Текст книги "Загоскин, Лажечников, Мельников-Печерский. Критика и анализ литературного наследия"

Кузьма Петрович Мирошев (1842)

Загоскин обещал отразить на страницах нового романа быль времён Екатерины Второй. А говоря точнее, взялся рассказать о возможно имевшем место в его юные годы, либо незадолго до того. Ничего подобного не произошло. Начав ладный сказ, представив читателю семейное древо, Михаил ударился в поиски идеи для продолжения повествования. Если где-то и проскользнули эпизоды былого, то они остались незамеченными, за исключением судебной системы, крайне неповоротливой, изнемогавшей под грузом огромного количества дел.

Итак, всё внимание на Мирошевых. В их роду встречались уникумы, умеющие вычислять точное количество чего-то в чём-то. Им не составляло труда подсчитать расстояние из одного места в другое, могли с той же лёгкостью назвать количество оборотов колеса, должное потребоваться для преодоления данного пути. Не являлось трудностью и определение количества капель воды в стакане. Зачем такая информация сообщается? Дабы заинтриговать, чтобы читатель гадал, когда на страницах сие умение сможет пригодиться. Только помнил ли Загоскин, с чего начинал очередное произведение? Кажется, он предался азарту сочинительства, продолжая опасаться реакции читательской публики. Михаил не желал терпеть очередную порцию критики, особенно учитывая возросшую конкуренцию среди русских писателей.

Трудно понять и психологическую травму непосредственно Кузьмы Мирошева. В роду было так принято, чтобы имена Пётр и Кузьма чередовались. Чего не могла понять мать, отказавшаяся воспитывать сына, названного словно лакей. Михаил с полной серьёзностью описал столь вопиющий случай материнской безответственности. Должно быть на характере главного героя это как-то сказалось? Отнюдь. Ни моральных страданий, ни отклонений в эмоциональном развитии. Представленное на страницах оказалось частью жизни действующего лица, более никак на события в произведении не влияя.

Единственный факт, оказывающий влияние на происходящее, сообщает, что предки Кузьмы не ценили доставшегося им в наследство. Как итог, главный герой не имеет полагающегося ему обеспечения. Впрочем, при екатерининских реформах наверх мог выдвинуться каждый, для чего хватало желания. Читателю думалось, накал страстей не сбавится, Мирошев приступит к штурму социальной лестницы, требуя вернуть растраченное. Слово оставалось за Загоскиным. От него требовалось поддерживать повествование на прежнем уровне, добавляя всё новых обстоятельств, знакомясь с которыми не остановишься, пока действие не подойдёт к концу.

Вдохновение покинуло Михаила, стоило предоставить Кузьме право на самостоятельную жизнь. Казалось бы, следи за разворачивающимися на страницах событиями, познавай эпоху Екатерины Второй на наглядном примере. Вместо этого – обыденное существование при усреднённой реальности. Такое могло случиться когда угодно, хоть при Петре Первом, а то и среди современников самого Загоскина. Дабы такого не допустить, Михаил специально вписал моменты истории, позволяющие точно установить, о каких годах в книге идёт речь.

Не станем строить предположений, какую пришлось проделать работу, борясь с цензурой. Безусловно, «Кузьма Петрович Мирошев» обязан был стать интересным, захватывающим и раскрывающим глаза на настоящее и имевшее место быть в ушедшем. Приходится сетовать на царя Николая, чья суровая политика не дозволяла вольностей. Потому и приходится негодовать, осознавая наложенные на каждого писателя тех лет ограничения. Как расскажешь, когда рискуешь остаться неуслышанным? Потомку теперь не объяснишь, да и не имеет уже значения, поскольку некому исправлять тогда написанное. Творчество Загоскина осталось за пределами понимания последующих поколений. Тому имеются и другие объяснения.

Самое основное, вызывающее чувство отторжения – вальтерскоттовская манера повествования. История – есть антураж, не более того. Пиши о чём хочешь, главное – сумей заинтересовать читателя. В те годы сказ про Мирошевых вызвал бурю восторгов. Теперь такое он повторить не в состоянии.

Новорождённый (1842—50)

Если браться за изучение творчества человека, то основательно. Да требуется ли такой подход? Вот писал Загоскин на протяжении долгих лет цикл «Москва и москвичи». Нужно ли разбирать каждую главу отдельно? Примерно похожим отличаются пушкинисты, порою готовые рассматривать взаимосвязь двух отдельных слов в определённом предложении любого произведения. Но то Пушкин. Загоскинистов толком и не появилось. А если таковые и возникают, интерес к их изысканиям мал. Потому, остаётся говорить о произведениях, имевших место должными оказаться понимаемыми отдельно, посредством собственной публикации, либо иного их выделения. Например, отрывок «Москвы и москвичей» под названием «Новорождённый» выходил в качестве самостоятельного произведения в собраниях сочинений.

