Текст книги "Эльнара-3. Опасности Востока. Первый русский любовно-эротический роман"

На улице уже смеркалось, когда Сержио очнулся ото сна. Бросив быстрый удивленный взгляд в окно, сел в постели и сокрушенно подумал, что нынче он умудрился проспать просто всё на свете, а ведь после обеда намеревался пойти во дворец, дабы разузнать у дворцовой прислуги, знает ли кто-нибудь, куда и зачем направилась графиня Ангалесская? Сержио во что бы то ни стало хотел разыскать Эльнару, однако сейчас было совершенно непонятно, где именно её следовало искать. Теперь ему не оставалось ничего другого, как попытаться сделать то же самое, но только в более позднее время. Сержио быстро оделся, вышел на улицу и ополоснул лицо холодной водой, потом решительно зашагал к калитке, как вдруг, словно по мановению волшебной палочки, она сама собой распахнулась, а в следующее мгновение во двор один за другим вошли сразу пять стражников. Вперед выступил начальник королевской стражи. Откашлявшись и постаравшись придать своему лицу строгое, даже суровое выражение, он коротко сообщил, что Его Величество король Ланшерона Генрих VI желает немедленно видеть рыцаря Пантоки. Донельзя удивленный приходом незваных гостей, Сержио однако достаточно быстро пришел в себя и, гордо развернув свои широкие плечи, твердым и мужественным взглядом дал всем понять, что нет никакой нужды брать его под стражу, после чего первым вышел за калитку. Растерянно переглянувшись меж собой, обескураженные стражники поплелись следом.

Сумерки быстро сгущались, но несмотря на поздний час, освещаемые факельщиками улицы столицы, были заполнены праздношатающимся людом, ибо шел второй день народных гуляний, посвященных появлению на свет Его Высочества принца Эдгара. При виде этой картины на память невольно приходил один любопытный обычай, связанный со свадьбой и довольно широко распространенный в ланшеронских деревнях.

Согласно этому обычаю, на следующий день после свадьбы, когда счастливый жених, переживший упоительную сладость первой брачной ночи, довольно потягиваясь, выходил на крылечко своего дома, с ушатом холодной воды его там уже поджидали несколько страждущих, которым головная боль не давала возможности заснуть. С громкими, торжествующими криками измученной с тяжелого похмелья души они без промедления выливали весь этот ушат на новобрачного, причем из самых что ни на есть благих побуждений: народу не терпелось поскорее продолжить гуляние, а поскольку совесть не позволяла делать это в отсутствие виновников торжества, то требовалось как можно быстрее привести в чувство новобрачного, который накануне, разумеется, также хватил лишку. Безусловно, зная о предстоящем им испытании, женихи заранее старались к нему подготовиться, некоторые даже ныряли в холодную прорубь, либо заблаговременно приучали себя к обливанию прохладной водой, однако в самую решающую минуту мало кому удавалось не показать свою растерянность, а то и вовсе откровенный испуг, что при последующем застолье также служило хорошим поводом для разнообразных веселых шуток, ибо народ всегда и везде неукоснительно следует одному неписаному правилу: праздники существуют для того, чтобы гулять, и гуляет от души, так, что потом долго не может прийти в себя.

