Текст книги "Канцелярская крыса. Том 2"

Глаза мистера Беллигейла неприятно потемнели.

– Я бы так и сделал в обычной ситуации. Однако не могу. Все портовое оборудование тоже подключено к общей машинной сети. Это целостная система управления, которая подчинена «Лихтбрингту». И сейчас вся она оказалась намертво заблокирована.

У Герти отчего-то пропало желание улыбаться. Интересно, как пахнет аммиак?.. Этого он не знал, но поймал себя на том, что стал делать куда более короткие и осторожные вдохи. И что впервые испытывает облегчение от того, что в кабинете второго заместителя нет окон.

– Что за ерунда! В конце концов, это всего лишь машина. Почему бы вам просто не обесточить ее?

– Уже пытались, – отрывисто сказал мистер Беллигейл. – Кажется, это системный сбой. Переключатели, переводящие аппаратуру в ручной режим, вышли из строя. Автоматические двери заблокированы. У технического персонала даже нет доступа к оборудованию.

– То есть «Фокалор» взбунтовался?

– Инструменты не бунтуют, полковник, – отчеканил мистер Беллигейл. – Речь идет о кратковременном техническом сбое. Техники Канцелярии уже ищут способ вернуть нам управление.

– А что, если попросту перерезать кабель, который питает «Фокалора»?

– Невозможно. У каждого блока множество резервных линий питания. На случай серьезных повреждений всей сети. «Лихтбрингт» строился со значительным запасом прочности, он способен выдержать выход из строя большей части своих узлов, но при этом продолжить работу.

– Но ведь в его конструкции есть выключатель? – на всякий случай уточнил Герти.

И испытал безмерное облегчение, отразившееся румянцем на щеках, когда мистер Беллигейл кивнул:

– Есть. У любого прибора есть выключатель.

– Тогда, быть может, пришло время его повернуть?

Герти машинально оглянулся, окидывая взглядом кабинет мистера Беллигейла. «Где бы ни был расположен этот выключатель, – подумалось ему, – кому-то пришлось немало постараться, чтобы замаскировать его в спартански обставленном кабинете второго заместителя. Может, скрытая панель в стене?..»

Ему не понравилось то молчание, с которым мистер Беллигейл рассматривал свои ухоженные ногти. Мистер Беллигейл ему тоже не нравился, но его молчание почему-то не нравилось еще больше. А если начистоту, то попросту пугало.

– Здесь мы столкнемся с небольшой проблемой, полковник.

– В чем дело?

– То, что вы называете выключателем, находится в центре управления «Лихтбрингта». Он расположен на большой глубине в тоннелях под Канцелярией. Кроме того, он надежно защищен и экранирован от любого постороннего вмешательства.

– О Господи! Только не говорите, что у вас нет туда доступа!

– Есть, – спокойно сказал мистер Беллигейл. – По счастью, я являюсь одним из трех человек в Канцелярии, у которых есть личный код доступа, позволяющий туда попасть.

– Не пора ли в таком случае им воспользоваться?

– Иного выхода у нас не остается. Я немедленно созову аварийную команду и отправлюсь туда в сопровождении техников. Необходимо остановить машину прежде, чем она сможет всерьез навредить городу.

– Кажется, вы не испытываете удовольствия от этой мысли?

– Совершенно не испытываю, полковник. Дело вот в чем: отключить машину, подобную «Лихтбрингту», – не то же самое, что потушить газовый рожок на кухне. Это сложнейший аппарат, который все еще продолжает функционировать, хоть и со сбоями. Вам, часом, никогда не приходило в голову отключить идущий полным ходом локомобиль, лишив его управления и превратив в неуправляемый снаряд? «Лихтбрингт» так глубоко внедрен во многие службы города и его процессы, что сделался их неотъемлемой частью. Никто не может предсказать, какой ущерб получит Новый Бангор, если мы повернем, как вы выразились, выключатель.

– За все время вы ни разу не останавливали машину? – недоверчиво спросил Герти.

Мистер Беллигейл развел руками.