Данную работу не назовёшь драматургической, хотя будто бы писалась для театра. Только ничего подобного не следует. Просто Загоскин таким образом создавал текст, что его легко принять за пьесу. Так гораздо удобнее излагать, не отвлекаясь на присущую беллетристике отстранённость. Иногда нужно держать читателя в напряжении. Вот и использовал Загоскин подобный приём, не позволяя читателю отвлекаться от излагаемой истории. На этот раз Михаил говорил прямо, показав, какими люди бывают чёрствыми, отчего их и людьми назвать трудно.

Итак, на свет появился ребёнок. Его здоровье сразу вызвало опасение. Стало понятно, скоро он умрёт. Как быть? Следует ребёнка крестить, поскольку так полагается. Кому быть крёстным отцом? Пожалуй, оным успеет стать лакей. Но подобное не рассматривается. Вдруг ребёнок выживет… тогда кумом лакея считать? Нет, такого быть не должно. Какое же имя выбрать для ребёнка? Пусть будет Андреем, благо такое имя в обществе тогда многие носили. И этот факт окажется решающим. А если жена будет против? Не будет! Сын ведь назван в честь Андрея Первозванного.

Ребёнок точно умрёт. Надо успеть обежать округу, посетив всех знакомых по имени Андрей, обрадовав вестью о рождении сына, непременно выразив почтение и заметив – имя дано в честь каждого из них. Потому и ускорится отец, нанеся визит каждому. Сейчас выгоды от того не будет, зато в последующем получится извлечь прибыль. Крепче станет дружба со всеми, хоть с ростовщиками, хоть с князьями. Главное – услужить! И тогда жить окажется проще.

Не зря Загоскин взял эпиграфом строчку от Грибоедова. В оной говорилось о дружбе со всеми, тогда они ласковы к тебе будут. Разве не умный совет? Можно и на лакея свысока смотреть, как бы тот после не поступил своенравно, в чём-то оскорбив твоё достоинство, о чём никогда не узнаешь, ловя косые взгляды за спиной. Главный герой «Новорождённого» то понял излишне буквально, и Загоскин слишком прямо то отобразил на страницах. Пусть и лукавил Михаил, показывая проявляемую к нему благосклонность. Читатель понимал, какими были чёрствыми люди к свершающим во имя их благо, таковыми и останутся, нисколько не став мягче, узнав, будто в их честь кто-то кого-то назвал.

Чем не подобие «Мёртвых душ»? Герой повествования ходил по разным благодетелям, старался им услужить, за счёт чего мог извлечь выгоду. Но ребёнок под окончание действия умрёт, отчего и исчезает смысл внимать последующим поступкам отца. Читатель и без того понимал смысл, насколько противно духу людскому подобное поведение, зато насколько оно приятно всякому, случись ему видеть чужое заискивание. Но Загоскин скорее осуждал, высмеивая данный людской порок, нисколько не считаясь с необходимостью более завуалированной подачи текста.

Брынский лес (1846)

Краткая форма Загоскину удавалась лучше, нежели крупные произведения. Михаил предпочитал писать с помощью бесед действующих лиц, где кто-то рассказывает требуемое, а другой собеседник придаёт рассказываемому определённое направление. Таким образом получается не просто описать исторические события, но и поделиться собственным мнением. В случае «Брынского леса» речь пойдёт о событиях начала царствования Петра I. Когда умер царь Фёдор Алексеевич, в качестве наследника был выбран Пётр, приходившийся младшим братом Ивану V и царевне Софье. Вслед за этим, как известно читателю, из-за дворцовых интриг случился первый Стрелецкий бунт, изменивший положение, уравняв в наследных правах братьев при ставшей при них регентом сестре.

Снова перед читателем непростое для России время. Недавно Никон провёл церковные реформы, расколов тем православие. Теперь народ готов высказывать недовольство вдвойне, помня по рассказам старшего поколения о событиях Смутных лет. Стрельцам ничего не стоило заявить о своих требованиях, дабы умилостивить нелёгкую служивую долю, ставшую после событий, прозываемых нами Хованщиной, для них благоприятной. Читатель сразу понимает – вникать в события тех дней будет крайне трудно. Загоскин не стал упрощать, погружая в различные обстоятельства прошлого, чаще ради самого сказа о былом.