Как известно, жители сельской местности отличаются от городского населения в том числе тем, что обладают более крепким здоровьем, поэтому им ничего не стоит, к примеру, праздновать какое-либо событие неделю кряду, а вот на торжествах, посвященных появлению на свет Его Высочества принца Эдгара, уже на следующий день заметно бросалось в глаза, что отнюдь не все жители и гости столицы сумели найти в себе силы для дальнейшего участия в празднике и, если в первый день на улицах и площадях Ластока просто невозможно было протолкнуться, из-за чего то тут, то там порой вспыхивали ссоры, которые не перерастали в драки лишь из-за отсутствия достаточного для этих нужд пространства, то на второй день глядельщикам удавалось поддерживать в городе относительный порядок. Ещё даже не наступила ночь, а от природы слабый и хилый столичный люд был уже абсолютно сыт, пьян, доволен и весьма-таки благодушно настроен по отношению ко всем окружающим. Неудивительно, что появление рыцаря Пантоки вызвало среди праздношатающейся публики большое оживление. Никому и в голову не пришло, что стража, неотступно следовавшая по пятам за Сержио, вовсе не является его почетной охраной, а выполняет гораздо более приземленную задачу: следит за тем, чтоб он ненароком никуда от них не скрылся. Наконец, начальник королевской стражи осознал всю нелепость картины, которую они собой волей – неволей сейчас представляли и, приблизившись вплотную к рыцарю Пантоки, предложил ему следовать дальше не улицами, а огородами, что, конечно, существенно удлиняло их путь, но зато и не привлекало к ним ненужного внимания. Сержио молча свернул с дороги. В душе он и сам был рад скрыться от любопытных глаз.

Наконец, показался королевский дворец. Его огромные ворота были настежь распахнуты, двор освещен множеством факелов. Из ворот навстречу Сержио и стражникам выехал большой кортеж в сопровождении кавалькады всадников. Это в числе последних гостей Ласток покидал король Франции Карл Прекрасный. Признаться, он был сейчас немного рассеян и даже чуть огорчен, но отнюдь не из-за того, что по каким-то непонятным причинам в последнюю минуту его кузен вдруг взял, да и отменил своё венчание, по поводу которого в столицу Ланшерона приехали гости со всей Европы, а потому, что, к большому сожалению Карла, ему не удалось попасть на охоту, а ведь ланшеронские леса славились обилием всевозможных зверей, к тому ж, из нескольких нарядов, нарочно пошитых к торжествам в Ластоке, Король грез успел блеснуть лишь в одном, что было ужасно обидно и досадно.

А все эти неприятности случились по вине Элоизы Померанской, которой на вчерашнем балу вздумалось, видишь ли, приревновать любовника к супруге шведского посла, хотя, между прочим, эта дама совершенно не соответствовала вкусам Карла, поскольку имела белокурые волосы, слишком бледный цвет лица и чересчур пышные формы. Однако Элоиза после своего бесславного возвращения из Испании, где она без всякого сожаления оставила потерпевшего в недавней войне сокрушительное поражение Хуана Великолепного, теперь до одури боялась потерять Карла и чуть что плакала, а Король грез абсолютно не выносил женских слез. Печально оглядев свои, намедни развешенные в шкафах отведенных ему покоев наряды, он согласился отправиться после ужина в обратную дорогу. Элоиза тотчас же повеселела, а Карл ещё долго продолжал дуться, да тянуть из вредности время. Наконец, попрощавшись с Генрихом, в числе последних гостей со своей многочисленной свитой Король грез покинул Ласток.

Оказавшись внутри двора, начальник королевской стражи опомнился и поспешно забежал впереди Сержио, а не то со стороны выглядело, будто это рыцарь Пантоки ведет их за собой во дворец, либо они составляют его охрану, а за подобные казусы глядельщики или тайные агенты, с которыми королевская стража вела непрерывное соперничество за влияние на Его Величество короля Генриха VI, запросто могли их осмеять. К огорчению начальника королевской стражи, рыцарь Пантоки на его ловкий маневр не обратил никакого внимания. Гордо развернув свои широкие плечи, он шел вперед и, казалось, его ничуть не волновала предстоящая встреча с государем.

