Текст книги "Эльнара-3. Опасности Востока. Первый русский любовно-эротический роман"

В больших и малых городах султаната базар испокон веков являлся местом, где жизнь кипела с утра до позднего вечера. Здесь не только торговали, но также обменивались новостями, собирали пожертвования на возведение новых мечетей, договаривались о калыме, или выкупе за невесту, составляли жалобы и прошения наместнику султана, устраивали между поэтами захватывающие состязания, всем миром решали, где проводить оросительные каналы и, как избавиться от нашествия саранчи, или полевых мышей, ведь забот у простого дехканина всегда хватало: земля кормила, но требовала полной отдачи. Впрочем, все заботы отступали в сторону, когда дело касалось самого главного – торговли.

Как правило, на любых восточных базарах воображение чужестранцев поражали прилавки, которые просто ломились под тяжестью товаров. В продуктовых рядах прямо-таки глаза разбегались при виде разных сортов винограда, груш, яблок. Спелые сливы так и просились в рот, а нежные персики, сочные абрикосы и сладкая хурма враз пробуждали аппетит даже у тех, кто был абсолютно сыт. В нескольких рядах торговали только курагой, изюмом, семечками и всевозможными видами орехов. Под арбузы, дыни и тыквы также были отведены отдельные ряды, поэтому одна семья обычно имела прилавки в разных местах, где бойко торговали и стар, и млад. Пока старшие старались разложить товар попривлекательнее, младшие звонкими юношескими голосами зазывали покупателей. Бывало, самые нетерпеливые из юношей выбегали из-за прилавка и чуть ли не силком тащили к себе какого-нибудь зазевавшегося покупателя и, чтоб отвязаться от настырного продавца, тот поневоле что-либо покупал. Таков был южный базар: каждый стремился поскорее сбыть свой товар. К сожалению, все эти аппетитные плоды и фрукты обладали одним общим малоприятным свойством: в жарком климате Востока они довольно быстро начинали портиться. Кстати, опытные покупатели на базар приходили обычно под вечер, ведь тогда любой товар можно было приобрести гораздо дешевле.

Однако жители юга вставали очень рано, и многие свой день начинали с посещения базара. Некоторые являлись целыми семьями и так, всем семейством, медленно двигались между рядами, поочередно выбирая для каждого обновы, чтобы потом между детьми или женами не возникали ненужные ссоры. Другие часами бродили по базару, будучи не в силах с деньгами расстаться. Находились и такие хитрецы, что в продуктовых рядах пробовали на вкус весь выставленный товар, у мануфактурных прилавков долго щупали руками разложенные ткани и непременно находили в них какие-нибудь изъяны, потом перемещались к рядам, где торговали коврами, и с видом знатоков их рассматривали, попутно свои замечания высказывая, и, наконец, с полным животом, ужасно довольные собой, возвращались домой. Назавтра история повторялась, но только в других местах базара.

А ещё на восточном базаре было принято торговаться, а, чтоб торг шел поинтереснее, продавцы поначалу называли цены несусветные, заслышав которые, неискушенные покупатели пытались бежать, но их так легко никто не отпускал, ведь продавцы, как и все смертные, нуждались хоть в каком-то зрелище. Впрочем, они никогда при этом не забывались и умели вовремя останавливаться, чем порой приводили в замешательство вошедших в азарт покупателей, которые начинали воображать, что смогут за бесценок купить тот или иной товар. Но потом нередко оказывалось, что такие покупатели, а это были легковерные чужестранцы, возвращались с базара с совершенно ненужными им вещами. Что тут сказать, на юге умели торговать!

Пожалуй, хитростью и изворотливостью ума жители южной части султаната могли посоперничать даже с персами, недаром они являлись соседями. Правда, за эти качества характера их недолюбливали на севере, иначе говоря, между югом и севером шла негласная война, к искреннему огорчению султана, который был вынужден вечно примирять эти два враждующих края, как будто ему больше нечем было заняться!