Про Стрелецкий бунт приятнее прочитать у Сумарокова, составившего краткую справку о тогда происходившем, упомянув множество действующих лиц. Михаил не имел цели концентрироваться только на этом. Очень скоро повествование уходит в разные стороны, особо останавливаясь на порядках сектантов, наводнивших Русь лжеучениями. Так, в качестве отрицательного персонажа показан старец Ануфрий, убеждавший крестьян принимать крещение огнём, для чего запирал их в домах и поджигал. Сам старец не соглашался разделить участь обречённых, уверенный в необходимости крестить подобным образом других православных. Такого человека нужно обязательно вывести на чистую воду, чем Загоскин и озаботится, задавая наводящие вопросы и сам же на них отвечая, тем облегчая бремя читательских сомнений.

Жили люди тогда доверчивые. Всякое слово за правду принимали. Может потому легко бунтовала Русь. Она и поныне верит каждому кривому слову, подвергая истину сомнению. Сейчас никто не согласится принять самосожжение, и веры в людях стало меньше, и к реформам отношение чаще всего скептическое. Старцы ануфрии приняли иной вид, однако продолжают бродить среди русских, против воли заставляя совершать неразумные поступки. Эти рассуждения к произведению Загоскина имеют малое отношение, однако всё основное уже сказано. Михаил мог удовлетвориться размером повести, вместо чего растянул описание на сотни страниц, без существенной на то необходимости.

Впрочем, современный Михаилу читатель мог быть не избалован источниками о событиях после Смутных лет. «История государства Российского» за авторством Карамзина как раз обрывалась на царствовании поляка Владислава, не сообщая ничего сверх этого. Оставалось полагаться на других авторов, сказывавших менее полезной информации. В этом случае историческая беллетристика Загоскина пришлась как нельзя кстати. Пусть исполнение оставляет желать лучшего, зато восстановить картину тех дней получится хотя бы приблизительно. Опять же, если не прибегать к заметке Сумарокова, не имевшей широкого хождения.

Видимо, данную критику Михаил ощущал и сам. Не могли современники спокойно внимать длинным монотонным разговорам. Ему должны были высказываться укоры, как бы сейчас не говорили, что именно «Брынский лес» являлся самым востребованным тогда литературным трудом Михаила. Сказать-то многое можно, особенно не обладая точной информацией. Но точно допустимо утверждать, скоро Загоскин устанет от романов, предпочтя им краткую форму.

Журнальные статьи, рассказы (1817—47)

Периодами Михаил отмечался журнальными публикациями. Ещё в 1817 году он плодотворно работал с «Северным наблюдателем». Писал более под видом художественных произведений. Например, заметкой «Добрый малый» Загоскин поднимал тему необязательности должников. Приводился для внимания человек, никогда не отдающий денег, но и сам никому не дававший в долг. Если ему поручить задание, причём оплатив услуги сразу, то денег скорее всего лишишься, поскольку тот человек слывёт за азартного карточного игрока. Другая статья – «Испытание»: беседа на великосветские темы.

В заметке «Неравный брак» обсуждалась проблема общественных ценностей, когда совсем юных дев отдают за стариков. Но Загоскин усилил проблематику разочарованием от разбитых ожиданий. Девушка добровольно шла на жертву, зная, будущий муж обязательно поможет её семье расплатиться с долгами. К сожалению, старик станется скуп и ни гроша не выделит.

Под видом небольших пьес выполнены «Театральные сени» и «Миносов суд» под общим заголовком «Разговоры в царстве живых и мёртвых». Обсуждалась театральная обстановка, способная понравиться лишь одному человеку. Кроме того, Загоскин показал загробный мир, представляя в качестве греческого аида.

Другие статьи из «Северного наблюдателя»: «Знатоки, или История одного дня», «Письмо чувствительной женщины», «Ответ на письмо неизвестного, помещённое в 10-й книжке», «Театр» («Семидневный репертуар» и «Еженедельный репертуар»).

1820 и 1821 годы – это статьи из «Соревнователя просвещения и благотворения»: «Любители словесности», «Путешественник», «Пилькален. На границе Пруссии», пять писем и пять разговоров. Последние заметки объединены под названием «Опыт новых разговоров на русском и французском языках».

В 1844 году Загоскин писал для альманаха «Литературный вечер»: «Выдержки из памятной книжки», «Поздравление к предстоящему празднику», «Строфа 1-я», «Строфа 2-я», «Петру Великому» и «Отрывки из записок».

Дополнительно тут упомянем про прочие литературные труды Загоскина.