Стражникам, заступившим на службу ещё вчера вечером, когда вся столица бурно отмечала появление на свет престолонаследника, не терпелось поскорее присоединиться к участникам народных гуляний, дабы успеть хоть чуть-чуть прочувствовать дух столь знаменательного праздника, поэтому они поспешно провели рыцаря Пантоки в самый конец длинного коридора, где, отперев какую-то дверь, велели ждать, пока к нему не спустится Его Величество король Генрих Бесстрашный. Впопыхах стражники даже забыли занести в комнату масляную лампу, а, полагаясь на рыцарскую честь, не стали запирать с обратной стороны дверь. На ходу освобождаясь от оружия, чуть ли не бегом бросились сдавать его в оружейную комнату, после чего, довольно улыбаясь в предвкушении ожидающего их веселья, направились в сторону выхода. У входных дверей начальник королевской стражи, придав своему лицу крайне – озабоченное выражение, велел стоящим на входе двум гренадерам смотреть в оба за рыцарем Пантоки, своим отношением к службе невольно подтверждая народную поговорку: «Велик телом, да мал делом».

Меж тем, оставшись один, Сержио подождал, пока его глаза привыкнут к темноте, а затем попытался что-либо вокруг себя разглядеть. Выяснилось, что он находится сейчас в помещении, состоящем из двух смежных комнат, в которых практически отсутствовала мебель. В первой комнате стояли стол и стул, а во второй рыцарь обнаружил кровать.

– Если это дворцовая тюрьма, то она выглядит довольно-таки странно, – вернувшись в первую комнату, принялся размышлять рыцарь Пантоки. – Однако нет никаких сомнений в том, что я нахожусь тут по какому-то весьма щепетильному вопросу, а иначе какая нужда была посылать за мной стражу из пяти человек, да к тому же в праздничный день, точнее, вечер? Досадно, что я нынче так долго спал и не успел разузнать, куда и зачем столь спешно направилась Эльнара? Она выехала в дорогу с друзьями, но вполне вероятно, что ей может понадобиться моя помощь. Пока ясно одно: раз уж я сюда на ночь глядя попал, раньше завтрашнего дня мне теперь не выйти.

Впрочем, рыцарь Пантоки вполне мог практически беспрепятственно покинуть дворец, воспользовавшись головотяпством стражи, которая, стремясь поскорее попасть на праздник, даже не потрудилась запереть за собой дверь, благо, что он знал несколько разных выходов из королевского дворца, который несколько месяцев назад ему довелось освобождать, однако рыцарская честь не позволяла Сержио так поступить, и он продолжал ходить по комнате, углубившись в свои невеселые мысли.

Внезапно дверь распахнулась, и в дверном проеме, освещенном светом свечей, что горели в настенных канделябрах, установленных по обеим сторонам длинного коридора, показалась массивная фигура короля Генриха Бесстрашного. За последний год Его Величество весьма ощутимо погрузнел. Видимо, тут сказались и две войны, что раз за разом нынче пришлось ему вести, и разные заботы, связанные с несостоявшимся венчанием, и прочие государственные хлопоты, которых у умного, денно и нощно заботящегося о благе своей страны правителя, никогда мало не бывает. В недоумении оглядев темную комнату, Его Величество король Ланшерона Генрих VI растерянно топтался на пороге, не понимая, что сие может означать? Вдруг его глаза встретились с глазами рыцаря Пантоки. Грузно ступая, монарх вошел в комнату, плотно притворив за собой дверь. Подобно Сержио, ему потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте, после чего, сложив руки на груди, он сказал:

– Я хочу знать, рыцарь, какие отношения связывают тебя и графиню Ангалесскую?

– Я хочу думать, что являюсь графине другом, – ответил Сержио.

– Другом?.. – задумчиво повторил Генрих. – Хорошо, в таком случае, когда и при каких обстоятельствах произошло ваше знакомство с графиней, рыцарь, если ты считаешь себя вправе претендовать на лестное звание друга?