Разумеется, обо всех этих любопытных подробностях ни сном – ни духом не ведали путешественники из Ланшерона. Направляясь в сторону Персии, они без каких-либо приключений пересекли весь север. Оставалось теперь пройти ещё половину пути. Звезды на небе только успели погаснуть, когда Эльнара и её друзья вошли с торговым караваном в столицу Бахрумского султаната – город Пушмарах.

Ох, не зря на мудром Востоке с давних пор Пушмарах называли «солнечным городом»! Гордо устремленные ввысь, золотые купола его многочисленных мечетей; легкие изящные минареты; украшенные позолотой и лепниной, величественные общественные здания; утопающие в садах, дома из белого морского камня; искрящиеся брызгами, великолепные фонтаны; просторные и светлые общественные бани; по-восточному роскошные дворцы столичной знати; ухоженные, чистые пруды; крытые беседки в парках, расписанные замысловатым орнаментом; обилие ярких цветов и всевозможной зелени создавали непередаваемое ощущение, будто город насквозь пронизан ярким солнечным светом! Неудивительно, что те, кто в нём хотя бы раз бывал, мечтали вновь этот сказочный город повидать.

Итак, путешественники из Ланшерона вошли в Пушмарах, когда город ещё спал. К счастью, как и в Ластоке, здесь имелись свои «Хлебные» ворота, которые не запирались ни днем, ни ночью. Правда, здесь они назывались по-восточному замысловато и пышно: «Врата благоденствия и изобилия». Через них неторопливой вереницей проходили торговые караваны, следовавшие из стран Востока на Кавказ и вглубь Азии. Медленно передвигались широкие и низкие подводы торговцев с юга, доверху груженые мешками с мукой и разными крупами, овощами, плодами, фруктами. Погоняя перед собой крупный и мелкий домашний скот, с неизменной свирелью в руках из северной части страны шли молчаливые пастухи. С одной лишь котомкой за плечами шагали размашистым шагом дехкане, надеясь, что в большом многолюдном городе для них найдется подходящая работа. Углубившись в свои мысли, брели странствующие монахи-дервиши, они просто не могли долго находиться на одном месте. «Врата благоденствия и изобилия» были для всех открыты.

В этот ранний утренний час спящий Пушмарах был подернут легкой дымкой предрассветного тумана, придававшей городу тонкое, неизъяснимое очарование. Сейчас столица султаната напоминала собой красавицу, томно возлежавшую в чане, наполненном до краев теплой пенистой водой. Однако за этой негой и внешней безмятежностью всё же нетрудно было заметить, что в городе творится что-то неладное, казалось, столица охвачена каким-то отчаянием и унынием. Путешественникам из Ланшерона, которые прошли через полстраны и всюду видели, что на благословенной земле Бахрумского султаната царят мир, благополучие и спокойствие, такие настроения в городе Пушмарахе показались весьма странными. Но усталость от дороги взяла своё, и они не стали ломать голову над непонятными для них вещами, а остановились в ближайшем караван-сарае, где, не дожидаясь завтрака, легли спать. Для дальнейшего пути им нужно было набраться сил.

Первым около полудня проснулся Султан. Выглянув в окно, он обнаружил, что на улице дует ветер, накрапывает мелкий дождь, а небо постепенно затягивается косматыми тучами. Такой погодой в Бахрумском султанате порой давала о себе знать зима, сейчас на дворе стоял январь. Взглянув на спящую Мари, Султан решил невесту пока не будить. Накинув свой старый потертый чапан, который, покидая родину, он захватил с собой в дорогу, как память об отчем доме, подданный хоршикского хана вышел на улицу. Надеялся с кем-нибудь поболтать, но никого из постояльцев во дворе в этот час, к сожалению, не оказалось, а все работники караван-сарая делами хозяйственными занимались и, к тому же, выглядели чем-то озабоченными или опечаленными. Правда, несмотря на свою печаль и занятость, они исподтишка бросали на гостя какие-то странные, удивленные взгляды. Недоумевая, чем он мог их так заинтересовать, Султан, запахнув на груди чапан, к воротам направился. Любопытный по природе хоршик всё ещё не терял надежды встретить для себя подходящего собеседника.