– Ни разу. Не было нужды. Поэтому моя задача, как временно исполняющего обязанности главы Канцелярии, предусмотреть все возможные риски и осложнения.

– Исполняющий обязанности? А разве мистер Шарпер…

– Мистер Шарпер в данный момент отсутствует на острове.

Герти уставился на второго заместителя в немом удивлении.

– Но разве… Я думал…

– Что такое, полковник?

– Я полагал, что за последние два месяца в порт не заходило ни одно пассажирское судно. А дирижабль стоит на ремонте. Как мистеру Шарперу удалось покинуть остров?..

Он немедленно пожалел об этом вопросе. Несмотря на то, что пламя в глазах мистера Беллигейла было бесцветным и невыразительным, обжигало оно не хуже настоящего.

– Это не самый насущный вопрос сейчас, полковник. Предлагаю вернуться к нему после того, как мы найдем способ обуздать капризничающую машину.

– Да, конечно, – пробормотал Герти. – Вы правы, нельзя терять времени. Так значит, никто точно не знает, как отключить машину?

– Этого я не говорил. Я лишь сказал, что машину никогда прежде не отключали. И едва ли на острове найдется человек, который сможет утверждать, с чем мы столкнемся, отключив «Лихтбрингт».

– Но ведь есть чертежи, схемы… – растерянно произнес Герти.

– Этого мало, как мало медицинского атласа для того, чтоб провести сложную хирургическую операцию, полковник. Это всего лишь схемы. Нам нужен человек, который доподлинно разбирается в механической и логической начинке.

– А техники? У Канцелярии же есть собственный технический штат!

– Боюсь, в данном случае от них будет мало толку.

– Разве разбираться в устройстве машины не их обязанность?

– Они всего лишь инженеры и обслуживающий персонал. Превосходно разбираются в магистралях высокого давления, тяговых передачах, практической механике, протоколах связи, гальванике… Но никто из них даже близко не представляет, как устроен «Лихтбрингт». Я имею в виду его истинное устройство.

– А… а вы? Я слышал, вы принимали участие в постройке машины.

Мистер Беллигейл вздохнул.

– Рабочий, который всю жизнь подает камни, не становится от этого архитектором. Я и в самом деле принимал участие в разработке и монтаже отдельных узлов «Лихтбрингта» и даже могу похвастаться тем, что знаком со многими его принципами и алгоритмами. Но не более того. Боюсь, в мире есть лишь один человек, который в полной мере понимает, что такое «Лихтбрингт».

– Кто это?

– Профессор Карл Готфрид Нейман.

– Кажется, я уже слышал это имя…

– Вероятно. Его математический гений и создал эту машину.

– Тогда вызовите его немедля! – воскликнул Герти, нервно сжимая пальцы. – Этого вашего профессора Неймана! Отправьте за ним клерков на автомобиле, пусть вытащат его из кровати и доставят сюда! Черт возьми, эта свихнувшаяся машина может причинить городу множество бед, если не приструнить ее!

Мистер Беллигейл поднял на Герти свои бесцветные и невыразительные глаза, от взгляда которых ему впервые не захотелось чем-нибудь прикрыться. Возможно, оттого, что в этот раз в них не было ничего зловещего. Одна лишь опустошенность.

– Вы не понимаете, полковник. Профессор Нейман никак не может быть доставлен в Канцелярию, даже если я подниму на ноги всех своих крыс.

– Но отчего, черт подери?

– Оттого, что никто не знает, где его искать. Профессор Карл Готфрид Нейман пропал без вести полгода назад.

* * *

Подземелья Канцелярии мгновенно оправдали все худшие предположения Герти.

Как ему и представлялось, в них оказалось темно, сыро и в высшей степени неуютно. Настолько, что временами он не без ностальгии вспоминал свой собственный кабинет, теперь уже казавшийся проникнутым комфортом и по-своему приятным.

Это было даже не подземелье, а целая разветвленная сеть тоннелей, тянущихся, судя по всему, на много миль под городом.