Услышав этот вопрос, рыцарь Пантоки ненадолго задумался. Он понимал, что его рассказ о знакомстве с Эльнарой будет выглядеть довольно необычным, если не сказать – странным, а, самое главное, в любом случае это всё касалось только его и Эльнары. Тогда, два года тому назад, Сержио оказался на берегу моря, где совершенно случайно наткнулся на двух чужестранцев – мужчину и девушку, которых, судя по обнаруженным им обломкам мачты, деревянной обшивки судна и обрывкам парусов, после кораблекрушения волны вынесли на берег. Оба потерпевших морское бедствие находились в беспамятстве, однако одного взгляда на них было достаточно, дабы понять, что здоровью и жизни этих людей ничто не угрожает. Бегло осмотрев мужчину, Сержио вновь вернулся к девушке. Незнакомка лежала на дне небольшой лодки, которая с внешней стороны была перевязана крепкими веревками, благодаря чему девушка, видимо, и спаслась. Сержио буквально заворожили тонкие черты её бледного лица, густой черный волос, изящная линия пухлых, чувственных вишневых губ и грациозная тонкая белая шея, которую обрамляло жемчужное ожерелье. Не удержавшись, он поцеловал красавицу в губы. На миг незнакомка открыла свои чудные раскосые черные глаза, таившие в себе некую загадку, а потом снова впала в забытье, но за это безумно – короткое мгновение вездесущий Купидон меткой рукой успел пустить стрелу в сердце Сержио.

Испытывая острую душевную боль, сын трубадура Росно, воспитанный на героических балладах и романтических серенадах, поднялся на ноги и, укрыв девушку своим плащом, ушел в лес. Он ничуть не сомневался, что чистый, свежий морской воздух уже в скором времени приведет в чувство потерпевших кораблекрушение чужестранцев, однако не считал себя вправе тревожить душу юной красавицы, которая, судя по её внешнему виду, явно привыкла жить в роскошном дворце, но уж никак не в лесном шалаше. Потом до него дошел слух, будто в столице королевства объявилась некая чужестранка, которую с легкой руки государя народ стал звать не иначе, как Красой Востока, за её поистине необыкновенную красоту и догадался, что речь идет о той самой юной девушке, несколько месяцев назад нечаянно встреченной им на морском побережье. Спустя ещё некоторое время Сержио оказался в Ластоке, чтобы принять участие в праздновании Дня трубадура, где неподалеку от главной площади он встретил Красу Востока. Жгучая ревность и обида пронзили сердце Сержио, когда он вдруг увидел, как некий богатый бездельник непринужденно поднес к своим губам руку Эльнары, а она, по-прежнему продолжая вести какой-то никчемный светский разговор, не торопилась руку отнять. Вообразив, что за столь короткое время Эльнара уже успела кем-то другим увлечься, Сержио резко развернулся и ушел.

Возвратившись в свой лесной шалаш, он продолжал вести прежний образ жизни, занимаясь привычными делами, и стараясь как можно меньше думать об Эльнаре. А потом началась война с Испанией, и Сержио не смог остаться в стороне от надвинувшегося на его родину бедствия. К счастью, он одинаково хорошо владел шпагой, кинжалом и луком, и был с радостью принят в королевскую армию. Буквально в самом начале войны он сумел отличиться, когда в течение нескольких часов один противостоял целому отряду испанцев, храбро защищая крепость Лякруа, на которую враг хотел водрузить свой флаг. А между тем во время войны в этой старинной крепости размещался госпиталь для тяжелораненых солдат, коим Сержио спас жизнь. За беспримерную доблесть и отвагу государь наградил Сержио Пантоки почетным званием рыцаря и доверил ему командование одним из лучших отрядов армии. Сержио как будто бы удалось целиком и полностью занять свои мысли войной, но вдруг на фронт приехала Эльнара, дабы лично проведать Генриха Бесстрашного, а в сердце рыцаря Пантоки с новой силой разгорелась любовь к Красе Востока. Разумеется, влюбленному монарху, который вчера непонятно почему отменил, или был вынужден отменить венчание, об этом знать не следовало.

– Так, когда, рыцарь, вы стали с графиней друзьями? – прервал Генрих Бесстрашный воспоминания рыцаря Пантоки.

– Пожалуй, после того случая, когда с отрядами королевской армии я освобождал дворец от каторжников, державших у себя в плену графиню Ангалесскую, – ответил Сержио.