Его усилия были вознаграждены. По тропинке, протоптанной вдоль ограды караван-сарая, с посохом в руках шел белобородый аксакал. В знак приветствия почтительно склонив голову, Султан немного отступил назад к воротам: на Востоке было принято старшим уступать дорогу. Поравнявшись с хоршиком, старик остановился, видно, он тоже был рад с кем-нибудь перемолвиться словом. Обстоятельно расспросив Султана, откуда он родом, кто его родители, куда держит путь и, что, вообще, слышно в мире, аксакал замолчал, устремив вдаль мудрый взгляд выцветших карих глаз. Хоршик не преминул воспользоваться случаем и спросил старика, чем вызвано унылое настроение жителей столицы?

– Это правда, – согласился аксакал, – все жители Пушмараха пребывают нынче в глубокой печали. Да и как же нам не печалиться, если правитель страны – мудрейший султан Бабураскан, находится при смерти? О, горе нам!

По морщинистой щеке старика скатилась прозрачная крупная слеза.

– Страшно подумать, что в скором времени мы все можем осиротеть.

– Конечно, жаль человека, – почесав затылок, озадаченно произнес Султан, хотя в душе и не понимал, как можно так сильно горевать по поводу несчастья, которое, во-первых, ещё не случилось, а, во-вторых, не имеет к тебе непосредственного отношения, ведь речь-то идет о постороннем, в принципе, для многих человеке, а не о близком друге или родственнике.

– Наш светлейший правитель своей мудростью и прозорливостью был известен всему свету, – сокрушенно продолжал старик, – а теперь готовится отойти в лучший мир, не оставив после себя наследника! Что теперь будет?!

– Бедняга, он даже не успел жениться! – искренне посочувствовал Султан и в тот же миг невольно пожалел себя: он-то тоже ещё не был женат.

– Солнцеподобный султан Бабураскан имеет четырех жен и семьдесят шесть наложниц! – возмутился в ответ его собеседник. – Однако ни одной из этих женщин не удалось подарить нашему правителю наследника, точнее, несколько мальчиков в разные годы появилось на свет, но всех их призвал к себе Всевышний ещё в младенческом возрасте. Остались одни лишь дочери, подданные уже сбились со счета. Одни говорят, что у султана сто тридцать девять дочек, другие утверждают, будто двести сорок, да только какой толк от этого спора, коли нет самого главного – наследника трона!

– Великий человек! – восхитился простодушный хоршик. – Просто не представляю, как он с таким количеством женщин справляется, когда я и с одной Мари не всегда могу сладить? Вне всякого сомнения, ваш правитель действительно достоин уважения!

– Да что говорить о женщинах! – усмехнулся аксакал. – Наш мудрый, великий, лучезарный султан Бабураскан из славного рода Абуниязов вплоть до недавнего времени пользовался славой лучшего стрелка и охотника во всём Бахрумском султанате! Но в последние годы всё чаще он стал хворать, а теперь и вовсе готовится перед Всевышним предстать. О, горе нам!

– Что ж, у вашего правителя нет надежных вельмож, которые сумели б взять в свои руки управление страной?

В карих глазах Султана светилось искреннее непонимание.

– Молчи, сынок, молчи, об этом лучше вслух не говорить! – испуганно оглядываясь по сторонам, пробормотал старик. – Есть у султана визирь по имени Бумбоходур, который так и рвется к власти, но народ ему не доверяет: уж больно подлая у этого вельможи душа, немало на его совести разных грехов и, если только он станет править страной, всем жителям султаната придется ой как несладко!

– А что, вашего султана больше всего любят именно жители столицы? – полюбопытствовал его собеседник. – По-моему, в других местах султаната народ так сильно как будто бы не печалится.

