заикнулся. Будут прорабатывать. Не одобряли родители его профессии. Опасно и недостойно. Полукриминально. Все полярники отребье и маргиналы. Надо найти нормальную работу. Отец поможет устроиться на шахту (ага, проходчиком, зарплата аж 200 рэ!). И т.д.. Всё это Жмот знал наизусть и понимал, что папа с мамой просто сильно за него боятся, смертность среди полярников была высокой. Но это среди новичков. А Жмот бродяга уже матёрый. Однако прорабатывать его не стали, напротив, отец очень заинтересованно спросил:

– А что ты знаешь об Изгорволе?

– Да, разное болтают, – растерялся Жмот.

– Например?

– Ну, что нет его вовсе, а только легенда. Что там клондайк артефактов. Что там время вспять идёт. А! Ещё, что там живёт Кащей Бессмертный.

На последних словах папа с мамой радостно захохотали.

– Правильно, Кащей. Кащеев Еремей Йонович, – сказала мама. – И вряд ли он бессмертный, он нашего возраста, чуть старше.

– Вы что-то знаете? – спросил Жмот.

– Немного, – ответил отец.

– Так что такое этот Изгорвол?

– Рай на Земле, – насмешливо сказала мама.

– Изгородь высоковольтная, – сказал отец.

– Что?! – воскликнул поражённый Жмот.

– Что слышал. Изгорвол – изгородь высоковольтная.

Отец встал из-за стола и пошёл рыться в старых бумагах, которых у него хранился целый сундук. Он доставал пыльные папки и приговаривал:

– Я же им разметку и делал… Это было всё засекречено… С меня подписку брали о неразглашении. Руководил Кащеев, мы с ним были немного знакомы. Проект намечался грандиозный, но что-то они с Президентом не поделили. Вроде бы Кащеев начал проводить несанкционированный социальный эксперимент, а руководство требовало данных по физике Поля. И Кащеев объявил об автономности Изгорвола. Точно знаю, что туда была военная экспедиция, но никто из вояк не вернулся. И всем причастным железно приказали забыть о существовании объекта.

– В библиотеке, в спецхране наверняка лежат отчёты по проекту «Изгорвол», но у меня уже нет допуска, – печально сказала мама.

А отец протянул ему карту. Да, это была карта сделанная мастером своего дела, не та фитюлька, что подсовывали доценты. На этой карте зоны материковой стабильности были обозначены с предельной точностью, и красным пунктиром тянулась ниточка периметра, подписанная «Изгорвол – 220v».

– Спасибо, – сказал Жмот. – Ну, мне пора.

– Береги себя, – сказала мама.

Жмот скорее, пока не начались обнимания-расставания, подхватил рюкзак, но с порога всё-таки вернулся, снова сел за стол и выпил чаю с банановым вареньем, и послушал о хорошей девушке Хитоми, на которой надо скорее жениться, и про цены на рынке, которые взлетели опять выше крыши, и про тарифы на электричество, привязанные к курсу рубля, и про мамину бессонницу, и про папин радикулит.

А напоследок отец сказал:

– Может быть и хорошо, что тебя какое-то время под куполом не будет. В газетах последнее время много пишут о стабильности и процветании, значит жди новой пакости от Президента. А ты со своим характером непременно в эту пакость вляпаешься.