«Крысиные норы, – подумал Герти с отвращением, вжимая голову в плечи. – Тесные, вонючие и темные норы. Теперь ясно, отчего Новый Бангор порой выглядит столь зловеще. Все его недра изгрызены, как кусок забытого в кладовке сыра…»

Справедливости ради, стоило отметить, что тоннели не были столь узки, как представлялось Герти поначалу. Их диаметр был достаточно широк для того, чтоб он и мистер Беллигейл могли свободно идти плечом к плечу, а сопровождающие их техники, двигающиеся впереди, – нести многочисленные баулы и саквояжи с оборудованием. Лампы здесь были редки, да и те, что горели, имели привычку часто мигать или даже тухнуть, погружая тоннели в непроглядный мрак, от которого у Герти стыли пятки. По счастью, у всех имелись с собой гальванические фонарики, помогавшие разгонять темноту.

Кроме того, тут царил отвратительный запах, характерный для всех помещений, расположенных ниже уровня земли. Пахло затхлым, кислым и гнилым, как обычно пахнет в погребе, давно заброшенном хозяевами, где все содержимое успело прогнить и прорасти.

И насекомые. Герти отчего-то полагал, что в безлюдных тоннелях под Канцелярией должно быть безжизненно, но ошибся и тут. Подземные тоннели кишели насекомыми, причем временами попадались столь жуткие, что сам Александр Халидей[11]11
  Александр Генри Халидей (1807–1870) – ирландский энтомолог.


[Закрыть], пожалуй, счел бы разумным пуститься от них наутек. Некоторые из них ползали по бетонным стенам, извиваясь самым отвратительным образом, некоторые копошились под ногами, впервые за свою недолгую жизнь, должно быть, оказавшись на свету. Герти то и дело приходилось переступать наибольшие их скопления и надеяться, что какой-нибудь представитель фауны Нового Бангора не шлепнется ему на голову.

А еще здесь можно было разглядеть истинные корни «Лихтбрингта». Из бетонных сводов над их головами выглядывало бесчисленное множество маслянисто блестящих труб и гофрированных кабелей. Все они тянулись хаотично, переплетаясь временами друг с другом так плотно, что можно было представить их сетью хищного подземного паука.

Герти уже трижды пожалел о том, что сунулся сюда, а не остался ждать техническую команду наверху. Если здраво рассуждать, какой в нем здесь толк? Он ничего не смыслит в механике, не говоря уже о потрохах сложнейшей счислительной машины. Он не любит темноты и сырости. А еще его охватывает дрожь при виде мистера Беллигейла или кого-то из его крысиной своры. Но нет, вызвался идти с ними. И зачем? Рисовался? Хотел произвести впечатление?.. Ну не дурак ли?

– Не самое удачное место для размещения важного оборудования, – пробормотал Герти, чтобы хоть на миг нарушить тягостную и липкую подземную тишину.

– Наилучшее место, – возразил мистер Беллигейл.

Он тоже был вооружен гальваническим фонариком, но даже не подумал сменить свой черный костюм на что-то более подходящее для подземных прогулок и практичное. Оттого время от времени сливался со здешней темнотой, будто бы растворяясь в ней.

– Все каналы связи «Лихтбрингта» многократно дублированы и защищены. Они разрабатывались для самых неблагополучных вариантов, включая извержение вулкана или бомбардировку острова вражеским флотом. Центральный пульт управления машины требовалось расположить как можно дальше от всего, что представляет для него потенциальную опасность. По сути, он заперт в бронированном подземном саркофаге и защищен многотонными дверями, по надежности превосходящими даже банковские.

Герти с отвращением оторвал от своего саржевого пиджака клок липкой паутины.

– Не очень-то ухоженное местечко. Кажется, «Лихтбрингт» не очень-то часто принимает гостей?

– Он не требует постоянной заботы, – невозмутимо отозвался мистер Беллигейл, в очередной раз сливаясь с темнотой. – Мы проводим ежегодную инспекцию центра управления, но ни разу нам не приходилось вмешиваться в его работу. Разве что подновить краску.

– То есть этого железного болванчика не требуется даже смазывать и чистить от ржавчины?