– Это дело рук Бумбоходура, – нахмурив брови, сказал аксакал. – Он сейчас все усилия прилагает, чтобы слух о болезни правителя не вышел за пределы столицы, боится народных волнений. Однако всё же надеется вскоре занять трон, думает, что с помощью армии ему удастся усмирить тех, кто будет открыто проявлять своё недовольство. Теперь-то ты, наверное, сынок, понимаешь, почему все жители Пушмараха пребывают нынче в печали? – вздохнув, заключил старик.

– Ну и дела! – покачал головой Султан. – Видать, ваш правитель был хорошим человеком, если его подданные не находят себе места. Пожалуй, ему даже можно немного позавидовать.

– Почему – «был»? – голос аксакала задрожал от обиды. – К счастью, несравненный султан Бабураскан по-прежнему находится среди нас. Типун тебе на язык, чужеземец!

– Я только хотел сказать: никто не знает, что будет завтра, – попытался было оправдаться Султан, но по гневному взгляду старика понял, что опять оплошал. – Простите, отец, если обидел…

Белобородый аксакал, опираясь на свой посох, с гордым видом молчал. Растерянно потоптавшись рядом с ним, незадачливый хоршик уж собрался попрощаться и вернуться в караван-сарай, как вдруг мимо них пронеслась кавалькада вооруженных всадников. В следующее мгновение они повернули обратно. Толстый всадник с пышными, лихо закрученными усами, видимо, он был в этой группе самым главным, спрыгнул с коня и решительным шагом подошел к враз оробевшему Султану.

– Ты кто такой?

Его короткий хлыст ткнулся хоршику прямо в грудь.

– Я – Султан, – растерянно отозвался подданный хоршикского хана.

Почему-то его ответ вызвал у всадников громкий смех, а их главарь бесцеремонно взял хоршика за плечи и повернул спиной к своим товарищам. Смех усилился.

– Султан, говоришь?

Маленькие черные глаза толстяка буравили бедного хоршика, который сам себе сейчас казался на удивление маленьким и беспомощным.

Под холодным колючим взглядом главаря всадников Султан ещё больше съежился, а тот вдруг отрывисто сказал:

– Признавайся по-хорошему, где ты взял накинутый на твои плечи чапан?

– Это мой чапан!

Лицо толстяка посуровело, и хоршик поспешно добавил:

– Сколько я себя помню, этот чапан всегда был в моём доме, где я жил со своей матушкой, пока её не призвал к себе Аллах.

– Откуда ты родом?

– Из столицы Хоршикского ханства, города Перистан.

– Я думаю, господин, чужеземец говорит правду, – вмешался в разговор белобородый аксакал: Когда-то в молодые годы мне довелось побывать в Великой Степи, и я хорошо помню говор проживающих там народов. Этот малый действительно хоршик.

– Ты знаешь, кто я?

Толстяк развернулся в сторону аксакала.

– Конечно, господин! Как мне, коренному жителю Пушмараха, не знать начальника дворцовой стражи нашего несравненного султана Бабураскана, да ниспошлет ему Всевышний долгие годы счастливой безоблачной жизни!

– А ты умеешь, старик, читать? – продолжал допытываться толстяк.

– Я владею грамотой, господин, с детских лет, – с достоинством ответил аксакал.

– В таком случае мне не нужно тебе объяснять, что значит надпись, вышитая у него на чапане.

Начальник дворцовой стражи вновь повернул Султана спиной.

– Я всё понял, господин, – тихим голосом ответил старик.

Теперь он смотрел на своего недавнего собеседника со смешанным чувством беспокойства и недоверия, и даже отошел в сторонку, как будто бы боялся, что его посчитают сообщником человека, которым заинтересовалась стража самого султана.

– Я понимаю, чужеземец, что ты не владеешь бахрумской грамотой, однако твоей вины это ничуть не умаляет, – сложив короткие руки на груди, напыщенно заявил начальник дворцовой стражи. – Должен тебе пояснить, что в верхней части чапана, на спине, значится вышитая золотыми нитками надпись «Султан», а прямо над ней, но уже разноцветными и шелковыми нитями вышита радуга – символ достопочтенного рода Абуниязов, что вот уже полтора столетия мудро и справедливо правит султанатом и, к которому принадлежит наш нынешний правитель – светлейший султан Бабураскан, да будут долгими его дни! Признавайся, где ты взял этот чапан?