– Всего лишь несколько месяцев назад, – задумчиво обронил государь. – Надо полагать, ваши отношения развивались столь стремительно и бурно, что графиня Ангалесская решилась заказать некоему художнику пусть и небольшой, но всё же твой портрет, рыцарь. Ты не находишь это странным?

– Портрет?..

В голосе рыцаря Пантоки прозвучало искреннее недоумение.

Внезапно за дверью послышалась какая-то непонятная возня, как, если б там скреблись кошки, либо кто-то отчаянно пытался подслушать разговор, но никак не мог найти для этого удобного положения. Грозно сдвинув брови, Его Величество король Генрих VI решительно направился к тому месту, где на полу виднелась тоненькая полоска света и, не выходя из комнаты, резко распахнул дверь. Из коридора тотчас же раздались испуганные вопли:

– А-а-а, я же тебе говорил: Не подходи близко к дверям!

– Ну, уж нет, я тебе говорил: Давай обойдем стороной эту проклятую комнату, а тебе, вишь, захотелось взглянуть одним глазком на привидение!

– Посмотри, Лем, я слышал, будто привидения появляются только в темноте, а это вышло на свет, да ещё приняло облик нашего короля!

– Точно! Господи, спаси и помилуй! Ты чего стоишь, дурень? Бежим отсюда быстрее!

– А как ты думаешь, Лем, что будет, если привидение нас вдруг нагонит?

– Что будет – что будет?.. Думаю, лучше нам этого не знать!

– Эй, свечники, а ну, немедленно вернитесь обратно! – раздался в коридоре громовой голос Генриха Бесстрашного. – Вы что, совсем из ума выжили, коли государя своего за привидение принимаете?

Свечниками в Ланшероне называли людей, которые заступали на свою службу с наступлением сумерек и следили за тем, чтоб во всех подсвечниках и канделябрах, установленных в коридорах и залах дворца, были зажжены свечи. Они ежечасно обходили весь дворец с продолговатой корзинкой в руках, разделенной внутри тонкой перегородкой на две части: в той части, что была подлиннее, держали новые, неиспользованные свечи, вторая часть корзины предназначалась для огарков. Услышав знакомый голос, свечники остановились и, всё ещё боязливо переглядываясь меж собой, приблизились к Генриху Бесстрашному.

– Это вы так усердно свою службу несете? – грозно вопросил государь. – Нет, чтоб вверенную вам работу, как надобно исполнять, вы, бездельники, пустопорожней болтовней тут занимаетесь, да ещё и королевское добро по полу рассыпаете, – указал, грозно нахмурив брови, монарх на выпавшие из корзины свечи. – Немедленно отвечайте, что вы делали под дверями?

– Ей богу, Ваше Величество, не виноватые мы! – приложив к груди шапку, торопливо заговорил тот из них, кого звали Лем, в то время, как его напарник ползал по полу, собирая выпавшие в ходе их недавнего бегства свечи. – Мы ни сном – ни духом не ведали, что вы изволите находиться в комнатах, которые вся дворцовая прислуга старается стороной обходить, поскольку здесь с некоторых пор привидение, говорят, завелось.

– Я бы понял, если б мне малое дите об этом сказало, но тебе, свечник, за подобную чушь постыдиться б надобно, – укоризненно сказал Генрих VI и тут же отдал распоряжение: А ну-ка, занесите в комнату подсвечник, сколько можно в темноте говорить?

– Ну, чего ты на меня уставился? Давай, братец, пошевеливайся, – прикрикнул Лем на своего напарника и вновь быстро заговорил, обращаясь к монарху: Клянусь пресвятой девой Марией, Ваше Величество, службу свою мы исправно несем. Это и мадам Эсюрель может подтвердить, и мажордом, все нами очень даже довольны. Вы абсолютно правы, Ваше Величество, никаких привидений во дворце быть не может, они ежели где и бывают, так только на погосте.

– А-а, привидение!

Напарник Лема выбежал вдруг из комнаты с вытаращенными от ужаса глазами.

– Там… там привидение! Я сам его видел. Что же теперь делать, люди добрые?