– Совершенно верно. Его срок автономности составляет около восьмидесяти лет. «Лихтбрингт» необычайно надежен. Раз в год я спускаюсь сюда, убеждаюсь, что все работает как часы, и ухожу. Дверь в центр управления после этого блокируется и опечатывается. И еще год эти тоннели не знают человеческого присутствия. Еще одно подтверждение математического гения профессора Неймана.

Мистер Беллигейл неразборчиво выругался, поскользнувшись на куске слизкого мха.

– Прекрасная задумка, – согласился Герти, стараясь ступать след в след за ним. – И очень досадно, что ваш математический гений в данный момент не может разделить наше общество.

– Я тоже предпочел бы, чтоб профессор присутствовал здесь. Но, как видите, есть вещи, неподвластные даже Канцелярии.

– Вы знали его? – помолчав, спросил Герти. Тишина делала подземное царство еще более зловещим и давящим.

– Разумеется. Впрочем, не могу сказать, что хорошо. Профессор не из тех людей, с которыми все стремятся водить дружбу. Приятелями мы не были.

«Еще бы, – подумал Герти с неприязненным мысленным смешком. – Человек, способный назвать мистера Беллигейла приятелем, должен быть смертельно пьян или же безумен от рождения!»

– Расскажите про него, – попросил Герти.

Мистер Беллигейл отозвался не сразу. В свете фонаря стекла его пенсне горели завораживающим лунным блеском.

– Профессор Карл Готфрид Нейман родился в тридцать втором году. Немец. Кажется, из Кенигсберга. Одно время был профессором в Базеле, потом некоторое время преподавал в Тюбингене и Лейпциге. Специализировался на дифференциальных уравнениях и алгебраических функциях. Уже в Лейпциге увлекся новым для себя направлением, стал изучать формальные системы, математическую логику и булеву алгебру.

– Едва ли это что-то мне говорит, – признался Герти. – Математические изыскания никогда не были моей сильной стороной.

– Возможно, это к лучшему. Некоторые люди, имевшие удовольствие быть хорошо знакомыми с профессором Нейманом, утверждали, что он был немного… оторван от жизненных реалий. Честно говоря, у меня тоже сложилось подобное впечатление.

– Он был сумасшедшим? – уточнил Герти.

– Едва ли. Но, как и все математики, был чудаковат.

– Если учесть, как далеко его занесло от Лейпцига, обычным чудачеством это уже не объяснить. Почему он покинул Европу? С каких пор среди математиков возникла мода покорять джунгли Полинезии? Или он полагал, что с удалением от центра цивилизации значение числа пи будет меняться?

Кажется, мистер Беллигейл усмехнулся. Но, вероятнее всего, это был лишь оптический обман, вызванный преломлением света.

– В семидесятых годах он разрабатывал свою концепцию счислительной машины. Прообраз «Лихтбрингта». Тогда это было на уровне недоказуемых концепций и смелых предположений. Даже, пожалуй, дерзких. Говорят, профессор Нейман в своих изысканиях забрался даже глубже, чем отважные исследователи-натуралисты осмеливались забираться в неосвоенные и дикие полинезийские джунгли…

– Не смог найти финансистов для своего детища? – понимающе кивнул Герти.

– Не смог найти ни единого человека, полагающего это возможным. Джордж Буль[12]12
  Джордж Буль (1815–1864) – английский математик и логик, один из основоположников математической логики.


[Закрыть], британское светило математики, называл эксперименты Неймана в логике бессмысленными забавами, а Феликс Клейн[13]13
  Феликс Х. Клейн (1849–1925) – германский математик.


[Закрыть] разгромил все его изыскания в области автоморфных функций. Некоторое время Нейман пытался найти единомышленников в Италии и России, но в восемьдесят пятом году был вынужден оставить Европу.

– Только из-за того, что не смог найти единомышленников? – недоверчиво уточнил Герти.

Ему сложно было представить, что профессор европейского университета мог решиться на подобную авантюру. И что не сбежал из Нового Бангора без оглядки, обнаружив, что происходящие на острове события зачастую имеют мало общего с какой бы то ни было логикой.

– Были и другие причины, – неохотно сказал мистер Беллигейл. – Профессор отличался весьма специфическими взглядами и в некоторых прочих предметах.