– Но ведь Султан – это ещё и моё имя! Наверное, покойная матушка нарочно вышила его на чапане, когда я только появился на свет. Возможно, она предчувствовала ранний уход из жизни и хотела оставить о себе память.

Донельзя испуганный хоршик изо всех сил пытался оправдаться.

– Ты хочешь сказать, твоя мать владела бахрумской грамотой? – быстро спросил толстяк.

– Боюсь, она и хоршикской грамоты толком не знала, – был вынужден признаться Султан.

– Вот видишь!

Начальник дворцовой стражи поднял вверх указательный палец.

– А как на чапане, помимо этой надписи, могло появиться изображение радуги – символа славного рода Абуниязов? Посуди сам, чужеземец, можно ли это всё назвать простым совпадением?

Тем временем остальные всадники спешились с коней и обступили своего начальника и Султана, давая понять, что хоршику сбежать от них не удастся. Вокруг стали собираться зеваки.

– В общем, что тут говорить? По-моему, всё и так понятно, – деловито сказал начальник дворцовой стражи, – либо ты, либо твоя мать когда-то как-то сумели выкрасть чапан нашего светлейшего султана. Теперь, чужеземец, тебя за это неслыханное преступление ждет справедливое наказание.

Затем зычно крикнул:

– Ну-ка, взять его под стражу!

– Постойте, это какое-то недоразумение! – отчаянно вскричал Султан. – Ни я, ни моя покойная матушка даже нитки чужой никогда не брали, могу на Коране в этом поклясться!

– Пошли, пройдоха, пошли, хватит нам небылицы тут рассказывать! – ухмыльнулся один из стражников, рукояткой хлыста подталкивая в спину Султана.

– Эй, разбойники, остановитесь! Куда вы ведете моего жениха?

Из ворот караван-сарая вдруг выбежала простоволосая Мари.

– Я буду жаловаться вашему султану!

– Где твоя чадра, женщина? Как ты смеешь появляться с непокрытой головой пред посторонними мужчинами? – возмутился начальник дворцовой стражи. – Немедленно уходи!

– На моей родине, в королевстве Ланшерон, женщины всегда и всюду ходят с открытым лицом! – гордо парировала мадам Сюсю, после чего она бросилась на шею жениху.

– Однако, какие дикие нравы существуют в некоторых государствах! – скривил свои губы начальник дворцовой стражи в то время, как его воины, позабыв про всё на свете, глазели на рыжеволосую красотку, обнимавшуюся на глазах у всего честного народа с чужеземцем.

– О, любимый моя, – нежно шептала Мари, покрывая бесчисленными поцелуями круглое лицо заметно воодушевившегося Султана, – что ты успел опять натворить, пока мы все спали?

– Свет души моей, ничему не верь, кто бы что тебе ни рассказывал, – сжимая в объятиях невесту, торопливо говорил Султан. – Здесь произошло какое-то недоразумение, но я ни в чём невиновен. Клянусь! Надеюсь, скоро всё выяснится, и меня отпустят. Не переживай, родная, и просто жди.

– Эй вы, негодники! – побагровев лицом от ярости, вдруг вскричал начальник дворцовой стражи. – Что вы тут уставились на эту бесстыдную чужестранку? Разве я не велел вам взять под стражу её приятеля? Вокруг и так уже собрался народ, а завтра по городу слух поползет, будто стражники султана занимаются прелюбодеянием на улицах Пушмараха, стыд и позор!