– Да ты, голубчик, никак нынче спятил! – рассердился государь.

– Клянусь своей Зорькой, что со дня на день должна отелиться, сам видел, своими собственными глазами! Чует мое сердце, не к добру это, надо бы священника сюда позвать.

– Да что ж ты видел, дурень? Расскажи, не томи душу-то! – взмолился Лем, а сам на всякий случай отошел подальше от дверей, к противоположной стороне коридора.

– Дай дух перевести. Думаешь, это так просто – с привидением с глазу на глаз встретиться?

– А я, между прочим, братец, за тебя переживаю! Вот осерчает сейчас государь и тогда…

– Хватит чушь нести! – возмутился Генрих Бесстрашный.

– Да вот уже сказываю. Переступил я порог, чтоб надлежащим образом исполнить приказание Его Величества, стою, значит, осматриваюсь, а из глубины комнаты вдруг голос раздается, прямо, как будто из преисподней: Подойди к окну и поставь подсвечник на стол!

При этих словах свечник передернул плечами и быстро перекрестился:

– Господи, спаси и помилуй!

– Никак привидение, братец, тебя заманить поближе к себе хотело? – возбужденно выдохнул Лем.

– А что дальше-то было! – продолжил его напарник, вдохновившись нешуточным к нему вниманием. – Сразу же после этих слов привидение прямиком ко мне направилось и вроде бы даже руками стало размахивать, словно за горло хотело меня схватить. Да – да, как пить дать оно именно это и собиралось сделать, но я, слава богу, успел на свет вовремя выбежать!

– Я смотрю, в свечниках у меня ходят олухи царя небесного!

С этими словами Его Величество вынудил дрожавших от страха слуг войти в комнату, где рыцарь Пантоки успел зажечь свечу, и где, кроме него, больше никого не было.

Как только пристыженные и донельзя обескураженные свечники покинули комнату, Генрих Бесстрашный молча протянул рыцарю Пантоки портрет, размером с небольшую книгу, на котором был изображен Сержио в рыцарских доспехах. Несколько мгновений Сержио всматривался в него, испытывая странное ощущение, будто он уже где-то видел этот портрет. Между тем, сам Сержио никогда никому не позировал, да и подобных доспехов сроду не носил.

– Пожалуй, такие старинные и громоздкие доспехи нынче можно встретить разве что в музее, – подумал про себя Сержио и вдруг вспомнил, что весьма похожий портрет, только гораздо больших размеров, он видел в Музее истории Ланшерона, который свыше полувека тому назад был основан одним из представителей рода Ангалесских и располагался неподалеку от главной площади Ластока.

На этом холсте был изображен родной прадед Сержио – Лиман Пантоки, удостоенный во время Семилетней войны со шведами почетного звания рыцаря. Он прожил короткую, но очень яркую жизнь, а его отвага и выдающаяся доблесть были воспеты в героических балладах нескольких известных трубадуров королевства. Сержио не довелось увидеть прадеда, однако, со слов своего покойного отца, трубадура Росно, он знал, что внешне был очень сильно похож на Лимана Пантоки. По всей видимости, некий талантливый художник, будучи знаком с портретом рыцаря Лимана Пантоки, решил сделать его уменьшенную копию, попутно добавив в свою работу кое-какие небольшие изменения.

– Мне знаком этот портрет, – твердо ответил королю Сержио. – На нём изображен мой прадед, рыцарь Лиман Пантоки. Практически такой же портрет можно увидеть в Музее истории Ланшерона, а это довольно удачная его копия.

– Как, ты правнук доблестного рыцаря Лимана Пантоки? – удивился монарх. – Странно, что я этого не знал! Впрочем, – пробормотал себе под нос Генрих, – не менее странным выглядит и увлечение графини Ангалесской историей королевства, коли ей вздумалось хранить у себя в покоях портреты ланшеронских рыцарей. Хотя… хотя нельзя не заметить, что прадед и правнук внешне сильно похожи, нужно завтра ещё раз взглянуть на портрет в музее. Быть может, в этом внешнем сходстве и таится разгадка, ведь Эльнара могла легко обмануться, приняв изображение неизвестного ей рыцаря Лимана Пантоки за портрет Сержио Пантоки, с которым, судя по всему, она была достаточно хорошо знакома.