– О боги.

– Это нередко бывает с выдающимися людьми. Как, например, с Джордано Бруно.

– Профессор взялся за философию?

– Именно. Он полагал философию математической дисциплиной, неразрывно связанной с логикой. И даже успел разработать несколько интересных философских концепций.

– Вероятно, они тоже опередили свое время? – предположил Герти.

– Быть может. Я не вдавался в подробности. Знаю лишь то, что эти концепции окончательно испортили его реноме[14]14
  Реноме (фр. renommee) – репутация, слава.


[Закрыть], как выражаются французы. Кроме того, его чуть не отлучили от церкви.

Герти присвистнул.

– Воистину, талантливый человек.

– Некоторые клерикалы посчитали, что теории Неймана выходят далеко за рамки математики и философии и вторгаются в области морали и религии. Впрочем, ничего конкретного я вам сообщить не могу, полковник. Дело быстро замяли, а я слабо интересуюсь европейской теологией.

– Понятно, отчего он перестал быть желанным гостем в европейских университетах, – заметил Герти. – Но Полинезия?.. Не слишком ли он переусердствовал в попытке убраться подальше от церкви и коллег-недоброжелателей?

Мистер Беллигейл щелчком длинных пальцев сбил с лацкана какое-то извивающееся насекомое.

– Про него в свое время рассказывали много слухов не самого лестного содержания. Обвиняли, к примеру, в любви к спиритизму и оккультизму.

– Спиритизм научно обоснован! – поспешил сказал Герти. – Мне приходилось читать весьма убедительные статьи на этот счет. Даже сэр Конан Дойль считает его научно доказанным. Но оккультизм…

– Полагаю, всего лишь нелепые домыслы. Профессор Нейман, без всякого сомнения, был чудаковат, но не безумен. Я знаю это наверняка, поскольку в течение нескольких лет постоянно с ним общался.

– Он сам вызвался построить на острове счислительную машину?

– Да, это был его прожект. Крайне дорогой, крайне странный, но мы с мистером Шарпером сочли возможным пойти на некоторый риск, обеспечив ему надлежащее финансирование. И не имели повода пожалеть об этом. До сегодняшнего дня.

– Профессор Нейман был главным проектировщиком?

– Я бы сказал, единственным. На острове не нашлось ни одного человека, который смог бы в полной мере усвоить его математические выкладки. Мне даже кажется, что не нашлось бы таких и в Европе. Слишком смело, слишком парадоксально… Разумеется, вся система монтировалась силами техников Канцелярии. У нас есть самые подробные и детальные схемы всех паропроводов, трансформаторов, котлов и реле, но это всего лишь совокупность узлов, не более. Профессор Нейман был единственным человеком, который доподлинно знал, как работает его машина.

– Вы строили то, чего сами не понимали? – недоверчиво спросил Герти.

Его слова вызвали на лице мистера Беллигейла странное выражение, которое сложно было трактовать из-за неверного освещения.

– Любой деревенский мясник знает, как устроена корова, но попросите его объяснить принципы работы ее органов, и он неизбежно сядет в лужу. Все узлы «Лихтбрингта» были понятны сами по себе, но в совокупности, будучи соединены воедино, они представляли собой нечто… крайне сложное. Даже парадоксальное.

– А теперь профессор пропал.

– Полгода назад.

– Бесследно пропадают лишь носки и запонки, – пробормотал Герти. – Но не люди. Не мог же он покинуть остров?

– Он не покидал острова, – твердо сказал мистер Беллигейл. – Это точно установлено. Ни морем, ни воздухом, ни каким бы то ни было способом. Но и на острове его нет. Мои крысы перекопали каждый дюйм, но без малейшего успеха. Ни единого следа.

– Похищение? Вы сами упоминали германских шпионов, может…

– Нет. Маловероятно. В его опустевшей квартире не было следов борьбы. В один прекрасный день он попросту вышел и не вернулся. При нем не было ни денег, ни вещей. Он не захватил даже чековой книжки или очков. И больше его никто не видел.