Смахнув с ресниц непрошеные слезы, Султан с трудом оторвал от себя невесту и поспешно зашагал вперед, не желая, чтоб его погоняли, как скот, предназначенный для продажи на шумном и ко всему равнодушном базаре. Пристыженные стражники еле за ним поспевали. Заплаканная Мари осталась растерянно стоять посреди улицы. С любопытством поглядывая на красивую простоволосую чужестранку, народ начал нехотя расходиться. Не прошло и часа, как по столице поползли слухи, будто во дворец справедливейшего султана Бабураскана проник вор и выкрал бесценный голубой бриллиант, украшавший чалму правителя и, что обозленные стражники, которые допустили эту пропажу, хватают теперь на улицах Пушмараха всех, кто внушает им даже малейшее подозрение. А, если на пути воинов попадается одинокая молодая женщина, то, перекинув её через седло, они увозят несчастную в неизвестном направлении, поскольку стражникам якобы кто-то нашептал, что удачливым дворцовым вором может являться женщина. В общем, в эти смутные дни жителям столицы доброхоты не советовали выходить из дома без особой надобности. Когда эти чудовищные небылицы достигли ушей начальника дворцовой стражи, он от злости едва зубами не заскрежетал, однако остановить слухи было не в его власти. Пришлось ему проглотить ужасную обиду и сделать вид, будто он ничего не слышал.

Меж тем Мари пришла в себя и бросилась бегом к Эльнаре с горестной вестью, что названого брата Эли, а её жениха, взяли под стражу воины султана. Комкая в руках шелковый носовой платок, мадам Сюсю сбивчиво рассказывала, как, проснувшись, не обнаружила рядом с собой Султана. Вышла в поисках жениха во двор и вдруг прямо за воротами караван-сарая услышала какой-то спор. А там вооруженные люди окружили её бедного жениха, и их главарь, неприятной наружности толстяк, сердито ему что-то выговаривал. Потом велел взять его под стражу. Местные жители незаметно разошлись, и только один белобородый старик с участием отнесся к Мари.

Старик рассказал, как начальник дворцовой стражи проезжал вместе со своими воинами мимо караван-сарая и случайно увидел Султана, одетого в изрядно поношенный чапан, который, однако по всем признакам когда-то, дескать, принадлежал ни много – ни мало самому султану Бабураскану, и теперь хоршика ждет наказание. Правда, Султан не признал своей вины, да только вряд ли ему удастся избежать тюрьмы. Отчаянию Мари просто не было предела. Эльнара была взволнована не меньше, ведь ей отлично было известно, что при дворах восточных правителей с простыми людьми обычно не церемонились, и порой достаточно было всего лишь одного подозрения, чтоб человеку без всяких разбирательств отсекли голову.

Прикладывая к глазам платочек, Мари вздохнула:

– Ах, сколько раз я просила Султана избавиться от этого потрепанного чапана, который в холодные дни он так любил на себя натягивать! И ведь я оказалась права: эта вещь до добра его не довела!

– Султан хотел иметь при себе хоть что-то, что было бы связано с его отчим домом и родиной, – немного нахмурившись, отозвалась Эльнара.

Мадам Сюсю не унималась:

– Согласись, Эли, этот чапан смотрелся на Султане довольно странно, когда он был одет в модное европейское платье, а его привязанность к своей родине, как видишь, не привела ни к чему хорошему! Я ещё понимаю, что он не расставался с коричневым жакетом, в карманах которого можно было много чего спрятать, а вот какой прок ему был от старого чапана?

– О чём мы тут говорим? – воскликнула в сердцах Эльнара. – Нужно срочно спасать Султана! Думаю, мы поступим правильно, если отправимся прямо к султану Бабураскану! Пусть его люди повнимательнее рассмотрят чапан и сами убедятся, что эта старая вещь не имеет никакого отношения к представителю рода Абуниязов!