«Речь в Вольном обществе любителей российской словесности», произнесённая пятнадцатого марта 1820 года, бывшая записанной и распространявшаяся в печатном виде. Михаил говорил о важности уделять внимание именно выходящим в России книгам, уведомлять о том читателя, ведь в периодических изданиях могут много рассказывать о книгах, публикуемых в Париже, с ними мало кто из столичных жителей сумеет ознакомиться.

За 1834 год отметим статью без заглавия, направленную против «Философических писем» Чаадаева.

1841 год – рассказ «Два характера», он же «Брат и сестра». Михаил показал людей, должных быть схожими, но не имевшими сходства. Будем думать, Загоскин писал с натуры, воссоздав образы. Вникать в содержание смысла нет, достаточно сухо отметить желание автора показать перечисление различий во внешности и в характере.

Отдельно выведем рассказ «Канцерялист» (1847), написанный коротко и ёмко. Михаил показывал невозможность человеку дворянских кровей заниматься торговым ремеслом, не умея к оному приспособиться. Имелся у барина кирпичный заводик, он взялся выиграть право на поставку материала для строительства. Уже на аукционе он понял – цена излишне занижена, дабы суметь извлечь прибыль. Перед этим его отговаривали, он настаивал на своём. Как итог, прогорел. Думая заработать тридцать тысяч, сам оказался должен сверху двадцать пять тысяч. Деньги требуют отдать срочно, иначе имение пойдёт с торгов. Как быть? Нужна отсрочка. Вот тут и поможет канцелярист, вроде бы последний человек, который может помочь. Однако, у каждой профессии должна быть собственная жилка, без чего не следует браться за дело, не имея к нему расположения. Что удумает канцелярист? Он просто отправит письмо не в положенный город, а в Сибирь, откуда оно вернётся через два месяца. Барину этого времени хватит.

Русские в начале восемнадцатого столетия (1848)

О русских в 1612 и 1812 году Загоскин написал, осталось создать произведение про 1712 год. Михаил взял шире, представив вниманию читателя эпоху правления Петра I, примечательную реформами на западный манер. На Русь пришло прежде невиданное и противное духу русского человека – народ заставили отказаться от вековых традиций, снизив значение людского достоинства. Отныне не по образу и подобию Бога должен был существовать россиянин, а стать похожим на извечно противных латинян, избавляясь от волос на голове, состригая бороды и надевая парики, посыпанные мукой. Польза от нововведений Петра кажется ощутимой в плане развития технологий, но всё остальное подверглось разложению – и поныне не избавить русского человека от стремления походить на кого угодно, только не на себя.

В Россию пришла любовь на всё французское и немецкое. Общество оказалось взбудоражено. Вновь брат пошёл на брата, а отец на сына. Если кто-то соглашался избавиться от бороды, он оказывался презираем родственниками. Или когда парень собирался жениться, то должен был сойтись во взглядах с отцом невесты, иначе не мог получить согласия. Единого положительного мнения на реформы Петра не существовало. Особенно это касалось новой столицы государства, названной на тот же иностранный манер. Русь терпела крах, перерождаясь в империю, для чего требовалось отказываться от старых порядков, насаждая более похожие на цивилизованные. В такой обстановке и происходят события на страницах последнего романа Михаила Загоскина.

От перемены названия суть не изменяется: гласит народная мудрость. Раньше была боярская дума – теперь сенат, думных дьяков отныне принято называть обер-прокурорами. Читатель начинает верить, будто существенных перемен деятельность Петра не принесла, ограниченная работой над терминологией. Но наведение внешнего лоска стало разъедать души россиян, вытравляя из них всё русское, подменяя на европейские аналоги. Совсем скоро Россия погрузится во мрак галломанства, в чём винить стоит преимущественно как раз Петра. Высший свет перестанет соотносить себя с русским народом, при этом оставаясь теми же самыми людьми, лишь появится в их устремлениях необходимость продолжать перенимать западные ценности, забывая о богатстве собственной духовной культуры.

Реформы коснутся всех слоёв населения. Будет и такое явление, как обязательный призыв в армию тех, кто прежде не служил, но отныне обязан это сделать. Пойдёт плач по всей Руси, станут прятаться, не желая пополнять военные ряды. Зная любовь Петра к осуществлению боевых действий, немудрено внимать опасениям людей, не согласных участвовать в авантюрах царя.

И всё же Загоскин рад, что Россия пережила нововведения Петра. Это позволило привнести существенные изменения в стремление русского человека перенимать важные для развития технологии. Уже не требуется передвигаться в конных экипажах – проще и удобнее перемещаться на поезде. Михаил уверен: недалёк тот день, когда русские соорудят ковёр-самолёт и научатся быстро преодолевать пространства. Тогда и будет счастье россиянам, научившимся переноситься в пространстве подобно птицам. Потому приходится мириться с веяниями запада, перенимая образ жизни европейцев.