– Должно быть, чрезвычайный случай.

– Разумеется. Мистер Шарпер был в ярости. Мы перевернули город вверх дном, но не смогли найти даже отпечатка профессорского ботинка. Проверяли последние притоны в Скрэпси и самые захудалые гостиницы, допрашивали даже угольщиков, но тщетно. Совершенно необычный случай. Профессор умудрился обвести вокруг пальца наших опытнейших агентов, сделать то, чего до сих пор не удавалось даже профессионалам. А ведь он всю жизнь провел в кабинете и вдобавок страдал астмой. Поиски продолжаются до сих пор. Негласные, разумеется, нам ни к чему лишний шум. Но они по-прежнему безрезультатны.

– Разве не благоразумно было отключить машину, коль скоро единственный на острове человек, знакомый с ее работой, растворился без следа?

– Машина работала. Мы проверили все ее блоки и не нашли никаких отклонений от заложенных профессором алгоритмов. С создателем или без него, «Лихтбрингт» неуклонно выполнял все свои функции. Этого было достаточно. Кроме того, его монтаж обошелся совсем не дешево. Не в обычаях Канцелярии бросать деньги на ветер.

– Значит, у вас нет никаких предположений о его судьбе?

Мистер Беллигейл пожал плечами.

– Предположений множество, но подтвердить их не в наших силах. Наиболее вероятная версия гласит, что профессор Нейман отправился гулять по скалам вдоль моря. Как и полагается ученым, он был рассеян, да и немолод… Ну а тело унесло далеко в открытое море.

Герти мысленно усмехнулся. Профессор Нейман, кажется, все-таки нашел способ покинуть проклятый остров. Возможно, это был единственный способ, оказавшийся в его распоряжении… И, как знать, существуют ли иные?

Задумавшись, Герти весь остаток пути хранил молчание.

* * *

Против его ожиданий, сердце «Лихтбрингта» оказалось не в столь плачевном состоянии, как технические тоннели под Канцелярией. Еще на подходе к нему Герти ощутил, как меняется обстановка. На смену ледяной подземной сырости пришла неожиданная сухость, бетон свода оказался заключен в надежные стальные конструкции, а неверный свет редких ламп сменился превосходным освещением, которое изливалось из больших стеклянных плафонов. Пожалуй, это можно было даже принять за тоннель лондонского метро, если бы не отсутствие рельсов.

– Почти пришли, мистер Беллигейл, – сообщил один из техников, оборачиваясь.

Может быть, даже тот самый, что парой часов ранее ремонтировал терминал Герти. А может, и совершенно другой. Все служащие Канцелярии выглядели на одно лицо, и Герти давно бросил попытки распознать их. Это было не проще, чем распознать отдельных крыс в скученной крысиной стае.

Мистер Беллигейл кивнул, показывая, что услышал. Двигался он резко, порывисто, отчего казалось, будто под плотной черной тканью укрыты не мышцы, а стальные тяги и шарниры. Даже голову он поворачивал неестественно быстро, всякий раз застигая Герти врасплох. Может, он сам – обособленная часть «Лихтбрингта», оторвавшаяся от паутины проводов и живущая сама по себе?.. Герти не стал задумываться на этот счет, он и без того последние пару часов ощущал себя подавленно.

– На всю работу не должно потребоваться более двух минут, – ледяным голосом произнес второй заместитель, обращаясь к подопечным. – Я срываю пломбу, потом ввожу код, потом открываю дверь. И вы немедленно приступаете к работе. Отключаете от «Лихтбрингта» все четыре блока. Перекрываете трубопроводы, обесточиваете проводку, блокируете все контуры.

– Хватит и полутора, – ухмыльнулся один из техников, поигрывая разводным ключом. – Четвертуем мистера «Лихтбрингта» быстрее, чем он успеет моргнуть лампочкой.

Остальные негромко засмеялись. Их было около полудюжины, все похожи друг на друга, как родные братья. И все застывали под взглядом мистера Беллигейла, безотчетно стискивая зубы.