Оставив Пабло в караван-сарае на случай, если вдруг появятся какие-либо вести о Султане, подруги поспешно направились в сторону дворца. Путешественницам из Ланшерона не пришлось даже спрашивать у прохожих дорогу, ведь дворец султана Бабураскана был самым высоким зданием в Пушмарахе, к тому же находился на возвышенности, отчего он казался ещё выше. Найти его не составило большого труда. Трудность заключалась в другом: стража не пропустила их дальше ворот. Чужестранкам объявили, что прекраснейшего султана Бабураскана никто не станет тревожить по таким пустякам. Судьбу же пойманного намедни мошенника, по всей видимости, предстоит решать визирю Бумбоходуру, который нынче находится на охоте, а в ближайшие дни, быть может, он соизволит их принять, нужно приходить сюда и узнавать. Подруги не успели опомниться, как вооруженный до зубов воин быстро скрылся за воротами. Однако в следующее мгновение со двора неожиданно раздался звонкий девичий голос:

– Я всё слышала! Немедленно впусти этих женщин, стражник!

– Госпожа, умоляю не гневаться, но с тех пор, как захворал светлейший султан, визирь Бумбоходур велел даже близко к дому не подпускать никаких посторонних людей.

– Пусть визирь Бумбоходур отдает какие угодно приказания в своём собственном доме, во дворце султана он распоряжаться не волен! – возразила девушка и нетерпеливым тоном повторила: Впусти сюда этих женщин! Они пришли к султану с каким-то прошением, и я хочу их выслушать. К тому же, как я поняла, они – чужестранки, не следует оставлять их без внимания.

Высокие ворота медленно отворились, стражник с недовольным видом посторонился, пропуская каких-то безвестных чужестранок в святая святых Пушмараха. Глазам растерявшихся подруг предстала хрупкая юная девушка, сидевшая на качелях, подвешенных на толстый сук большого дерева сбоку от ворот. Она была одета в нарядное сиреневое платье, её белую изящную шею украшало гранатовое ожерелье, и такой же гранатовый браслет красовался на холеной руке. Тонкие длинные пальчики были унизаны золотыми перстнями с рубинами, а россыпь драгоценных гранатов поблескивала даже на подоле платья. Всё говорило о том, что эта девушка принадлежала к богатой семье бахрумской знати. Незнакомка имела красивые правильные черты лица, а живые, умные черные глаза выдавали её непоседливый и озорной характер. С любопытством оглядев подруг, девушка приветливо улыбнулась и спросила:

– У вас, дорогие сестры, что-то случилось? Я слышала ваш разговор со стражником. Он велел дождаться появления во дворце визиря Бумбоходура. Но, если не ошибаюсь, вы сами вовсе не визиря хотели бы видеть?

– Это правда, – немного помедлив, ответила Эльнара. – Однако, боюсь, нас не допустят к султану. А между тем, только в его силах решить беду, что приключилась с моим названым братом и женихом Мари, Султаном. Сегодня днем его взяли под стражу воины правителя Бабураскана.

– Выходит, ты сестра того чужеземца, которого начальник дворцовой стражи приказал до утра запереть в подвале? – оживилась вдруг незнакомка и предложила: Давайте, дорогие сестры, пройдем в беседку, и вы мне обо всём по порядку расскажете. Возможно, вместе мы что-нибудь придумаем.

Девушка спрыгнула с качелей и представилась:

– Меня зовут Аиша! Я – дочь султана Бабураскана.

Стражник, стоявший у ворот с таким видом, будто его незаслуженно обидели, либо у него внезапно разболелись зубы, ещё больше нахмурился, когда своенравная принцесса повела явившихся с прошением чужестранок к беседке, расположенной в глубине цветущего сада. К неимоверной досаде стража, привыкшего чувствовать себя у ворот маленьким начальником, к этой беседке – излюбленному месту всех дочерей султана, не было никакой возможности подкрасться незамеченным. Несмотря на то, что беседка была окружена кустами душистой жимолости, она находилась на открытой поляне, а значит, любопытный служитель врат не мог подслушать, о чём принцесса Аиша будет разговаривать с чужестранками.