Грузно ступая, Генрих Бесстрашный подошел к дверям и громко позвал:

– Климент, ты где? Немедленно иди сюда!

На зов государя тотчас откликнулся его камергер. Поклонившись монарху, он протянул ему какую-то завязанную в узел вещь и бесшумно притворил за собой дверь.

– Ну, что ж, рыцарь, – вернувшись обратно к столу, сказал Генрих VI, – положим, на портрете, обнаруженном нынче в покоях графини Ангалесской, действительно изображен рыцарь Лиман Пантоки, доблесть которого, не раз воспетая в героических балладах наших трубадуров, столь сильно впечатлила графиню, что ей захотелось иметь у себя его изображение. Бывает. Однако следующая вещь, похоже, принадлежит, рыцарь, тебе?

С этими словами монарх развязал узел и выложил на стол мужской плащ серого цвета, который Сержио без труда узнал.

Этим плащом Сержио укрыл Эльнару, когда она в беспамятстве лежала на дне небольшой лодки после крушения судна, на котором, как выяснилось впоследствии, будущая графиня Ангалесская вместе со своим названым братом Султаном плыла во Францию, однако по воле провидения оказалась на земле Ланшерона. С тех пор прошло два года, и Сержио никак не ожидал, что всё это время Эльнара будет хранить его плащ.

– Ну, разве же этот трогательный знак внимания не является явным свидетельством любви Эльнары?! – мысленно воскликнул взволнованный рыцарь и вдруг вспомнил, что на внутренней подкладке этого плаща бабушка когда-то заботливой рукой вышила его имя. Конечно, можно было сделать вид, будто это просто случайное совпадение, и плащ принадлежит какому-то другому человеку, который носит такое же, как и у него имя, но Сержио не приучен был лгать, поэтому он сказал:

– Да, это мой плащ!

В комнате повисла тягостная тишина. Рыцарь Пантоки пытался понять, какова связь между портретом прадеда и его плащом, а Генрих Бесстрашный с болью в душе вспоминал, как во второй половине дня тоска по любимой погнала его в замок Ангалесских, где в течение последнего месяца жили Эльнара с Эдгаром. Трепещущий мажордом, не ожидавший приезда государя в их враз опустевший дом, поспешил провести его в покои графини Ангалесской, а сам бесшумно исчез за дверью, желая как можно скорее обсудить с верной кухаркой Жанеттой, что может означать это посещение.

Оставшись один, Генрих направился в спальню, где долго стоял у окна, пытаясь представить, о чём думала, глядя в него, перед закатом солнца Эльнара. Он был вынужден расстегнуть ворот сорочки, стоило его взгляду упасть на широкое ложе, которое так часто грезилось ему в мечтах, когда Краса Востока только вошла хозяйкой в этот старинный замок, а зрелый муж и бесстрашный воин, словно робкий юноша не знал, как ему объясниться невинной деве в своих чувствах. В гардеробной, присев на пуф перед большим четырехугольным зеркалом, монарх до рези в глазах всматривался в него, как будто надеялся, что зеркало сумело запечатлеть безумно дорогой его сердцу образ женщины, и нещадно казнил себя за то, что так и не нашел времени заказать хорошему художнику портрет графини Ангалесской, который мог бы для него сейчас послужить хоть каким-то утешением. Потом, раскрыв настежь все шкафы, принялся перебирать наряды, представляя любимую, то в одном, то в другом платье.