– Меньше самоуверенности, Ильям, – отрывисто сказал второй заместитель, разглядывая свой ожидающий команды крысиный выводок. – Он рассчитан на перебои с питанием и разрушение снабжающей инфраструктуры на пятьдесят процентов. Поэтому необходимо сделать все слаженно и быстро. Быстрее, чем главный вычислительный центр сообразит, что более ничем не управляет.

– Будет выполнено, мистер Беллигейл. В две минуты.

– Отлично. Проверьте свои инструменты, мы уже пришли.

Герти и сам это заметил.

Тоннель закончился внезапно, превратившись в настоящую подземную площадь, достаточно просторную, чтобы там уместился локомотив. Даже потолки здесь были высоки, отчего терзавшая Герти последние полчаса клаустрофобия ослабила свою хватку. Впрочем, более уютно он себя ощущать не стал. Свет гальванических ламп казался неживым, слишком едким, а высокие потолки не отвлекали от мысли о том, что над головой у него покоятся тысячи тонн земли и камня, пронизанные обжигающими трубопроводами и скрипящими валами.

Дверь во внутренние чертоги «Лихтбрингта» представляла собой огромный хромированный круг сродни увеличенной в десятки раз монете, поставленной на ребро. «Чтобы сдвинуть такую с места, надо потратить уйму сил, – подумалось Герти. – Впрочем, наверняка и здесь все механизировано».

– Вы находитесь в охраняемой зоне со специальным режимом доступа. Введите код или немедленно покиньте ее!

Герти вздрогнул, когда от стены отделились две фигуры. Секундой позже он понял, отчего не замечал их раньше. Они, как и стена, были металлическими. И, как сделалось ясно спустя еще половину секунды, не имели ни толики общего с существом человеческой природы.

Это были два громоздких автоматона, похожие на закованных в потускневшую от времени броню рыцарей. Разве что фигуры их были непропорциональны, руки излишне коротки и массивны, а ноги изгибались в обратную сторону, подобно птичьим. В глухих шлемах не было забрал, лишь небольшие прорези, прикрытые стальной решеткой. Автоматоны сделали по шагу вперед, и, хоть глаз у них не было, Герти вдруг ощутил себя в перекрестье чужого интереса, жгущего, как тавро, оставленное раскаленным металлом.

Герти рефлекторно стал пятиться обратно, в спасительный полумрак технического тоннеля. Техники замерли на своих местах. Один лишь мистер Беллигейл сохранил присутствие духа.

– Все в порядке, – бросил он, двигаясь своим обычным резким шагом навстречу механическим стражам подземной гробницы. – Это всего лишь элемент активной защиты машины. Они запрограммированы вести себя подобным образом.

– Вы говорили, у вас есть код? – поинтересовался Герти. Безотчетно укрывшись за спиной одного из техников, он ощутил себя немного спокойнее.

– Разумеется, есть, – несколько раздраженно ответил второй заместитель. – Я один из трех человек, у которых он есть. Сейчас-сейчас…

Автоматоны сделали еще по шагу навстречу незваным гостям. Их суставы, незначительно тронутые ржавчиной, при каждом движении издавали негромкий скрежет. Руки, пощелкивая, дергались из стороны в сторону, точно пытались указать пальцами на всех присутствующих. Только пальцев у них обнаружилось неожиданно много, причем пальцы эти росли из самых плеч. Лишенные суставов, пальцы походили скорее на длинные отрезки водопроводных труб, и каждый из них оканчивался отверстием.

Герти ощутил неприятную и все растущую тяжесть в желудке. Как если бы проглотил что-то большое и с острыми выпирающими формами. Никаких рук в конструкции автоматонов не было, а то, что он принял за пальцы, оказалось стволами устремленных на вошедших митральез[15]15
  Митральеза (фр. Mitrailleuse) – скорострельное многоствольное оружие второй половины XIX века, предвестник пулемета.


[Закрыть].

– М-мистер Беллигейл?

– Будьте терпеливы, полковник. Ввожу код. Эти стальные болваны не представляют для нас опасности.