Оставшись с глазу на глаз с юной красавицей принцессой, Эльнара и Мари подробно ей поведали всё, что им самим было известно о задержании Султана. Девушка с сочувствием отнеслась к их рассказу. Солнцеподобный султан Бабураскан из благородного рода Абуниязов имел сто пятьдесят две дочери, многих из которых он уже успел выдать замуж. Аиша была по счету сто тридцать пятой и самой любимой, может, потому что в слишком раннем возрасте лишилась матери и больше других детей нуждалась в ласке, к тому же, имела веселый и добрый характер. Отец её баловал и замуж не спешил выдавать несмотря на то, что, к примеру, тот же самый визирь Бумбоходур не раз высказывал желание взять Аишу четвертой женой. Пятнадцатилетней принцессе этот смуглый и худой, как гончая собака, вельможа совершенно не нравился, мысль о жизни в душном, пропитанном завистью, соперничеством гареме, озорную и непоседливую девушку ужасала. Ей, вообще, не хотелось уходить из отчего дома, где она была окружена вниманием и заботой.

Узнав про странную историю с чапаном, Аиша искренне огорчилась, ведь её отец по праву пользовался славой мудрого, справедливого правителя, а его чересчур ретивые стражники порой бросали тень на его доброе имя. Она попыталась успокоить своих новых знакомых, пообещав сегодня же переговорить с султаном, но предупредила, что её отец нынче болен и ещё неизвестно, захочет ли он принять в этом непонятном деле участие. А на прощание принцесса подругам сказала, что, каким бы ни был ответ султана, завтра она непременно подаст им какую-нибудь весточку.

После вечерней молитвы принцесса тихо переступила порог высоких покоев. Отец не удивился её приходу, ведь Аиша и прежде также навещала его каждый вечер, а после того, как он захворал, прибегала по несколько раз в день. Однако сегодня она выглядела чем-то озабоченной, поэтому, ответив на вопросы дочери о своём здоровье, султан поинтересовался, что её нынче так сильно тревожит? С беспокойством вглядываясь в заострившиеся черты бледного, изможденного лица, Аиша постаралась вкратце рассказать о том, что произошло днем у ворот караван-сарая и попросила отца заступиться за чужеземца, которого взяли под стражу только за то, что на нём был старый чапан с вышитой на спине золотыми нитками надписью «Султан» и радугой, являвшейся символом рода Абуниязов. Но, по мнению принцессы, это было случайным совпадением, поскольку уроженец Хоршикского ханства прежде никогда не бывал на земле Бахрумского султаната и, следовательно, никак не мог совершить преступления, в коем его поспешил обвинить начальник дворцовой стражи.

– Выходит, обладатель столь примечательного чапана родом из Хоршикского ханства? – переспросил правитель страны, приподнимаясь с высоких подушек и, расстегивая ворот сорочки, словно ему вдруг стало не хватать воздуха.

Испуганная взволнованным видом отца, Аиша в ответ только кивнула головой и уже отчасти пожалела, что завела этот разговор, ведь придворный лекарь предупреждал, что для здоровья её батюшки сейчас любые волнения опасны. А тем временем больной задал следующий вопрос:

– Как зовут чужеземца?

– Вы не поверите, отец, но имя этого человека – Султан, – невольно смутилась принцесса и поспешно добавила: Не знаю, почему начальник дворцовой стражи сам сразу не догадался, что надпись, вышитая на чапане, означает всего-навсего имя его обладателя. Вот, к примеру, у меня на чадре…

– Сколько юноше лет? – перебил Аишу отец.

– Я не догадалась спросить, – призналась принцесса, – но, если желаете, я сейчас спущусь вниз…

– Пусть в мои покои немедленно явится начальник дворцовой стражи! – приказал султан.

На лбу больного выступили капли пота, и он в изнеможении откинулся на подушки. Аиша, подобно быстроногой газели, метнулась было к дверям, но отец, немного отдышавшись, отдал другое приказание. Теперь он велел без промедления привести к нему запертого в подвале пленника. Взглянув в встревоженное лицо принцессы, дежуривший за дверями придворный лекарь поспешил войти в высочайшие покои узнать, не требуется ли его помощь.