Что же до русских в начале восемнадцатого столетия, то они имели право возмущаться. Они не ведали, к чему приведут реформы Петра. Им то было и без надобности знать, так как страдал их уклад, более для них важный, нежели благополучие недалёких и отдалённых во времени потомков. Это свойственно человеку. Никто не желает жить в эпоху перемен, однако вынужден, ведь они случаются помимо его воли. Нужно запастись терпением. Всё равно ничего не может стоять на месте, поскольку в нашей Вселенной всё пребывает в постоянном движении, на чём и основывается её механика.

Москва и москвичи (1842—50)

У Пушкина был цикл произведений, имеющий общее заглавие «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», которые первоначально и принимались написанными неким безвестным литератором. Похожая ситуация случилась с Михаилом, чьи «Записки Богдана Ильича Бельского, издаваемые М. Н. Загоскиным», именуемые ныне «Москва и москвичи», публиковались при почти схожем мнении, будто Загоскин выступал в качестве издателя, а их автором был некий безвестный литератор. Что же, появилась даже необходимость доказывать, кто всё-таки был подлинным автором. Вдруг в самом деле Бельский? А Загоскин использовал своё имя сугубо для улучшения книжных продаж. У потомка и вовсе сложилось собственное мнение: Загоскин начал, а Бельский продолжил. Иным образом сложно объяснить, отчего, с интересом сообщаемый текст произведения, уже ближе к середине повествования – и далее – приобрёл вид унылого действия.

Начинаются записки с особого события в истории Москвы – она была практически полностью сожжена французами в 1812 году. Случилось то скорее на благо города, так как имевший до того довольно неупорядоченный вид, он стал преображаться на глазах, возводимый согласно осознания его в качестве древней столицы Руси. По былому великолепию требовалось и великолепие нынешнее. Вот, в новом уже городе, с 1814 года поселился Бельский, выбрав для обитания район Пресненских прудов. Жил он одиноко, так и не найдя девушки, способной стать его супругой. Причину того Богдан Ильич объяснил просто – желаемой им прелестницы тогда среди барышень не существовало. Он хотел образованную, знающую русскую и иностранную культуру, способную беседовать с ним на равных. Вместо чего он встречал лишь разбирающихся в заграничном образе жизни, щебечущих по-французски, в меру отягощённых интеллектом, либо их противоположность – пустоголовых русских дворянок, толком не представлявших жизнь далее данного им с рождения местопребывания. Не раз после Бельский находил соответствующих его вкусу девушек, согласно изменений в обществе полюбивших культуру России, да сам к тому моменту для них уже успел состариться. Потому ничего другого Богдану Ильичу не оставалось, как созерцать действительность. И теперь, через Загоскина, поделиться собственным мнением с читателем.

Смотрел он на Москву – как на особый город. Её красотами мог подивиться француз, а для жителя Санкт-Петербурга Москва приравнивалась к провинции. Из осознания этого обстоятельства следовали соответствующие выводы. Нашёл Бельский возможность рассказать о мифах становления Москвы. Кем же она основана? Сейчас придерживаются версии про князя Юрия Долгорукого. Тем не менее, ряд исследователей полагал основателем города непосредственно Олега – соратника Рюрика и наставника его сына Игоря. Нашёл Бельский возможность порассуждать и о русских. Кто-то их род ведёт даже от Менелая. Тогда как для Богдана Ильича в том нет затруднения – все люди происходят от Адама, потому всякий спор на данную тему лишён смысла.

Отдельный разговор – дорога из Москвы в Санкт-Петербург. Это сущее проклятие. Нужно делать запасы, а потом уже отправляться в путь. Затеяв беседу, Бельский пожелал обсудить скорее тему дилижансов – весьма удобный способ для передвижения по просторам России. Кусается цена проезда, особенно выставляемая за багажный билет, рассчитываемый по весу клади. И не зря, ведь русский человек чего только не возьмёт с собой, просто на всякий случай, вдруг именно оно ему пригодится.

Ещё один разговор – клубы Москвы. Например, существовал английский клуб, членом которого стать было весьма непросто. Порою люди ожидали по несколько десятков лет, иногда его членами так и не становясь. Впрочем, говорить об этом, как и о многом другом, уместившемся на протяжении записок – дело напрасное. Лучше читателю самому ознакомиться с содержанием, особенно при интересе узнать о житие-бытие москвичей первой половины XIX века.