Мистер Беллигейл остановился перед самой дверью. Окруженный с двух сторон автоматонами, он не проявлял никакого беспокойства, напротив – вел себя в обычной манере, сохраняя ледяное спокойствие. Впрочем, ему было легче, подумалось Герти. Автоматические митральезы смотрели не ему в лицо…

Раздалась серия быстрых щелчков – мистер Беллигейл набирал код. При мысли о том, что он может забыть какую-то цифру, Герти ощутил мучительную изжогу, которая в сочетании с колючей тяжестью в желудке едва не заставила его попятиться к выходу. Черт возьми, когда он решил принять участие в этом подземном моционе, он предполагал, что «Лихтбрингт» представляет собой всего лишь безобидную совокупность шестеренок!

– Готово, – возвестил мистер Беллигейл, смахивая с ладоней невидимую пыль. – Добро пожаловать в тронный зал «Лихтбрингта», господа!

Автоматоны издали отрывистый щелчок. Должно быть, это было что-то сродни выражению машинного разочарования. Но отчего-то они не спешили занять свое прежнее место по сторонам от двери. Вместо этого их механические тела вздрогнули, а руки-митральезы издали немелодичный лязг, который быстро сменился усиливающимся металлическим дребезжанием. Как если бы внутри что-то пришло в движение и быстро раскручивалось. Что-то вроде игорной рулетки или какого-нибудь подшипника. Или…

Герти сам не понял, как очутился на полу. Возможно, в последнее мгновенье что-то обожгло его напряженные нервы, вынудив тело рухнуть ничком вниз, на железные плиты пола. А может, его толкнула вниз какая-то неизъяснимая сила. Или же один из техников, резко попятившись, сбил его с ног. Как бы то ни было, в тот момент, когда окружающий мир превратился в грохочущий ад, Герти уже лежал на полу, ощущая ноющую боль в ушибленных ребрах.

Митральезы заработали одновременно, как по невидимому сигналу, и от их свирепого лязга Герти мгновенно оглох – в уши словно натолкали по фунту ваты. Комнату заволокло грязным пороховым дымом, сквозь который, подобно кометам, пробирающимся через густую атмосферу чужих планет, оранжевыми сполохами понеслись пули. Герти не слышал рикошетов, лишь видел злые серебряные и медные искры, которые пули вышибали из стен. Не слышал криков людей. Не слышал даже себя, хотя наверняка в этот миг орал во все горло. Словом, не слышал ничего. Удивительно, но глаза не закрылись сами собой, напротив – остекленели, заставляя Герти видеть все происходящее, не в силах даже моргнуть.

Это была стрельба в упор. У людей, стоящих плотной группой перед запертыми дверьми, не было ни единого шанса. И автоматоны не собирались им его предоставлять.

Стоящих впереди попросту выпотрошило. Обмерший от ужаса Герти, распростертый на полу, видел, как дергаются в дымных разрывах их тела, так, точно к несчастным подключили гальваническую цепь. Но это была не гальваника. Они корчились, выгибаясь в немыслимых позах, пока пули вырывали из них клочья одежды вперемешку с плотью, превращая человеческие тела в ворохи мятой изорванной ткани, каким-то образом удерживающиеся в воздухе.

Один из техников осел, безумным взглядом глядя в потолок. Его голова была запрокинута под немыслимым, невозможным для человеческого тела углом. Должно быть, ударом пули ее попросту сорвало с шейных позвонков. Другой задыхался, широко открывая рот и клонясь к полу, как подрубленное дерево. В спине его пиджака было столько дыр, что ткань казалась рваниной. Впрочем, мелькнула в голове у Герти безумная трепыхающаяся мысль, едва ли его хозяину суждено огорчиться, увидев счет от портного…

Загнанные в угол крысы бьются до последнего. Один из техников успел запустить руку под полу пиджака и извлечь пистолет с длинным черным стволом. Но воспользоваться им уже не смог. Потому что противником крыс было не живое существо, а механическая мышеловка, с равным аппетитом перемалывающая все, что окажется у нее в пасти, сопротивляется оно или нет… Рука техника повисла, переломленная пулями сразу в нескольких местах, а секундой позже он сам шлепнулся на землю грудой дымящейся ткани.