Уже собираясь уходить, в комнате отдыха Генрих случайно заметил на столике книгу. Он с интересом начал ее перелистывать. По-видимому, это был томик стихов какого-то восточного поэта. Конечно, Генрих ни слова не мог в нём понять, но это была книга, которую, наверное, не столь давно держала в своих руках его любимая, потому, присев на софу, он с волнением стал перелистывать страницы, вглядываясь в витиеватый восточный шрифт, весьма отличавшийся от европейского письма, и вдруг нечаянно задел какой-то предмет, немного оцарапавший ему руку. Оторвавшись от книги, государь увидел на краю софы изящную ивовую кошелку. Ланшеронские дамы имели обыкновение брать такие кошелки в дорогу, поскольку они занимали в карете мало места, но при этом в них можно было вместить множество всякой всячины, столь милой чувствительному женскому сердцу.

С легкой улыбкой на устах Генрих взял в руки кошелку, видимо, в спешке забытую Эльнарой, ничуть не сомневаясь, что сейчас увидит внутри корзинки разную забавную мелочь, которой его любимая, как и любая другая женщина, наверняка придавала большое значение. Однако, к огромному изумлению короля, на самом верху кошелки, сразу под крышкой, он обнаружил небольшой портрет некоего мужчины. Приглядевшись, Генрих без труда признал в нём Сержио Пантоки, одетого в старинные рыцарские доспехи. До крайности потрясенному монарху потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Отложив портрет в сторону, он решительно вытряхнул на софу всё содержимое кошелки. На самом дне корзинки действительно оказалась всякая мелочь, включая кипу тонких надушенных шелковых платочков, однако сразу же под портретом лежал мужской плащ серого цвета. Внимательно рассмотрев его со всех сторон, на внутренней подкладке плаща разъяренный государь обнаружил вышитое серебристой нитью имя владельца – Сержио.

Острая боль пронзила сердце Генриха. Он был сильный и отважный воин, которому не раз приходилось смотреть в лицо смерти, были в жизни печальные случаи, когда его предавали близкие люди, довольно рано ему пришлось познать горечь разочарований и утрат, но ещё никогда Генриху не было столь мучительно больно, как в это короткое мгновение, когда он вдруг невольно узнал, что сердце его любимой принадлежит другому мужчине. Не выдержав этой ужасной душевной боли, Генрих беззвучно зарыдал и повалился ничком на софу, бессознательно сжимая в больших руках ленты и шелковые платочки, зеркала, всевозможные щеточки, которыми ещё недавно пользовалась его Эльнара. Вдруг одно продолговатое зеркальце в его руках треснуло, этот негромкий, но отчетливый звук привел в чувство несчастного государя. Обтерев лицо платочком, он вновь сложил в кошелку вынутую из неё мелочь, портрет спрятал в наружный карман своего камзола, а плащ связал узлом и, уже не задерживаясь, покинул покои графини Ангалесской, радуясь, что пока он спускался вниз, никто не встретился на его пути.

Вернувшись во дворец, Его Величество вызвал в кабинет начальника королевской стражи и приказал ему немедленно разыскать и доставить пред его светлые очи рыцаря Сержио Пантоки, после чего он был вынужден вновь взять на себя роль радушного хозяина. Угостив съехавшихся к нему со всей Европы гостей отменным ужином, он вышел во двор и лично попрощался с каждым из них, ничуть не сомневаясь, что уже завтра все эти с виду весьма доброжелательные особы, пылко заверяющие его сейчас в своих искренних дружеских чувствах, с удовольствием начнут разносить разные небылицы по поводу несостоявшегося венчания ланшеронского монарха. А больше всего времени у Генриха Бесстрашного отнял его кузен, король Франции Карл Прекрасный, которому очень не хотелось покидать гостеприимный Ласток, вот он и растягивал прощание, как только мог.

Попрощавшись, наконец, с Королем грез, Генрих VI поспешно ушел к себе в кабинет, где он принялся ходить из угла в угол, обдумывая внезапно открывшиеся ему вещи. Вскоре явился камергер и доложил, что королевская стража исполнила приказание Его Величества и доставила во дворец Сержио Пантоки. Нахмурив брови, государь сошел вниз.